Сердце Черной Пустоши. Книга 2

– Разумеется, леди. Осмелюсь предложить вам начать прогулку с сада, где его светлость выращивает растения, которые смогли бы прижиться в почве Черной Пустоши.

– С удовольствием, – ответила я.

Мы двинулись в сторону коридора. Едва отошли на несколько шагов, из-за спины донесся голос старшей камеристки, и на секунду показалось, что это не мистрис Одли, а Бенара, неожиданно оказавшаяся в замке Черного Принца.

– Господин Альре, – проговорила она вслед, – вы головой отвечаете за состояние леди Гриндфолд.

Дворецкий даже не обернулся, лишь коротко кивнул и произнес, глядя перед собой:

– Разумеется.

Мы прошли по коридорам и извилистым лабиринтам, спустились по широкой лестнице и направились через зал в сторону двери, украшенной витиеватыми узорами.

Дворецкий двигался неспешно, словно нарочно подстраивается под мое состояние, замедлялся, когда отставала, или вообще останавливался, рассказывая о картинах и гобеленах, которых по всему замку огромное множество.

Наконец зал кончился, и управляющий широким жестом распахнул передо мной двери. На секунду я прищурилась, ослепнув от яркого света, а когда зрение вернулось, застыла в немом восторге.

В первый день Альре показывал выход к саду, который я все равно не запомнила, но сейчас это был совершенно другой сад. Пышные деревья высотой до второго этажа с ярко-зеленой кроной, фрукты на ветках, поспевшие до того, что едва не лопаются от сока. Вместо земли сплошной ковер травы, на котором пушистыми шапками лежат кусты насыщенно-синего цвета. Каждая веточка усыпана гроздьями жемчужин.

– Что… это? – только и смогла вымолвить я, запоздало проверяя рот, который у будущей принцессы не должен быть открытым.

Альре, явно довольный произведенным эффектом, произнес:

– Это "Сад возрождения". Так его называет милорд. Или, извиняюсь, вы имели ввиду что-то конкретное?

Слова застряли во рту, хотелось спросить обо всем, но не показаться глупой гусыней, которая не знает, что такое "Сад возрождения". Сделав вдох, я постаралась собрать разбежавшиеся мысли, и сказала:

– Спасибо. Честно признаться, такую растительность я вижу впервые, поэтому готова выслушать все, что сочтете нужным. Например, очень интересно, эм… Что это за жемчуг на кустах?

Всегда спокойный дворецкий не смог сдержать улыбки, его взгляд перешел на синие кусты, щедро украшенные перламутровыми гроздьями, и произнес:

– Если миледи позволит, это не жемчуг. Хотя кое в чем вы правы. Это куррант дисектум. Особый вид ягод, из которых изготавливают целебные настои. Их свойства так удивительны, что компресс из такого настоя за ночь затягивает серьезные раны.

Я неотрывно смотрела на мерцающие ягоды и думала, какими они должны быть на вкус, если выглядят, как настоящая драгоценность. Потом неожиданно для себя спросила:

– Значит, виконта лечили именно этими ягодами, когда он принес меня в замок? Он ведь был сильно ранен.

Лишь закончив фразу поняла, что сказала не то, но дворецкий, воспитанный лучше, чем сама Бенара, сделал вид, что не заметил и произнес, глядя куда-то вдаль:

– Совершенно верно, миледи. Настой готовится долго и трудно. С десяти кустов получается всего одна маленькая бутыль. Поэтому ценность его в разы больше даже слитка золота. Но, несмотря на великолепный вид ягод и чудодейственные свойства, есть их в свежем виде я бы не рекомендовал.

– Почему? – спросила я и снова подумала, что слишком нетерпелива для будущей принцессы.

Альре снова пропустил мою простоватость и сказал:

– Ягоды очень кислые и терпкие. Хотя это, конечно, на любителя.

Я с сожалением окинула взглядом перламутровые гроздья, которые словно манят, чтобы к ним прикоснулись, но трогать ягоды не стала, рассудив, что итак проявила предостаточно несдержанности перед управляющим.

– Позвольте пройти дальше, принцес…, – произнес Альре, запнувшись, но тут же исправился: – леди Гриндфолд.

Я смущенно потупилась и кивнула, готовая следовать за ним, а Альре счел необходимым пояснить:

– Вскоре все здесь будут обращаться к вам, не иначе, как "ваша светлость", "ваше высочество" и "принцесса", я же называю вас мысленно именно так и только так с первого момента, как увидел.

– Благодарю, Альре, – смущенно пробормотала я.

– Не стоит, леди, – сказал управляющий и тепло улыбнулся, от чего вокруг глаз пролегли лучики морщин, озаряя его открытое немолодое лицо. – Жизнь научила меня разбираться в людях. А вы – именно та принцесса, которую Черная Пустошь так долго ждала.

Я не нашлась, что ответить на такую откровенность и снова кивнула, на этот раз присев в книксене. Тяжесть в груди стала немного легче, налитые свинцом и ватой руки и ноги показались чуть менее непослушными, а в глазах непростительно защипало.

Альре снова устремился вперед по аккуратной, выложенной цветной мозаикой алее, и я поспешила за ним, стараясь охватить взглядом все растения, что встречаются по пути.

Мы миновали пышные, похожие на кудри, кусты с россыпью нежно-голубых плодов, напоминающих по форме клубнику, и Альре пояснил, что для выведения растения, из которого получают затягивающий раны порошок, его высочество лично ездил в далекую экспедицию в Потерянные Земли.

Заметив недоумение на моем лице, Альре пояснил:

– Потерянные Земли не сказка, миледи. Просто не каждый способен найти их, а также пересечь границу. Да и тамошнее население славится крайней жестокостью и непримиримостью к чужакам.

– Зачем же его высочество подвергал риску свою жизнь? – удивилась я. – Эти кустики, конечно, невероятно милы, и ветки трепещут на ветру, словно кудри ребенка, но все же…

Альре постарался скрыть усмешку и продолжил объяснение:

– Потерянные земли расположены на особых тектонических плитах… Тектонические плиты, миледи, это…

– Я знаю, что такое тектонические плиты, Альре, я читала о них в книгах по географии, – перебила я, подумав при этом, что хорошо бы почитать географические фолианты побольше и повнимательнее.

– Так вот, порода тектонических плит Потерянных Земель щедро сдобрена алхикамом, миледи. Именно поэтому многие растения, произрастающие там, обладают чудотворной силой. Порошок, который мы получаем, растирая эти плоды специальным способом, обладает свойством мгновенно затягивать раны, не оставляя даже следов на коже. Попробуйте, принцесса, сами, и подивитесь твердости этих плодов.

Я кивнула, и осторожно дотронулась до растения. Зеленые листья мягкие, словно локоны младенца, а маленькие голубые плоды твердые, как алмазы.

– Как это возможно? – восхищенно воскликнула я и хлопнула в ладоши. – Это же так интересно! Нам не рассказывали о таком в аваронской школе…

– Маги решают возникающие сложности иначе, леди, – подтвердил Альре. – Но волшебство не везде доступно. Здесь же, особенно до воцарения Черного дома, постоянно шли военные действия, и люди часто калечились и умирали от мучительных ран. Когда его высочество добился устойчивости Черной Пустоши, он лично организовал экспедицию за этими и другими лекарственными растениями, и наша смертность резко сократилась.

Словно не замечая моих широко распахнутых глаз и приоткрытых от изумления губ, Альре повел меня дальше, попутно рассказывая о гигантских, в несколько обхватов, буковых деревьях и нежной поросли мха, который располагается в специальных мраморных чашах. О розовых и сиреневых кустах, о белых, как снег, низкорослых деревьях.

Когда шагнули под сень кудрявого вьюнка, чьи побеги тянутся по натянутым веревкам, Альре остановился и пояснил:

– Побеги этого винограда доставлены с гор Эльфарии, миледи. Его высочество лично занимается выведением этих растений, добиваясь, чтобы виноград, привыкший к горной местности, мог комфортно расти и в низинах, как здесь.

– Это из этого винограда производят то самое ледяное вино? – с видом знатока спросила я, демонстрируя осведомленность.

– Именно, миледи, ледяное вино, – с почтением согласился Альре, а я запоздало подумала, что не стоило бравировать своими знаниями, по крайней мере в этой области.

В голове всплыл образ виконта, который рассказывал на корабле об эльфарском гористом винограде, а затем заявил, что мне совсем нельзя пить. Даже в мыслях виконту вновь удалось испортить мне настроение, и я вежливо попросила Альре следовать дальше.

Мы прошли тенистую виноградную алею насквозь. Я несколько раз соблазнялась, чтобы потрогать изумрудные листья и нежно-зеленые побеги, которые тянутся по светлым столбам вверх.

Заметив мой интерес, Альре сообщил:

– Когда виноград приспосабливается к низинному климату, его перевозят в Августовские виноградники, где и высаживают.

– Как же, я слышала, – сообщила я. – Августовские виноградники славятся тем, что там круглый год солнце! Говорят, что такое название они получили в честь одной из многочисленных древних легенд, которыми богата Черная Пустошь. О прекрасной нагой деве, сбежавшей от жестокого сюзерена, или о деве с роскошными, длинными волосами… Правда?

Альре снова кивнул, улыбаясь, и лукаво проговорил:

– Может, правда, миледи, а может и нет.

Он по-мальчишески подмигнул и добавил:

– А может, такое название виноградникам его высочество дал в честь покойной королевы Августы. И вы совершенно правы, миледи. Там круглый год солнце и самый мягкий климат во всем королевстве.

Чем дальше шли, тем больше и интереснее Альре рассказывал о саде, растениях, умело вставляя ремарки о его высочестве, и спустя пару часов сердце перестало сжиматься в страхе при упоминании о Черном принце.

Когда из-за очередного зеленого угла показалась Рамина и присела в книксене, потупившись, я чуть не застонала от досады.

– Меня послала мистрис Одли, господин Альре. Закат близится, – протянула она многозначительно. – И это будет первый закат леди в Черной Пустоши. Леди следует подготовить к Ритуальному Омовению в священных водах.

Увидев Рамину, я едва удержалась, чтобы не поморщиться. Обычно я легко находила общий язык с людьми, даже с теми, кто открыто высказывал недовольство мной или моим поведением. Но Рамина вызывала такую смесь ощущений, что хотелось развернуться и уйти в самые высокие горы.

Выдержав паузу, чтобы прислуга, наконец, вспомнила, кто здесь невеста, я наклонилась к сочным листьям, которыми покрыт куст, и сказала:

– Рамина, мы с Альре еще не закончили осмотр сада. Или в Черной Пустоши принято, чтобы прислуга нарушала правила этикета и перерывала господ?

Младшая камеристка явно не ожидала такого ответа. Глаза округлились, рот раскрылся, а подбородок задрожал, словно сейчас разразится рыданиями. На секунду показалось, что я была слишком резка с девушкой, которая лишь выполняет приказ старших. Но покосившись на Альре, поняла, что не сделала ничего дурного, поскольку тот улыбается одними уголками губ, хотя делает вид, что усиленно рассматривает виноградину перед носом.

Я продолжала с ожиданием смотреть на камеристку. Та, видимо поняв, что дрожащий подбородок не сработал, быстро присела в глубоком поклоне и опустила голову.

– Простите меня, миледи. Я не хотела быть бестактной. Смиренно умоляю смиловаться надо мной и не наказывать меня розгами. Умоляю, миледи, я не вынесу ударов. Прошу, сжальтесь!

Она говорила так отчаянно, что я ощутила себя чудовищем, отправляющим на войну малых детей. Меня никогда не били, но видя, как затряслись плечи Рамины, поняла, что не всем так повезло, и слугам Черной Пустоши приходится терпеть побои и унижения.

Сердце сжалось. Я едва удержалась, чтобы не кинуться к камеристке и не поднять ее. Но вовремя сдержалась и проговорила, сделав шаг вперед:

– Рамина, я не собиралась тебя наказывать. Святое воинство, Альре, неужели здесь действительно слуг бьют розгами?

Лицо дворецкого вновь стало непроницаемым, он выпрямил спину и произнес монотонно:

– В Черной Пустоши есть законы, выполнять которые неукоснительное правило каждого подданного его светлости. Если кто-то совершает провинность, достойную наказания, господа имеют право совершить его в той мере, в какой считают нужной.

– Но это дикарство! – вырвалось у меня. – Засечь прислугу розгами? Это уму не постижимо. Неужели Черный принц это одобряет?

Управляющий покосился на меня, чуть нахмурив брови, но ответил все так же спокойно и учтиво, благоразумно пропустив то, как я назвала будущего мужа:

– Законы Пустоши справедливы, миледи. Когда вы изучите их и разберетесь, вы поймете, что в них нет ничего предосудительного. Лишь справедливость и мудрость, основанная на многолетнем опыте.

Но меня уже захлестнула волна возмущения за несправедливо страдающих слуг, которым приходится терпеть побои за малейшую провинность и дрожать, как осиновый куст на ветру.

– Хороша справедливость, – проговорила я. – Теперь я понимаю, почему у принца такое громкоговорящее имя. Идем, Рамина, совершим это ваше… Омовение.

Альре спокойно, словно наблюдает за плавающими лебедями в пруду, поинтересовался:

– Миледи изволит окончить осмотр?

– Да, – согласилась я. – На сегодня достаточно. Продолжим, когда уверюсь, что все мои камеристки в добром здравии.

С этими словами я приподняла подол, чтобы не волочился по траве, и двинулась через сад. Рамина тут же оказалась справа, и я мысленно поблагодарила ее потому, что самостоятельно выбраться из зарослей сада, а потом найти правильный коридор в замке, не смогла бы.

Слабость от нового украшения на шее понемногу проходила, хотя ощущение, что связана по рукам и ногам все еще давило. Но внутри полыхало праведное возмущение и желание добиться справедливости. И хотя легкое чувство стыда перед Альре зудело в районе живота, решимость высказать все Черному принцу в лицо толкала вперед.

Но когда мы двинулись через массивные анфилады, на которых изображены сцены боев, мой запал немного остыл. А когда по бокам пошли величественные колонны, рядом с которыми ощутила себя букашкой, стало не по себе потому, что человек, сумевший выстроить такое, должен быть могущественным и грозным.

Спорить с ним о правилах поведения постепенно расхотелось. На смену гневу пришел страх перед суровым правителем, который вскоре станет мужем.

Погрузившись в размышления, не заметила, как мы пришли к моим покоям.

Рамина всю дорогу смиренно молчала и лишь когда распахнула передо мной дверь, произнесла кротко:

– Прошу миледи. Вам нужно подготовиться.

Девушки, которые ожидали в покоях, быстро помогли раздеться и пройти в омывальную, потому что, по словам мистрис Одли, нельзя входить в священные воды Съакса нечистой.

Меня наскоро ополоснули и вытерли жестким полотенцем, растерев тело докрасна, рассказывая попутно, что главная река Черной Пустоши Съакс берет начало в Звездном море, и безбашенные смельчаки, которые рискуют опуститься на дно, невзирая на течение, нередко находят на дне куски драгоценных розовых кораллов.

Когда сказала, что Черная Пустошь вопреки названию, кажется довольно богатым краем, мистрис Одли скорбно поджала губы, а одна из девушек, что насухо протирала мои стопы, подняла голову пояснила:

– Была, миледи, была… Одним из самых величайших и богатых королевств, пока…

Девушка запнулась и часто заморгала под пристальным взглядом мистрис Одли и приступила к растиранию моих ног с утроенным рвением.

Другая, которая повернулась к стенному шкафу за рубахой и видеть взгляда мистрис Одли не могла, прощебетала:

– Только с прибытием его высочества наш народ смог вздохнуть спокойно… Пока еще не полной грудью, миледи, но все мы ждем, что его светлость Сварт принесет окончательный мир нашей земле.

– Олена, Кати, вы забываетесь, – хмуро заметила мистрис Одли, и больше девушки не проронили ни слова.

Я попыталась вернуть камеристок к интересному разговору и спросила:

– Вы говорили, этот Съакс глубок и опасен? Не могу похвастаться тем, что хорошо плаваю… без магии.

Стоило добавить последнюю фразу, как девушки отпрянули от меня, как от зачумленной, закрыв ладошками рты и беспомощно хлопая ресницами.

Мистрис Одли пришлось вновь цыкнуть на них и отчитать на незнакомом мне наречии.

– Вам не стоит опасаться, миледи, – сказала старшая камеристка. – Мы проводим вас в неглубокое и спокойное русло для омовения.

Чтобы уйти от темы, которой не хотела касаться, мистрис Одли принялась рассказывать о ритуале Омовения, о его древности, истории, легендах, которыми изобилует Черная Пустошь и священные воды Съакса.

Поверх белоснежной рубахи из плотной ткани, которая оказалась такой длинной, что скрывает стопы, на меня накинули шерстяной плащ в пол из зеленой шерсти, с длинным, чуть не до земли, капюшоном. На руки – перчатки, те самые, которые передал виконт и которые сняла, когда вернулась из сада.

Когда одна из девушек, опустившись на колени, поставила передо мной мягкие, обитые изнутри шерстью, туфли на плоской подошве, я недоуменно взглянула на мистрис Одли.

– Что-то не так, миледи? – поинтересовалась камеристка тоном Бенары.

– Но чулки, – пробормотала я, и, покраснев, добавила: – И белье.

Девушки захихикали, тут же смолкнув под взглядом мистрис Одли, а та терпеливым тоном пояснила:

– Дочери Черной Пустоши не надевают белье во время сакральных ритуалов.

Я опешила и, несмотря на то, что кивнула, словно поняла, все же уточнила:

– Но как же идти в таком виде по улице к реке? Без белья?

Мистрис Одли посмотрела на меня словно на неразумного ребенка:

– Вы привыкнете, миледи. Смею заметить, что ваша рубаха и плащ так длинны, что никому и в голову не придет подумать что-то предосудительное. К тому же вас будет сопровождать двадцать шесть женщин.

– Двадцать шесть? – ахнула я. – И это все мои камеристки?

Мистрис Одли снисходительно улыбнулась.

– Лучшие женщины Черной Пустоши. Самые знатные и почтенные леди, жены и вдовы уважаемых воинов и придворных. Если ваше любопытство утолено, поспешим.

Я хмуро кивнула и последовала за мистрис Одли с девушками, которые растирали мне стопы и помогали облачаться. Следом пошла Рамина, которая несет длинный объемный сверток, прикрытый тканью.

Коридоры замка с огромными залами, анфиладами и лестницами уже не казались пугающе-незнакомыми, но все же чувствовала, что долго еще не решусь бродить здесь в одиночестве. Стоило выйти из замка через парадный вход, через который вошла сюда впервые, женщины, облаченные в длинные, разлетающиеся на ветру, черно-белые одежды, почтительно присели в поклонах и склонили головы.

Я заметила, что волосы у всех распущены, как и у меня, и наши наряды отличаются лишь цветом: мой плащ зеленый, а их – белые, с длинными черными рукавами и продольными вставками на спине.

Медленным, торжественным шагом мы проследовали к воротам мимо низкорослого кустарника. Несмотря на то, что было еще светло, круглые светильники на тонких ножках, торчащие прямо из зеленой изгороди, начали едва различимо мерцать. Это добавило моему и без того торжественному настрою ощущение значительности и важности происходящего.

Я ожидала что мы поедем в экипажах, но вместо этого наша процессия прошествовала по довольно людной улице. Я старалась не глазеть по сторонам и не вертеть головой, разглядывая местные диковины, но не могла не слышать восторженных криков, которыми сопровождала нас толпа:

– Леди идет!

– Дорогу леди!

– Леди Черной Пустоши идет к Съаксу!

Чтобы немного скрыть замешательство, я тихо попросила мистрис Одли, которая идет слева, рассказать еще немного о предстоящем ритуале.

Камеристка понимающе кивнула.

– Омовение в священных водах символизирует, что все былое, и плохое, и хорошее, вы оставляете в прошлом, заново возрождаясь для Черной Пустоши, – торжественно сказала она.

– Зачем же смывать хорошее? – удивилась я.

– Добро и зло лишь грани одного целого, – наставительно произнесла мистрис Одли, и я поостереглась задавать вопросы.

Миновав длинную и широкую улицу и еще несколько маленьких, мы, наконец, прошли через селение и вышли на берег Съакса.

По виду русло реки не отличалось ничем от других таких же, которых несравненное множество в восточной части Аварона. Но атмосфера, созданная стараниями местных жителей на берегу, погружала в нечто торжественное и таинственное, как бывает, когда впервые посещаешь молельный дом.

Вдоль берега стройными рядами тянутся многочисленные курганы и невысокие статуи в цветочных гирляндах. Некоторые фигуры с улыбками, иные оскаленные, с гневно расширенными ноздрями и глазами. Хотелось остановиться, разглядеть поближе, но не решилась, чтобы не нарушать хода ритуала.

Стоило подойти к берегу, как с моих плеч сняли плащ. Прохладный вечерний ветерок облизал открывшиеся кисти и шею. Я оглянулась и увидела, что Рамина раздает каждой из женщин по длинному тонкому факелу и помогает его зажечь.

– Снимайте туфли и войдите в священные воды, миледи, – сказала мистрис Одли вполголоса. – Глядя на убывающее солнце трижды окунитесь с головой и попросите Черную Пустошь быть милостивой. Первый раз к людям самой Черной Пустоши. Второй – к членам вашей семьи. И в третий – к вам самой.

– Но как именно просить? – решила я уточнить, но старшая камеристка не ответила и даже подтолкнула ближе к воде.

– Вам подскажет сердце, миледи, – донеслось мне тихое в спину.

Стоило оказаться без обуви на мокром песке, по телу прокатился озноб, а когда ледяные воды омыли ноги до щиколоток, поморщилась от страха и холода.

Я боялась лишним движением выдать свою нервозность и нарушить важный ритуал, поэтому, крепко зажмурившись, и стараясь не мешкать, зашла глубже.

Когда ледяные потоки поднялись до груди я задохнулась и вспомнила, что надлежит смотреть на заходящее солнце.

Уставившись на ало-багровый шар, который вот-вот соприкоснется с макушками леса на горизонте, я сообразила, что можно приступать к погружению под воду с головой.

– Дорогая Черная Пустошь, – тихо, дрожащим от холода голосом, произнесла я. – Будь милостива к людям, населяющим твои земли, и помоги мне, научи меня, направь, как лучше заботиться о них.

Произнеся это, я крепко зажмурилась, набрала воздуха в легкие и погрузилась под воду.

Стоило окунуться с головой, как холод куда-то исчез, а вместо него пришло ощущение чего-то цельного и правильного.

Я вынырнула и показалось, что багровый шар заходящего солнца излучает какое-то особое тепло, которое проникает прямо в сердце.

– Будь благосклонна к членам моей семьи, пожалуйста, – попросила я срывающимся от волнения голосом. – Их у меня не так много осталось…

Я нырнула, и когда вынырнула, заходящее солнце погрузилось за горизонт уже наполовину.

– Помилуй и меня, Черная Пустошь! – выпалила я на одном дыхании, отчаянно желая застать солнце в третий раз, что показалось очень важным.

Но когда вынырнула вновь, солнце успело сесть. Тут же вернулся жгучий холод, пробирающий до костей озноб, а еще показалось, что меня сносит течением.

Я развернулась и стараясь не бежать, вышла на берег. Тут же меня завесили широким полотном, стянули мокрую рубашку, натянули другую такую же, но сухую и укутали плащом.

Стоило солнцу скрыться, как тотчас на мир обрушились сумерки, и факелы в руках окружающих меня женщин оказались весьма кстати.

Обратно мы шли не в пример быстрее, в полном молчании, и даже на вечерних улицах было тихо. Но стоило приблизиться к замковым воротам, как раздались гневные крики и ругань, точно кричат целой толпой.

Стоило завернуть за угол, моим глазам предстала следующая картина: толпа человек в сорок тащит в сторону дворца человека, освещая путь факелами. Лица людей искажает злоба и ненависть, отовсюду раздается:

– Смерть!

– Смерть!

– Смерть предателю!

Глава 3

Меня мигом обступили и загородили с такой быстротой, что не успела понять, как перед носом оказалась чья-то укрытая капюшоном голова. В первую секунду обуяла благодарность за готовность незнакомых людей защищать меня, но голоса и крики мигом вернули в реальность.

– Что там происходит? – спросила я, вставая на полупальцы, чтобы разглядеть, но получилось лишь увидеть головы пробегающих мимо людей.

Мистрис Одли, которая вынырнула из ниоткуда справа, проговорила:

– Не беспокойтесь, леди. Все будет в порядке.

– Но кого отправляют на смерть? – не унималась я, чувствуя, что на улице происходит что-то страшное и несправедливое.

Старшая камеристка выглянула из-под капюшона строго, словно наставница, и многозначительно промолчала. Но я вытаращила глаза и замахала руками, всем видом показывая, что жду ответа.

Брови мистрис Одли сдвинулись на переносице, она поправила плащ на плечах и легонько стукнула по плечу одной из женщин. Та повернула голову, хотя сама осталась неподвижна, и я смогла разглядеть лишь острый подбородок. А камеристка приказала:

– Проверь, что там.

Женщина коротко кивнула и как-то незаметно исчезла среди толпы.