Журнал наблюдений за двадцать лет

Виталий Хлудов

Журнал наблюдений за двадцать лет

Вступление.

Девяностые годы были для моей страны непростыми. Чтобы понять людей того (да и более позднего) времени надо совершить небольшой экскурс в историю, в эпоху позднего Советского Союза. Кто бы там что ни говорил, а жили мы бедновато. Повсюду был дефицит товаров, который с каждым годом всё более расширялся. Что-то приличное достать без связей было сложно. Был товар в комиссионных магазинах, на вещевых рынках, у спекулянтов. Но всё было дорого. Например, более-менее приличные джинсы стоили как обычная месячная зарплата. Ещё – ездили отовариваться в Москву, но это было нечасто раза два в год, да и удовольствия мало приносило. Стояние в очередях по несколько часов и выслушивать оскорбления озлобленных москвичей было всем, конечно, неприятно. В моём провинциальном городке к концу 80-х сформировалась стойкая депрессивная атмосфера. Ситуация усугублялась тем, что повсеместно открывались видеосалоны и люди увидели совсем другую жизнь. Без очередей и дефицита, где у каждого обычного трудяги есть свой автомобиль, красивая одежда, куча всяких развлечений и «ништяков». Наша реальность казалась серой и унылой. Граждане позднего СССР, в основной массе, давно забыли зачем наша страна создавалась и к чему стремилась, для чего наши предки терпели тяжелейшие тяготы и невзгоды. Расхожим мнением было примерно такое – «Зачем мне нужен Юрий Гагарин со своим космосом, если у меня в городе даже за хлебом очередь?». Народ, действительно, ждал перемен. И когда Союз рухнул в 91-м никто особо не переживал. Думали, что настанет новая эпоха изобилия и процветания, всякие свободы и торжество человека как личности. Пускай и не сразу.

И вот, в 92-м году, как по мановению волшебной палочки наш мир стал другим. На месте умирающей государственной торговли, как молодые побеги, стали появляться частные предприниматели, у которых по доступным ценам можно было купить всё и сразу. Да, невысокого качества, но это мало кто замечал. Кроме товаров потребления и всяких увеселительный мероприятий окружающих меня граждан ничего не интересовало. Горбачёвская антиалкогольная кампания привела к тому, что спиртное у людей стало чем-то вроде фетиша. Казалось, в 90-е пили все. Как тогда говорили: «Не пьёт только фонарный столб, потому что у него чашка вниз смотрит, а так- тоже бы пил». Общество было похоже на группу детей, которым долгое время запрещали какую-нибудь вкуснятину, а затем – резко разрешили, да ещё и в неограниченных количествах. Гуляли все!

В такой атмосфере закончились мои школьные годы. Надо было определяться со своим будущим. Надо сказать, что мне в какой-то степени повезло. Я не витал в облаках, не мечтал о «молочных реках с кисельными берегами» и быстро определил для себя тихое, скромное местечко, в котором можно очень прочно сидеть. Так жизнь меня и привела в местную психиатрическую больницу. Про неё и будет эта книга. От первого лица я собираюсь повествовать лишь для того, чтобы было проще мне излагать те или иные события, описывать разных интересных людей. Я не хотел заострять внимание на особой точности несущественных деталей и эпизодов. То, что описано мной, на мой взгляд, объясняет логику происходящих событий. Причина, побудившая меня на написание это – отсутствие достоверной информации о психиатрии (судебной – особенно) у широких народных масс. Изобилие ложных стереотипов и кривотолков, да и просто – откровенного вранья. В своём изложении я ставлю цель: рассказать мои воспоминания в максимальной точности и непредвзятости к главным событиям. Кому-то повествование не понравится. Поэтому – все имена, фамилии и прозвища я делаю вымышленными, а вот события происходили в реальности и рассказаны мною в той объективности, на которую я только способен.

Глава 1. Собеседование перед практикой.

Учёба в медицинском училище прошла быстро. Сдав экзамены, мы, как выпускники, должны были выйти дипломированными фельдшерами. Мне не верилось, что я смогу работать самостоятельно «младшим врачом», хотя и учился вполне прилично. Перед экзаменами студентам полагалось пройти государственную практику в каком-либо лечебном учреждении. Желательно – там, где планировал работать в будущем. Мой выбор пал на психбольницу из-за недалёкого расположения от моего дома и, как мне казалось, несложной и ненапряжной работы. К тому же, на моё счастье – моя крёстная была хорошо знакома с одним из врачей этой больнице. Она, то есть – крёстная, любезно согласилась поучавствовать не только в моём конфессиональном устройстве, но и в трудовом.

Осенью 1997-го года мне надо было явиться на мини-собеседование к этому сотруднику, а заодно нужно было получить бумагу для училища о запросе прохождения практики. Я пришёл в означенное время. Пройдя через кирпичную недоделанную пристройку моему взору предстала железная дверь с закрытым изнутри створкой – окном и кнопкой звонка, небрежно прикреплённой к высокому деревянному забору, идущему в обе стороны от двери. На мой вызов довольно быстро явился аккуратно выглядящий и подтянутый милиционер. Открыв дверь, он недоверчиво осмотрел меня сверху вниз и спросил:

– Вам кого?

– Мне нужно увидеть Марию Алексеевну. Она знает…

Ничего не говоря, человек в форме ушёл. Я ждал ещё некоторое время, и вот – ко мне вышла пожилая и уставшая на вид благовидная женщина. Мы поздоровались.

– Тебя зовут – Виталий? Да, мне говорили о тебе. Светлану Афанасьевну я знаю с детства, очень трепетно отношусь к светлой памяти её покойного отца; имела честь быть его ученицей в школе. Собственно, из-за этого и согласилась помочь тебе с работой. Время сейчас непростое и тебе стоит рассчитывать только на устройство в отделение общего типа, по соседству с нами; у нас тут «спец» и абы кого к нам не берут. Сейчас давай-ка пройдём в контору и поговорим. Скоро должен приехать «Главный», бумагу тебе выправим.

Мы прошли в стоящее неподалёку административное двухэтажное здание. Оно было очень старым, обшарпанным, не крашенным лет сто. Внутри – тоже было всё какое-то ветхое, похожее на всеми забытое советское ЖЭУ. Пройдя по коридору, почти в самом конце мы свернули направо в небольшой холл с помещением для секретаря и несколькими стульями для посетителей. Слева от поворота была дверь к кабинету главного врача. В холле никого не было и мы с Марией Алексеевной расположились на этих стульях для ожидания. Как-то сам собой завязался разговор, и я рассказал вкратце о себе и своих планах на будущее. Моя собеседница, видимо, осталась мной довольна, так как сменила тон со строгого на очень приветливый.

Примерно через час появился главврач. По-моему, не стоит говорить, что личность Главного в психушке должна быть экстраординарной. Василий Семёнович Зверев был именно таким. Высокий, седой и слегка сутулый смотрел на окружающих озорными детскими бегающими глазками. Был одет в потёртый костюм, как-то небрежно на нём сидящий. Большой проблемой было его застать на рабочем месте. На работу он приходил раза два в неделю, и то: на два-три часа. Подписывал нужные бумаги и уезжал домой, к более существенным делам. Василий Семёныч быстро взглянул на меня и жестом предложил войти в кабинет. Сел в своё кресло и протянул руку к подаваемой мне бумаге.

– Этому молодому человеку хочется пройти госпрактику в нашей больнице, вот прошение. – Сказала Мария Алексеевна.

– Да, пожалуйста, вот. – Подтвердил я.

Главный быстро подписал бумагу, поставил большой штамп и отдал его мне. Затем – мы с Марией Алексеевной вышли из кабинета и направились к выходу.

– Учти, Виталий, очень много зависит от тебя, и твоя задача теперь – хорошо зарекомендовать себя на практике. За уши я тащить тебя не буду. Сам понимаешь, наверное. И да, чуть не забыла, ты особо не распространяйся, что я за тебя тут ходатайствую… – Напоследок поучала меня новая знакомая.

Учёба ещё продолжалась. Придя на очередные занятия, я узнал, что на практику в психбольницу записались ещё трое наших студентов. Первого звали – Андрей Уланов. Он был, что называется – из студентов со связями. Его мать занимала должность директора государственной аптечной сети в городе, и именно через неё проходило снабжение всех больниц района. Надо ли говорить – преподавательский состав разве что только пылинки не сдувал с этого подростка. Несмотря на неприкрытую протекцию, учился Андрей довольно средне. Видимо, ожидая большего, к сокурсникам относился он несколько высокомерно. Большим снобом я бы его не назвал, но общение с ним редко складывалось продуктивно и обычно всё сводилось к тому, что Андрей задавал сложный академический вопрос (ответ, на который, наверное, им самим был прочитан специально для такого случая и недавно) и поставив собеседника в тупик, с довольным видом, изображал из себя «умного». Я относился к нему снисходительно. Учитывая большой излишний вес и весьма непрезентабельную внешность, сам по себе, без протекции, он ничего бы не представлял и был бы незаметен на общем фоне. Но, факт остаётся фактом – определённый вес и влияние на коллектив он всё же имел. Его, разумеется, поставили старостой нашей скромной группы.

Второй – был личностью весьма незаурядной. Высокий, с тёмной чёлкой и бородкой «а-ля Троцкий», именовался всеми как «Вовочка». Это потому, что в неформальной обстановке разговаривал исключительно на матерном языке. И в этом он был просто великий спец. Однажды по просьбе одного из студентов Вова написал обычным текстом скабрезное выраженьице на двойном тетрадном листе. Прямо – мастер матерщины. Будучи фанатом тяжёлого рока, он с юности старался подражать маргинальным молодёжным субкультурам того времени. После школы Вовочка легко поступил в один приличный ВУЗ в областном центре, то есть мозгами он обделён явно не был. Через полгода его выгнали, сразу же после первой сессии. Из-за того, что всю осень он беспробудно пьянствовал и не ходил в институт. Придя к нам, он, естественно, учился великолепно, и это сильно контрастировало с его пьяными выходками. Преподаватели всё терпели, и учёба у Вовочки проходила вполне годно. Правда, всем этот балаган под конец уже начал надоедать. Как «вишенка на торте» перед одной из последних лекций пришедший учитель с хитрым видом сообщил, что Вовочка ещё долго не придёт на учебу, так как лежит в хирургии. На все наши вопросы он лишь хихикал и наотрез отказался сообщить подробности. Но наш город маленький и быстро все узнали, что Вовочка оказался большим любителем гомосексуальных оргий под тяжёлый металл, с обильным распитием крепкого спиртного. Короче, зашивали ему задний проход. Ходить на практику в такой компании у меня желания никакого не возникало. Тем более – что выписавшись из больницы, пить Вова стал ещё больше. Учёба пошла вниз, но не желая портить статистику – преподаватели тащили его как могли. Ладно, думал я, лишь бы работать с ним потом не пришлось.

Третьей – оказалась девушка, вполне симпатичная невысокая круглолицая блондинка, до этого ничем не отличившаяся. Звали её – Яна Алешкович. Тихая и спокойная, она добросовестно посещала все занятия и была на хорошем счету. Я сразу решил: Андрей, наверняка, ухватится за Яну и будет при любом удобном случае будет подкалывать меня неизбежными проблемами из-за приставленного ко мне охламона.

Незаметно пролетела осень и в начале декабря 1997-го года мы вчетвером явились к Главному врачу психбольницы для распределения по объектам. Естественно, в 9-30 утра Василия Семёныча еще не было. Наша компания расположилась в уже знакомом мне холле на стульях. Я тут же заметил, как Андрей с Вовочкой как-то заговорщически начали перешёптываться. До меня дошли слова:

– Слышь, ну нахрен этих чмошников, давай вместе держаться…

– Конечно, я уж сам хотел это перетереть…

Моё настроение заметно улучшилось и я, довольный такой удачей, стал осматривать окружающую обстановку периодически переглядываясь с Яной, которой было явно скучно. Место секретаря по-прежнему было пустым. В стоящей на столе печатной машинке торчал какой-то недоделанный наполовину документ. В дверной проём холла неожиданно заглянула домашнего вида серая кошка и, испугавшись нас, убежала прочь. Тут я заметил в углу блюдечко с молоком, которое, видимо, и было налито для неё. Ну, думаю: «Ладно тут хоть куры не пасутся». За тонкой стеной была бухгалтерия, откуда доносились разговоры сотрудников, собравшихся, по всей видимости, на утреннее чаепитие. Отчётливо послышался звон посуды и шелест разворачиваемых конфет. Наконец, где-то на улице, громко хлопнула дверь подъехавшей машины, и мы поняли, что это – приехал Главный. По коридору раздались шаги. Это был действительно он. Высокая фигура в том же потёртом костюме заглянула в соседнее помещение. Громким голосом главврач спросил:

– Яйца нужны кому?.. Какие… куриные, разумеется, мои – слишком драгоценны чтоб их предлагать.

– Конечно нужны… а вы ещё молока обещали привезти…

– Молоко вчера было, ты где ушами хлопала в это время? Теперь – можешь разве что соседку свою подоить за вымя, сейчас я тебе покажу даже как… – Далее раздался дружный женский смех. – …сейчас Настасья принесёт корзину, готовьте тугрики. Ко мне тут балбесы какие-то должны прийти, надо их послать будет куда подальше, на практику, например…

Зайдя в помещение, где мы находились, Василий Семёныч с невозмутимым видом открыл свой кабинет и бросил нам: «Ну, чего расселись, заходите сюда, располагайтесь, как дома». Мы вошли и сели за длинный стол в виде буквы «Т» заканчивающийся рабочим местом руководителя. Вовочка, видимо, восприняв слова начальника напрямую – вынул из ниши стола стул и поставил его на свободное пространство кабинета. Затем – гордо воссел, положив ногу на ногу. Даже видавший виды Василий Семёныч удивлённо посмотрел на него, но ничего не возразил.

– Ну, сюда дорога вам заказана, поэтому – отправляйтесь на ***ную улицу, там увидите длинный дом казарменного типа. Спросите у каких-нибудь местных алкашей: «Где тут амбулатория?». Они там это место хорошо знают. Зайдёте, подниметесь на второй этаж и найдёте там старшую сестру, есть там бабка одна; древняя, как говно мамонта. Она скажет – кому куда идти.

Вся речь главного врача изобиловала крепкими непечатными словами, которые он очень умело вставлял. От того слушать напутствия было забавно, и мы едва сдерживались, чтоб не захохотать. Выйдя в коридор, я ненароком заглянул в бухгалтерию, где шла оживлённая торговля сельхозпродукцией, и всё это место теперь напоминало сельский рынок.

В хорошем настроении наша компания направилась по означенному адресу. ***ная улица находилась в двадцати минут ходьбы от административного здания. Дом этот хорошо знали многие жители города и нам не составило труда найти его. Он представлял из себя старую помещичью усадьбу конца девятнадцатого века, состоящую из нескольких зданий, соединённых малозаметными переходами так, что весь жилой комплекс можно было обойти внутри, не выходя на улицу. Во дворике, действительно, стояли неопрятные сомнительные личности. Увидев нашу группу, один из них решительно направился к нам и на лице у него было написано: «сами мы не местные, помогите кто чем может». Вовочка опередил просящего словами: «Уважаемый, где тут амбулатория?». Иногда Вова умел говорить вежливо, но крепкое словцо всё же вставил. Пьянчужка опешил от такого и молча указал рукой на одну из дверей. Затем мы, как и было сказано, поднялись на второй этаж и получили необходимые распределения. Мы с Яной оставались до Нового года тут, в амбулатории. А Андрей с напарником должны были отправиться в соседний «стационар пограничных состояний.» Затем, они должны были идти уже в более тяжёлые отделения, ближе к конторе; а мы – на их место. Я остался весьма довольным происходящим и с оптимизмом смотрел в ближайшее будущее.

Глава 2. Государственная практика.

Амбулатория представляла из себя небольшую поликлинику, где вели приём несколько врачей-психиатров, психолог, логопед и, может, кто-то ещё, не помню. Располагалась она на втором этаже. Сразу после лестничного пролёта шла регистратура. Как и в любой регистратуре она содержала амбулаторные карты, расположенные на полках и стеллажах. Сразу было видно, что сделаны они были кустарно, каким-то местным умельцем, и очень добротно. Да и вообще вся амбулатория оказалась довольно проста, как деревенский дом. Стены недавно покрашены в приятный бежевый цвет на две трети высоты. Верхняя часть стены и потолок были в свежей побелке, абсолютно белой. Двери кабинетов – коричневые. На них красовались порядковые номера, выжженные на фанерных ромбиках, как будто школьниками на уроках труда. Содержалось всё в чистоте и опрятности. Стояли лавочки для посетителей с целым, не порванным дермантином, даже не исписанные. Видно было, что персонал добросовестно содержит вверенное ему отделение. И, пускай, с минимальным финансированием оно производило самое приятное впечатление.

Мне первым делом достался процедурный кабинет. Ничего примечательного в нём не было. Вместе с процедурной сестрой делал уколы и мыл многоразовые шприцы, готовил их к обработке. Следующие две недели я провёл на приёме врача и это было куда интереснее. Совсем молодая рыжеволосая врач с короткой стрижкой встретила меня очень приветливо и охотно рассказывала о своей работе. Дала порыться в картотеке, где я увидел много знакомых фамилий. Все эти люди, значит – регулярно ходили на приём к психиатру. На приём приходили больные, стоящие на учёте, в основном. Их спрашивали о самочувствии, жалобы, выдавались таблетки. Велись записи в журналах и амбулаторных картах. Бросилось в глаза особо безрассудное доверие ко мне. Иногда врач вместе с медсестрой уходили «на перекус» и меня оставляли одного в кабинете. В нём со мной оставались их сумочки, в которых находились кошельки с деньгами. «Надо же, и не боятся, что я украду их деньги» – думал я. Конечно, у меня не возникало ни малейшего желания что-то украсть, а само по себе доверие вызывало очень приятные чувства.

Один день в неделю отводился на патронаж. Занятие это было малоприятное и иногда даже опасное. Медсестра обходила разные притоны и бомжатники в поисках пациентов, злостно прогуливающих посещение врача. К моему счастью, меня не брали в это путешествие. В этот день я ездил по вызовам на больничной буханке. Вместе со мной там были незнакомые штатные сотрудники и более-менее адекватный больной посправнее, иногда нас сопровождал милиционер. Где-то кого-то надо было увезти в больницу, или привезти домой. Где-то помогал носить лежачих больных. Как-то раз – даже небольшие деньги родственники пациентов за работу дали. Но самое интересное оказалось – возить больных с острыми психозами на недобровольную госпитализацию в психиатрический стационар.

Рядом со входом в амбулаторию красовалось старинное крыльцо, некогда служившее основным входом в усадьбу. Там ныне расположился «дневной стационар», куда каждый день приходили все местные чудики, которым посчастливилось стоять тут на учёте. На дневном стационаре можно было бесплатно поесть. Кормили вполне прилично. Заодно – можно было подлечиться витаминами и пообщаться с «братьями по разуму». Для ельцинских девяностых это было хорошим подспорьем. В то время очень многие не отказались бы от такой халявы. Плюс – пенсия по инвалидности; и вот, оказывается – кому на Руси жить вполне себе хорошо. Оправдывалось всё тем, что потенциально токсичный контингент не слоняется по улицам и находится под присмотром медиков. Зачастую, эту богадельню посещали и откровенные маргиналы. С аппетитом поедая утреннюю кашу, под столиком, втихаря разливалось в маленькие стаканчики содержимое флаконов со спиртосодержащими настойками. И под одобрительный кряхт происходило лечение абстинентного синдрома, судя по всему, приносившее страждущим массу удовольствия.

Однажды, один из таких опохмелившихся внезапно обнаружил, что больницу атакуют неведомые существа. Это был мужичонка лет пятидесяти, ничем доселе не приметный. Решив оказать помощь местному учреждению, он стал активно бороться с нашествием тварей. Заведению пришлось пожертвовать стулом, которым он лихо уделывал пришельцев. Правда, окружающие почему-то не оценили подвиг бойца и крепко схватили его за руки. О происшествии я узнал от старшей сестры, как раз придя в очередной раз на практические занятия.

– Обычно такое вечером бывает, – сказала она, – но тут что-то его прямо с утра накрыло. Поезжай вместе с остальными, надо его на общее, в «надзорку» сдать.

В непонятно откуда взявшейся «буханке» уже сидел капитан милиции. Вместе с ним мы взяли бедолагу за руки и потащили его в салон. Нельзя сказать, что больной сильно сопротивлялся, он лишь громко оскорблял свои галлюцинации и угрожал им жестокой расправой. Минут через десять мы оказались в приёмном покое, который обслуживал отделения для тяжёлых больных. Нас встретила очень эффектная молодая медсестра «на каблуках» и в коротком белом халате, будто сошедшая с обложки какого-то мужского журнала. Это была шатенка, стриженная под каре. Из-под халата выглядывала шикарная красная юбка чуть выше колена. На стройных ногах были надеты дорогие чёрные колготки. «Конечно же, с обручальным кольцом», -недовольно отметил я и улыбнулся ей как мог, но это не произвело никакого эффекта. Она лишь брезгливо отвернула голову и глядя куда-то вниз сказала, что врача сейчас нет и принять больного никак нельзя. После некоторой заминки девушка выскочила наружу, и мы втроём остались одни. Через несколько минут пришёл пожилой невысокий шарообразный мужичок в толстых очках, примотанных сзади резинкой, тоже в халате, и попросил нас последовать за ним. Это был здешний врач.

– Сейчас его надо в «надзорку» закрыть, потом уже разберёмся с ним. – Говорил он по дороге.

Мы вошли в помещение с сильным неприятном запахом внутри. В коридоре уже стояли какие-то местные сотрудники. Они мало чем запомнились. Кроме одного, молодого, но уже лысеющего парня с округлыми формами. На оголённой шее у него висела толстая золотая цепочка с каким-то невероятных размеров золотым же крестом. На руке я заметил аналогичную – золотую огромную печатку.

– Кто будет в этот раз анализы брать? – Громко и раздражённо вопрошал он у своих коллег. – Я и так в прошлый раз брал… да ну, нах**! Я замучался уже в говне ковыряться. Вот ты теперь будешь. – и он указал на стоящую рядом медсестру. – И мне вообще пох** уже… – Далее я не стал дослушивать этот спич, густо приправленный непечатной бранью. Дело было сделано.

Практика проходила очень быстро. Под новый год меня перевели в «отделение пограничных состояний» где я, недолго поизучав работу постовой медсестры, прочно обосновался в местном процедурном кабинете, где работали две дамочки, одна чуть старше меня: высокая, очень худая с постным лицом, другая – уже в возрасте, пониже с толстыми бесформенными губами и, как я понял, очень любящая покомандовать. Выкладываться пришлось мне тут на все сто. Мои сокурсники так же меняли своё место практики. Яна надолго засела в амбулатории, на приёме врача. Андрей ушёл в отделение принудительного лечения, именуемом: «спец». Ну а Вовочка практиковался на «общем». Это как раз там, куда мы сдали пьянчужку двумя абзацами выше. Прошёл Новый год, но никаких каникул у нас не было. Отделение пограничных состояний, где я работал представляло из себя двухэтажный санаторий, располагавшийся в правом крыле от амбулатории. Слева – дневной стационар. В этом отделении было всё так же чисто и уютно. Несколько небольших палат без дверей рассчитывались на шесть-восемь коек, многие из которых на Новый год пустовали и были застелены белоснежным бельём. На втором этаже стационара лечились, в основном – женщины. Кто с деменцией, кто просто «по блату» подлечивал свои нервишки. Внизу лежали мужчины, как там говорили, с «русским вопросом». В общем, это была очень уютная богадельня с отличной, по тем временам, кормёжкой.

Запомнилась мне одна немолодая санитарка. Она как-то сразу обратила на меня внимание. Мне её лицо показалось знакомым. Это была темноволосая женщина, очень мягкая и вежливая. Однажды мы разговорились. Оказалось, она была няней в детском саду, когда мне было три-четыре года отроду. Я даже не вспомнил как её зовут, да и сейчас не помню. А она меня сразу узнала. Тогда, в далёком 82-м, она мне казалась злой и грубой. А тут – всё совсем не так. Даже не знаю-то ли годы своё взяли, то ли я видел мир по-другому. Бывает же такое! Отыскал потом её на старой фотографии. Чуть постарела. Этот человек повстречался мне в начале детства и в самом конце. Больше я её никогда не видел.

Постновогодние будни начались для нас с неприятных известий. Вовочка! Проходя, как и все, этапы практики он пристрастился к употреблению оксибутирата натрия. Эти ампулы по 20 миллилитров раствора в достаточном количестве пылились на полках процедурных кабинетов и оставались невостребованными. Когда подходил к концу их срок годности – препарат обычно утилизировали и на его место тут же приносили свежие коробки. Поэтому, к пропажам ампул отнеслись как-то безразлично, хотя и подозревали студентов. Каким-то образом, Вовочка прознал: что, выпив содержимое двух-трёх таких ампул можно словить некоторый кайф. Сам он был весьма забавный тип и сотрудники испытывали к нашему фрику симпатии. Но не все. Рыжеволосая врач из амбулатории категорично отказалась с ним работать. Почему-то ей он не понравился сразу.