Сущность

Она перевела взгляд на игрушку, что крепко прижимала к груди племянница и брезгливо поморщилась. «Кажется, что холод идёт от куклы. Могильный холод», – Катя судорожно вздохнула, вспомнив о кладбище и странном памятнике с именем сумасшедшей детоубийцы Анжелы Райхерт. Холод от маленькой ладошки Алисы охватил руку, поднимаясь выше, к предплечью, ледяными волнами перекатываясь к сердцу. Катя почувствовала озноб. Мысль о том, что во всём виноват кто-то или что-то потустороннее, забравшееся в обычную игрушку, казалась пугающей, неправдоподобной, и Катя отогнала её, – «Просто дома холодно. Отопление отключили, а ночами свежо. Алиса замёрзла, вот и всё. Не буду накручивать себя. Не бывает призраков, оживших убийц и говорящих игрушек. Валентин Михайлович прав – убийца – обычный человек и он может находиться рядом с нами. Вот чего надо бояться».

В раздевалке детсада она отозвала в сторонку воспитательницу и негромко сказала ей:

– Маргарита Ивановна, пожалуйста, получше присматривайте за Алисой. У них в семье, – тут Катя запнулась, засомневавшись в том, нужно ли рассказывать всё пожилой женщине, которая смотрела нам неё заблестевшими от любопытства глазами. – У них в семье проблемы, – наконец произнесла она.

– А что случилось? – шёпотом спросила воспитательница, вытянув шею и приблизив своё лицо вплотную к Катиному.

– Не могу сейчас ничего сказать. Потом её мама расскажет, если посчитает нужным, – твёрдо ответила Катя, отступив на шаг от Маргариты Ивановны.

– На что обратить внимание? – заглядывая в глаза, настойчиво допытывалась женщина.

– Просто смотрите за тем, чтобы к ней никто посторонний не подходил на прогулке. И далеко никуда не убегала.

– Да вы что? У нас закрытая территория, – возмущённо взмахнула руками воспитательница. – Никогда ничего такого не случалось. И я всегда слежу за детьми, у меня огромный стаж работы, – уголки губ Маргариты Ивановны поползли вниз, обиженно сложились скобочкой.

– Ну вот и хорошо. Значит мы с вами друг друга поняли. До свидания, – Катя отвернулась и быстро пошла к выходу, чувствуя спиной любопытный взгляд воспитательницы.

Лера проснулась от яркого солнца, светившего в лицо сквозь лёгкие занавески и расслабленно полежала несколько секунд, ни о чём не думая. Воспоминания о вчерашнем всплыли в памяти. В грудь словно вонзили острый нож. Она вздрогнула, распахнула глаза, вновь ощутив ставшую уже привычной саднящую боль внутри. «Димы больше нет…» Повернула голову, увидела смятую пустую подушку рядом. «Точно. Сегодня же понедельник. Катя ушла на работу. Как же так, почему она меня не разбудила? Похоже, мы с Алисой опоздали в садик». Лера медленно встала и побрела в соседнюю комнату, опираясь руками о стены. Голова кружилась, в горле першило. Лера в недоумении постояла в пустой комнате рядом с диваном, с трудом пытаясь сообразить, куда могла деваться Алиса. Вернулась обратно, взяла телефон и увидела новое сообщение от Кати на экране:

«Лерочка, я отвела Алису в садик. Сама ушла на работу. Заберу её вечером. Если что-то нужно, пиши. Говорить не могу, ты же знаешь наши порядки здесь. Отдыхай, отсыпайся, набирайся сил, ни о чём не беспокойся», – прочитала Лера.

– Не беспокойся, – прошептала она и грустная усмешка искривила губы. Она бесцельно побродила по квартире, не зная, что делать и куда деваться от режущей сердце боли и горьких, как полынь, мыслей. Зашла на кухню, постояла там, силясь понять, что же ей здесь нужно. Взглянув на холодильник, почувствовала тошноту и поспешила уйти, пытаясь удержать рвущиеся при мысли о еде рвотные спазмы. Выбежала на балкон и свесила голову, вцепившись в перила. Боль разрывала грудь, выворачивала внутренности. Хотелось сжаться в комок и ничего не видеть. Не думать. Каждое воспоминание о муже приносило новый приступ невыносимой боли. На миг показалось, что земля совсем близко – только протяни руку. Захотелось шагнуть туда, вниз, избавиться от мучений. Может быть, увидеть Диму. Вдруг он ждёт её там? Лера высунулась сильнее, встала на носочки. «Алиса. Что будет с ней? Господи, что я делаю!» – Лера резко выпрямилась, отпрянув от перил. Добрела до гостиной и обессиленно рухнула на стул. Бросила взгляд на стопку листков, лежащих на столе и замерла. Глаза расширились, вмиг перехватило дыхание. Взяла верхний, привлёкший её внимание рисунок и низко нагнулась над ним, рассматривая. Липкий холод пополз по позвоночнику, растекаясь по телу.

С листа на неё смотрели знакомые чёрные провалы глаз. Но сейчас это была не Лиза в милом жёлтом платьице и коричневых башмачках. Большая тёмно-серая человеческая фигура в бесформенной одежде, заштрихованная простым карандашом, занимала практически весь лист бумаги. На лице, полузакрытом остроконечным капюшоном, выделялись только чёрные круги глазниц и алая полоса рта, перечёркнутого уже знакомыми Лере поперечными линиями. Руки вскинуты вверх, как у дирижёра. Из широких рукавов одеяния-балахона высовывались ладони с чётко прорисованными пальцами. Средние были неестественно длинными и заострёнными, как когти. У ног большой серой фигуры лежала маленькая – очевидно, ребёнка. Вместо глаз у неё были нарисованы красные круги с расходящимися от них полосами, словно кровь, стекающая из глазниц. Тонкая алая полоска рта жирно перечёркнута поперечными чёрными линиями. Над грудью пририсован треугольник. «Рукоятка ножа», – сразу поняла Лера. Вокруг лежащего тела всё было жирно заштриховано красным, словно ребёнок лежал в луже крови. В правом верхнем углу находилось маленькое изображение головы женщины с развевающимися кудрявыми волосами. Из них торчали странные то ли лучи, то ли шипы. Злобно изогнутый рот на круглом лице. Все детали были очень хорошо прорисованы, он больше походил на рисунок взрослого, чем шестилетнего ребёнка.

Лера дрожащими руками перебирала листки с рисунками дочери. На всех одинаково присутствовала серая фигура. Вот она протыкает ножом маленькое тельце, вот выдирает глаза своими острыми длинными когтями. Стоит, протянув окровавленные руки, в сторону головы в правом углу, похожей на маленькое злое солнце.

– Боже мой, это нарисовала Алиса? Это же… Это… Те самые убийства, о которых рассказывал следователь… Но Алиса…Откуда она может знать? – Лера задохнулась от ужаса. Непослушные мысли разлетались в голове, словно искры разгоревшегося костра и также быстро гасли. Она не могла ухватить ни одну из них, беспомощно кусая губы. «Нужно позвонить Валентину Михайловичу, – наконец пришло в голову простое решение, и рука потянулась к телефону, но замерла на полпути. – Что я ему скажу? И чем он сможет мне помочь?» – растерянно подумала она. – Посадит Алису в тюрьму? Отведёт на допрос? Что?» Лера на секунду задумалась, затем подскочила, достала ноутбук из сумки, быстро пробежала по клавиатуре пальцами: «Душа покойника может вселиться в игрушку?» и уставилась в экран на открывшиеся ссылки, нахмурив брови. Попадалась реклама фильмов, книг, сайты интернет-магазинов игрушек и эзотерики. Лера прочла о Чаки, восковых куклах вуду и соломенных куклах-оберегах.

– Не то, это всё не то… – шептала она, водя курсором по новым ссылкам.

«Наши предки верили, что в игрушку, являющуюся подобием человека, может вселиться злой дух. Поэтому лицо, как правило, не обозначалось, оставалось белым. Такая кукла считалась предметом неодушевлённым, недоступным для вселения в него злых, недобрых сил» – почти слово в слово повторялось на нескольких сайтах.

– Подобием человека… – повторила Лера шёпотом. – Лиза похожа на кошку, но одета как девочка, пропорции тела и глаза тоже человеческие. Химера – вот кто она. Помесь человека и кошки. Значит, в неё тоже может вселиться злой дух? Или же нет? Наверное, Анжела – злой дух. И что же делать? – она резко захлопнула крышку ноутбука и задумалась, сжимая руками виски и беспомощно озираясь по сторонам. Взгляд упал на небольшую иконку на стене. Катя, в отличие от неё, считала себя православной, соблюдала все посты и ходила в церковь. «Господи, что же делать?» – с отчаянием взмолилась Лера, кусая губы и сверля застывшим взглядом изображение богоматери с младенцем, словно пытаясь найти ответ на их вдумчивых лицах. «Фёдор!», – внезапно всплыло в голове имя, услышанное вчера от следователя. «Брат Анжелы. Кажется, он стал монахом. Что, если отыскать его?» – Лера самой себе не смогла бы объяснить – зачем, но почему-то это стало казаться ей важным.

«Валентин Михайлович что-то говорил о Троицком монастыре», – Лера помнила, что он находится в пригороде и решила отправиться туда, ещё не зная, как ей найти Фёдора и что она ему скажет. Торопливо оделась, сунула листки с Алисиными рисунками в сумку и выбежала из дома.

Троицкий монастырь, находящийся на окраине города, был открыт для посещений в дневное время. За высоким каменным забором находился целый городок из разнообразных зданий: церквей, часовен, келий, хозяйственных построек. Можно было войти, побродить по аллейкам, посетить местную церковь и звонницу. Силами монахов даже проводились экскурсии, на которых рассказывалась история монастыря.

Лера прочитала всё это на большом плакате возле входа. Повязала на голове платок, а вокруг талии обернула подобие длинной юбки на завязках, скрывшей под собой джинсы и кроссовки. Нужная одежда предлагалась здесь же, рядом с ящиком для пожертвований. Лера сунула в прорезь крышки банкноту и пошла по бетонной дорожке внутрь монастыря, с любопытством глядя по сторонам. Ей ещё ни разу не доводилось бывать здесь. Сегодня, в будний день, паломников было немного. Монахи, помимо чёрных одежд и шапочек, выделялись среди мирских посетителей ещё и отрешённым строгим выражением лиц. Они тихо скользили мимо, опустив глаза, почти не обращая внимания на паломников. Она бродила по мощёным дорожкам монастыря, внимательно разглядывая монахов, попадающихся ей навстречу и гадая, кто из них Фёдор. «Следователь говорил, что он был сводным братом Анжелы. Значит, его фамилия может быть вовсе не Райхерт, а совсем иной. И как же тогда я его найду? Хотя имя тоже редкое. Вряд ли в монастыре может быть два Фёдора. А если он не захочет со мной разговаривать?» – растерянно думала Лера, её решительность вдруг куда-то пропала, а вся затея стала казаться провальной и наивной. Лере не знала монастырские обычаи и порядки. Она не понимала, как обратиться к неприступным с виду людям в чёрных одеждах.

Лера побродила немного и вернулась на центральную дорожку. Там, напротив больших ворот, через которые она попала в монастырь, виднелось здание церкви. Лера поднялась по каменным ступеням и потянула на себя тяжёлую дверь. В нос ударил терпкий запах ладана, хор высоких мужских голосов донёсся до слуха. Они пели так трогательно и протяжно, что на глазах Леры выступили слёзы. Она захлопнула дверь, почувствовав, что сейчас расплачется и спустилась обратно. После долго ходила по бетонным дорожкам, пытаясь справиться с подступающими рыданиями. Она сама не заметила, как забрела вглубь монастыря и остановилась, пытаясь понять, куда же идти дальше. Тропинка перед ней разветвлялась в разные стороны. Лера покрутила головой, заметила небольшую белую часовенку вдали, заросшую кустами шиповника и решила посмотреть, что там. Навстречу ей вышел человек в чёрной монашеской мантии. Поравнявшись с Лерой, он негромко сказал:

– Господь с тобой, сестра. Здесь дозволяется бывать лишь братьям. Там висит табличка – разве не заметно? Пойдём, я провожу обратно…

Выражение его лица было немного укоризненным, но несмотря на это монах не выглядел таким отстранённым и высокомерным, как те, что встречались прежде. Даже наоборот – во всём его облике, взгляде, голосе было нечто доброе, открытое, располагающее к доверию.

– Здравствуйте, могу я поговорить с вами, пожалуйста? Простите, что зашла туда, куда нельзя. Я задумалась и не видела никакой таблички – искала того, кто поможет мне, – Лера умоляюще вскинула глаза на его лицо.

– Господь с тобой, сестра. Что привело тебя сюда? Моё имя брат Николай, – ответил монах и ласково положил руку Лере на плечо.

– Мне нужно найти одного человека, его зовут Фёдор. Он должен быть здесь, в этом монастыре, послушником. Здесь есть кто-то с таким именем?

Монах внимательно посмотрел на Леру, в его взгляде промелькнула настороженность.

– Брат Фёдор не общается с мирянами, сестра. Возможно, я смогу помочь?

– Нет, мне нужен Фёдор. По важному, просто безотлагательному вопросу. Только он может мне помочь. Прошу вас, брат Николай, может быть есть какая-то возможность увидеть его? Понимаете, мне очень, очень нужно поговорить с ним. Это касается его сводной сестры, – монах молча смотрел на Леру, в его глазах она увидела отказ и почти закричала от отчаяния. – Пожалуйста, поговорите с ним, что-то страшное происходит с моей семьёй. Я не знаю, не понимаю, что мне делать!

Из глаз вновь потекли слёзы, закружилась голова. Лера пошатнулась. Ноги ослабли и подкосились, и она неожиданно рухнула на колени перед монахом.

– Встань, сестра, господь с тобой. Я попробую попросить его, – немного смущённо ответил тот, помог подняться и проводил к деревянной скамейке рядом с дорожкой. Он ушёл, а Лера осталась сидеть в ожидании. Ярко светило солнце, припекая по-летнему, но не Лера никак не могла согреться – её трясло в ознобе. Она устало прикрыла веки, и вдруг снова оказалась в доме у Кати. Перед Лерой, сидящей за большим круглым столом в гостиной, лежал лист бумаги с рисунком. Она вглядывалась в него, силясь разглядеть маленькую фигурку, лежащую в луже крови. Лицо казалось пугающе знакомым. Через секунду она с ужасом поняла – это Алиса. Лера рванулась вперёд и оказалась рядом с маленьким телом дочери и огромной безмолвной фигурой в балахоне, стоящей в отдалении. Откуда-то слышался лёгкий мелодичный звон. «Отдай мне мою дочь» – взмолилась Лера и протянула руки к Алисе. Но силуэт её маленького тела побледнел и исчез. Скрежет металла стал нестерпимо громким, режущим слух. Сквозь него пробился новый звук – шагов. Серая фигура неумолимо приближалась. Лера попятилась назад, неловко подвернула ногу и поняла, что падает…

Лера вздрогнула и проснулась. Она по-прежнему сидела на монастырской скамейке. Послышался шелест шагов, и Лера резко повернула голову на звук, всё ещё под впечатлением от тяжёлого видения. К ней приближался невысокий мужчина с рыжеватой бородой, одетый в чёрный монашеский костюм и шапочку. Он поздоровался и представился Фёдором, вопросительно глядя на неё тёплым взглядом карих глаз.

– Выслушайте меня, прошу вас. Я не понимаю, что происходит с моей семьёй. Это как-то связано с вашей сводной сестрой, – тихо проговорила Лера, жалобно заглядывая ему в глаза.

Фёдор насторожился, его взгляд похолодел. Он отступил на шаг назад и подозрительно прищурился:

– Вы журналист? Я не собираюсь ничего рассказывать на потеху публике, вам лучше уйти.

И повернулся, давая понять, что разговор окончен.

– Нет-нет, прошу вас, умоляю, не уходите, вы же божий человек, помогите мне. Я вовсе не журналист, что вы. Мой муж убит, с моей дочкой происходит что-то страшное, и я не знаю, что мне делать…

Лера всхлипнула, и слёзы вновь потекли по щекам. Сомнение отразилось на лице монаха. Он присел рядом на скамейку, взял Леру за руку и посмотрел ей в глаза с неподдельным участием:

– Прошу вас, успокойтесь, не плачьте. Давайте поговорим, если вам это необходимо. Только я, и вправду, не знаю, чем могу вам помочь. Может быть, вы что-то путаете? Моя сестра давно покоится в земле. Прости, господи, душу её грешную… – Фёдор медленно перекрестился.

Лера обхватила руками плечи, не в силах сдерживать нервную дрожь:

– Это произошло как раз после посещения кладбища. Вернее, мы ездили туда почти две недели назад, в родительский день. А потом стала твориться какая-то чертовщина. Началось в ночь на пятницу. Хотя нет. Алиса пыталась мне сказать что-то о Лизе вечером, перед тем, как всё это началось. Но я отвлеклась и совсем забыла. Значит, она почувствовала раньше… Давайте, я расскажу вам всё по порядку, хорошо?

Фёдор кивнул, и она стала говорить, задыхаясь от волнения. Он внимательно слушал, склонив голову в сторону лица Леры. Его карие глаза светились недоумением и сочувствием. Фёдор удивлённо покачал головой, когда она замолчала:

– Да, я действительно похоронил тело Анжелы на том самом кладбище, возле Николаевки. В этой деревне когда-то жила моя бабка, вся моя родня по отцовской линии из тех мест. А моя сводная сестра… Она сошла с ума и погубила столько невинных душ. Когда я забирал её тело, следователь посоветовал мне похоронить её тайно и никому не говорить о том, где могила. Я выбрал это старое кладбище, поставил самый простой памятник, даже табличку сначала не заказывал. Не хотел. А потом уверовал и решил, что не по-божески это. Грешница она, но человек, не собака. Так вы думаете, что её душа каким-то невероятным образом проникла в игрушку вашей дочери? Думаю, её душа давно там, куда указал ей господь наш. Хотя я наслышан о том, что бывают люди, одержимые бесами, даже видел таких. Некоторые священники умеют изгонять бесов из одержимых. Верой, молитвой. Но бес, вселившийся в детскую игрушку – разве такое бывает? Бесы хотят владеть живой душой и телом человеческим. Зачем им пустое подобие? И не человека даже, а кошки?

– Я не знаю, Фёдор. Не понимаю, зачем, почему и как всё это случилось. Сама не могу осознать до конца, что это происходит с нами, и всё время ощущаю себя очутившейся в каком-то ужасном голливудском фильме. Но мой муж убит, и я очень боюсь за дочь – она меняется на глазах. Может быть, игрушка и вправду не при чём, но я вижу, чувствую, как что-то страшное постепенно овладевает Алисой, и не могу этому помешать. Вот, смотрите, что нарисовала моя дочь.

Лера вытащила из сумки сложенные вдвое листки с рисунками Алисы и протянула Фёдору. Мужчина взял их в руки, развернул и отшатнулся. Его глаза расширились, уголки задрожавших губ поползли вниз.

– Это невероятно… Откуда это у вас? – прохрипел он внезапно севшим голосом.

– Моя шестилетняя дочь нарисовала. Сегодня утром я нашла на столе целую кипу листков с этими ужасными картинками, – повторила Лера.

– Такие же отвратительные изображения я видел очень давно, в той самой книге, – проговорил мужчина, перебирая листки дрожащими руками.

– О какой книге вы говорите? Следователь тоже упоминал о какой-то книге, которую они искали и не смогли найти, – Лера, вскинув подбородок, требовательно посмотрела на него.

Фёдор с перекосившимся лицом двумя пальцами отбросил рисунки на скамейку, как отвратительное насекомое. Сжал виски руками, глядя перед собой страдальческим взглядом:

– Этого не может быть. Неужели опять… Я виноват, тоже виноват, понимаете? Если бы тогда вспомнил, понял, то этих детей можно было бы спасти. Как же я виноват…

– О чём вы говорите, Фёдор, в чём виноваты? Вы меня пугаете.

– Наверное, нужно рассказать всё с самого начала, чтобы вы поняли. Только это давняя и долгая история. Мне бы очень хотелось забыть её, как страшный сон и никогда не вспоминать. Но я не могу…

– Расскажите мне всё, Фёдор, прошу. Потому что пока мне ничего не понятно…

Фёдор начал негромко говорить. Порой надолго останавливаясь и замирая. Словно всматривался куда-тот вглубь себя застывшим взглядом. Он обхватил голову обеими руками, с силой сжимая виски побелевшими от напряжения пальцами:

– Моя мать умерла, когда мне было пять. Я её плохо помню. Так, какие-то обрывки слов, картинок, порой мерцающих в памяти, как свет маяка. Осталось только чувство теплоты, любви. Какое-то время мы с отцом жили одни, и оно помнится светлым и добрым. Отец тогда заменил мне маму. Он много занимался мной. Мы гуляли по вечерам, разговаривали обо всём на свете. Нам было хорошо вдвоём. Но он не оставлял попыток найти мне новую мать, а себе жену. Думал, что так будет лучше. И снова женился, когда мне исполнилось девять. На Ольге, матери Анжелы, ей тогда было шесть лет. Так мы стали сводными братом и сестрой. Мой отец был добрым, мягким человеком, может быть немного безвольным и безалаберным, но не настолько, чтобы это мешало жить. Мать Анжелы, Ольга – была другой. Волевой, жёсткой. Любила, чтобы всё в доме подчинялось неким правилам, которые выдумывала сама. Может, нам с отцом это было и на пользу, не знаю. По крайней мере, она точно так считала. Со мной мачеха была строга в каких-то случаях, но никогда особо не обижала. Можно сказать, относилась, как к соседскому мальчику. Не ругала, но и не любила. А я и не нуждался в её любви. А вот родная дочь, Анжела… Не знаю, почему, но мне порой казалось, что мачеха её ненавидела. Всё время только придиралась, лупила всем, что под руку попадет. Порой без причины. По имени даже не называла. Когда она звала дочь, своим низким недовольным голосом: «Где ЭТА?» – Анжела вся сжималась и бледнела. Она была робкой, тихой девочкой. Сейчас понимаю, что очень несчастной и одинокой. Болезненно застенчивой, даже забитой, я бы сказал. Она всё время словно ожидала удара, сутулилась и втягивала голову в плечи, будто бы стараясь быть ещё меньше и незаметней. Я тоже был ребёнком и много чего не понимал, но всегда удивлялся, почему моя мачеха так строга, даже жестока, с собственной дочерью. Я пытался спросить у отца – почему? Но он всегда как-то уклончиво отвечал нечто вроде: «Это всё для её же блага…» Мне и тогда казалось странным такое объяснение, да и сейчас до сих пор не понимаю, какое благо он подразумевал. Отец постепенно тоже перенял такое отношение к падчерице. Она стала для него чем-то вроде паршивой собачки, которую терпят в доме из милости, но попрекают каждым куском и пинают под столом. Может быть, он просто пытался угодить мачехе. Не знаю… Отец очень изменился после женитьбы на Ольге. Мы больше не гуляли и не разговаривали по душам. Если я обращался к нему с какой-то просьбой, он опускал глаза и бормотал, отворачиваясь:

– Нужно посоветоваться с мамой.

Я злился на него за это, но не решался упрекнуть. Считал, что отец женился из-за меня, и теперь мы оба должны смириться. Мне не нравилась мачеха, и к Анжеле я тоже не испытывал особой симпатии. Но порой становилось жаль её, и пытался заступиться, но что я мог… В школе у неё тоже не всё ладилось. И с учёбой, и с одноклассниками. Её дразнили. Знаете, как иногда бывают злыми дети – все вместе нападают на одного слабого и беззащитного. А Анжела была именно такой. Лёгкой мишенью для насмешек. Никому не нужной, неприкаянной какой-то, что ли. Ольга, мачеха, и одежду ей почти не покупала. Только школьную форму, и то с рук. Всё остальное сестра донашивала за мной. Сами представляете, как это выглядело – девочка в мальчишеской одежде, большей на несколько размеров. Волосы стригла мачеха своей дочери сама, тоже коротко как мальчишке и криво. Всё это очень забавляло её одноклассников, сами понимаете.

Каждое лето отец отвозил меня в деревню к своей матери, моей бабушке. Анжелу мать отправляла в какой-то детский лагерь на все каникулы. С начала июня до конца августа. С глаз долой, как говорится. Не знаю, как ей это удавалось, но даже между сменами Анжела оставалась там. Думаю, что и в лагере ей было нелегко, – Фёдор вздохнул. – В то лето, когда мне исполнилось четырнадцать, что-то там не заладилось с лагерем. Кажется, потому что мачеха сменила работу. Анжелу тоже отправили со мной в деревню. В ту самую Николаевку. Это сейчас она постепенно умирает, а когда-то была большим селом, стоящим неподалёку от рудника – там добывали медную руду с начала прошлого века. Но добычу постепенно забросили, а шахты почему-то не затопили, как обычно это делают. Бабушка говорила, что вроде как планировали разработку дальше, но так и не стали. Мы вместе с местными ребятами бегали туда, играли, порой забираясь далеко вглубь. Там, под землёй, прятались целые лабиринты тёмных загадочных тоннелей. Взрослые, конечно, запрещали ходить на рудник, но детей всегда манит неизведанное. Среди ребятни ходили рассказы-страшилки о призраке шахтёра, якобы погибшем там, о таинственных зелёных огоньках, порой мелькающих в темноте подземелья. Мы с Анжелой сдружились за это лето. Она, к моему огромному удивлению, оказалась довольно бесстрашной девчонкой, и мы вдвоём изучали извилистые подземные коридоры рудника, забираясь порой так далеко, что становилось по-настоящему страшно. Даже заблудились как-то. Не понимали, что это опасно. Хотели увидеть зелёные огоньки, – Фёдор грустно усмехнулся. – Анжела словно ожила вдали от матери, перестала вздрагивать от каждого шороха. Я никогда не видел её такой весёлой, беззаботной, как в то лето. До одного случая, после которого всё изменилось.

Как-то в один из дней мы забрались в очень старое ответвление шахты. Деревянные опоры, поддерживающие стены, почти истлели. В тишине слышался стук капель, мутная вода сочилась из трещин в стенах и хлюпала под ногами. Тоннель становился всё ниже и уже. Настолько, что пришлось встать на четвереньки. Мы замёрзли до дрожи, промокли, измазались в глине и уже решили было повернуть обратно. Но узкий лаз внезапно вывел нас в просторную пещеру с земляными стенами. Я обвёл фонариком стены, и понял, что это тупик – дальше хода не было. Похоже, его просто-напросто завалило когда-то. «Придётся ползти обратно», – подумал я, ещё раз огляделся и увидел что-то, мелькнувшее в свете фонарика. Обвалившаяся с края стена открыла нишу, в которой лежало нечто прямоугольное, завёрнутое в полуистлевший холст. Затаив дыхание, чувствуя себя кладоискателями, мы осторожно развернули потемневшую от времени ткань. Там оказалась старинная книга в черном кожаном переплёте, на обложке которой было выдавлено и покрыто полустёртой золотой краской изображение женского лица. С кудрявыми волосами и странными шипами вокруг головы. Свет фонарика стал совсем тусклым – я понял, что скоро батарейки совсем сядут, и мы останемся здесь в кромешной темноте.