Космическая трилогия

К вечеру, когда похолодало, он вновь отправился гулять. Другие хнау (более всех бросались в глаза сорны – разумеется, из-за роста) тоже разбрелись по острову. Рэнсом, чтобы избежать случайной встречи, взобрался на холм повыше – и оказался вдруг на самом краю рощицы, возле каменной аллеи. Идти по ней он, конечно, не собирался; тем не менее взглянул мимоходом на ближайший обелиск, со всех четырех сторон покрытый резьбой, засмотрелся – и невольно шагнул к следующему камню.

Картинки были весьма необычны. Помимо сорнов, хросса и каких-то еще существ – наверное, тех самых пфифльтриггов – на них вновь и вновь появлялась высокая безликая фигура с широкими лапами – с крыльями? Рэнсом удивился. Неужели малакандрийское искусство корнями уходит в те древнейшие времена, когда на харандре, по словам Огрея, еще была жизнь и обитали крылатые создания? Если верить камням – то да; на них были высечены красные леса, над которыми порхали птицы – самые настоящие птицы! – и еще какие-то неведомые создания. На другом камне они были изображены мертвыми, а какая-то жуткая на вид хнархоподобная фигура – должно быть, символизирующая убийственный холод, – метала в них стрелы. Малая кучка выживших сбилась возле высокого крылатого создания, изображавшего, видимо, Уарсу. На следующем камне Уарса в сопровождении свиты уцелевших проводил по земле борозду неким остроконечным инструментом. Далее пфифльтригги углубляли полученный ров, сорны собирали землю в большие кучи по краям, а хросса прокладывали водяные каналы. Интересно, что это: миф о создании хандрамита?..

Многие картинки Рэнсом разгадать не сумел. Особенно озадачило его изображение полусферы с несколькими кольцами внутри, зависшей над фрагментом круга. Сперва он решил, что это восход солнца над горой, тем более что нижняя часть рисунка, «гора», демонстрировала обычные малакандрийские сюжеты: Уарса в Мельдилорне, сорны на краю харандры и прочие, уже знакомые, хоть и не все понятные. Однако, приглядевшись к верхней сфере, Рэнсом переменил свое мнение. Сфера с концентрическими кольцами – не солнце. Потому что вот оно – маленькое, в самой середине сферы, и именно от него расходятся кольца. На самом первом кольце бусиной висел маленький шарик, а на нем был изображен крылатый силуэт вроде Уарсы, только с чем-то наподобие трубы в руке. На следующем кольце фигурка была без лица, зато с двумя выпуклостями – видимо, с грудями или выменем, как у самки млекопитающего. Теперь Рэнсом окончательно убедился, что перед ним карта Солнечной системы. Первый шарик – Меркурий, затем Венера. «До чего удивительное совпадение – в здешней мифологии Венера тоже наделена женскими чертами», – подумал он. Любопытное открытие хотелось обдумать – но еще больше хотелось взглянуть, как же малакандрийцы изобразят следующую планету – Землю. Рэнсом перевел на нее взгляд… и похолодел от ужаса. Сам шарик висел на положенном месте, однако вместо фигурки на нем красовалась вмятина, будто кто-то соскоблил некогда начертанное изображение. Выходит, когда-то… Нет, слишком мало исходных данных, чтобы делать выводы.

Рэнсом посмотрел на следующую планету. Она была изображена не в виде шарика: орбита одним краем касалась нижнего круга, заполненного сценками из малакандрийской жизни, словно планету развернули в пространстве и приблизили к зрителю. Поняв наконец замысел художника, Рэнсом восхитился его мастерством. Он отступил на шаг и вдохнул поглубже, пытаясь уложить в голове новые факты. Итак, Малакандра – это Марс. А Земля…

Его размышления перебил настойчивый звон молота, уже давно стучавший в ушах и становившийся все назойливее. Неподалеку кто-то был – и это не эльдилы. Рэнсом встрепенулся и повернул голову. Никого. Тогда он невольно выкрикнул по-английски:

– Кто здесь?!

Постукивание вмиг утихло, и из-за соседнего камня высунулась морда: вытянутая и тонкая, будто у землеройки, без шерсти, с желтоватой кожей, очень низким лбом и длинным, почти свисавшим, как парик, затылком – точно у существа, лишенного интеллекта. В следующий миг невиданное прежде создание одним прыжком выскочило из-за камня, представая во всей красе. Так вот он какой, пфифльтригг… Слава богу, Рэнсом не встретил представителей третьей расы в первые дни своего пребывания на Малакандре! Уж больно пфифльтригги походили на рептилий или насекомых. Тело – так и вовсе лягушачье, пфифльтригг даже сидел, опираясь на передние лапы. Хотя нет, приглядевшись, Рэнсом понял, что на самом деле тот упирает в землю скорее локти, а не ладони, если судить человеческими понятиями: широкие и мягкие, они явно предназначались для ходьбы. А вот верхняя часть конечностей, поднимающаяся под углом в сорок пять градусов – это уже «руки» с тонкими, но крепкими на вид предплечьями и огромными многопалыми ладонями. С таким строением пфифльтриггу должна даваться любая тяжелая работа: от копания земли до фигурной резьбы по камню. Двигался он в точности как насекомые: столь же резко и стремительно, вдобавок голову поворачивал вокруг себя, словно жук-богомол, а каждое движение сопровождалось сухим шелестящим стрекотанием. В общем, то была помесь кузнечика, лягушки, персонажа из-под пера Артура Рэкхема[11]… и одного старичка-таксидермиста из Лондона, с которым Рэнсом некогда водил знакомство.

– Я из другого мира… – начал было Рэнсом.

– Знаю, знаю! – суетливо затрещал его собеседник. – Встань здесь, у камня. Сюда, сюда. Уарса велел. Надо срочно. Быстрей! Стой там.

И Рэнсом очутился по ту сторону монолита, перед еще не законченной картиной. В воздухе витала каменная пыль, земля была усеяна крошкой.

– Вот так, – велело существо. – Стой смирно. На меня не смотри. Смотри туда.

Сперва Рэнсом не понял, чего, собственно, от него хотят, затем, когда пфифльтригг смерил его оценивающим взглядом и повернулся к незавершенному полотну, чуть было не расхохотался. Все-таки художники во всех мирах одинаковы! Придется позировать для портрета!

Пфифльтригг принялся долбить камень, причем делал он это необычайно легко, будто резал мягкий сыр. Результата, правда, Рэнсом не видел, поэтому ему оставалось лишь разглядывать живописца. Звенящий шум издавали десятки инструментов, которыми тот был увешан сверху донизу. Порой пфифльтригг с раздраженным восклицанием отбрасывал один инструмент и хватался за другой, хотя несколько, видимо, самых нужных, всегда держал во рту. Только теперь Рэнсом заметил, что пфифльтригг облачен в одежды из некоей чешуйчатой пестрой ткани, богато разукрашенной, хоть и покрытой нынче густым слоем пыли. Горло пушистым воротником укутывало нечто вроде шарфа, а глаза скрывались под темными очками с выпуклыми линзами. На шее и руках красовались многочисленные кольца и цепочки из какого-то яркого металла. Существо постоянно издавало странный свистящий шепот, а в моменты крайнего возбуждения – которые случались ежеминутно – будто кролик, морщил кончик носа.

Неожиданно художник взметнулся в воздух и одним прыжком отскочил от своего шедевра футов на десять.

– Да, да! Готово! Не очень, правда, получилось. Потом переделаю. Пока так. Иди, взгляни.

Рэнсом послушно подошел. Он вновь увидел изображения планет, но уже не в виде карты Солнечной системы; на сей раз они выстроились в вереницу, и на каждой, за исключением одной, ехал полыхающий, будто охваченный огнем, возничий. Малакандра находилась внизу, на ней Рэнсом увидал на удивление детальное изображение космического корабля, рядом с которым стояли три фигурки. Видимо, их всех рисовали с Рэнсома. Художник мог постараться и получше, пусть даже в его глазах инопланетные гости выглядят непривычно, – но не жирными ведь манекенами поперек себя шире с какой-то грибной шляпой вместо головы!

О картине Рэнсом отозвался уклончиво:

– Наверное, таким я кажусь вашему народу. Правда, в моем мире меня изобразили бы иначе.

– А я не хотел, чтобы вышло похоже, – возразил пфифльтригг. – Будет похоже – те, кто родятся позже, не поверят.

Беседа грозила затянуться надолго. Чтобы сменить тему, Рэнсом отважился задать вопрос, уже давно крутившийся на уме:

– Я все не могу понять, как и вы, и сорны, и хросса говорите на одном языке? Разве языки и глотки у вас устроены одинаково?

– Совсем не одинаково, ты прав, – согласился пфифльтригг. – Прежде мы говорили по-разному и сейчас со своими говорим так же. Однако потом все выучили язык хросса.

– Почему? Хросса что, у вас самые главные? – спросил Рэнсом, по-прежнему гнувший свою линию.

– Я тебя не понимаю. Они умеют говорить лучше всех и красиво поют. У них больше слов. Наш язык никто учить не станет, потому что мы говорим через камень, кровь солнца и звездное молоко – а их и так все видят. И речь сорнов никто не учит, потому что их знания можно изложить любыми словами, они от этого не изменятся. А с песнями хросса так не получится. Поэтому их языком говорит вся Малакандра. Я говорю на нем с тобой, потому что ты чужой. И с сорном буду говорит тоже на нем. Но дома у нас старый язык. Это по именам понятно. У сорнов имена громкие: Огрей, Аркал, Белма, Фалмей. У хросса – пушистые: Хнор, Хникхи, Хьои, Хлитнахи. У моего народа имена громкие и твердые: Калапери, Паракатару, Тафалакеруф. Меня вот зовут Канакаберака.

Рэнсом тоже представился.

– В нашем краю живут иначе, – сказал Канакаберака. – Мы не зажаты в тесном хандрамите. У нас есть настоящие леса, зеленые тени, глубокие шахты. В шахтах тепло, хотя и не так светло, как здесь, и не так тихо. И в лесу есть места, где горит разом сотня костров и стучит сотня молотов. Вот бы ты увидел мой край! Мы живем не в ямах, как сорны, и не в траве, как хросса. Я показал бы тебе дома под сотней колонн: одна – из крови солнца, вторая – из звездного молока и так далее. А на стенах нарисован весь-весь мир!

– Кто у вас главный? – спросил Рэнсом. – Тем, кто в шахтах, – им нравится там работать? Ведь рисовать на стенах лучше.

– Шахты открыты для всех, каждый копает столько, сколько надо для работы. А зачем ему больше?

– У нас по-другому.

– Тогда вы делаете гнилую работу. Как можно работать с кровью солнца, пока сам не побываешь там, где она рождается? Не научишься отличать разные ее виды? Пока не проживешь рядом с ней вдали от небес? Пока она не проникнет в самое сердце, пока не станешь думать ею, есть ее и дышать?

– У нас она лежит очень глубоко, ее трудно выкопать, поэтому некоторым приходится тратить на это всю жизнь.

– И им нравится?

– Вряд ли… не знаю. Если они не будут копать, им не дадут еды.

Канакаберака подергал носом.

– В твоем мире что, еды мало?

– Не знаю, – повторил Рэнсом. – Я часто спрашивал других, и никто точно ответить не может. А вас, значит, не заставляют работать?

– Почему же, женщины заставляют.

Пфифльтригг издал сипящий звук – видимо, рассмеялся на свой манер.

– То есть вы больше, чем другие хнау, цените женщин?

– Намного больше. А меньше всех их ценят сорны.

Глава XVIII

Ночь Рэнсом провел в местной гостинице – в самом настоящем каменном доме, построенном и богато разукрашенном силами пфифльтриггов. С одной стороны, ему было приятно хоть разок устроиться с комфортом, однако удовольствие омрачалось неловкостью от тесного соседства с множеством малакандрийцев. В гостинице собрались представители всех трех рас, причем они прекрасно ладили друг с другом, хоть порой и возникали споры вроде тех, что случаются в поездах на Земле: сорнам было слишком жарко, пфифльтригги, напротив, мерзли.

За одну ночь Рэнсом узнал о малакандрийском юморе больше, чем за все предыдущие дни, проведенные на этой необычной планете (ведь до сей поры он вел разговоры лишь на серьезные темы). Видимо, сам факт встречи трех рас рождал немало поводов для шуток. Правда, Рэнсом ни одну из них не понял, разве что заметил некоторые отличия в манере шутить: сорны, например, редко переступали границы легкой иронии, хросса отличались неуемной фантазией, а язвительные реплики пфифльтриггов могли ненароком и оскорбить собеседника. Однако, даже понимая все слова по отдельности, конкретный смысл разговоров Рэнсом не улавливал и быстро отправился спать.

Проснулся он необычайно рано – на Земле в этот час выходят доить коров. Сперва он не понял, что именно его разбудило. В комнате было тихо, пусто и темно. Затем звонкий голосок вдруг произнес: «Тебя ждет Уарса». Рэнсом сел и, резко оглядевшись, никого не увидел. Тот же голос вдруг повторил: «Тебя ждет Уарса». Стряхнув наконец сонный туман, Рэнсом догадался: в комнате эльдил. Встав и натянув одежду, он заметил, что сердце стучит быстрее обычного. И пугал его отнюдь не визит невидимого гостя, а предстоящий разговор. Впрочем, то был не прежний страх из-за встречи с неведомой тварью или местным божком. Скорее, Рэнсом просто нервничал, как в студенческие годы перед экзаменом. Как бы сейчас пригодилась чашка крепкого чаю!..

В гостинице было пусто. Рэнсом вышел на улицу. С озера поднимался голубоватый дымок, небо над восточной кромкой ущелья наливалось синим: до рассвета были считаные минуты. Холодный воздух щипал за щеки, трава под ногами мокла от росы, и во всем окружающем пейзаже ощущалось нечто странное. Видимо, было слишком тихо. Эльдилы умолкли, тени и блики более не мелькали. Рэнсом не спрашивал, куда идти, он и так знал, что путь его лежит в рощицу на вершину холма. Подойдя ближе, он с замиранием сердца увидал возле каменной аллеи толпу малакандрийцев. Все они, храня полное молчание, выстроились в две линии: кто сидел на корточках, кто прямо на земле. Не смея остановиться под прицелом десятков немигающих нечеловеческих глаз, Рэнсом дошел до самой вершины и замер у самого крупного камня в центре (то ли по велению интуиции, то ли по подсказке эльдила). Садиться не стал: уж больно земля выглядела холодной и мокрой. К тому же это могли счесть за неуважение. Он просто стоял, неподвижно, как на параде. Малакандрийцы не спускали с него глаз. Никто не издавал ни звука.

Рэнсом вдруг понял, что здесь полным-полно эльдилов. Блики, вчера рассеянные по всему острову, нынче собрались в одном месте и выжидающе застыли, практически не двигаясь. Солнце уже встало, однако до сих пор никто не проронил ни слова. Первые рассветные лучи легли на каменные монолиты, причем свет наверху был гораздо ярче солнечного и совсем иной природы: как у эльдила. В небе этих существ витало даже больше, чем на земле; малакандрийцы оказались лишь малой частью безмолвной консистории, что окружала Рэнсома. Когда придет время, ему предстоит держать ответ перед тысячами, а то и миллионами судей. Создания, толпившиеся позади, впереди и над головой, никогда прежде не видели человека – и нынче они ждали, какой ему вынесут вердикт.

Рэнсом облизнул губы, вконец пересохшие. Сумеет ли он вымолвить хоть слово, когда настанет его черед говорить?.. А может, испытание уже началось, и сейчас, стоя под безмолвными взглядами, он невольно рассказывает все, что им хотелось узнать?

Так миновала целая вечность. Потом раздался шорох. Все видимые глазу создания поднялись на ноги и склонили головы – меж длинных каменных стен показался (если так можно сказать) Уарса. Появление здешнего повелителя Рэнсом скорее почувствовал по лицам малакандрийцев – и все же (этого отрицать никак нельзя) он его тоже увидел. Описать происходящее Рэнсом не мог и позднее. Что-то приближалось – некий едва заметный проблеск света, неуловимая игра теней по жесткой траве, а может, сама земля менялась каким-то причудливым образом, непостижимым человеком с его пятью чувствами. Как тишина, в один миг накрывающая шумную комнату, как дуновение прохлады знойным днем, как мимолетное воспоминание о давно забытом вкусе или запахе, Уарса прошагал меж своих подданных и застыл ярдах в десяти от человека в самом центре Мельдилорна. У Рэнсома зашумело в ушах и закололо кончики пальцев, словно рядом ударила молния; сердце и тело едва ли не растеклись водой.

Уарса заговорил – Рэнсом еще никогда не слыхал столь нечеловеческого голоса, приятного, уверенного и бесконечно дальнего. Как потом сказал один из хросса: «В нем нет крови. Вместо крови в нем свет».

Первые же слова Уарсы немного уняли тревогу.

– Чего ты так боишься, Рэнсом с Тулкандры?

– Тебя, Уарса, потому что ты не такой, как я. И я тебя не вижу.

– Это не повод, – возразил голос. – Ты тоже не такой, как я, и я тебя хоть и вижу, но очень плохо. Однако не думай, что мы с тобой совсем разные. Мы оба созданы по подобию Малельдила. Причина твоего страха в другом.

Рэнсом промолчал.

– Ты испугался меня еще раньше, чем ступил на мою землю. И с первых же дней избегал меня. Мои слуги видели твой страх на небесном корабле. А еще они видели твоих спутников; и стало ясно, что с тобой обращаются плохо. Чтобы избавить тебя от них, я разбудил хнарху. Думал, ты придешь ко мне сам. Увы, ты спрятался среди хросса, и, несмотря на то что они отправляли тебя ко мне, ты не шел. Потом я прислал за тобой эльдила, но ты снова не пришел. Тебя привели ко мне лишь твои собственные собратья, когда пролили кровь хнау.

– Не понимаю, Уарса… Неужели ты посылал за мной на Тулкандру?

– Да. Разве те двое тебе не сказали? Почему же ты пошел с ними, если противился моему зову? Мои слуги не поняли ваших разговоров на небесном корабле.

Рэнсом совершенно растерялся.

– Ладно, спрашивай что хочешь, – предложил голос.

– У тебя есть слуги в небесах?

– А где им еще быть?

– Но ты же сам здесь, на Малакандре, как и я…

– Малакандра, и все прочие миры, парит в небесах. И я вовсе не «здесь», как ты говоришь, Рэнсом с Тулкандры. Созданиям вроде тебя нужна земля под ногами, для нас же любой мир – лишь место в небесах. Впрочем, и не пытайся понять. Тебе достаточно того, что мои слуги находятся повсюду, и на небесном корабле их было не меньше, чем в других местах.

– Выходит, ты знал о нашем путешествии еще до того, как мы покинули Тулкандру?

– Нет. О Тулкандре мы вообще ничего не знаем, этот мир в стороне от небес, мы не получаем оттуда известий.

Рэнсом ничего не спросил, Уарса заговорил сам, отвечая на безмолвный вопрос:

– Когда-то давно и у вас был Уарса – куда более величественный, чем я. И сам мир тогда назывался иначе, не Тулкандра. Увы, история долгая и очень грустная. Ваш Уарса прогнил. В вашем мире в ту пору еще не было другой жизни. На небесах до сих пор вспоминают Годы Гнили, когда ваш Уарса был свободен, как мы, а не прикован к Тулкандре. Он решил заразить гнилью и другие миры. Левой рукой он поразил вашу луну, а правой наслал на мою харандру ледяную смерть раньше срока, и мой мир тоже опустел бы, если бы по моей просьбе Малельдил не отворил хандрамиты и не пустил горячие источники. Впрочем, мы не позволили вашему Уарсе долго своевольничать. Разразилась великая война. Мы свергли его с небес и по велению Малельдила заточили в пределах родного мира. Он и нынче там находится, и о вашей планете мы больше ничего не ведаем, она хранит безмолвие. Вряд ли Малельдил отдал ее всю под власть Гнилого. Доходили слухи, будто Он в пылу своей схватки с вашим Уарсой допустил какие-то страшные события. Однако мы знаем еще меньше твоего – и жаждем заглянуть в эту тайну.[12]

И снова Рэнсом не нашел, что ответить. Уарса, впрочем, его не торопил. Наконец, собравшись с духом, Рэнсом заговорил.

– После твоего рассказа я осмеливаюсь признать: да, наш мир прогнил насквозь. Те двое привели меня сюда, потому что так велели им сорны, а в тебя они не верят. Полагаю, они принимают тебя за ложного эльдила. В самых дальних уголках моего мира некоторые люди поклоняются таким эльдилам – и убивают ради них других людей; они считают, что эльдилам нужна кровь. Поэтому мои сородичи решили, что сорны тоже хотели убить меня или сотворить что-то злое. Меня привели силой. Я был очень напуган. В моем мире рассказывают истории о других планетах и говорят, что если там кто и живет, то непременно злые существа.

– Теперь ясно, – ответил голос. – Когда вы пересекли границы своего мира, мои слуги сообщили, что ты находишься на корабле против воли и что другие с тобой совсем не разговаривают. Я не мог понять, как одно существо способно силой принуждать другого.

– Они не знали, зачем я тебе, Уарса. И я не знаю – до сих пор.

– Я расскажу. Два года назад – по вашему будет четыре – в мой мир с небес прибыл корабль. Он опустился на хандрамит, и половина моих слуг собрались посмотреть на гостей. Зверей мы к ним не подпускали, здешних хнау тоже. Когда чужие освоились на планете и построили себе дом, я решил, что их страх перед новым миром улегся, и отправил к ним сорнов – познакомиться и научить языку. Сорнов я выбрал, потому что они более всего на вас похожи. Однако тулкандрийцы очень испугались и не захотели учиться. Сорны приходили к ним много раз и все-таки научили языку. А еще они рассказали мне, что тулкандрийцы зачем-то собирают в ручьях кровь солнца. Я ничего не понял и велел привести их ко мне – не силой, по приглашению. Они не пришли. Тогда я позвал только одного из них, но и он не пришел. Конечно, их легко было бы заставить, я видел, как они глупы, однако тогда мы не знали: вдруг они не гнилые? Да и не хотелось мне подчинять своей воле существ из другого мира. Я велел сорнам обращаться с ними как с детенышами и сказать, что они не получат больше крови солнца, пока я не поговорю с кем-нибудь из их расы. Тогда они наполнили свой корабль чем смогли и улетели. Сперва мы не поняли, в чем дело, теперь все стало ясно. Они решили, что я хочу съесть кого-нибудь из вашего народа, и отправились за тобой. Я принял бы их со всеми почестями – а тулкандрийцы предпочли пролететь огромное расстояние, лишь бы со мной не встречаться. Ты тоже, Рэнсом с Тулкандры, потратил немало сил, стараясь от меня убежать.

– Верно, Уарса. Гнилые существа преисполнены страха. Но вот я здесь и готов тебя выслушать.

– Мне надо задать два вопроса. Первое: я должен знать, зачем вы сюда явились, таков мой долг перед моим народом. И второе: я желаю услышать о Тулкандре и странных войнах Малельдила с Гнилым Уарсой. Как я уже говорил, нам это очень интересно.

– Что до меня, Уарса, я прилетел, потому что заставили. А тем двоим нужна только кровь солнца, в нашем мире ее можно обменять на власть и удовольствия. Правда, один из них замыслил дурное. Думаю, он хочет убить весь твой народ, чтобы здесь могли жить наши люди. А потом то же самое проделать с другими мирами. Он хочет, чтобы наша раса жила вечно, чтобы можно было перепрыгивать с одной планеты на другую, а потом улететь к новому солнцу, если старое вдруг погаснет.

– Он поврежден умом?

– Не знаю. Допускаю, что я плохо передаю его мысли. Он более ученый, чем я.

– Неужели он верит, что можно попасть в великие миры? И что Малельдил позволит одной расе жить вечно?

– В Малельдила он не верит. Я знаю точно одно: он замыслил дурное. Нельзя, чтобы наши хнау сюда прилетали. Если решишь убить нас троих, я пойму.

– Будь вы из моего народа, Рэнсом, я бы вас убил, ведь те двое безнадежно прогнили, а что до тебя, то ты скоро и сам наберешься храбрости предстать перед Малельдилом. Однако я властен лишь над своим миром. Убить чужого хнау – ужасное дело. И в этом нет необходимости.

– Они сильны, Уарса, они могут сеять смерть издалека и убивать своих врагов на расстоянии.

– Самые слабые из моих слуг могли дотронуться до вашего корабля, еще когда тот был в небесах, и изменить его скорость. Тогда для вас он вовсе перестал бы существовать. Не сомневайся, более ни один представитель вашей расы не ступит на планету против моей воли. Впрочем, довольно об этом! Лучше расскажи о Тулкандре. Все, что знаешь. Мы не слышали о ней с тех пор, как Гнилой Уарса пал на нее, пораженный в самое сияние своего света… Чего ты снова так испугался?

– Мне страшно подумать, сколько прошло времени. Или я тебя неправильно понял? Ты ведь говорил, это случилось задолго до того, как на Тулкандре зародилась жизнь?

– Верно.

– А сам ты, Уарса? Ты уже был в те времена? И то изображение на камне, где холод убивает харандру… Это тоже произошло до начала жизни на моей планете?

– Теперь я вижу, что ты все-таки хнау, – ответил голос. – Разумеется, каждый камень, касавшийся в те дни воздуха, нынче стал другим. Та картина со временем разрушилась, и ее создали вновь; ее создавали много-много раз, больше, чем эльдилов над твоей головой. Однако само изображение не врет. Ты видишь картину в точности такой, как она была в те дни, когда мой мир чуть не погиб. Пусть это не занимает твои мысли. У моего народа, даже у сорнов, есть закон: не говорить слишком много о размерах и числах. Когда постоянно думаешь о мелочах, не замечаешь чего-то поистине великого. Лучше расскажи, что Малельдил сотворил с Тулкандрой?

– По нашим преданиям… – начал было Рэнсом, как вдруг окружавшее их торжественное безмолвие лопнуло, будто мыльный пузырь.

Со стороны переправы к роще приближалась процессия малакандрийцев. Среди них были одни хросса – и они тащили что-то тяжелое.