Девятиэтажка

Елена Рудакова

Девятиэтажка

1

«Снимать офис на Арбате недёшево», – подумал Вадим, оказавшись перед стеклянными дверями между понурыми бетонными кариатидами. На табличках у входа, помимо пафосных международных компаний, значилось и бюро частных консультаций доктора Поповой.

На четвёртый этаж Вадим поднялся на лифте со швейцаром, проводившим его безразличным взглядом животного из зоопарка, и наверху он столкнулся с длинным коридором одинаковых стеклянных закрытых дверей. Молчаливый лифтёр не ответил на вопрос о консультациях, и Вадим сам нашёл офис в конце этажа. Серая железная дверь нелепо смотрелась в арбатском офисном комплексе, да и винтажный интерьер в духе советских кабинетов довоенной эпохи за нею казался неожиданным.

Секретарша выхолощенно улыбнулась и сразу проводила клиента к доктору в кабинет. Заходя, Вадим привычно пригнулся, хотя в старом доме были и высокие дверные проёмы, но люди двухметрового роста предпочитают не рисковать.

Две стены кабинета были заставлены дубовыми книжными полками от пола до пятиметрового потолка. Современные издания, советские учебники, потрёпанные книги неизвестного года выпуска… Кое-что разбросали на полу, на диване и на рабочем столе. За стопками книг Вадим не сразу заметил женщину средних лет в очках и со строгим хвостом из светлых мелированных волос.

– Господин Ильин? – необычно обратилась она мягким голосом.

Вадим кивнул и сел в кресло напротив женщины, как всегда, не зная, куда девать длинные ноги.

– Присаживайтесь, – с улыбкой сказала она после того, как Вадим уже сел, и тот почувствовал себя неловко.

– Симпатичный кабинет, – попытался он улучшить впечатление о себе.

– Делал английский дизайнер, – женщина достала из-под одной раскрытой книги блокнот, не сразу нашла пустую страницу и взяла ручку. – Итак, я доктор Ирина Попова. Более пятнадцати лет занимаюсь психоанализом, имею длинный список квалификаций, который можно увидеть на моём сайте. Расскажите немного о себе, господин Ильин.

– Ну, с чего начать… – Вадим не был готов бросаться с места в карьер.

– Начните с главного, – Ирина пристально посмотрела в глаза.

– Я родился в тысяча девятьсот девяносто…

– Нет-нет-нет, – с приторно доброй улыбкой остановила его доктор. – Начните с того: почему вы соврали о моём кабинете?

– Соврал? – нахмурился Вадим. Он чувствовал себя менее комфортно с каждой секундой.

– Соврали, – кивнула Ирина. – Вам на самом деле не нравится мой кабинет. Почему?

– Видите людей насквозь? – хмыкнул Вадим. – Честно говоря, я люблю порядок, а у вас всё разбросано.

– Считаете меня неряшливой?

– Я бы не стал так радикально выражаться…

– Не врите снова, в этом корень ваших бед.

Повисла тишина, и Вадим услышал, как секретарша в коридоре варит ему кофе.

– Мать настояла, чтобы я пришёл к вам, – заговорил он.

– Я помню госпожу Ильину. Мы с ней чудесно поработали после смерти вашей бабушки, – улыбнулась Ирина, глядя вдаль, будто вспоминая старые-добрые времена.

«Как бестактно для психотерапевта», – подумал Вадим, всё меньше желая раскрывать душу перед этой женщиной.

– Они с отцом переехала обратно в Ессентуки, – сказал он.

– Так вы теперь живёте один?

– Да, снимаю квартиру на юге.

– В каком доме?

– В смысле? Вам адрес назвать?

– Нет. Сколько этажей в доме?

– Э-э-э… Вроде семнадцать, – удивился Вадим странному вопросу. – А что?

– Просто интересно. А вы на каком живёте?

– На десятом.

– Хорошо-хорошо. А планировка какая у вашей квартиры?

– Ну обычная однушка. Я не разбираюсь в этом, простите. И зачем вам?

– Среда обитания определяет поведение, – проговорила Ирина, что-то записывая в блокнот. – Опишите свою квартиру.

Вадим сначала бегло описал обстановку, но, благодаря куче наводящих вопросов доктора, вспомнил и сломанный шкаф, оставшийся от прошлых владельцев, и зеркало в плетёной оправе, и две гитары, висящие на стене, и набор для раскуривания трубки, хранящийся в комоде, и отходящий плинтус на кухонном потолке, и разложенные по размеру бритвенные принадлежности на стиральной машинке, и развешанные по дате стирки чёрные рубашки в гардеробе, и рассортированные по остатку дебетовые карты на прикроватной тумбе.

– Всё ясно, – кивала Ирина, будто конспектируя каждое слово. – Перфекционист?

– Вроде того, – пожал плечами Вадим. – Просто люблю порядок.

– Всё ясно, – с ухмылкой повторила Ирина, а Вадим закатил глаза. Он не ожидал, что психотерапевт, так воспеваемый матерью, окажется твердолобой бабой, оценивающей людей по одной-единственной привычке. – Это мешает общаться с людьми?

– Нет.

– Вас не раздражает бардак у других дома? Скажем, если они ставят салфетницу не по центру стола или несимметрично держат цветы на подоконниках?

Вадим начинал закипать. Он считал себя терпеливым человеком, но, если выходил из себя – Земля содрогалась.

– Меня раздражают ограниченные люди, – как можно спокойнее сказал он.

– Почему вы носите чёрную одежду? – удивилась Ирина, будто только что заметив рубашку Вадима.

– Самый простой и элегантный цвет.

– У вас много чёрных вещей дома?

Прежде, чем ответить, Вадим потёр руками виски и подумал: «Спокойствие, только спокойствие… Раз. Два. Три. Четыре. Пя…»

– Я спросила: у вас много чёрных вещей дома? – прокричала Ирина, не снимая дружелюбной улыбки с лица.

– Вас прекрасно слышно, – тихо ответил Вадим. – Я пытался сосредоточиться, чтобы не наорать на вас.

– Наконец-то, вы показываетесь из-под скорлупы! – хлопнула в ладоши доктор. – Вас нервируют яркие цвета?

– Возможно.

– Как вы считаете, почему?

– Я считаю, что зря пришёл на приём, – заявил Вадим и поднялся из кресла.

– Стойте, ещё один вопрос! – Ирина протянула руку в сторону уходящего, словно потянула затёкшую мышцу руки.

– Ну? – Вадим обернулся уже на выходе.

– Почему мать направила вас ко мне?

– Потому что знает вас, – хмыкнул Вадим. – Но понятия не имею, как вы могли ей помочь.

– Нет, я имела в виду другое. Почему она направила вас к психотерапевту?

– А, это… – Вадим думал уходить, но решил, что один ответ ни к чему плохому не приведёт. – Она считается, что я слишком нервный… И что это мешает мне найти семью и наделать ей внуков, хотя я этого в ближайшем будущем и не планирую.

– Вы так же встаёте и уходите посреди разговора с матерью?

Вадим задумался. Он всегда считал себя уравновешенным собеседником, но, если подумать, именно при общении с матерью терпение часто давало сбой.

– Иногда, – ответил он, делая шаг обратно к столу доктора Поповой.

– Что служит триггером вашего ухода? После чего вы можете потерять терпение?

– Сложно сказать… – Вадим по привычке горбился, стараясь спрятать высокий рост. – Наверное, её советы.

– Объяснимо, – улыбается Ирина. – Но это не советы о поиске жены. Ваши проблемы иного толка.

– Вы строите из себя экстрасенса? Будете читать мои линии на руке?

– Это не так работает, – покровительственно усмехнулась женщина.

– А как? Мать, кстати, ни слова не говорила о том, как именно проходили сеансы. Сказала только, что мне понравится. И знаете, это вызывает определённые предчувствия…

– Пожалуйста, придержите пошлые фантазии.

– Да я даже не намекал! – ахнул Вадим и не заметил, как снова оказался в кресле пациента. – Не делайте из меня извращенца!

– Извращений в вас тоже хватает, но мы будем работать не с ними. Не только с ними.

Вадим сглотнул.

– Я хочу, чтобы вы подумали, – сказала Ирина, откладывая блокнот, – и назвали мне самую странную вещь о себе. Не обязательно то, что замечают родители или друзья. Что угодно. Я подожду.

Он облокотился на острое колено, прикидывая в уме, что сказать психотерапевту. Сначала он думал, чего бы поубедительнее наврать, но, поняв, что больше не придёт сюда, решил сказать правду. Однако Вадим действительно не мог представить достойную упоминания странную вещь. Настолько странную, чтобы она не встречалась ни в ком из его знакомых. Разве что…

– Мне всегда казалось, будто я к чему-то готовлюсь, – решил Вадим, не отрывая взгляда от начищенного кабинетного паркета.

– Вы чувствуете, будто ваша настоящая жизнь ещё не началась? – кивнула доктор. – Такое бывает у многих пациентов…

– Нет, у меня скорее наоборот. Я не думаю, что попаду в Хогвартс или спасу параллельное измерение, – с усмешкой потерявшего мечты ребёнка ответил Вадим. – Я пытаюсь запомнить каждую мало-мальски значимую деталь своей жизни. Даже не так. Самую незначимую деталь я, наоборот, стараюсь запомнить в два раза точнее.

– Для чего именно? – Ирина перелистнула блокнот на новый лист.

– Вот тут начинаются сложности… Помните фильм «Миллионер из трущоб»? Там совершенно случайные знания помогли парню выиграть. А мне кажется, будто однажды у меня спросят: «Вадим, какого цвета был ошейник на мопсе, которого ты встретил у зоопарка тринадцатого октября в семь лет?» Я отвечу: «Синего», и… ну…

– И что же произойдёт?

– Да не знаю я! – раздражённо махнул рукой парень. – Я представлял разные обстоятельства, но всё сводилось к тому, что это знание могло спасти жизнь мне или кому-то ещё.

– Такие мечты не сильно отличаются от желаний пациентов, скорбящих по Хогвартсу, в который они никогда не попадут, вам не кажется? – сочувственно спросила доктор.

– Я не представляю ничего нереального! – хлопнул Вадим себя по коленке.

– А кто в реальности, по-вашему, захочет вас протестировать и будет знать цвет ошейника какого-то там мопса? – с издёвкой, как показалось Вадиму, заявила она.

– Кто-нибудь да будет знать… А! Зачем я вам это рассказал! – махнул рукой Вадим.

– Не кипятитесь, – сказала доктор, чем ещё больше его взбесила. – Получается, тогда, в семь лет вы начали коллекционировать незначительные детали жизни и систематизировать свою память?

– М-м-м, можно и так сказать.

– Считаете ли вы, что ваша память прочнее памяти других людей?

– Да, я часто замечал, как люди забывают не только мелочи, но и важные вещи. Например, недавно мы с товарищем ездили по делам в Тверь. Он забыл с какого вокзала мы отправляемся, но я хорошо запомнил, что с Ленинградского, потому что на сайте была контекстная реклама отелей в Питере, и я хотел запомнить шрифт, которым было написано название одного из них.

– Тип шрифта мог понадобиться тому же человеку, который спросит у вас о цвете ошейника мопса, встретившегося у зоопарка?

– Да вы меня за психа держите, – Вадим хрустнул костяшками, – я не говорю, что есть какой-то конкретный человек, который следит за моей жизнью. Я просто предполагаю, что даже самая маленькая деталь может пригодиться. Скажем, тренирую память, как Шерлок Холмс.

– Простую тренировку памяти вы бы не назвали самой странной вещью о себе. И что же там был за шрифт?

– Авторский, я его в интернете не нашёл. На том отеле характерно писалась буква «д». Как будто наполовину прописью, а наполовину – как печатная.

– Считаете ли вы, что перфекционизм в выкладывании бритвенных принадлежностей или кредиток – следствие вашего параноидального желания систематизировать всё вокруг?

– Параноидального? – возмутился Вадим и снова встал, чтобы уйти. – И нет у меня кредиток! Я говорил про обычные дебетовые карты!

– Всё понятно, – улыбнулась Ирина, а парень закатил глаза. – Следующий сеанс пройдёт по этому адресу.

Доктор протянула неровно вырванный кусочек листа из блокнота, а Вадим не сразу, но принял его. Написанное от руки название улицы ни о чём ему не говорило.

– До скорого, – успела сказать доктор Попова, прежде чем Вадим захлопнул за собой дверь.

Выйдя на улицу, он сразу набрал матери. Вместо приветствия он услышал встревоженные крики чаек и вспомнил, что родители сейчас в Кучугурах у родственников.

– Здравствуй, дорогой! – раздался радостный голос. – Как ты? Как погода в столице?

– Нормально всё, – ответил Вадим, быстрым шагом направляясь к метро. – Мам, я был у твоего психа. Зачем ты меня к ней послала?

– Ох, Вадик, ты молодец, что сходил! Твои нервы давно пора лечить! А доктор Попова…

– Доктор Попова, доктор Попова! – почти кричал парень. – Она какая-то ненормальная с совершенно непрофессиональным подходом!

– У неё уникальная методика, сынок.

– Да в чём? – искренне взмахнул длинной рукой Вадим и больно ударился о столб.

– Послушай, – нарочито тихо сказала мать. – Ты помнишь день, когда мы смотрели по телевизору, как сносят заброшенную телебашню в Екатеринбурге?

Вадим опешил от неуместности вопроса. Но он помнил, как год назад прямо перед отъездом родителей они сидели перед телевизором в его новой съёмной квартире, и смотрели на яркий экран, пока электрик в коридоре чинил перегоревшую проводку.

– Да, – ответил Вадим. – А при чём здесь она?

– Тебе кажется, что ни при чём, а я родилась не в Ессентуках, как ты или твой отец, а в Екатеринбурге. Башню строили, когда я заканчивала медицинский и была полна надежд. Мы с друзьями ходили раз в неделю на стройплощадку и смотрели как день за днём она росла. Мы обещали друг другу, что, когда она – самая высокая телебашня в мире – будет построена, я уеду по обмену в США, моя сестра – эмигрирует в Израиль, наш общий друг – переедет в Москву, а наш старший товарищ – защитит докторскую в екатеринбургской альма-матер. Эх…

– И что? – подгонял Вадим мать.

– Да ничего, – вздохнула та. – Но телебашню прекратили строить, когда я переехала в Ессентуки. А год назад снесли. А она была двести метров, представляешь?.. Такая высокая!

Вадим закатил глаза. Это был не первый раз, когда мать вспоминала о башне. Год назад в темноте квартиры она тихо плакала, смотря прямое включение из Екатеринбурга. Основание заброшенной телебашни взорвали, и та аккуратно обрушилась на земляную насыпь, сооружённую на берегу реки. Тридцатиметровый клык необрушившейся стены продолжил стоять, просматриваясь из-за грязных облаков пыли, поднявшейся от падения.

– Я не хочу, чтобы и твоя башня рухнула, – добавила мать.

– В Ессентуках не было такой башни.

– Да я знаю, – усмехнулась та. – Доктор Попова дала тебе адрес для следующего сеанса?

– Дала, – Вадим нащупал скомканный лист в кармане.

– Сходи, пожалуйста.

Парень тяжело вздохнул, но слыша, как обеспокоенный вздох матери заглушает крики чаек, согласился.

2

Он впервые услышал о метро Ховрино, прогуглив адрес с листка доктора Поповой. Перспектива пути в полтора часа чуть не остановила Вадима, но после нового звонка матери он побрился идеально заточенным опасным станком, достал проглаженную рубашку из старого шкафа и, закрыв тяжёлую входную дверь, направился в метро.

Прикинув расстояние, Вадим решил сократить дорогу через Шоссе Энтузиастов по МЦК. Он оказался в одном вагоне с розововолосой велосипедисткой, дедушкой, везущим на руках черепашку, и со странной дамой, кутающейся в меховую жилетку под леопарда в середине жаркого июля. Вместе они чуть не ослепли, проезжая мимо Москвы-Сити, сияющей и возвышающейся над заброшенными заводами, через которые проложили МЦК.

В незнакомом районе на северо-западе столицы стояли одинаковые ярко-оранжевые семнадцатиэтажные дома, построенные в середине нулевых. Вадим прошёл по берёзовому скверу и, не отрывая взгляда от поблекшего на летнем солнце экрана телефона, добрался мимо школ и детских садов до нужной улицы. Здесь, очевидно, начинался старый район, застроенный советскими серыми панельными девятиэтажками.

Старые липы мешали читать таблички на домах, но, спустя двадцать минут, Вадим нашёл нужный адрес.

«Почему не на Арбате? – думал он. – Эта Ирина позвала меня к себе домой? Ну, интересно. Бальзаковских женщин у меня ещё не было».

На обратной стороне листка оказался код от домофона, и Вадим очутился в тёмном подъезде, пропитанном затхлостью. Консьержки на месте не оказалось, но в адресе была указана первая квартира, так что найти её оказалось не сложно, тем более, что на первом этаже не было двери, отгораживающей лифты от квартир.

Несмотря на рекомендации матери, Вадим не доверял психотерапевту и на всякий случай нащупал складной нож в кармане. Оценив взглядом потёртую дверь с цифрой «1», он достал нож и развернул.

Звонок в дверь – никто не отвечает. На этаже ни слуху ни духу, полная тишина, звуковой вакуум буквально звенит в ушах. Вадим постучал, но и стук не разбавил влажно-тяжёлой тишины. Тогда он нажал на ручку, и дверь неожиданно легко подалась вперёд.

Вадим теперь сжимал нож в руке, другой – включая на телефоне фонарик. Внутри квартиры было темно, будто окна кто-то наглухо заколотил, хотя на улице стоял ранний вечер. Сделав шаг внутрь, Вадим крикнул:

– Алло! Доктор Попова? Вы здесь?

Чихнув от пыли и заметив вековые её       клубы, перекатывающиеся под ногами, Вадим понял, что явно зашёл не туда: наверное, перепутал корпус дома. Сделав шаг назад, Вадим услышал тихий скрип, и свет из коридора исчез. Кто-то закрыл на ним дверь.

– Кто здесь? – резко обернулся Вадим, направляя вспышку на закрытую дверь.

Тишина. Вадим огляделся и проклял старый смартфон: фонарик не высвечивал ни черта. Даже ближайшую стену, и ту было не видно. Сделав шаг вперёд и ещё один, Вадим выставил руку вперёд, ища стену, но её не оказалось.

– Какого хрена? – шепнул под нос Вадим, делая ещё шаг вперёд, и ещё, и ещё.

Он хорошо был знаком с планировкой девятиэтажек. На этом углу этажа явно должна стоять однушка со стеной прямо напротив порога.

– Спокойствие, только спокойствие, – сам себе повторял Вадим, вернувшись назад и проверив, что входная дверь всё ещё не открывается.

Он пошёл дальше вперёд, по привычке сгибаясь, чтобы не удариться головой о низкие косяки.

«Вообще, я могу быть и в двушке, – решил Вадим. – Тогда сейчас я иду по коридору мимо ванной в кухню. Ещё чуть-чуть, и я наткнусь на стол или холодильник».

Вадим старался не думать, что сделал намного больше шагов, чем возможно сделать в однушке, двушке или даже трёшке.

«Точно, Попова переделала несколько квартир под помещение для квеста, – облегчённо выдохнул Вадим после догадки. – И как я сразу не догадался? Испытывает мою реакцию на необычные ситуации, всё понятно! Маман всегда любила экстремальные аттракционы. Вот и квест Поповой ей приглянулся».

Сбоку подул ветер, и Вадим как будто услышал тихие голоса, но слабый свет вспышки не мог показать ничего. Пол под ногами стал вязким и скрипучим, как песок, а на потолке замерцали точки, складывающиеся в созвездия. «Просто кажется», – решил Вадим, насильно переводя взгляд с потолка под ноги, где, спустя пару минут, песок вновь стал нормальным бетонным полом советского дома.

Вадим не считал, сколько шагов он прошёл, прежде чем из мрака стали появляться очертания далёких стен. Не думая о том, что они неправдоподобно далеки друг от друга, парень зашагал ещё быстрее, почти бегом. Широкий высокий коридор стал сужаться и снижаться, пока не приобрёл очертания едва различимого, но привычного коридора жилого дома.

Неожиданно над головой Вадима загорелась лампочка Ильича, сиротливо свисающая на проводе. Он зажмурился от ярко-рыжего света, а когда глаза привыкли, обнаружил вокруг не квартиру, но обычную лестничную площадку с четырьмя дверьми. Повернувшись назад, он увидел глухую стену, из которой якобы вышел.

– Очень смешные шутки, госпожа Попова! – громко крикнул Вадим, имитируя приторно-сладкие интонации доктора. – Выходите!

Звенящая тишина не отвечала. Вадим спустился вниз к выходу из подъезда, подёргал замок подёрнутой ржавчиной железной двери и понял, что заперт. Лестница, уводящая на второй этаж, пропадала во тьме.

Оставалось четыре квартирные двери с очень странной нумерацией: 108, 1569, 29, 45334533.

– Это что вообще такое? – рассмеялся Вадим, уверенный, что за ним наблюдают.

Пробежавшись глазами по номерам вновь, он почувствовал, как сердце ёкнуло на числе 45334533. Это оказался не рандомный набор цифр, а первый пароль, который Вадим использовал, впервые зарегистрировавшись в Контакте. Тогда требования к паролям были настолько слабыми, что те защищали как целлофановый пакет от пули. А цифры для пароля Вадим взял из старого номера телефона.

– Используете грязные методы, – сквозь зубы проговорил он. Страх сменялся раздражением.

Глядя на число 108, Вадим не сдержался от улыбки после раздумий. 108 считается священным буддийским числом: якобы столько бусин носил в своих чётках Будда. И у Вадима были чётки со ста восьмью засохшими горошинами, когда тот увлекался буддизмом и хотел остричься налысо.

Номер 1569 оказался из числа тех деталей, которые Вадим запоминал намеренно и аккуратно, складывая их в глубины памяти, как редкие марки. На рейсе 1569 они с родителями прилетели из аэропорта Минеральных Вод, когда переселялись в Москву. Почему Поповой понадобилось искать такую странную информацию, Вадим не хотел даже задумываться.

Но только число 29 не вызывало стойких ассоциаций у Вадима. Похоже на дату, но какой месяц? Может быть, февраль високосного года? Но у Вадима не было специально отложено в памяти ничего, касаемо високосных годов.

– И что ты от меня хочешь? – спросил Вадим у пустоты. – Чтобы я выбрал?

Подойдя к ближайшей двери в номером 45334533, Вадим нажал на ручку, и дверь открылась. За ней он вновь оказалась чёрная пустота, и парень её захлопнул. Вадим не был уверен, что ему сюда.

– И куда мне идти, чтобы… – начал Вадим, но услышал, что его голос звучит слишком жалко. – К чёрту тебя!

Не оставляя себе времени для сомнений, Вадим выбрал единственное незнакомое число 29 и толкнул упрямую дверь вперёд, помогая коленом.

Она тут же захлопнулась за ним, и Вадим оказался в пустоте, ещё более густой, чем раньше. Потянувшись назад, он не нащупал дверь 29, через которую прошёл. Вспышка на телефоне справлялась с чернотой всё хуже: Вадим едва различал свои руки. Он вспомнил недавно прочитанную статью, как японцы тратят миллиарды йен, пытаясь найти супер-чёрный материал, не отражающий ни фотона света. Доктор Попова как будто изобрела такой материал раньше и застелила им весь первый этаж девятиэтажки.

«Так, я пойду прямо, – решил Вадим, делая несколько размашистых шагов вперёд и не встречая преграды, но опасливо пригибаясь, – просто пойду прямо. Не обращая внимания ни на что. Спокойствие, только спокойствие».

Шёл Вадим долго, и чтобы не слушать тишину стал прокручивать в голове и напевать песни Orphaned Land – группы, играющей смесь металла и еврейской народной музыки. Добравшись до припева, парень обнаружил, что слова беспокойным образом подходят к его ситуации:

– One can easily forgive a child who is afraid of the dark / But one cannot forgive a man who is afraid of the light…

Затем же, дойдя до пятиминутного соло на электрогитаре, Вадим понял, что напеть его не получится и тут же отвлёкся на хруст под ногами. Присев, он нащупал несколько сломанных крекеров. Крекеры Вадим терпеть не мог за безобразные крошки, остающиеся на одежде, столе, диване и вообще на всём. А здесь весь пол оказался усеян поломанными полумесяцами, звёздочками, кружочками…

Подняв один из уцелевших крекеров, Вадим вдруг обнаружил себя в тускло освещённой кухне. В тесной, точь-в-точь повторяющей кухню его бабушки с дедушкой в Ессентуках. В кухне со старым советским гарнитуром, с шумным пожелтевшим холодильником, со столом из ДСП, покрытым кружевной скатертью, с фарфоровым сервизом, торжественно расставленным в стеклянной витрине. За окном должен был быть центр города – Лечебный парк. И там действительно угадывались очертания вечерних деревьев, но изображение казалось плоским, словно наклеенным на окно с обратной стороны.

– У тебя странное чувство юмора, Попова! – громко заявил Вадим, чувствуя, как пульс учащается.

Пол завалили поломанным крекером в несколько слоёв, закрывая рисунок линолеума. Обнажив ступнёй кусочек пола, Вадим замет      ил, что рисунок здесь не такой, как в настоящей бабушкиной квартире. Словно во сне, отличия крылись в мелких деталях.

– Вот на черта было засирать хорошую кухню?! – не выдержав, крикнул Вадим и достал из-под раковины веник с совком, который там стоял всегда.

Весь ненавистный крекер оказался в мусорном ведре за пять минут, и Вадим сел на табуретку, чувствуя, что устал, но удовлетворил тягу к порядку. Смирившись со знакомым интерьером, он достал старый эмалированный чайник за неимением электрического, зажёг газ и достал конфеты, всегда водившиеся в верхней полке гарнитура. В комоде нашлось аппетитное красное яблочко, но у Вадима не было настроения питаться правильно. Он сел пить чай с видом на лжепейзаж Лечебного парка и обнаружил, что связь на мобильном не ловится, словно на длинных переходах метро.