Жена врага

Пролетели последние дни лета, и наступила осень. Продуктов практически не хватало, но мы справлялись, Алексею выдавали иногда и дополнительный набор, как учителю положено было.

Осень выдалась дождливой, все дороги размыло, до фермы пока доберешься, вся мокрая насквозь.

Но у меня было правило: одежда должна быть сменная, не важно, какая она, но главное, чистая и комфортная. Раз в неделю я брала на стирку. Не то что эти бабы, в чем пляшем, в том и пашем, запах их сопровождал везде.

Настал мой день рождения, понимая, что как в детстве уже не будет, не могла скрыть улыбки, надела бусы, подаренные мамой, для настроения.

К тому времени Алексей уже ночевал в доме, правда, спал на полу, на зимнем тулупе. А к утру его уже не было.

Так и в тот день. Его уже не было. Я немного огорчилась, но собралась быстро на работу, по дороге сняла бусы и положила их в карман, хорошо укутав платком. Не хотела говорить о своих именинах.

День прошел как обычно, с орущими бабами и постоянным набором их незамысловатых песен. Фольклор народного творчества, так сказать. Громче всех, конечно, вопила Марфа, да, именно так, вопила, как старая, не смазанная телега. Вот если тебе не дано, зачем надрываться, но, видимо, у нее было другое мнение на свой счет.

Вечером похолодало, не удивительно, конец октября. Приближаясь к дому, увидела горящий свет в окне. «Алексей, значит, дома», – про себя подумала я.

– Добрый вечер, Мария, как день прошел?

Мария? Серьезно? Мое имя практически не произносилось, за все время пару раз… да и то… в разговорной форме с кем-либо. И с каких пор дела мои интересовать стали? Даже я перестала спрашивать о его делах.

– Добрый. Все хорошо. Спасибо, – ответила я и сообщила, что сейчас умоюсь и будем ужинать.

Я зашла за занавеску, умылась с мылом, пригладила волосы, уложенные под косынкой, достала из кармана бусы и надела на свою и без того, как мне казалось, длинную шею. Посмотрела на свои руки, провела ими по талии и вышла к мужу.

Он стоял поодаль от стола, практически в углу, немного ссутулившись, держа в руках небольшую коробочку. После чего протянул руку ко мне и сказал:

– Это тебе, с днем рождения, Мария.

Я взяла в руки то, что мне презентовалось. Это был чай. Настоящий чай! После того дня, как я покинула родительский дом, я уже и вкус его забыла. Сидеть на одном молоке, от которого меня уже тошнило, всю жизнь не проживешь, спасалась водой или отваром из сушеных ягод.

Алексей немного улыбнулся, я впервые увидела его улыбку, как же она меняет человека. Немного покраснев, он достал еще что-то из кармана, положил на стол и сказал:

– Подарки скромные, но, думаю, ты будешь и этому рада.

Это были мыло и сахар, о таком я уже только мечтать могла. Я схватила кусок мыла, быстро чмокнув Алексея в щеку, ощутив легкую щетину и запах, схожий с запахом жженой листвы, так пахнет от человека, который весь день пробыл на свежем воздухе, улыбнулась ему в ответ и тихо произнесла: «Спасибо», после чего удалилась. Хотелось быстрее намылить руки и лицо этим душистым кусочком. Запах роз, приятный запах свежести, что может быть лучше, ощущать себя чистой и легкой. Как только я удовлетворила свое желание, вернулась к мужу и озвучила:

– Давай ужинать и пить чай!

– У меня тут… вот… угостили, семья председателя, вот… настойка, совсем чуть-чуть, за здоровье можно, – как-то извиняясь, произнес Алексей и протянул мне стакан.

Я сделала глоток, почувствовала сначала жжение, потом тепло, а проглотив немного, сморщилась. И мы засмеялись. А потом просто смотрели друг на друга. То ли от вкусной наливки или от пахучего байхового чая меня расслабило и накрыло каким-то облегчением, которого уже так давно не было.

Время шло ко сну. Я встала и повернулась лицом к кровати, перебирая пальцами бусы на шее.

От неизвестности все мое тело покрылось мурашками, и лишь легкий озноб ощущался по коже. Я стояла с приоткрытым ртом, так как через нос было сложно дышать. Дыхание участилось сильнее, и я думала, будто теряю сознание.

– Я буду очень аккуратен, – шепотом произнес Алексей, чуть касаясь губами моего уха, и посмотрел мне в глаза. Сквозь темноту я видела только блеск его карих глаз, будто они сверкали, переливались, слов для описания не подобрать. Ноги перестали меня держать, и я немного подкосилась, не чувствуя ничего за своей спиной, боялась потерять равновесие и упасть.

Сердце билось все быстрее и быстрее, будто хотело выскочить наружу. Я попыталась произнести его имя, но почувствовала, как мое тело обдало жаром, а потом легкой прохладой, это повторилось вновь и вновь. Из меня вырвался стон, но вызван он был вовсе не болью…

Утром я проснулась, как никогда, с облегчением и легкой ленью. Сквозь маленькие занавески пробивались чуть приглушенным серым цветом солнечные октябрьские лучи. Я встала и босыми ногами вышла на крыльцо, из ведра напилась воды, потянулась, вдохнула воздуха с запахом собранной осенней листвы и широко улыбнулась. Еще пару минут наслаждалась непередаваемой красотой, после чего решила приступить к домашним делам.

Алексея не было, воскресная школа. Я пошла неторопливым шагом за водой. Туман на реке постепенно рассеялся, а трава покрылась водяными каплями. Роса. Она сверкала в лучах солнца. Кругом стояла тишина, лишь только небольшой ветерок создавал звуки в камышах.

К вечеру вернулся муж. Он не скрывал своей улыбки на лице, а я, улыбаясь, смущалась, но от чего-то хотелось его обнять и поцеловать.

Так началась наша семейная жизнь. Я продолжала работать на ферме, вести домашнее хозяйство, читать книги, изучать языки, с какой-то легкостью мне все это давалось. Алексей уходил рано утром, а возвращался поздно. Мы, конечно же, стали общаться, не часто, но более открыто, как мне тогда казалось.

Алексей был из семьи бондаря, ремесло хорошо развивалось, производство бочек распространялось повсеместно. Параллельно ввели коньячное производство, товар пользовался спросом, росла прибыль. Благодаря накоплениям, родители могли позволить всем детям получить хорошее образование и дать возможность реализоваться в будущем.

Не осуществилось, как и у многих других, ввиду сложившейся ситуации в стране. Алексей не особо любил говорить о семье, и, если честно, я и не знала, что с его родителями и братьями стало. Понимала только, что его знания могли пригодиться совершенно в другой сфере и в другом месте, но об этом говорить было нельзя, как, собственно, и о многих других вещах тоже.

Мои новые документы были готовы спустя два месяца, так я стала Сивко Мария Никифоровна, жена сельского учителя Сивко Алексея Юрьевича. Вместе с паспортом Алексей мне протянул газету, где была очередная заметка: «…приговорены к расстрелу».

Мои глаза бегали по строкам, в надежде не увидеть самое страшное, но мои предположения подтвердились. Тринадцатая по счету фамилия в списке, Ковалев Никифор Андреевич…

Я почувствовала жар в груди и сильнейшую пульсирующую боль в висках, подбородок не слушался, тряслись руки, и просто градом потекли слезы. Так я узнала о смерти отца.

Глава 4. Визит к председателю

Зима выдалась холодная, многие из жителей жаловались на нехватку дров. Меня все время сопровождала какая-то тревога, беспокойство о чем-то, мысли о маме и брате, от которых долго не было известий. Я как будто одна была, далеко от всех, от всех тех, кто мне дорог. Да, у меня был Алексей, муж и друг, если можно так сказать, но его молчаливость меня порой раздражала, ведь мне совершенно не с кем было поговорить, именно общения до жути не хватало. Люди, которые меня окружали, совершенно мне были не интересны, как в принципе не интересно даже их присутствие.

Как только стал сходить снег, возобновилась работа на полях. Я продолжала работать с огромным пренебрежением и нежеланием видеть всех, кто меня раздражал.

«Для чего они живут, – думала я, – а главное, как? Ведь их существование совершенно не приносит никакой пользы, ну да, кто-то со мной поспорит, а как же их труд? Вот именно, просто рабочий класс и не более того. Даже эта горстка людей, совершенно не имеющая желания получить образование, поставить цель и двигаться к ней, без мечты, без умения восхищаться чем-либо и быть творцом в собственной судьбе».

– Эй, Манька, – окликнула меня Марфа. Эту бабу никакой голод не сморит, все в том же теле и с той же глупой улыбкой на лице. «Интересно, она знает, что похожа на пряник?» – подумала я и опять услышала: – Манька, ты идешь аль нет?

– Как же вы меня достали, Манька, Нюрка, Шурка, как прозвища у коров. Будто нельзя имя правильно произносить? – вскипела я.

– Правильно? Эт какое же? Мария Никифоровна, что ль? – и эта жирная корова разразилась смехом, ее же подхватили другие, такие же замусоленные, провонявшие кислым молоком, с нестираными передниками.

Неужели так сложно следить за собой, быть хотя бы немного похожей на женщину? Вот в чем отличие было у нас. Не грамотные, не чистоплотные, ленивые!

И тут меня понесло!

– Послушай, – я обратилась к этой бесящей меня бабе. – Я вполне и без твоих напоминаний справляюсь, не слыша твоего поросячьего визга. Я прекрасно распределяю свое время в работе и норму даю больше твоей. В отличие от тебя соблюдаю дисциплину, не треплюсь часами напролет с тебе же подобными курами. Которые до сих пор не могут высчитать количество литров, сданных в неделю.

– А нам оно надо считать? Бригадир на это дело есть! К чему нам занятие это? – вдруг выступила одна.

И тут же, ее перебив, решила вставить речь другая.

– А ты, Манька, как я погляжу, шибко умная! Все-то ты знаешь да умеешь. Вот только дояркой стоишь, – обернувшись в сторону «подруг», положив руки на грудь, залилась громким смехом говорящая гора.

– Да, я умная! А вы и беситесь от этого, что я такая. Кроме как сливки лакать да собственное вымя бригадиру дать помять, ничего более не интересует в этой жизни. Помыться раз в неделю – целый подвиг для вас, а то, что ходите и смердите целыми днями с нестираными тряпками кровавыми, все юбки в пятнах, у всех на виду, не смущает ни капли!

– Если тебя Бог не наградил сиськами, это уже не наша забота! А капли – это мать-природа, ничего не поделаешь.

– Да больно мне надо пятилитровые бидоны на пузе таскать! Вечно вспотевшие и липкие. Какая польза от них? Молоко даешь? Ах, ну да, ты это можешь, я уже и не помню, сколько детей-то у тебя, шмыгают туда-сюда, каждый год на сносях, себе подобных рожаешь!

Наш ор прекратил бригадир, пригрозив, что не засчитает трудодни. Я еле дождалась вечера, чтобы поскорее уйти домой.

Просто трясло от злости и ненависти, даже не к ним, а скорее к себе. За что мне все это. Не о такой я жизни мечтала…

Дома немного успокоилась, правда, есть совсем не хотелось, сидела и смотрела в окно, в полную темноту. Алексей пришел позже обычного и со вздохом, не смотря в мою сторону, снял шапку, тут же с порога спросил:

– Что произошло сегодня? С бригадиром я говорил.

– Раз говорил, значит, доложили, зачем спрашиваешь? – злобно, будто палец прищемила, ответила я.

– Что же дальше будет? Ведь так нельзя, Маша, понимаешь?

– Нельзя правду говорить? Ты меня еще пытаешься обвинить в чем-то? Думаешь, раз я молчу, все это терплю, значит, меня устраивает жизнь такая? Да ты хотя бы знаешь, что я хотела? Хочу? О чем мечтаю? Думаешь, твои нравоучения меня вразумят и я смирюсь с тем, что имею? Нет, дорогой мой супруг, не для того мою жизнь матушка спасала, чтобы я в этом дерьме себя топила! Однажды я выберусь из этого навоза и буду носить туфли!

С Алексеем мы неделю не разговаривали, а я твердо решила – надо действовать. Сказав бригадиру, что неважно себя чувствую, отпросилась до вечерней дойки домой, а сама направилась в сельсовет.

Председатель был на месте и один.

– А-а-а, Маруся, проходи, присаживайся.

Я опустила голову, с дрожащим подбородком, но, пытаясь держать себя в руках, произнесла:

– Михаил Иванович, вы же знаете, как я работаю, какие показатели даю, бригадиру помогаю с точными цифрами, так как не всегда получается у него, да он этого и не скрывает. Я не просто жена учителя, я человек с образованием и хорошей хваткой, быстро обучаема и дисциплинированна, учет и дома грамотно веду, поэтому экономия хорошая получается.

– Да, ты права. Голова у тебя светлая, соображаешь, хватка есть.

– Так вот, – аккуратно перебив председателя, продолжила я свой заготовленный сценарий. – Мне правда неудобно просить вас об этом, знаю, как все не удержать в голове и как на всех положиться, я действительно с лучших побуждений. Не могли бы вы меня принять в контору счетоводом, ведь требуется? Зачем просить прислать кого-то из города? Опять же, жилплощадь потребуется. Я справлюсь без проблем, да и тяжело мне в коровнике, в положении я… Непривычно организму моему…

Чуть тише произнесла последнюю фразу и посмотрела немного в сторону, пожалев о сказанном, но стала ждать реакции собеседника.

– Вот так радость какая у Алексея Юрьевича! Значит, прибавление в семье ожидается? И когда же, Маруся?

Председатель будто вообще забыл о начале нашего разговора, искренняя радость появилась в его глазах. Хотя так вспоминая, он ко мне всегда хорошо относился, не так как к другим, ко мне более по-отцовски что ли.

– Предполагаю осенью, возможно в сентябре, – про себя я вспомнила как определила дату. В январе все произошло, а спустя пару месяцев точно поняла, что беременна.

– Ну что Маруся, будь по-твоему, занимай место счетовода. Действительно чего ждать, когда уже пора пришла, период посевных начался. А организм не справляется, кушать надо, смотри какая, худенькая! Ешь за двоих давай!

Моей радости просто не было границ, наконец-то я расстанусь с этим запахом вечно меня преследующего коровника. Сколько мыла да воды перевела на себя, чтобы отмыться.

Домой вернулась с огромной радостью и удовлетворенная.

Приближался вечер.

Алексей стоял в дверях с женским платком, в котором лежали яблоки и тыквенные семечки, кто-то угостил его.

Тыквенные семечки, ах! Помню как в детстве на окошке они лежали сушились на солнышке, а я их все и сгрызла, вкусные были. Матушка меня тогда хорошо наказала, весь день практически на горохе простояла.

– Маша, мне сказали, тебя в контору берут? И ты? У нас…?

Алексей произносил как-то запинаясь с широко открытыми глазами последние фразы, пытаясь задать мне вопрос. И я решила не мучить его.

– Да, дорогой. У нас будет ребенок, – улыбнулась я ему в ответ и приблизилась на шаг.

Он меня обнял, рассыпав все дары у ног, а я, не видя его лица, чувствовала радость, исходящую по всему телу. Мне было так особенно тепло, но больше всего меня сопровождала собственная удовлетворенность того, что я получила новое место работы.

Глава 5. Сын

Юра родился в тех самых числах, что я и ожидала. Погода стояла по-осеннему теплая и сухая. Шли дни заготовок и уборки последнего урожая. Дома у нас появился картофель, зерно, мука, тыквы. Благодаря моим стараниям меня хорошо поощряли, а я в свою очередь делала все возможное, чтобы улучшить показатели. В помощь мне были и методические книги, которые я заказывала из города. Позже договорилась, что колхоз отправит меня на курсы для повышения квалификации. С Юрой сидела всеми известная у местных баба Римма, она была из бывших служивых в доме помещика. Власть она не любила, но и не боялась говорить об этом вслух. А те, кто слышал ее болтовню, говорили, что она давно лишилась рассудка и всерьез не воспринимали.

Так и жили, с переворотами в стране, в ожидании вечной неизвестности. Обсуждать действия властей, было под запретом. Одно неверное слово и за тобой уже приехали. Судьба человека решалась двумя способами: ссылка либо расстрел.

Спустя только два года, появились известия от мамы. Вышла замуж, родила сына. После смерти отца мне как-то не по себе было, все время переживала за маму и маленького Кольку, а оказывается, вот как все сложилось. Я не стала осуждать мать, успокоилась, зная, что у нее все хорошо.

Юра рос крепким мальчуганом, развивался быстро, не по возрасту. Его большие карие глаза все время светились от неведомого счастья. Он радовался всему, что видел вокруг себя. Я хотела именно сына и чтобы был похож на меня, светлые волосы и черты лица, они действительно были мои, а цвет глаз передался от Алексея, не мои голубые. Но я его любила безумно, ведь, по сути, сын – это все, что у меня было, да, был и муж, но, к сожалению, я не испытывала чувств сильной любви к нему. К тому же Алексей все время отдалялся от меня, как мне казалось, будто в другом месте находится, хотя и рядом со мной. Мы виделись только поздним вечером и обсуждали только бытовые вопросы.

Это был третий год со дня рождения Юры, когда я стала замечать особенные таланты сына. А его смех и озорство не переставали меня радовать. Умение быстро все схватывать на лету, читать мне стихи и петь песни умиляли меня больше всего.

Казалось бы, жить да радоваться, но однажды поздним вечером к нам наведались гости без стука, люди в форме. Я знала, кто они. Такие гости просто так не приходили. Я подвела сына за руку к себе и прижала его голову к своему телу, страх меня одолевал, но я держала себя в руках.

– Алексей Юрьевич Сивко?

Один из незваных гостей обратился к мужу. Алексей встал из-за стола. Взял пиджак в руки, приблизился к комиссару и произнес:

– Да!

Этот взгляд мужа я не забуду никогда, его глаза были темными, с расширенными зрачками. Губы немного натянуты. Мне казалось, что я даже чувствовала его сердцебиение, возможно, так и было. Сама же я не могла сдвинуться с места, только стояла и сильно прижимала сына к себе.

Через несколько дней пришла бумага. Расстрел – как гром среди ясного неба прогремело у меня в голове. Все рухнуло в одночасье. Семья, работа, дом, просто жизнь. В конторе я работать не могла, клеймом поставлена на мне была фраза: «Жена врага!»

Все вокруг только и судачили, наводя указательный палец на меня: «Заговор, предатель, враг», что я только не слышала. А ведь я даже правды всей не знала. Измучили меня допросами, на вопросы ответов не было, о каких собраниях речь шла, я действительно не знала. Среди озвученных фамилий только одна знакомая была, это был друг Алексея. Всего раз его видела, когда мы ездили в город с семьей, останавливались у Федора.

Все наше имущество конфисковали, опись шла недолго, да и брать особо нечего было. Нажитое добро никакой ценности не имело, вот только продукты жалко было, чем мне было сына кормить? Но и об этом, как оказалось, я могла не переживать. На мое имя в контору пришла очередная телеграмма. Прибыть с вещами в город. Я знала, что это значит, как жена изменника Родины, я буду отправлена в ссылку.

Просить помощи мне было не у кого. От меня все отвернулись и общение поддерживать не стали. Лишь только тетка Римма согласилась присмотреть за сыном, когда я уехала на очередной допрос. Убедившись, что я действительно не участвовала в пропаганде или агитации, содержащей призывы к свержению, подрыву или ослаблению советской власти или к совершению отдельных контрреволюционных преступлений, меня отпустили.

Вернувшись домой, измученная и истощенная, я не знала, что делать. Но мне надо было думать о нашем будущем с сыном. Жить в доме я могла еще пару месяцев, а потом предстояло вносить плату колхозу за жилую площадь.

Ровно месяц прошел с того дня, как не стало Алексея. Так тяжело мне еще никогда не было. Еды не осталось совсем никакой, остатки, что не попали под изъятие, все закончились. Председатель и односельчане даже близко к порогу не подпускали. «Как же быть, как прокормить себя и сына, – так и крутилось в голове, – тем более в зиму?» Помирать с голоду я не собиралась.

В один из дней, дождавшись темноты, уложив Юру спать, решила во что бы то ни стало, а еду раздобуду нам.

Я, как бывший работник конторы, знала, где что хранится и чем можно разжиться. В амбарах набрала зерна для помола, немного прихватила картофеля и лук.

«Ничего, – думала я, – нам бы пережить какое-то время, а потом продумать грамотно план, как нам с Юрой до города добраться, мамино колечко, которое она мне в приданое вручила, припрятано было, по договоренности еще тогда с Алексеем: „Пусть будет, пригодится“, – говорил он. Вот выручу за него деньги, а там дальше видно будет», – рассуждала я.

Если бы я знала, что произойдет, если бы только могла предположить, но и сделать бы, наверное, все равно ничего не смогла бы…

Выследили меня во второй раз, как краду я государственные заготовки, за зерно на дне мешка судили меня…

Глава 6. Арест

«…Сивко Мария Никифоровна, суд приговорил к пяти годам лишения свободы за хищение социалистической собственности СССР… С полной конфискацией имущества и без права воспитания сына. Мальчик будет определен на полное обеспечение государством…»

Ехала я в вагоне поезда, и все время эта фраза вертелась у меня в голове. Я не понимала ничего, что в тот день происходило, только боль, сильная, докучающая головная боль от слез. Мать с ребенком разлучили, что может быть больнее. Вдова, враг народа и преступница.

Во время пути были небольшие остановки, все станции выглядели однотипно. Нас под конвоем выводили по очереди на свежий воздух, особенно кому было плохо и кто терял сознание. В вагоне действительно дышать было нечем, запах пота, мочи, отсыревшей соломы, до ужаса хотелось помыться, но еще больше увидеть сына.

Главное управление лагерей и мест заключения определило меня в спецпоселение, на все виды работ. В нашем отряде участвовали исключительно женщины, каждая из которых, как и я, прибыла по статье на отбывание срока. В первый день распределения всех прибывших отправили в баню, по раздельности, по половым признакам, как и всех подростков старше одиннадцати лет. Какие совершили преступления эти дети, я не знала, но наказание и им определено было. Уже когда я находилась в лагере, про детей много чего рассказывали, как они беспризорниками воровали, а порой и убивали. Детей-инвалидов еще по дороге в вагонах морили, но об этом простым людям не доводилось знать, точнее, о подробностях.

Комендант и охранники нашего лагеря были мужчины. У нас было несколько отрядов, и каждый имел свое направление на выполнение работ. Больше всего я боялась попасть на тяжелые, уличные работы. Крепких женщин могли поставить даже на шпалы. Иногда я была на замене больной или умершей, тогда меня отправляли в лес. Там трудились мужчины на лесоповале, а мы собирали мелкий сруб на дрова.

В отдельных бараках располагались каторжницы, которые были совсем немощные, в основном старше шестидесяти лет. Их труд использовался на швейном производстве, или шли кладовщицами и упаковщицами. К ним иногда присоединялись только что родившие молодые женщины, но спустя три месяца их вновь переводили на тяжелый труд. Грудничков с матерями разлучали, когда уже не было нужды в частом кормлении, и малышей определяли в ясли, которые располагались на территории лагеря.

В бараке, где мне было отведено место, нас было сорок человек. Я до сих пор не могу описать то чувство, которое просто накрыло меня, то ли от непонимания происходящего или от мыслей, что на все наплевать, только бы вернуться к сыну, не знаю. Все то, что окружало меня, не поддавалось какому-то единому описанию. Жалость и ненависть, брезгливость, отчаяние, боязнь – все вместе и в то же время неоднозначность чувств и сострадание к окружающим.

Бесконечно пахло сыростью и было холодно, отчего по ночам раздавались удушливый кашель и звон чиханий.

Я не про всех знала, по чьей воле оказались здесь, но некоторые обстоятельства столкнули меня познакомиться кое с кем поближе.

Глава 7. Раиса

Она была не просто лидером и главной по нескольким отрядам, она была умная, расчетливая, интересная, с чувством юмора и справедливая.

Раиса – так звали нашего главного авторитета. Все знали о ее происхождении, но молчали, так как Раиса была не просто из бывшего высшего общества, она вертелась в криминальных кругах.

С начала октябрьской революции 1917 года графы, князья и прочие господа, посмотрев на зачистки в своих стройных рядах, отправились в эмиграцию за границу. Раиса, как и многие другие, схожие по ее ремеслу, также пыталась скрыться в Европе, как она потом рассказывала, поселиться где-нибудь в Париже и наслаждаться жизнью буржуазной.

Но все случилось совершенно иначе. При попытке пересечь границу она была схвачена «рыжими собаками», при обыске были обнаружены драгоценности, подаренные когда-то одним из поклонников, и он же любовник.

Срок она тогда свой отсидела, но, оказавшись на свободе, спустя пару лет вновь была приговорена судом за связь с одним, как стало известно, очередным предателем, из тех, что пошел против власти. Вообще сесть можно было за что угодно, даже за собственное мнение, которое нельзя было иметь. Все время складывалось впечатление, что из народа пытаются сделать некий строй со своими устоями и правилами, жить по режиму, на определенно-разрешенные дотации.