Любовь дарующие: рассказы о любви, надежде и мурчащих котах

– Ира, не ори!

Вагон, места… Хорошо еще, что билеты есть…

– Не два. Три.

Теплые пальцы обхватят ее руку, двинут мышку чуть в сторону и исправят будущее.

– Прости!

– Я же мегера…

– Зато моя. Я тебя и такую люблю. И сбежать у тебя от меня не получится.

– А я не от тебя. Пока – нет.

– Тогда от кого?

– От себя, наверное…

– Странная затея. От себя убежать невозможно. Разве ты не знала?

– Нет. Очень хочется.

– Не стоит. Мы все не пряники. С чего ты вдруг?

– Надоело. «Ира, не ори!»

– Понятно. Почему не сказала?

– Разве и так неясно?

– Нет. Почему нельзя просто сказать, чего ты хочешь? Или не хочешь…

– Наверное, потому, что это так сложно. Страшно это.

– Боишься, что я не услышу?

– Боюсь.

– Ясно. Я виноват.

– В том, что я стала такой?

– Да. Ведь ты – часть меня.

– Та еще половинка.

– Не иронизируй. Ты – лучшая.

– Ага! Рассказывай! Горластая только больно.

– Потому и горластая, что больно.

– Если ты все так хорошо понимаешь, то почему молчал?

– Ждал, когда ты поймешь себя. Глупый был. Надо было раньше…

– Надо было…

– Ир?

– Что?

– Еще не поздно?

Тишина. Время. Прошлое. Настоящее. Будущее.

– Нет…

Единственная моя…

– Иваныч! – Пелагея совсем запыхалась и от этого крик получился не крик, а так, полушепот. Она немного отдышалась и закричала громче. – Мишаааа! Да где ж ты есть-то?!

– Что? Что ты кричишь, Поля? – из-за недостроенной новой бани показался Михаил Иванович, местный егерь и сосед Пелагеи.

– Беда, Миша! Выручай!

– Да что случилось-то?

– Пойдем, по дороге расскажу! Григорий опять там лютует.

Михаил вздохнул и махнул Пелагее на калитку. Догоню, мол. Он быстро сполоснул руки и накинул на плечи куртку. Осень была в этом году ранняя, ночью уже и подмораживало. Граф запрыгал вокруг, пытаясь поставить лапы на плечи хозяину, заглядывая в глаза, но Михаил шуганул лайку и примкнул поплотнее калитку, чтобы собака не выскочила следом, а то ищи ее потом.

Пелагея уже маячила почти в конце улицы, и он прибавил шагу. Непонятно, чем там все сегодня обернется, надо поспешать, а то ведь, неровен час, Григорий по этому делу натворит непоправимого.

Крики слышны были еще за несколько домов, и Михаил понял, что дело в этот раз посерьезнее, чем обычно. Кричала Марья, ревели на разные голоса детишки.

– Всю жизнь ты мне переломила! Если мне не жить, то и ты не будешь…

Михаил успел как раз вовремя, чтобы перехватить руку Григория с молотком, который уже готов был опуститься на голову Марии.

– Ты что творишь? – голос Михаила загремел так, что Григорий присел от неожиданности.

Сам немаленького роста и комплекции, он совершенно потерялся рядом с могучим Михаилом Ивановичем, которого за спиной в деревне называли «Косолапый». С ногами у него все было в порядке, просто его могучее сложение и огромный рост невольно наводили на мысли о хозяине леса.

– Иваныч! Не лезь! Не могу больше! Мочи нет жить так!

– Как так? Ты просохни, потом охать будешь! Смотри, детей всех понапугал, изревелись просто!

Григорий осел на землю и застонал, завсхлипывал:

– Она столько лет меня обманывала, может, и дети не мои вовсе…

Михаил сжал посильнее руку Григория и отобрал молоток, зашвырнув его подальше в кусты малины. Потом повернулся и глянул на Машу, которая стояла у забора, слегка покачиваясь и глядя в одну точку, обнимая одной рукой старшего сына, а другой проводя машинально по волосам, пытаясь поправить несуществующий платок.

– Маша, Машенька! – почти ласково позвал Михаил.

– А? – Маша перевела взгляд на него и как будто очнулась. – Ты что-то спросил, Иваныч?

– Ты как?

– Ничего, я ничего… Дышать только больно, он меня о косяк…

– Дарья приходила? – нахмурился Михаил, глянув на понурившегося Григория.

– Да…

– Снова-здорово… Предупреждал ведь ее! – Михаил сжал кулаки, но потом опомнился и подхватил на руки младшего сына Григория и Марии. – Привет, Алексей Григорьич! Напугался?

– Дааа… – все еще всхлипывая, отозвался трехлетний Леша.

– Ну все уже, не реви. Папка успокоился, мамка твоя в порядке. Сегодня уж не будут ругаться. Так? – он грозно сдвинул брови, глядя на Григория, который только устало кивнул. – Видал? Смотри, что у меня есть! – Михаил запустил руку в карман и выудил оттуда горсть конфет-леденцов.

Чумазая мордашка Лешки расцвела улыбкой, и он двумя руками сгреб конфеты и закричал сестрам:

– Нате! У меня много!

Михаил улыбнулся и спустил на землю мальчика, который тут же кинулся к сестренкам, протягивая им не так часто виденное лакомство. Только старший, восьмилетний Паша, не двинулся с места, продолжая стоять рядом с матерью и поглаживать ее по руке, чтобы успокоилась.

– Идите в дом, там и поделитесь, – Михаил выпроводил ребятишек и повернулся к забору. – Цирк окончен, шуруйте по домам. Нечего глазеть! Ни стыда ни совести! Почему не остановили?

– Иваныч, ну ты это… Не очень-то! Гришка же как заведется – бешеный. Не хватало еще под раздачу попасть.

– А глазеть, как он жену гоняет, – самое оно, да? – Михаил сдвинул брови, и соседи живо ретировались, зная его суровый характер.

Он постоял минуту, подождав, пока они разойдутся, и рывком поставил на ноги Григория.

– Угомонился? – дождавшись ответного кивка, он продолжил. – Ну, слушай теперь меня. Что тебе Дарья плетет – забудь! Не от большого ума она это делает и с плохой целью. Ей деньги твои нужны, которые ты на семью тратишь. Понял? Пока ты с Машей не жил, сестру холил и лелеял, а теперь ведь не даешь ей почти ничего? – Григорий помотал отрицательно головой. – Вот то-то! Осмысли. А то выдумал: бабу слушать да под ее диктовку жизнь свою ломать! И еще вот что. Дети твои все. Я тебя маленького как облупленного помню. С горшка перед глазами бегал. Каждого из твоих точно так же вижу. Нет на деревне больше похожих на отца детей, понял? Хочешь, в город можно поехать, пробу или как там оно называется, тест, что ли, сделать. Да только это денег больших стоит и совсем надобности в этом нет.

Григорий притих, вслушиваясь в слова, которые падали как бальзам на душу после всего того, что наговорила ему опять сестра.

– Дарья Машу твою всегда терпеть не могла. Вот и пакостит по-бабьи. Только не понимает того, что пакостит ей, а сядешь ты. Сядешь, Гриша, я тебе точно говорю. И если еще хоть раз Машку пальцем тронешь – я сам этим займусь. И заявление ей забрать уж не позволю. Понял? И Петрович меня послушает, ты знаешь. Он от вас так уже устал, что готов из участковых увольняться уже. Так что сильно рад будет, если ты ему повод дашь тебя упрятать.

– Что делать-то, Иваныч? – Григорий опустил голову, не решаясь глянуть в сторону жены.

– Живи как человек, а не как скотина бессмысленная. Цени, что имеешь, ведь потерять все сегодня мог. И жену, и детей, которых в детдом бы мигом отправили. Что смотришь? Знаешь же, что правду говорю. Где брал сегодня? Что пили?

– У Спиридоновны…

– Разберемся. И вот еще что, Гриша. Дарью больше не пускай во двор. Если сама не одумается, на нее тоже управу найдем. Но ты ей должен укороту дать, а не кто-то. Хватит уже ей над твоей семьей да над тобой измываться. Понял?

– Понять-то понял, да только сестра ж она мне.

– Это хорошо, что мамка ваша, Царствие ей Небесное, вас так воспитала, что вы родню помните. Только ты подумай, сестра-то твоя как родная себя ведет? То-то же! Вот пока не одумается – не пускай, а там видно будет.

– Спасибо тебе, Иваныч…

Михаил только махнул рукой и, глянув на Машу, подбирающую разбросанные по двору поленья, которыми швырял в нее Григорий, пошел к калитке.

Пелагея глянула на своего соседа и друга детства и спросила:

– Угомонились?

– Да. Пока. Вовремя ты прибежала. Надо что-то с Дашкой делать, ведь не успокоится. Пойду, наверное, побеседую с ней.

– Погоди, Иваныч, тут дело посерьезнее есть. А с Дарьей мы сами, бабами разберемся. Предупреждали ее уж, да только не поняла, видать, она. Ничего, теперь поймет. А нет, так разговаривай тогда уж сам, тебя-то она точно послушает.

– Какое дело? – Михаил заглянул в глаза Поли, и как будто встала перед ним снова она молодая. Тоненькая, с русой косой толщиною в руку, красивая такая, что плыть начинало в глазах и мутнело в голове, когда смотрел на нее.

С Пелагеей познакомились они, когда родители ее переехали из соседнего района. В восьмой класс она пришла новенькой, но уже через несколько дней настолько освоилась, как будто там и была всегда. Легкая на подъем, общительная, отчаянная хохотушка, Поля сразу в любой компании становилась своей. И только с Мишей, с первого же взгляда, она вела себя скованно, стесняясь сказать лишнее слово или поднять на него глаза.

– Что, Полька, втюрилась? – посмеивались над ней девчата.

– Да ну вас! Придумаете! – краснела и отмахивалась она.

И только перед самым выпускным Миша, наконец осмелев, вызвался проводить ее до дома и в своей прямолинейной манере, которая так и осталась у него на всю жизнь, из-за чего не раз ему доставалось, но за что его и крепко уважали, спросил Полю:

– Пойдешь за меня? Школу окончу, в армию схожу, а потом и поженимся?

Поля вскинула на него тогда свои темно-голубые, как васильки на поле, глаза и тихонько спросила:

– А ты что про меня думаешь?

– Люблю я тебя! – так же спокойно сказал Михаил, не пряча глаз и открыто признаваясь сейчас в том, что для него еще пару месяцев назад было чем-то запретным, на семь замков запертым, но передуманным за это время, со всех сторон осмотренным и принятым, как единственно правильное в жизни.

Поля только улыбнулась в ответ и тихонько кивнула.

Родители сладили между собой быстро, да только все планы порушены были в миг, когда Михаил растерянно объявил родителям, что служить он будет в Афганистане. Прощаясь с родными, он обнял Полю и шепнул ей:

– Если вдруг скажут, что нет меня – не верь. Дождись! Вернусь я, обязательно вернусь!

И она ждала. Даже после извещения, даже после того, как Галина, мать Михаила, отголосила по нему и запретила кому-то вспоминать имя сына в доме, кроме как по поминальным дням, а после, надев черный платок, не снимала уже его до самого своего ухода… Поля все равно ждала, отказываясь верить, что Миши больше нет.

Мать уговаривала ее не тратить жизнь попусту и оглянуться по сторонам, ведь сколько времени прошло. Да только Полина и слышать ничего не хотела. И Матвея, который столько времени ждал, пока она одумается и обратит внимание на него, в упор видеть не хотела. И только после того, как к родителям Михаила приехал его сослуживец и рассказал, что лично видел, как его и еще нескольких сослуживцев окружили и выбраться там не было никакой возможности… Как слышал взрыв, который, по всей видимости, и положил конец всем этим ребятам… Как потом не нашли они на этом месте почти ничего, кроме обгоревших обрывков одежды и стреляных гильз… Только после этого Поля тоже надела траур и не собиралась снимать его, пока мать не слегла и в последние свои дни не взяла с нее страшную клятву, буквально вынудив пообещать, что выйдет она замуж за Матвея или за кого сама захочет… Но станет женой и родит детей, чтобы не пресекся их род, в котором Поля была последней веточкой.

Конец ознакомительного фрагмента.

Текст предоставлен ООО «Литрес».

Прочитайте эту книгу целиком, купив полную легальную версию на Литрес.

Безопасно оплатить книгу можно банковской картой Visa, MasterCard, Maestro, со счета мобильного телефона, с платежного терминала, в салоне МТС или Связной, через PayPal, WebMoney, Яндекс.Деньги, QIWI Кошелек, бонусными картами или другим удобным Вам способом.