Заповедные острова

– Ну а мы что, сразу за ним прыгнем или подождём? – спросил я.

– Страшное дело, – заключил Генка. – Но, похоже, надо и нам прыгать.

– Я думаю, надо нам тут всё запереть и поехать пообедать, обсудить и подумать, – предложила Нина.

– Давайте только заново зарядим.

Так и поступили, снова запитали батареи и вернулись к своему Бентли. – Ну что, сэры, хорошо я вас покатал? – многозначительно спросил Гена.

– Да уж, так мы никогда не катались, – ответили мы, засмеялись, но быстро умолкли. Каждый думал об устройстве, которым можно воспользоваться хоть сейчас.

Не вышло разговора и дома. Генка подолгу стоял у окна, глядя на набережную, Нина делала вид, что читает книгу, я тоже не поднимал этой темы. Мы поняли главное: устройство перемещает только одного человека за один заряд, а значит, каждый должен решать за себя.

Прошло несколько дней, и Генка вдруг сказал:

– Слушайте, я, пожалуй, буду пробовать.

– Решил? – уточнила Нина.

– Да. Решил. Вы люди холостые, вам везде хорошо, уже и живёте как семья. А моя жизнь осталась там – сыновья, жена и даже тёща. Мне будет трудно жить надеждой, что стенки Пузыря исчезнут сами собой, тем более, что я знаю теперь о существовании устройства.

– Но, может быть, ещё подождать? Вдруг этот прибор убивает, а не перемещает?

– Я думал об этом. В Пузыре всё так непредсказуемо, что завтра это здание могут взорвать и мне останется только кусать локти. Нет уж – решил, так решил.

– Ген, ну кто его взорвёт?

– Ну ладно, пусть не здание взорвать, а устройство сломать. Ты что ли потом будешь паять там проводки? Я слесарь, я паять не умею. Не путайте меня. Сегодня отвальная – завтра улетаю.

Мы провели последний вечер в разговорах, наполненных напутствиями и инструкциями. До Катаклизма мы не были такими уж закадычными приятелями с Геннадием Мониным; честно говоря, у меня и вовсе не было друга в большом и благородном понимании этого слова. Выпадало мне работать и со старым мастером Анохиным, строгим и практичным формалистом, случались дежурства с весёлым выпивохой и балагуром Шестаковым, но только с Генкой мы говорили на одном языке. И я рад, что в этом Пузыре оказался именно с ним, надёжным и понимающим, каким и должен быть настоящий друг.

Прощаясь, мы выпивали дорогой коньяк, сидя в огромных кожаных креслах и дымили сигарами. Помню, как эти кресла нашли в приёмной районного прокурора, полдня потратили на то, чтобы переместить их в нашу квартиру, и с тех пор каждый вечер сидели в них, смотря фильмы. А Нина, всё понимая, делала вид, что хлопочет на кухне, а потом оказалось, что вовсе не делала вид, так как вынесла торт с кремовыми розочками.

– Торт? – удивились мы. – Как?

– Ну а что сложного? Мука есть, молоко есть, по квартирам полно варенья, яичный порошок нашла, ну что я вам буду секреты рассказывать, – смеялась она.

Ну другой день Генка торжественно вручил мне ключи от Бентли.

– Приходилось ли тебе мечтать, Юра, что ты такие подарки будешь получать? И без всякого с твоей стороны дня рождения? – по коридорам НИИ раздался его раскатистый смех. – А ну ка, выйдите отсюда. Я заранее разденусь и аккуратно сложу всё в пакет, выбросьте потом. Не хочу, чтобы мои обноски тут валялись, когда войдёте.

Вскоре мы спрятались в генераторной и, дождавшись глухого хлопка, вернулись обратно. В комнате никого не было.

– Ну вот твой Генка и улетел, – задумчиво сказала Нина. – А мы даже не обсудили, что скажем, если доберёмся туда. Ещё не известно, что нас ждёт на той стороне. Если окажешься там, не спеши всё рассказывать.

– Нин, а мы как поступим?

– Не знаю.

– У тебя там есть кто-нибудь? Я никогда не спрашивал об этом, муж или жених?

– Никого, не волнуйся, – ответила она, игриво вскинув брови.

– А родители?

– Мама у меня в Вязьме. Пойдём включать эти генераторы.

Мы дождались, когда батареи Возвращателя снова зарядятся, и вернулись домой.

ХХХ

Мы порешили на том, что пока пользоваться устройством не будем. Казалось, Нина сомневается, а лично меня это совершенно устраивало. Генка был прав: нигде больше я не мог получить в подарок ключи от Бентли, а также пить элитный алкоголь, курить сигары, носить дорогущую одежду. А туфли! Какие шикарные туфли я подобрал в бутике на набережной! Их стоимость, судя по ценнику, равнялась четырём моим зарплатам. И хотя в прежней жизни я не курил и всегда носил кроссовки, в Пузыре я оценил и сигары, и обувь. Я даже начал пользоваться духами; для этого как-то с Ниной пришёл в парфюмерный магазин и припадал носом ко всем флаконам, пока не понял, что мой запах – «Фаренгейт», густой и чуть сладковатый.

А самое главное, в моей жизни появилась прекрасная женщина, которая тоже, словно тот Бентли, была подарком именно новых времён. И я был готов пожертвовать всей своей прошлой жизнью ради этой новой – по крайней мере ещё на какое-то время.

Да, я знал, что жизнь в Пузыре меняется с каждым месяцем и не в лучшую сторону. Да, я знал, что рано или поздно начнутся проблемы с водой и едой, что такое общество всё равно обречено на вымирание; но пока прошло лишь четыре месяца с момента Катаклизма и, если не считать прошедшей войны между военными и полицейскими, всё у нас было хорошо.

А что касается продуктов, то примерно в то время, когда улетел Генка, в Пузыре произошло неожиданное открытие. Женщины-активисты, найдя на рынке магазинчик с семенами, затеяли их посадить. Мы всегда знали, что под розовым небом деревья не сбрасывают листьев, а кислорода в воздухе, видимо, побольше обычного, так как свечи и спички горят ярче и более высоким пламенем. Но делать из этого выводов и экспериментов сразу не додумались. Как только женщины дождались первых всходов, слухи мгновенно расползлись и сотни людей вылезли из своих нор, придя посмотреть на это чудо – выросшие и созревшие овощи. Первые посадки были сделаны прямо на газонах Хамовнического вала.

Через 5 дней наметилась, а через 10 дней после посадки высоко поднялась целая гряда свёклы и моркови. Среди спасшихся оказалась женщина-агроном, которая рассказывала:

– Вообще, на этот процесс нужно 50 дней, а тут ботва поднялась за 10. Если так судить, свёклу можно будет выкапывать ещё через неделю.

И действительно, через 20 дней после посадки свёкла и морковь были выкопаны и опробованы. Это были хорошие, спелые и вкусные плоды.

Комитет сразу взял это дело под свой контроль, семена объявили стратегическим продуктом. Их искали и собирали по магазинам, рынкам и квартирам. Но агроном наладила и сбор своих семян, так что ещё через месяц свободных газонов с зелёной травкой почти не осталось – везде что-то цвело или колосилось. На газонах вдоль проспектов высадили картофель, в парках огурцы и свёклу, в Лужниках нашлось место для большого поля капусты и помидоров. То там, то здесь можно было увидеть зрелый, набитый семечками подсолнух, который посадили, видимо, просто так, благо фабричных семечек в пакетиках всё ещё много было во всех магазинах. Наш мирок расцвёл и ещё более позеленел, став каким-то сказочно пёстрым.

Но женщины не были бы женщинами, если, имея такую благородную почву и запас семян, не начали сажать бы цветы; не удержалась и Нина. Прямо во дворе нашего дома на Фрунзенской набережной она вскопала большой участок газона и посеяла там всё подряд, от хризантем до чайных роз. Всходы появились через два дня, а спустя две недели наш двор украшала огромная пёстрая клумба прекрасного цветочного разноцветья. Нина была в таком восторге, что уделяла этому несколько часов ежедневно, перекапывала землю, сажала и поливала. За водой она ходила на реку и без шуток просила сделать ей коромысло.

Цветочные посадки украшали теперь все свободные места, не занятые сельхозкультурами вроде картофеля. Это вывело людей на улицы, теперь везде можно было встретить копающихся в земле, а Комитет ввёл новые обязательные работы – сев и уборка овощей. Мы с Ниной от назначений не отлынивали, тем более что-то повинность была не тяжёлой. Нужно было работать на общее благо один, иногда два дня в неделю. За это участие позволялось пользоваться запасом свежих овощей, для чего нужно было прийти на склад, организованный в Лужниках, предъявить документ и отметку о зачисленных трудоднях. Кладовщик выдавал тебе столько картофеля, капусты, свёклы и т.д., сколько ты мог сам унести.

Картофель в магазинах за последнее время основательно подъели, как и другие овощи. Можно было разбить окна парочки квартир и проверить их кухни, в любом доме всегда имелись сетка картофеля, несколько луковиц, иногда кочан капусты, но непроверенных квартир первых этажей к этому сроку почти не осталось. Наступили времена, когда спасшиеся принялись за квартиры вторых этажей, подъезжая к окнам на грузовых фургонах или залезая по приставным лестницам, там, где позволяла высота.

Комитет заполучил две автовышки, с помощью которых электрики ремонтируют мачты городских фонарей. Я же использовал своё преимущество слесаря, мужчины и владельца газорезки, т.е. вскрывал квартирные двери. Но это была такая морока, особенно ради килограмма картошки, что проще было доехать до склада и получить там всё, что нужно. К тому же на полях собирался народ работящий, весёлый, и нахождение в этом обществе резко повышало нам с Ниной настроение и надежду на будущее.

Однажды, когда мы с Ниной в числе бригады из десятка других спасшихся работали на уборке моркови, с моей подругой случилось что-то непонятное. Было весело, народ шутил и подбадривал друг друга, царила атмосфера студенческого выезда на картошку. Нина сказала, что отойдёт в туалет, а вернулась молчаливая, пряча глаза.

–Ты чего помрачнела?

– Всё нормально, – ответила она, вернувшись к работе, пытаясь не поднимать взгляда от моркови.

– Тебя там никто не обидел? Что с лицом-то?

– Нормально, говорю. Голова немного заболела.

Там, где был расположен туалет, построенный по деревенскому типу из досок над выкопанной ямой, недалеко располагалась автостоянка, на которой было людно. Кто-то приезжал, кто-то уезжал, там же находился весовой пункт, на котором окончательно взвешивали овощи и грузили на машины, чтобы везти на склад; там же сидел учётчик от Комитета, кто-нибудь от полиции, словом, было достаточно людей. По дорожке от нашего морковного поля до стоянки и туалета тоже всё-время кто-то шёл туда или обратно, так что определить обидчика было затруднительно.

– Может быть, закончим работать, домой пойдём? – предложил я.

– Пожалуй. Только давай прогуляемся пешком, хочу пройтись. Машину потом заберём. – И она повела меня под руку прямо через газоны таким образом, чтобы мы не вернулись ни к машине, ни к стоянке.

Конечно, я всё это понял, но решил не терзать свою спутницу; захочет – расскажет. Когда мы шли по набережной, она пару раз украдкой от меня обернулась, и свернула во-дворы на два дома раньше. Всё это было странно. Было очевидно, что она кого-то встретила и этот кто-то обидел её. Возможно, она встретила ту свою подругу, которую я очень давно не видел. Я решил дождаться, когда сама захочет этим поделиться.

ХХХ

На другой день мы хотели пойти изучать один укромный уголок – строения, уцелевшие на небольшом отрезке Андреевской набережной. В этом секторе находилось монументальное здание Академии наук, но стена прошла ровно посередине, вызвав разрушения той части, что оказалась внутри Пузыря. Как и во многих других зданиях, разорванных стеной, в первые дни здесь был пожар, но непосредственно перед рекой уцелел небольшой жилой комплекс и монастырь – туда-то мы и хотели сходить.

– Слушай, мне надо по делам сбегать, давай попозже сходим или на завтра перенесём, – неожиданно сказала Нина, стараясь вложить в эти слова максимум будничности. Своих дел у неё никогда не было, а если и надо было отлучиться одной куда-то вроде магазина женского белья или поиска цветочных семян, так она всё равно предлагала пойти с ней. А тут собралась куда-то и хочет именно одна.

– Давай? с тобой схожу?

– Нет, я сама.

– Да что случилось, наконец?

– Всё нормально, – и Нина чмокнула меня в нос, склонившись. – Скоро приду.

Я ждал её на лавочке во дворе, и через полтора часа Нина вернулась. Я ждал развязки, но от объяснений она снова отказалась, стараясь, так же фальшиво, быть весёлой. Попросила выпить; из предложенного выбрала виски, хотя, сколько её знаю, пила белое вино. Словом, что-то с ней случилось, а что именно – какая-та тайна. В тот день мы никуда не пошли, уселись на диван, Нина закуталась в плед, поджала ноги и легла на моё плечо. Мы посмотрели подряд несколько советских комедий, так и закончился тот день.

Назавтра моя подруга повеселела и даже была какой-то излишне бодрой и энергичной. Она предложила на сбор овощей не ходить.

– Помнишь, ты меня как-то водил на крышу? Давай ещё туда сходим.

– Ну давай.

– Только точно так же, как в тот раз. С салютом!

Месяца полтора назад я в порыве ухаживания пригласил Нину на романтическое свидание, которое организовал в буквальном смысле на высоте. По роду работы мне приходилось бывать не только в подвалах; однажды наткнулся на замечательную крышу. Она была плоская и чистая, по краям имела широкий бортик по пояс, а вид с высоты 12-этажного дома по Трубецкой улице был прекрасен на все стороны. Помню, как вылезли на неё с тогдашним моим напарником мастером Анохиным, проверяя работу дождевых сливов, и удивлялись, до чего уютное место. «На такой крыше надо праздники проводить» – заключил он.

Никогда бы не подумал, что мне самому представится шанс провести свидание на этой крыше. Я добыл коробку с салютом в магазине фейерверков, заранее надул воздушных шариков, в кофейне позаимствовал изящный белый столик на гнутых ножках и два таких же стула; всё приготовил, включая вино и сладости, и привёл туда Нину. Когда мы вошли, я включил музыку и взорвал десяток хлопушек с конфетти так, чтобы вся поверхность крыши покрылась разноцветными блестящими кружочками. Прекрасный вечер был закончен салютом.

– Дорогая, ну как же мы туда пойдём вот так сразу? Я ведь тогда готовился три дня!

– Ну, салют ты можешь ещё достать?

– Наверное.

– Вино есть, музыку возьмём. Больше ничего не надо. Ну пожалуйста.

И мы пошли, набив сумку каким-то съестным, по дороге заехали в магазин фейерверков, но уже мало что было, молодёжь всё растащила, так как нередко устраивала салюты. Разочарование ждало нас и на крыше – поднявшись, мы застали там другую пару. Молодые люди стояли обнявшись, любуясь видом, и не сразу нас заметили. А мы стояли, не зная, что делать, сразу уходить или пойти к другому краю довольно большой крыши. Когда они всё-таки посмотрели на нас, тоже испытали замешательство, и девушка стала дёргать своего парня за рукав.

– Нет-нет, мы уже уходим, – громко сказала Нина, – оставайтесь, мы знаем и другую крышу.

– Что делать будем? – спросил я, когда мы спускались по лестнице.

– Значит, судьба такая. Не может быть всегда хорошо, рано или поздно кто-то занимает твоё место, – философски ответила Нина.

– Ну кто ещё может занять твоё место? Давай поженимся! – выпалил я. Нина остановилась и с любовью посмотрела на меня.

– Где ж ты был все эти годы, – и, подумав, добавила на весёлой ноте, – Боюсь, среди спасшихся нет ни одного работника ЗАГСа.

Она попросила поехать в Нескучный сад, и мы просто бродили по аллеям, не выпивая и не взрывая хлопушек. Так и закончился тот день; вечер мы провели традиционно, как классическая семья – за ужином и телевизором. Легли спать. А утром она тихонько вышла из квартиры и уехала в НИИ, где воспользовалась Возвращателем.

Я проснулся и сразу почувствовал, что её рядом нет; вышел в коридор, прошёлся по комнатам, заглянул в ванную; выбежал на улицу к цветочным клубам – пропала. Вариантов не было, сел в машину и поехал в НИИ, по дороге оглядывая улицы. Зашёл в искомую комнату – на стуле лежит пакет с её одеждой, рядом на столике записка:

«Я знаю, что ты придёшь меня искать здесь, дорогой мой Юра. Не нашла слов объяснить всё. Не представляю возможности распутать этот клубок, видимо, счастье никогда не бывает долгим. Из всех вариантов выбрала побег. Не спеши за мной, вдруг эта штука убивает. Да и Правда убивает, иной раз сильнее. Так что не спеши. А если всё-таки прыгнешь, думаю, лучше тебе меня не искать. Прости меня ещё раз, ты не заслужил такого отношения, но и правда тебе ни к чему. Нина.»

Не знаю, что поразило меня сильнее – факт её побега или столь решительное письмо, оставившее массу вопросов. Я давно любил Нину и в эту минуту хотел бросится под лучи Возвращателя сразу. Возможность жить в большой пятикомнатной квартире, ездить на Бентли и курить дорогие сигары я бы легко променял на тихую небогатую жизнь в однушке на краю города, но с этой женщиной. Неужели она не поняла этого, раз так поступила? Какую такую тайну она унесла с собой за стены Пузыря?

Пока генераторы заряжали батареи, я сидел тут же, держа на коленях пакет с её одеждой. Но подумал, что учёный Кулешов был прав – негоже поступать так эгоистично и не поделиться с другими спасшимися информацией о существовании Возвращателя. Нужно было выбрать того, кому можно «завещать» изобретение Ранкова.

Откровенно говоря, мне было страшно использовать это устройство. Удивительно, как легко встал под его лучи какой-то академик, а потом научный сотрудник Кулешов. Генка всегда был решительным, но вот как на это отважилась Нина со всей своей женской хрупкостью характера? В глубине души я надеялся, что прыгать через стену таким способом не придётся; всякие ситуации разруливаются сами по себе, как-то рассосалась бы и эта проблема с Пузырём. Много лет назад я был свидетелем трагедии, как на подмосковной электрической подстанции высоковольтная дуга за несколько секунд превратила в тлеющую головню живого человека – электрика. Не знаю, что придумал академик Ранков, которого я не видел-то никогда, но не удивлюсь, если чудовищная энергия, которая выбрасывается в той комнате за секунду, тоже всего лишь убивает человека. Думать об этом было страшно, и как бы моё сердце не стремилось последовать за Ниной, неприятный холодок поднимался по спине от лопаток в затылок при мысли о том мгновении, когда раздаётся этот хлопок.

Батареи зарядились; вырубив генераторы, закрыв все комнаты, я осмотрелся, взял пакет с одеждой – всё, что осталось мне от Нины, вздохнул и поплёлся к машине.

ХХХ

Сидя в мягком+ кресле «своей» квартиры, я покачивал в руке рюмку с коньяком и размышлял. Из людей, которых я хорошо знал, – различных активистов, прочих спасшихся и сотрудников Комитета, отдать «ключ» хотелось только Марине – бессменной дежурной гостиничного холла. Но, насколько мы успели её узнать, тут она нашла себя более полезной, чем в обычной жизни, и гордилась этой должностью, а её новый быт был однозначно лучше прежнего. Нет, пожалуй, Марина и не захочет улетать отсюда, да ещё разболтает о секрете.

Неплохой мужик – электрик Валера Атуев, но он постоянно где-то пьянствовал. Из членов Комитета более всего мне нравились гражданские – директор механического завода Остапов и детский психолог Клавдия Марченко.

На примете была ещё семья Сергеевых, хорошие добрые люди. Хозяин семьи, хмурый и немногословный Лёша, невысокий и худой мужичок лет тридцати с небольшим, если и говорил, то щедро разбавляя таким хлёстким матом, что даже мне, сантехнику, слушать его было неприятно. У Лёши было несколько татуировок, выдающих тюремное прошлое, но он не пил и всё время был занят каким-то трудом. В его зубах всегда была сигаретка. Женская часть семьи была весела и многословна, легка на подъем и трудолюбива. Их дочке было лет семнадцать, она была полненькой, но очень вёрткой. С самого первого дня Катаклизма я встречал Сергеевых по одному или вместе всякий раз, когда выходил из квартиры. Во-первых, потому что они тоже обосновались где-то в соседнем дворе, уехав из гостиницы. А во-вторых, потому что Сергеевы записывались на всякие работы, даже на такие, от которых легко могли бы избавиться. Этого Лёшу я поначалу недолюбливал, но произошёл случай, заставивший меня переменить отношение на противоположное.

Однажды, было это недели через две после Катаклизма, я шёл один по набережной; так уж вышло. Дружок мой Генка занялся каким-то своим делом, а я решил поискать приличную машину. В нашем деле «поискать машину» означало найти от неё ключи, так как самих автомобилей вдоль дорог было предостаточно. Тогда, в первый месяц, мы ещё развлекались этим с удовольствием – найти ключи, сесть в салон, завести, проехаться и почувствовать себя в роли хозяина недоступного раньше автомобиля. Я зашёл в какой-то ресторан, в валяющихся брюках и сумочках набрал автомобильных брелков и вышел. Около низкой спортивной Ауди, которую я давно приметил, вдруг оказались три молодых человека. Они разглядывали машину, чмокая губами. Среди десятка брелков один подошёл, и машина мигнула огнями. Молодые люди, которым было лет по двадцать пять или меньше, вдруг стали настойчиво просить, чтобы я отдал им ключи. Получив отказ, они не успокоились, и один, тот, что был покрупнее, подошёл и потянулся рукой к ключам. Довольно быстро возникла перепалка, в которой я послал крепыша едким словом и получил в ответ сильный толчок в грудь. Дружки поспешили окружить меня, удержаться на ногах было трудно; через минуту, лёжа на спине, я мёртвой хваткой держал брелок в кулаке, а они пытались разжать его.

В этот момент один из державших отлетел в сторону с хриплым стоном, и раздался знакомый короткий матерок. Это тот самый Лёша сбил нападавшего толчком ноги. Не успев понять, что произошло, черенком от швабры по спине получил крепыш и обмяк на меня. Третий отбежал сам.

– Трое на одного, пидеры, – цедил Лёша сквозь зубы и замахивался на убежавшего черенком, умудряясь не выпускать из уголка рта сигаретку.

Я скинул с себя крепыша, встал, отряхнулся и начал благодарить спасителя. – Да ладно, – ответил Лёша и пошёл туда, где на углу стояли жена и дочь, внимательно наблюдая за произошедшим. Рядом на асфальте стояли какие-то вещи и вёдра, он дошёл до них, взял сумки, и семья пошла дальше. С тех пор я относился к Лёше иначе, и он приветствовал меня кивком, если встречались, но в гости не шёл и к себе не звал.

Сейчас я сидел дома и прикидывал, кому бы сообщить о существовании Возвращателя. Решил поступить так: буду потихоньку жить, осматриваться, искать подходящего случая переговорить с кем-либо из своего короткого списка; с кем раньше встречусь и с кем пойдёт лучше беседа, тому и ключ от этого телепорта передам.

От раздумий меня отвлёк звук автомобильного гудка. Выглянув в окно, я увидел во дворе незнакомый чёрный Мерседес. Около машины стояли двое и крутили головами по окнам.

– Кого ищете? – крикнул я, выйдя на балкон.

– Мужик, здорова. Тебя как зовут? Юра?

– Юрий.

– Нелю позови, пожалуйста.

– Кого?

– Нелю!

– Не знаю такой.

– Слышь, спустись, а?

– А что надо?

– Поговорить надо, – крикнули мне снизу, и показалось, прозвучало короткое ругательство.

Я пообещал, что сейчас выйду и пошёл доставать из шкафа охотничий карабин. У нас ещё было ружье и пистолет, но первое лежало в багажнике джипа, а пистолет в данных условиях мне показался недостаточно серьёзным оружием. Визитёры не выглядели доброжелательными, поэтому я пошёл на хитрость. Так как дверь подъезда была заперта изнутри, они не могли попасть сюда и мне незачем было выходить из этой крепости. На первом этаже была квартира, у которой разбитые окна выходили во двор, а дверь была вскрыта, так как мы из неё хотели позаимствовать диван, но тот не прошёл в дверной проём. Я, стараясь не шуметь, зашёл в неё и подкрался к окну. Плотный мужчина лет пятидесяти и другой, более крепкий и помоложе, производили впечатление шефа и телохранителя. Мне было видно, как молодой держит ручку, чтобы, иначе и быть не могло, дёрнуть её сразу, как только я отопру изнутри подъездную дверь.

– Ну давайте поговорим, – сказал я, выглянув с неожиданной стороны из окна так, что молодой сконфуженно убрал руку и спрятал за спиной.

– А чего ты выйти боишься? – «шеф» был уверен, если не сказать – нагловат.

Словом, они пытались у меня выяснить, где находится некая «Неля», я отнекивался, говорил, что понятия не имею, о ком они, но смутно подозревал, что ищут они мою Нину. Минут через десять разговора, трижды пошедшем по кругу, молодой сказал: – Слушай, а чего ты такой борзый? Ты думаешь, я к тебе в окошко не залезу что ли?

– Ну залезь, – сказал я и выложил на подоконник ствол карабина. – На вот, я тебе подам, чтобы было за что схватиться, – и повёл дулом в его сторону. Они, чертыхаясь и приговаривая «ладно, ещё поговорим» сели в машину и уехали, а я призадумался.

Ошибку исключать было нельзя, в Пузыре постоянно происходят мелкие разборки. Но теперь нельзя было исключать и того, что Нина многого мне не рассказала, имела другую жизнь до Катаклизма, встретилась тут с этими людьми и сбежала.