Тало. Домик у моря

– Марин, ты можешь со мной всем поделиться. Даже если я не смогу помочь, то хоть выслушаю. Выговориться бывает полезно. В этом же и суть психотерапии, в конце концов, так что чем тебе я не психолог, – разрядила я немного обстановку.

– И то верно, – хмыкнула подруга.

Мы устроились поудобнее, Марина отхлебнула чай и начала говорить.

– Все началось тогда, когда ты уехала в Москву…

– Так давно?! Только не говори, что я…

– Нет, нет, даже не смей себя винить. Ты не моя сиделка, а я с детства была не приспособлена заводить новых друзей. Я сильно привязываюсь к людям и потом сама от этого страдаю… И вообще, ты обещала только слушать, – строго заметила Марина. Я подняла руки к лицу ладонями наружу и закрыла глаза, кивая и соглашаясь с ее замечанием.

– Так вот. Все началось тогда, три года назад. Ты уехала, и я как-то поникла. Да, ты мне писала каждый день, и даже на расстоянии всегда поднимала мне настроение, но я привыкла к нашим внезапным встречам после работы, к нашим поездкам на речку, в поле, да куда угодно. Во всем этом была какая-то…жизнь. Сама же я жизнь свою наполнять не умела, и сейчас только учусь. Но тогда я нашла другой выход. Я влюбилась.

Марина сделала еще один глоток и тяжело вздохнула. Я взяла ее за руку и кивнула в знак того, что готова слушать дальше.

– Конечно, я не с первого взгляда втюрилась в какого-то популярного на работе или на районе красавчика. Ты понимаешь, что это не в моем стиле, Ань. Я тогда стала общаться в анонимном чате по интересам и нашла группу, где обсуждали крутую фэнтези-игру…

Я закатила глаза, но вовремя вернулась в состояние «я вся сосредоточенность и внимание».

– Ага, фээээнтезиииии, – еще раз смешно произнесла Марина, специально играя на моих нервах, – Она была тогда дико популярной, но в этой группе состояло всего человек двадцать, так как она была ограничена нашим городом. Когда я в нее вступила, то предположить не могла, что найду там кого-то. Это же наш город…ну…ты знаешь.

Понимающе улыбнувшись, я посильнее закуталась в плед.

– Но когда я стала там общаться с Димой, мне показалось, что между нами масса общего. Вкус в музыке, личная история, интересы к играм и …кхм… фэээээнтезиии, – рассмеялись мы ее шутке.

– В общем, это была просто мужская копия тебя, – подытожила я.

– Да, так и есть. В итоге, мы решили встретиться вживую, ведь переписка уже давно вышла за рамки группы и насчитывала тысячи сообщений. Мы начинали день с пожеланий друг другу доброго утра и закачивали его с пожеланиями спокойной ночи.

– Романтикааа, – покачала я головой, умилившись рассказу.

– Ты думаешь сейчас так же, как и я тогда. Для меня он стал принцем на белом коне. Ты помнишь, Ань, что до него я лишь несколько раз ходила на свидания и не пользовалась успехом у мужчин. Моя неуверенность в себе делала меня невидимкой в их глазах, и не помогали ни наряды, ни неловкий флирт. От меня буквально разило неуверенностью. Но с появлением Димы я стала светиться от уверенности, ведь я наконец кому-то понравилась. И не просто понравилась, я была уверена, что он влюблен в меня без памяти, как я была влюблена тогда в него. Первая встреча прошла чудесно. Мы очень долго общались, болтали обо всем на свете, и разговор клеился сам по себе. Тогда я не обратила внимания, что он пришел без цветов и в потрепанной куртке. Ты же знаешь, я готова оправдывать людей до потери пульса. Мне он сказал тогда, что у него кредит, поэтому провожать тоже меня не стал (якобы торопился на последнюю электричку, не желая тратить деньги на такси). И даже тогда, когда я ехала почти два часа в переполненном вагоне электрички, я думала о том, какой он чудесный. К тому же, деньги не главное, я была влюблена! Меня пленила его честность. Он не боялся открыто говорить о своих недостатках. И только сейчас я понимаю, что это было все вранье. Говоря о своих недостатках, он преподносил их как достоинства.

– Кем он работал? – не удержалась и спросила я.

– Он разрабатывал сайты для разных компаний. Ну как, не то чтобы разрабатывал… Потом он мне показал, что просто ворует идеи других сайтов и слепо копирует их, подгоняя под своего клиента и нужную тематику. Конечно, для того чтобы сделать сайт, тоже необходимы знания, но, согласись, своровать идею и сделать сайт с нуля – не одно и то же.

– Мда… Ну и работка, – покачала я головой и отпила чай.

– Да, но самое интересное было не это. Когда мы только начинали встречаться, он подозрительно много говорил о своей прошлой жизни. Я тоже старалась ему рассказывать о себе и посчитала это эдаким актом доверия. Но потом… Разговоры о прошлом перетекли в разговоры о бывших, точнее, об одной его бывшей и о том, как он был с ней несчастен. Сначала я не придала этому значения, ведь мы оба рассказывали о своей жизни все, но потом это превратилось в повторяющийся фарс. Вечер, мы выпиваем, он говорит о бывшей и анализирует, где все пошло не так. Потом снова вечер, снова вино и снова разговоры о бывшей. Я поддерживала его, говорила, что так быть не должно, и мы считали это разговорами об отношениях, простой философией, рассуждениями. Я только потом, на сессии с психологом, поняла, насколько это было странно.

– Да не то слово, – чертыхнулась я, подавившись чаем.

– После чудесных двенадцати месяцев счастья, в которых была только минимальная романтика в виде встреч, поцелуев и секса (я ведь все еще считала, что отсутствие цветов и подарков даже на праздники – это норма) начались тяжелые и грустные будни. Я переехала к Диме с вещами, думая, что это он меня пригласил. Конечно, по факту так не было, ведь я тоже не идеальна. Переезд был плодом долгих манипуляций, ведь мне было просто жизненно необходимо находиться с ним рядом двадцать четыре на семь. В этом-то и была моя ошибка. Точнее, я даже не знаю, ошибка ли это, ведь искренне любящий человек только бы обрадовался моему переезду, как мне сказала психолог. И даже мое иногда излишне навязчивое поведение (или же оно было таким по той причине, что меня в этом убедил Дима) не отпугнуло бы его. К сожалению, очевидно, любящим человеком в этой паре была только я.

– Ох, слушай, я не думаю, что он совсем тебя не любил, ты что…

– Конечно, в начале так и было. Возможно даже он любил меня очень сильно сначала, но потом… Потом все испортило его восприятие любви. В его сломанной психике любовь значилась под слоганом «страдание», что совсем не вязалось с моим желанием обрести тихую семейную гавань. И вот, когда я наконец решилась признаться ему в чувствах, спустя полтора года отношений сумев выдернуть из себя эти важные слова, услышала в ответ: «Ну я пока не знаю, как на это ответить». У меня внутри все упало тогда. Как можно было после стольких минут вместе, после моих получасовых ожиданий его на прогулку (я стояла на морозе, а он опаздывал, что случалось не раз), после всего этого сказать мне такое. Я не могла поверить. В тот вечер я долго плакала, пыталась обсудить с ним это, говорила, что это всего лишь кризис, и его можно преодолеть вместе. Он лишь сказал, что я для него больше как друг, и если меня устраивает такое положение, мы можем продолжить встречаться, сделав вид, что всего этого не было. Любви в привычном ему понимании у нас не было, страсть прошла, а про спокойные теплые чувства он знать не знал, считая, что есть только любовь-страсть и холодная дружба-симпатия… Аня, как я могу винить его в этом?

– Винить его можно хотя бы в том, насколько он это все затянул. Ведь он понимал, что ты любишь его, видел, как ты стоически ждешь его на морозе, как даришь ему подарки, несмотря на то, что от него получила розы по акции из супермаркета на День всех влюбленных… Да, да, я помню этот случай, даже не спорь! – вскипела я.

– Да, возможно… Но потом, думая об этом всем, переживая наши счастливые встречи, я не смогла не ответить на его сообщение через пару недель…

– Ну и дура, – не удержалась я.

– Еще бы, – улыбнулась Марина, – Но тогда я была дико счастлива, что он дает шанс нашей любви, что допускает мысль, что сделал ошибку. Конечно, все оказалось напрасно… Мы не прожили вместе и года, как я снова стала чувствовать холод. Вечерами он утыкался в компьютер, бесился, когда я рассказывала ему что-то, что, как он говорил, ему абсолютно неинтересно (в эту категорию попадали все мои рассказы). Не стеснялся говорить мне довольно обидные замечания, типа «и ты в ЭТОМ пойдешь?» или «хватит уже смотреть тупые шоу». Аргументировал он свою отстраненность и раздражительность тем, что после работы ему нужен час на перезагрузку и отдых в тишине. Я прислушалась к нему и стала давать ему этот отдых. Потом часовой отдых растянулся в вечер молчания, и вот мы просто соседи. А со временем он вовсе стал после работы заходить в ТЦ у дома, чтобы, как он мне сказал во время расставания, «побыть одному в своих мыслях».

– Хах, будто сидя в компьютере и не говоря с тобой он не был один.

– Да… Возможно, виной всему была его привычка жить в одиночку, а возможно я просто не его человек. Но мучало меня это все ужасно. И никто из нас не смел разорвать этот порочный круг. Эти дни я вспоминаю как в замедленной съемке. Я задыхалась, а он медленно вдыхал дым сигареты. Мне было холодно, а он открывал окно, чтобы впустить морозный воздух, растворив тепло моих ладоней с плеч. Я уже засыпала, а он бился в свете экранов мотыльком, пугая мои сны. Мне хотелось плакать, а его сердце работало стойко и размеренно, как древний и верный механизм. Я не понимала, что все кончено, а он жил с этим знанием и оставлял меня страдать в его холодных объятиях…

– Дорогая, я очень рада, что это закончилось, – сквозь слезы я обняла подругу, и мы долго молча смотрели в мокрое от дождя окно.

–Ладно, давай ложиться спать, – через время предложила Марина.

– Конечно, пошли. Только сейчас проверю корм у Айны.

– Чеееерт, Айна… – медленно протянули мы обе, осознав, что наша пушистая подруга убежала в дождь, воспользовавшись лазейкой в задней двери дома. Марина кинула мне куртку, и мы побежали искать несчастную беглянку.

Глава 3.

Я Эйса, приятно познакомиться.

Пробежавшись вдоль пляжа и заглянув во все уголки, куда смогли забраться, мы, мокрые и уставшие, вернулись в Тало.

– Это кошмар, Хейкки нас прибьет! – простонала Марина, снимая промокшие ботинки.

– Да он может и не прибьет, более страшно то, насколько он расстроится… Он ведь так одинок, – понуро заметила я.

– Ну спасибо, успокоила, – заворчала Марина, – и вообще, зачем надо было устраивать эту чертову психотерапию со мной. Если бы не наша болтовня, мы бы заметили, как Айна выскочила!

– Воу-воу, ты серьезно? Вообще-то это все ради тебя было устроено: поездка, разговоры, море…Уже забыла, почему мы здесь?

– Давай только не дави на меня своим этим спасательством. Я не просила меня привозить сюда, не просила вытаскивать меня из депрессии и уж точно не просила приезжать ко мне из твоей шикарной мажорной Москвы.

– Тут поподробнее, – прошипела я.

– Ты с детства вела себя так, будто я слабее, а ты всегда придешь на помощь. Только вот не забывай, что именно я спасла тебя от одиночества еще тогда, в детском саду. Помнишь? С тобой не общались и обижали тебя не из-за того, что ты такая маленькая и беспомощная. Ты заноза в заднице, заносчивая и упрямая, поэтому ни с кем не уживалась. И только когда появилась я, уступчивая и покладистая, ты смогла на кого-то переложить свои попытки контролировать всех и все! – протараторила Марина сквозь слезы.

Я медленно опустилась в мокрой одежде на диван. Нет, быть того не может, это не ее слова, это ей психолог ерунды насоветовал. Мы ведь всегда вместе, всегда помогаем друг другу, и быть такого не может, что у нас есть такие серьезные обиды друг на… хотя…

– Знаешь что! – подскочила я, – Ты сама со всеми печалями всегда шла ко мне до того, как стало популярно ходить к психологу!

– Популярно? Боже, ты понимаешь вообще, что говоришь?

– Это так, к слову… Я не об этом. Ты ведь изливала мне все свои душевные переживания, я всегда была подушкой для слез. И я ни разу не упрекнула тебя в этом, ни разу. А ведь сколько моих Дней рождений мы провели за обсуждениями, как тебе плохо живется с родителями, сколько моих свиданий сорвалось из-за того, что Марина в очередной раз нашла причину для депрессии. Ты этого абсолютно не ценишь! Да, ты можешь сказать, что не просила меня, но в этом и соль дружбы – помогать друг другу в любых ситуациях.

– В этом-то и наша проблема… – немного растаяла Марина.

– Не понимаю, – следом остыла и я.

– Когда я обсуждала нашу дружбу с психологом…

– Ты что? Там же обсуждают только проблемы.

– Не только их. Но и то, что даже и не кажется проблемой на первый взгляд. Так и с нашей дружбой. На первый взгляд все чудесно: мы знакомы с детства, друг за друга горой и все такое. Но в итоге мы не только подруги, мы сцепились с тобой детскими травмами и поплыли так, сцепившись, по жизни, -усмехнулась подруга.

– Что за психологический бред ты несешь, – закатила я глаза и отошла к окну. В ее словах был смысл, но мне не хотелось верить, что наша дружба, которую я так романтизировала все это время, всего лишь итог наших покорёженных детских судеб.

– Это не бред. И ты это понимаешь. Из-за смерти отца ты не могла ни на секунду отпустить контроль, защищая мать. И я дала тебе не только свою защиту, но и возможность защищать меня. Твоя мама была слишком взрослой, чтобы дать тебе это чувство. А мне ты дала большее из того, что могла: всю себя без остатка. Свою поддержку, способность выслушать и поддержать. Мне этого очень не хватало, ты ведь знаешь моих холодных и черствых родителей. И это не плохо, Аня, мы просто должны понять с тобой, что больше не обязаны играть роль этих маленьких девочек, которые пытаются исправить неполадки в детских душах друг друга, исправляя ошибки взрослых. Все ошибки исправлены, мы справились. Теперь мы можем просто дружить, – Марина стала говорить тише и опустилась на кресло возле камина.

– Да, ты права, – заметила я, обернувшись, – хватит уже этого спасательства. Мы не во всем можем помочь друг другу, но хотя бы можем быть рядом, хоть иногда, правда?

– Конечно. И ты не виновата в том, что уехала, и Москва твоя совсем не мажорная, – сложив губы в трубочку, смутилась девушка.

– Хах, еще какая мажорная, особенно в центре, – разрядила я обстановку, и мы обе рассмеялись в голос.

Мы предались воспоминаниям. В нашей дружбе было немало моментов, когда казалось, что все вот -вот развалится. Например, когда мы были подростками, то поссорились прямо перед Новым годом. Я невероятно хотела устроить классную тусовку, а Марина этого не желала. Моя мама уехала в командировку и оставила квартиру под мою ответственность, но пригласить в новогоднюю ночь позволила только Марину. Я очень долго уговаривала подругу, но Марина была непреклонна. Она нудела о том, что все это очень рискованно, что мне попадет, что наши одноклассники не оценят мою щедрость, и все пройдет ужасно.

Тогда я не послушала ее, и мы очень сильно поругались. Марине пришлось отмечать Новый год в кругу своей семьи, где после боя курантов сразу ложились в постель. Бедняжка проплакала всю ночь, как мне потом рассказывала, мне было ужасно стыдно. К слову, и мне не было очень весело в ту ночь. Пришедшие на праздник одноклассники приняли мое приглашение, лишь узнав, что в квартире не будет взрослых. И даже тогда я не заподозрила неладное, хоть и слова Марины немного меня насторожили. Я хотела верить, что эта вечеринка сделает меня крутой, что мальчик, в которого я была влюблена тогда, обязательно обратит на меня внимание, а девочки станут приглашать на подобные тусовки. Лишь во время вечеринки я начала понимать, что мое присутствие им было не нужно. Я была лишь хорошей возможностью оторваться без взрослых и арендодателем халявной квартиры. В итоге, я тоже в конце ночи плакала в своей ванной, перед этим застав в маминой спальне, куда запретила всем заходить, того самого мальчика в объятиях девочки, которую терпеть не могла. И лишь в тот момент, когда я елозила коленками по холодному кафелю, вздрагивая от слез, я поняла, что Марина была права, и осознала, как мне ее не хватает в этот вечер.

Второй случай был незадолго до моего отъезда. Тогда мне нужно было сделать довольно много дел, а Марина постоянно лезла со своими жалобами на то, что у нее не получается что-то на работе, что мама постоянно выедает ей мозг ложечкой и что в личной жизни какая-то пустыня с летающими перекати- поле. Я терпеливо слушала до поры до времени, но в один момент терпение лопнуло. В гневе я упомянула, что на мне сейчас висит несколько проектов по работе, незаконченные дела по учебе в магистратуре, что мать постоянно пытается меня отговорить от переезда, манипулируя смертью отца и ее одиночеством, но я совсем не жалуюсь Марине, а справляюсь сама. Помню, как тогда она очень сильно расплакалась и убежала в слезах домой. Мы долго не разговаривали, и в какой-то момент я даже поймала себя на мысли, что без ее бесконечного нытья даже стало легче, но это длилось недолго. Вскоре я стала ловить себя на том, что автоматически тянусь к ее номеру в телефоне, затем мне стало грустно проезжать ее дом по пути с работы, а после и вообще стали посещать мысли о том, что это конец нашей дружбы. Мне стало тошно от этой мысли. Я позвонила Марине, она взяла трубку и сразу же выпалила «Прости!». Мы засмеялись сквозь слезы, осознав, что сказали это вместе. Больше мы так серьезно не ругались до приезда сюда.

Определенно, нам не хватало разговоров о нас. Мы все больше жаловались друг другу на жизнь, обсуждали интересные ситуации, хохотали с воспоминаний, но никогда не обсуждали, что же все-таки свело нас вместе. Мы были очень разными, даже внешне. Марина русая, с выгоревшими прядями, будто только что с отдыха, всегда неизменно бледная аристократическая кожа, словно полупрозрачная. Большие серые глаза глядят всегда несколько печально из-под пушистых светло-русых ресниц. Нос-кнопка, пухлые губки бантиком. В общем, она всегда выглядела как ребенок, но обладала очень миловидной внешностью. Никогда не понимала, почему за ней не бегает толпа поклонников. Возможно, дело было в том, что она никогда не могла себя преподнести. Худощавая и довольно высокая, она не несла себя гордо, она прятала свое естество в скрюченной грудной клетке и часто прижатых к груди в спокойном состоянии руках. Ее любимой одеждой были мешковатые кардиганы, которые она надевала в тщетной попытке согреться, ведь Марина мерзла даже летом, в плюс двадцать пять, и широкие вельветовые брюки цвета хаки, которые, как мне кажется, она не снимает уже лет с семнадцати.

Я всегда была другой. Во мне не было того аристократизма, что витал в образе подруги. Мне свойственны, скорее, нелепость и громкость. Я всегда, сколько себя помню, громко говорила, часто махала руками в разговоре, звонко смеялась и всячески привлекала к себе внимание. Рина (кстати, именно так я ее стала называть уже после школы) часто шикала на меня, когда я хохотала с ее шуток в парке на прогулке. Естественно, такое поведение не оставалось незамеченным. Уже с тринадцати я была обласкана вниманием парней, к нам часто подходили на улице, от чего Марина съеживалась еще больше обычного. Мои светлые, немного с рыжиной волосы всегда непослушно вились. Я часто окрашивала их в более светлый оттенок, но беспощадная рыжина всегда пробивалась на солнце, передавая мне привет из детства. Свой рост я компенсировала постоянным ношением каблуков, коротких платьев и попытками выбиться в ранг стильных и модных девчонок всея страны. Конечно, я старалась и Марине подыскивать что-то красивое, когда мы ходили вместе по магазинам, будучи уже старше, но она всегда отнекивалась тем, что одежда для нее не способ самовыражения, а «удобоваримая комфортная оболочка».

Немного перекусив, мы засобирались вновь на поиски Айны. Зная, что она вышла в такую бурю на улицу, мы не могли себе простить такого упущения, хотя и понимали, что она знает этот пляж как свои пять…кхм…как свои пушистые лапки.

– Может позвоним Хейкки? – волнуясь, спросила Марина, – Все-таки это его собака, он лучше знает, что делать. А мы с большей вероятностью покалечимся или потеряемся. Или все вместе.

– Марин, я согласна с тобой, но. Ты видела этого старичка? А что, если он распереживается, и у него будет сердечный приступ? Или приедет и пойдет на поиски сам? Для него это еще более опасно, чем для нас, пойми. Мы не будет лезть в горы или уходить далеко от пляжа, а просто еще раз осмотрим окрестности.

– Хорошо, – кивнула с согласием Марина, – Хейкки действительно может очень остро отреагировать, не хотелось бы его раньше времени отправлять к своей жене.

– Вот-вот, – заметила я и сложила в рюкзак два дождевика, бутерброды и термос с горячим чаем.

– Кстати, возьми нашу малышку, мы наверняка наткнемся на потрясающие виды по пути. Не хочу упустить шанс сделать красивые кадры природы. Она здесь невероятная, – сказала подруга, доставая из пляжной корзины забытый фотоаппарат.

– Ох, точно! Совсем про него забыла. Положи его в рюкзак и пошли скорее.

Изрядно устав ходить по песчаному пляжу и измазавшись в мокром песке по самые колени, мы продвинулись на холмы, которые были началом гор. Марина с опаской смотрела на мои горящие глаза, которые не говорили ни о чем хорошем. Иногда я не могла остановиться в попытках достичь той или иной цели, и, кажется, это был именно тот момент. На самом деле, я попросту не могла себе простить, что после того, как радушно нас встретил хозяин, я допустила такую оплошность и потеряла единственное живое существо, которое может ему принести радость после смерти жены. Я очень корила себя и почти не спала в ту ночь, когда мы вернулись с поисков, поэтому все потраченное время ворочалась в кровати и мысленно оправдывалась перед погибшей женой Хейкки, которая в моих полуснах стояла над моей постелью и отчитывала меня за такое детское и безответственное поведение. Ее пушистые кудри вздрагивали от движений возмутительно взмывающих вверх бровей, а руками она пыталась согнать меня с кровати, отправляя на повторные поиски. Вот, что творилось у меня в голове, когда наши грязные мокрые ботинки ступали на вершину холма.

– Аня, ты только глянь, какая красота, – вырвала меня из мыслей Марина.

Я повернулась в сторону, куда смотрела подруга и обомлела. Мы видели пляж с высоты, и отсюда он был в разы прекраснее. А ведь только приехав, я сказала, что не видела ничего красивее этого вида. Мы были жестоко обмануты. Легкая дымка волн слегка касалась камней, поливая их брызгами искрящихся капель. Солнце уже начинало нежно ласкать горизонт, раскрывая свои теплые яркие руки и принимая море в свои жаркие объятия. Небо раскрасили неловкие мазки молочных перистых облаков, которые то тут, то там расплескивали розовые и малиновые перышки. Обомлев, я стояла и любовалась видом, даже не заметив, как Марина сняла с меня рюкзак и побежала к краю обрыва, открывая объектив для снимка.

– Такие кадры точно не стоит упускать, – восторженно проговорила Рина, поворачиваясь ко мне с улыбкой.

– Еще бы, – в ответ улыбнулась ей я и продолжила любоваться видом, глубоко вдыхая морской свежий воздух.

Немного отойдя от впечатлений, я снова загрустила по Айне. Сложилось впечатление, что мы так и не найдем ее, и я ума не могла приложить, как мы будем сообщать об этом событии Хейкки. И вдруг я услышала лай с соседней вершины холма…

– Марина, взгляни направо, кажется, там наша Айна!

На удивление, справа я увидела не только силуэт нашей пушистой потеряшки, которая радостно виляла хвостом и хотела уже чуть ли не перелететь расстояние между двумя вершинами, но и силуэт неизвестного мужчины, который удерживал ее за ошейник от этого опрометчивого желания.

– Оу, кажется, наша Айна нашла себе кавалера, – усмехнулась я, повернувшись к подруге. В ее глазах, тем временем, стал расти страх.

– Кто это такой, почему он в горах, так далеко от ближайшего города. Это странно, вдруг он маньяк или еще что. Зачем он держит собаку. Может он заманил нас сюда… – затараторила она в панике.

– Все хорошо, нас же двое. Мы просто подойдем к нему и спросим, как он ее нашел. Айна не станет стоять в стороне, если он решит что-то сделать. Так что, кстати, нас вообще трое. Не паникуй, пошли за мной, – я смело шагнула в сторону спуска с холма, крепко сжав в своей руке холодную и дрожащую руку Марины.

Мужчина помахал нам и показал на что-то возле него, потом пожал плечами. Видимо, так он хотел показать, что он не может пойти нам навстречу. Рядом с ним стоял штатив с фотоаппаратом.

– Посмотри, Рина, он твой коллега по таланту. Будет, о чем поболтать. Не зря вы здесь встретились.

– Погоди еще, сейчас мы дойдем, а у него не камера, а штатив с бутафорской игрушкой, а за спиной автомат, которым он угрожает Айне…– пробурчала девушка.