Пять звезд капитана Ибрагимова. Том I

Джемисон вспомнил, что в прошлом году произошла какая-то приграничная стычка в соседней звездной системе между сторожевым линкором Земли и двумя дредноутами каракарцев. Один из них удалось уничтожить, заманив ближе к заминированной планете. Размещенные в стратосфере мины, скрытые от сенсоров высоковольтными бурями, уничтожили один корабль противника. Другой корабль они сильно повредили, но он смог обеспечить оборону и уйти в сторону карантина. Видимо, перед ними и был тот линкор, что не долетел до карантина на поврежденном двигателе и теперь отважился на опасную авантюру в туманности.

Дредноут проплыл мимо крейсера, демонстрируя обожженный и разрушенный бок и двигатель. Часть верхних палуб, вышки жизнеобеспечения и стыковочные блоки были искорежены сильными взрывами. Единственный целый шлюз – нижний. Видимо, через него отчаливали «гаргариски», нападавшие на орбитальные доки «Новой Кашарии». Борт корабля продолжал разрушаться: агрессивная среда каверны подпортила правую часть дредноута – небольшие куски борта продолжали крошиться и отваливаться, улетая в пространство. Скорее всего, экраны судна также повреждены в прошлогоднем боестолкновении, однако корабль все же рискнул войти в каверну до прилета «Миража», чтобы не выдать себя и не дать навестись противоракетам.

Ибрагимов не зря спровоцировал панику. Если не считать оружия массового поражения на борту «Миража», совокупное вооружение крейсера не позволяло уничтожить дредноут или хотя бы серьезно его повредить.

«Если я подумал об оружии массового поражения, значит, противник о нем теперь тоже знает», – решил Джемисон. Но чтобы уничтожить двигатель, оружия у крейсера предостаточно. А учитывая, что протонный расщипитель для противника сейчас важнее, чем «Мираж»…

Корабли разошлись на расстояние пяти километров и развернулись носом друг к другу. Аккурат между ними плавал сброшенный маршевый двигатель.

Михаэль Немов кашлянул, привлекая внимание старпома. Тот не сразу повернулся.

– Они не могут восстановить связь, прислали текстовое сообщение, настаивают на нашем немедленном уходе…

– Датчики фиксируют, что каракарцы навели орудия! – перебил связиста сенсорик Плахов.

Джемисон вздрогнул и вновь посмотрел на экран.

Стоящий рядом офицер Кеплер, командир огневой батареи, почесал затылок, потом сунул руку в карман и достал платок. Отерев пот со лба, он предложил также навести орудия в ответ.

– С одной стороны, они могут нас уничтожить. Их оружие мощнее, точнее и скорострельнее. Они говорят, что отпускают нас, – промычал Джемисон, пытаясь вслух разобраться в ситуации, – но если смотреть дальше… они целый год барахтались в космосе после того инцидента. С трудом нашли туманность, с трудом заманили сюда нас. Сейчас они не стреляют не потому, что у них благие намерения, а потому, что при атаке могут повредить наш двигатель. Кроме того, в доках знают, что мы вошли в туманность. Сюда прибудут линкоры и прочешут все. Вряд ли покалеченный дредноут сможет защитить себя от наших кораблей…

Зигфрид покачал головой, но все-таки переспросил:

– Так что прикажете делать?

– Продолжайте держать их на прицеле… При попытке приблизиться к двигателю открывать шквальный огонь…

Он знал, что телепат уже прочел все эти его мысли. На это и рассчитывал.

●○○○○

В столовой в этот час было пустынно. Прикусив губу, Ибрагимов прошел и сел в центре зала, выставив на стол выпитую на две трети бутылку венерианского коньяка. Убийственное пойло разлилось по жилам, отчего соображал капитан туго и его трясло.

Некоторое время Ибрагимов разглядывал коньяк. Потом приложился к горлышку и, не отрываясь от него, лег щекой на столешницу, уложив на бок и бутылку. Идея пить таким манером пришла к нему совсем недавно и казалась весьма оригинальной. А главное – не проливается. Высосав еще грамм двести коньяка, Ибрагимов вернул бутылку в вертикальное положение.

– Кто-нибудь может накормить несчастного киборга?! – заорал он.

На звуки пьяного рева вышел из кухни Прол Юрьев с полотенцем через плечо, в растянутой майке и с тарелкой в руках. Кок, как всегда, выглядел невозмутимым и даже веселым. Впрочем, улыбался он обычно без каких-либо причин – ему нравилось жить. Тимур Ибрагимов и сам однажды пытался прожить так недельку – постоянно улыбаясь. Только на третий день лицо у него заболело от натуги. Интересно, с чего Прол начинал свою улыбчивую жизнь? – гадал он. Люди, что забивают себе гвоздь в ноздрю на цирковой арене, тоже ведь с чего-то начинают…

– Чего вам, капитан?

– Посиди-ка со мной…

Услыхав эту простую просьбу, Юрьев почему-то шире прежнего заулыбался, прошел к столику и сел напротив. Вместе с тем, он продолжал вытирать краем полотенца уже и без того сухую тарелку.

– Чего делать-то будем, Тимур Магометович? Помирать, что ль?

– Знаешь, Проша… – в задумчивости пробормотал Ибрагимов. – Я в свое время служил под началом самого адмирала Магеллана! А он был замечательный человек. Хитрый, как лис, и свирепый, как гаргариск. Мы с ним в таких передрягах бывали! Как-то однажды перед боем за систему Караш разведка сообщила, что небольшая группа кораблей откололась от флота противника и движется в нашу сторону. Мы сидели с ним вдвоем в столовке… ну вот как мы с тобой сейчас сидим… и я его спрашиваю: «Андрэ, их больше, и корабли у них помощнее наших, что делать будем?» Он посмотрел на меня такими добрыми глазами. Ну, знаешь, он всегда так смотрел… взгляд у него, как улыбающийся. И говорит: «Ты всегда забываешь про каракарцев одну вещь». Я ему: «Какую?». А он снова так долго-долго посмотрел. И говорит: «Уж тебе ли не знать – каракарцы всего лишь люди».

Кок наконец-то оторвал полотенце от тарелки и поставил ее на соседний стол. Пытаясь уловить мысль капитана, он уперся руками в свои толстые бедра и склонил голову. Ибрагимова это рассмешило. Эдакий алкогольный смех, когда не понимаешь, отчего смешно, но тянет смеяться, и все тут.

– Не понимаешь?

– Не то чтобы не понимаю, – оправдался кок. – Просто не совсем ясно, что именно он тебе хотел сказать.

– Он хотел сказать…

Вовремя спохватившись, Ибрагимов схватил бутылку за горлышко и сделал еще пару глотков.

– Похоже, это конец. Тягаться с «Дриадой» – никаких шансов…

– Может, вам стоит завязывать с алкоголем?

Но алкоголь был именно тем, чего не следовало отбирать у капитана. Как только Юрьев сделал попытку забрать бутылку, Ибрагимов железной хваткой остановил руку кока. Минуту они сидели так, потом капитан отпустил Юрьева.

– Принеси в мою каюту все спиртное, что есть на корабле. Это такой приказ, понимаешь?

Кок кивнул капитану и отправился дальше мыть посуду, не вдаваясь в размышления о том, зачем капитан прибирает к рукам весь коньяк. Пусть лучше он все выпьет, чем команда. Пьяный руководит подчиненными лучше, чем трезвый – пьяными.

Как только Прол скрылся на кухне, дверь в столовую распахнулась, и вошел Джемисон. За ним – двое солдат. На старпоме не было лица.

– Ну что, обезьяны?! – проорал Ибрагимов. – Обожаю игры с отрицательной суммой. Что говорят наши контрагенты?

– Вы пьяны!

– Так и говорят? Проклятье! У них точно есть телепат! – выдал Ибрагимов алкогольную шуточку.

Вскакивая из-за стола, капитан задел рукавом кителя бутылку. Та полетела на пол, расплескивая содержимое, и это моментально остудило Ибрагимова. Он кивнул, как показалось, соглашаясь сам с собой, поднял бутылку и пару раз попытался вновь поставить ее на столешницу, но – кверху дном. Когда же ничего не вышло, сплюнул и вышел из столовой. Старпом и подчиненные – следом за ним.

Пройдя несколько пролетов, Ибрагимов обернулся.

– Лично я иду поссать! Можете за мной не ходить, я справлюсь, – предупредил он.

– Где ваш адъютант? – спросил Джемисон.

– Да, сегодняшняя обеденная картошка была ничего, но я бы еще немного подсолил! – не к месту отвечал Ибрагимов, направляясь далее по коридору.

Некоторое время Джемисон стоял посреди палубы, глядя вслед удаляющемуся капитану. Иногда он задавал себе вопрос: кто на этом крейсере капитан – он или Ибрагимов? Как возникла первая серьезная опасность, так он пьяный в хлам! Злость вновь захлестывала его. Как тогда, на мостике.

– Ну вот какого хера он про картошку? Я его про адъютанта, а он мне, мать его, про картошку!

– Вы же его знаете, мистер Джемисон, он всегда любил такие, как он выражается, ассиметричные ответы…

●○○○○

Тошнота подступала к горлу, но Тимур Магомедович держался. Прислонившись к холодному зеркалу, он пытался сконцентрироваться, но не получалось. Кондиция. Не справляясь со своим телом, Ибрагимов уперся двумя руками в зеркальную поверхность и оторвал от нее покрытый испариной лоб.

– Изображение на зеркало!

Серебро зеркала померкло и растаяло, на экране появилось трехмерное изображение худенькой темноволосой девушки лет двадцати пяти, покрытое дигитальной рябью.

Интерфейсы бортовых компьютеров программируют так, чтобы создать максимальный комфорт для общения с ними капитана и экипажа: похожими на людей, с человеческой мимикой, характерными для человека эмоциями, реакциями, энергией, стремлениями, с человеческим характером. Они разве что не стареют. Это и нравилось, и раздражало Ибрагимова: она совсем не изменилась…

– Привет, Карина…

– Здравствуйте, Тимур Магометович.

– Вот нам выпало дельце… иногда я скучаю по старым добрым бомбежкам Ребулы. Нам ведь нельзя падать духом, верно?

– Все получится, капитан! Не сдавайтесь.

Ибрагимов чуть улыбнулся. Он сам заложил эту фразу в список ее реакций. «Не сдавайтесь». Вроде как сам себе сказал. Но так, поддерживая самого себя посредством цифровых алгоритмов бортового компьютера, он чувствовал себя сильным.

– Скажи, бывает ли дружба между человеком и искусственным интеллектом?

– Конечно, бывает, – ответила девушка-компьютер. – Дружба – это попытка двух сторон прийти к максимальной определенности во взаимопонимании при достижении неопределенных целей. Мы с вами к этому стремимся. Поэтому нас побоялись разлучить…

– Мне понадобится помощь тогда, когда я перестану быть капитаном, – пробормотал он, потирая шею.

Неожиданно ему стало так жаль себя, что слезы спьяну навернулись на глаза. Омерзительное чувство. Уже тогда он понял: ему будет стыдно перед собой за эту слабость, когда алкоголь выветрится. Ибрагимов расстегнул верхние пуговицы кителя, обнажая многочисленные продольные шрамы на ключицах.

– Это очень… своеобразная просьба.

– Что надо выполнить?

– На нашем крейсере пять боеголовок «Заря»…

На экране вместо девушки появилось изображение отсека, в котором находились размещенные в шахтах ракеты: небольшие стержни по семь метров в длину, увенчанные коническими навершиями. Оружие геноцида, достаточное, чтобы уничтожить несколько городов. Однажды Ибрагимову уже довелось применять такие ракеты.

– Когда кто-нибудь откроет мой личный сейф, даже если это буду я сам, что бы ни произошло, – ты должна их взорвать. К тому времени со мной может случиться все, что угодно, могут произойти любые непредвиденные события. Но – что бы ни произошло, взорви эти чертовы ракеты. Поняла?

Изображение шлюза вновь сменила фигура улыбающейся девушки.

– Новые отметки в аварийный протокол для «Карина-0239». Конечно, капитан, будет исполнено!

II

Шок постепенно проходил, но нервозность, связанная с взаимно наведенными ракетами, оставалась. Минуло три часа, а корабли не изменили курса, так и плыли друг напротив друга с двух сторон от маршевого двигателя.

Джемисон и Кеплер стояли у центрального экрана и о чем-то спорили, когда открылась дверь и вошел капитан Ибрагимов, как всегда хромая и держась за стену. «Капитан на мостике!» – единственное, что успел выпалить следовавший за ним адъютант Макаров перед тем, как Ибрагимова вырвало прямо на приборную доску для минус-связи слева от входа. Вытерев рукавом губы, капитан прошел к пульту и сделал руками несколько пасов над ним.

– Доложитесь! – прохрипел он, сплевывая на пол остатки обеда.

Команда молча переглянулась.

– Вашу мать! Доложить!

Зигфрид Кеплер сделал два шага к капитану, вытянулся по стойке смирно и рассказал о происходящем:

– Товарищ капитан, когда противник навел на нас орудия, мы прицелились в ответ, а также взяли на мушку двигатель. С тех пор происшествий не зафиксировано, за исключением того, что один из истребителей GG-3 вылетел из нижнего шлюза дредноута, облетел на значительном расстоянии протонный расщипитель и вернулся в шлюз. Попыток связаться с нами больше не предпринималось. Мы сами сделали одну попытку, хотели прояснить цели противника, но помехи искусственного происхождения не дают нам настроить связь.

– Значит, они боятся повредить его, свиньи… – буркнул себе под нос Ибрагимов. – И улететь мы просто так тоже не можем. Кто знает, выполнят ли они обещание, если двигатель окажется вне нашей досягаемости. Вполне могут догнать и пустить ракету-другую нам в зад. Нам такие ректальные свечки не нужны. Правильно, старпом?

Джемисон, раздраженный растрепанным видом капитана и перегаром, который тот источал на весь отсек, молча кивнул и отвернулся к экрану.

Как раз в этот момент шлюз на «Дриаде» вновь открылся и оттуда тихим ходом вылетел истребитель-«гаргариск». Меняя скорость, он приближался к двигателю. В одиночку он, конечно, мог бы отбуксировать его на дредноут. Но, чтобы покинуть туманность, экипажу дредноута следовало какое-то время интегрировать расщипитель в системы корабля, так что Джемисон не особо волновался: уничтожить этот ценный агрегат они могли в любой момент.

«Гаргариск» приближался к двигателю не с постоянной скоростью, скорее рывками. Приблизится – замедлит ход и вновь наращивает обороты. Пару раз он даже давал небольшой и неуклюжий задний ход. Вот истребитель перешел черту, до которой долетал его предшественник. Намерения противника становились очевидными – он тестировал, насколько команда «Миража» готова действовать. Команда действовать оказалась не готова.

– Ну, хорошо! – констатировал шатающийся Ибрагимов. – Как говорит народная мудрость: жизнь человеку дается один раз, и в основном случайно… Какое у нас есть оружие?

Кеплер щелкнул пальцами и на дополнительных экранах появились списки вооружений:

– В боевой комплектации ракеты СР-01, СР-3А, СР-05, СР-12 «Закат», СР-19 «Заря», нейтронная пушка, магнитные мины класса «Ово», два трехствольных лучемета, но боезапас небольшой, мы решили сэкономить на боезапасе и взять больше провианта.

– Зарядить ракету СР-05.

Кеплер несколько секунд молчал, потом покачал головой:

– Сняты с боевого дежурства, нужно полторы минуты.

– Чертовы обезьяны! – завопил Ибрагимов. – Я же спросил: какое у нас оружие. Естественно, я имел ввиду действующее! Как сложно работать с людьми, они не соображают, чего от них требуешь. Вашу мамашу, что у нас есть из действующего оружия?

– Малые ракеты СР-01 и СР-3А, лучеметы и нейтронная пушка.

Нейтронное оружие всегда влекло Тимура Ибрагимова: выстрелы эффектно освещали космос желтыми всполохами. Впрочем, в этом своем эстетстве капитан никогда не признавался ни нынешнему экипажу, ни предыдущему, и сам считал это непростительной слабостью.

Ибрагимов нажал несколько кнопок на пульте корректировки стрельбы и ввел капитанский код разрешения открыть огонь.

– Отлично, залп!

Кеплер подошел к пульту стрельбы и передал на батареи приказ стрелять по двигателю. Очевидно, на дредноуте заметили их активность, так как «гаргариск» остановился, не приближаясь более к двигателю.

Установленная в центре верхней палубы нейтронная пушка зажужжала роторами и сервомоторами, разворачиваясь прямо по курсу. Как на учениях, стрелки быстро навели орудие на двигатель. Кольцевые ускорители засветились ярким желтым пламенем. Шел этап заряда нейтронов.

– Стойте! – закричал Джемисон. – Вы что, не понимаете?! Если мы уничтожим его, у них не будет причин, чтобы не покромсать нас в капусту! Ты ополоумел, что ли, Тимур?

– Заткнись, простейшее, – бросил ему презрительно Ибрагимов, отворачиваясь к большому экрану.

Яркий всполох закрыл обзор ослепительными разводами. Словно протуберанцы солнца коснулись обшивки корабля и улетели туда, дальше, в сторону дредноута. От выстрела корабль вздрогнул и заскрипел, казалось, от удовольствия. Обшивка промурлыкала как кот, наевшийся сметаны.

Выстрел прошел рядом с двигателем, немного его обжигая. Серебряное покрытие сменилось темным налетом копоти и окислов реакции с газами туманности. Все поняли, что именно произошло, даже Джемисон, хотя последний отказывался верить сперва в то, что капитан способен расстрелять двигатель, а потом и в то, что Ибрагимов собьет прицел. Враги это тоже поняли. Истребитель метнулся, как испуганная брошенным в озеро камнем рыба, и вскоре исчез в ангарах «Дриады».

– Получилось… – пробормотал Ибрагимов. – Сопротивление все-таки возможно…

Он до конца не соображал и даже не верил, что можно обмануть противника. Да, казалось, что телепат должен все знать, все видеть. Но есть моменты…

Ибрагимов развернулся к выходу и, хватаясь за стену, побрел обратно в жилые отсеки. Наверное, только он понимал, что делать дальше, а его команда так ни о чем и не догадалась. Ибрагимов знал, они всего лишь люди. И поэтому радовался промежуточному успеху. На переходе к нижней палубе он достал из кармана кителя недопитую бутылку коньяка и ухмыльнулся.

– Как ни крутись – а жопа сзади!

●○○○○

День выдался на редкость пасмурный. Слишком пасмурный для серьезных дел. Даже климатогенераторы, работавшие на полную мощность, не могли преодолеть шторм. Тяжелые капли дождя молотили по проезжей части, но практически моментально впитывались в асфальтоплатиковое покрытие дороги. Вершины домов, высившихся до небес, скрывались за нависшими над городом облаками.

Перед ним высилось здание военно-космического трибунала. Слишком красивое, чтобы отвечать своему назначению. Широкая лестница тянулась вверх к массивным дверям. Но времени прохлаждаться не было. Да никто бы и не позволил.

– Двигай! – прикрикнул на него конвоир, а для убедительности еще и толкнул прикладом кинетической винтовки в спину.

Пришлось слушаться.

Подъем давался тяжело. Еще не сросшиеся швы на бедре и под ребрами настойчиво заявляли о себе. Хватаясь обеими руками за перила, скованный наручниками, он смог одолеть половину ступенек. Потом остановился отдышаться. Все тело ныло. Отвыкло от нагрузок, пока он лежал в госпитале. Да и какая-то бесконечная усталость одолела после событий на Форусе. Словно он устал и за себя, и за всех тех, кто не дожил до нынешнего злополучного момента.

Перед глазами пронеслись искры. Как тогда. Он упал на ступени, но вскоре руки охранников подняли его и привели в чувство. Может, это иллюзия, но по лестнице к нему спускалась министр войны.

– Госпожа Мурено, – прохрипел он, а после удивился своему голосу, – должно быть, я не справился…

– Не говори глупостей, Тимур…

Она отстранила охранников и сама помогла Ибрагимову подняться по лестнице. Путь со старой знакомой казался уже не таким тягостным, как дорога от фургона для заключенных. Наверное, и судебный процесс Трибунала будет таким же… спокойным.

Внутренние помещения здания тонули в обилии света и белого мрамора, но почему-то казалось, что дождь льет и здесь: то же мерзкое чувство и тот же холод. Ибрагимов жестом указал на ближайшую скамейку, Аврора Мурено подвела его к ней и усадила. Несколько минут Ибрагимову понадобилось, чтобы собраться с мыслями и перевести дух, да и швы, так неприятно нывшие, должны были успокоиться.

– Ну что, Тимур, все произошло, как мы и ожидали?

– Хуже…

Министр покачала головой. Опасения – вещь, что становится значимой лишь в момент свершения.

– Как твое здоровье? Починили?

– Ну да. Сам себя не узнаю. Этот голос тоже…

– Ну, ты теперь, считай, киборг! – попыталась она его подбодрить.

– Да, и мне это нравится… Скорее бы уже все разрешилось.

Вскоре появился прокурор. Он вышел из малого зала, а значит, слушание состоится в закрытом режиме, как просило следствие. После обычных приветствий и представлений, они втроем прошли в зал. Народу немного: три судьи трибунала, две женщины и мужчина, министр в качестве наблюдателя, робот-пристав, адвокат и прокурор. Впрочем, двое последних находились тут для формальности – это еще не судебный процесс, судьи проясняли некоторые детали произошедшего и определяли позиции сторон.

– Заседание объявляю открытым, – произнесла судья Протасова.

Вот все и началось.

Ибрагимова усадили на место для допросов и приставили робота-охранника. Сложно сказать, чего они так боялись: серьезно пострадавший, провалявшийся долгий невыносимый месяц на больничной койке, Ибрагимов вряд ли представлял для кого-либо угрозу. Более того, он и ходил-то еле-еле, по лестнице взобраться самостоятельно не смог. Скорее всего, этого требовал протокол. Сам же Ибрагимов никогда прежде не представал перед трибуналом, не знал процессуальную часть.

– Капитан Ибрагимов, опишите, пожалуйста, что произошло сорок третьего анкинбря семнадцатого года в звездной системе Форус, – произнес мужчина.

– Все есть в бортовых журналах, уважаемый…

Судьи начали перешептываться, но продлилось это не долго. Слово взяла судья Афанасьева:

– Капитан первого ранга Ибрагимов, мы изучили записи сохранившихся бортовых журналов, однако те написаны посредством нецензурной лексики, и нам пришлось созывать специальную психолингвистическую комиссию. Сейчас же мы хотим от вас узнать что, – по вашему мнению, – произошло в системе Форус сорок третьего анкинбря прошлого года. Уверяю вас, бортовые записи изучены и им уже дана оценка. Нас интересует, что вы об этом думаете. Начните с донесения разведки тринадцатого октября.

Перед Ибрагимовым на панели располагались три кнопки. Он нажал зеленую, из специального отсека выехал стакан с мутной жидкостью, которую тут все почему-то называли водой. Глотнул немного, кашлянул, но хрипота в голосе не прошла. Собравшись с мыслями, Ибрагимов начал:

– Как вы правильно заметили, госпожа судья, тринадцатого прилетел истребитель «Филин» и принес донесение о том, что Третий каракарский флот собирается у Ребулы. Пилоты засекли колебания пространства, какие бывают перед скачком. Адмирал Магеллан предлагал втянуть каракарцев в позиционный бой у Процеона-II, а потом захлопнуть ловушку, прижав их корабли к верхним слоям атмосферы. Тот, кто изучал стратегию, знает, что прижать вражескую эскадру к планете ограниченными орбитальными силами – чистейшее самоубийство. Ущерб планетарных батарей будет настолько огромным, что урожая можно не ждать еще лет пять-шесть, не говоря уже о разрушении пяти городов, построенных Центаврийской торговой кампанией. Слишком сильно излучение при взрыве нейтронных колец на большой высоте.

Офицеры корабля, которых я созвал, осудили план Магеллана. И тот пошел на уступки, так как был весьма зависим от мнения экипажа.

Вернувшись к ранее рекомендованному генштабом плану по обороне в секторе Форуса, мы установили ряд генераторов электромагнитного шторма, чтобы противник не смог свернуть пространство, не пройдя мимо Форуса. Магеллан предлагал встретить вражеский флот на гелиоцентрической орбите и под прикрытием станции «Зодиак» атаковать боевое соединение неприятеля. Я назвал эту затею явным признаком дегенерации тканей головного мозга и предложил другой план – спрятать корабли за одной из планет системы. Пока противник будет рыскать в окружающем пространстве, мы…

Тут голос его пропал – это судья Протасова нажала кнопку, и волны встроенного излучателя отключили сектор мозга, отвечающий за контроль над голосовыми связками. Ни криков, ни эмоций при рассмотрении дела.

– Простите, Тимур Магометович, – встрял третий судья Дмитриев. – Вы хотите сказать, что во время операции нарушали указания капитана, давили на него и действовали по-своему?

Голос вернулся к Ибрагимову.

– Пусть все выйдут кроме министра и судей…

●○○○○

Когда дверь за его спиной закрылась, Ибрагимов испытал облегчение. Когда же отворилась вновь, он повернулся, ожидая увидеть в дверном проеме возбужденного Джемисона с новым ворохом обвинений. Увы, то был командир батареи Кеплер.

– Товарищ капитан, мы можем с вами поговорить? – спросил он.

– С тобой мы можем поговорить в любое время.

Ибрагимов спрятал коньячную бутылку в карман и жестом предложил прогуляться по палубе.

Зигфрид Кеплер выделялся среди всех старших офицеров крейсера «Мираж», хотя внешне казался тихим, неприметным и спокойным. Вопросы субординации были для него важнее всего прочего, а репутация – и вовсе высшей ценностью. Как истинный и достойный представитель своего народа, Кеплер всегда любил порядок, честность, исключительную правильность, объективность и точность во всем: в делах и словах. Иногда он вызывал раздражение своим кажущимся формализмом, зато в деле проявлял твердость и надежность. Дело для Зигфрида всегда оказывалось важнее каких-либо идеологем, отношений между людьми и прочих отвлекающих моментов.