Абсурд без границ. Антология бизарро, вирда и абсурдистского хоррора

Уйдя в монастырь, взобравшись там по иерархической лестнице до сана архимандритского и должности настоятельской, решил отец Евномий обустроить свою обитель по типу древнего палестинского монастыря, называвшегося Темницей. Тот приснопамятный монастырь был описан в «Лествице», главнейшей, после Библии, книге православного монашества, написанной в VI веке преподобным игуменом синайским Иоанном. Монастырь Темница служил местом особо изощрённого и жестокого покаяния для нарушителей монашеских обетов. И вот, задумал архимандрит Евномий превратить свой монастырь в покаянную темницу, только ещё более мрачную, нежели та, приснопамятная.

Если палестинская Темница находилась на поверхности земной, то новая Темница на горе Машук отверзала для виновных монахов свои беспросветные подземные кельи, этажами уходившие в недра горы и напоминавшие обители ада.

Настоятель новой Темницы обратился к Патриарху Московскому и всея Руси Никодиму Губенкову с предложением: хорошо бы установить такой порядок, чтобы монахов, виновных в особо тяжких грехах, в каком бы русском монастыре таковые не обретались, брать да ссылать в подземные недра Пятигорско-Печерской обители на покаяние. А уж он, Евномий, со своей настоятельской стороны, позаботится о том, чтобы создать виновным достойные условия для покаяния в соответствии с мерой и тяжестью грехов.

Патриарх принял предложение отца архимандрита с великим воодушевлением, и вскоре подземные кельи Пятигорско-Печерского монастыря начали наполняться провинившимися монахами со всех уголков и закоулков Святой Руси. Настоятели русских монастырей только рады были избавиться от всяких проныр и прохиндеев в рясах, с безбожной дерзостью нарушавших заповеди Божьи и уставы монастырские, и отправляли в Патриархию списки с именами неугодных, а там издавали указ за указом о переводе провинившихся под начало архимандрита Евномия Безсущего.

В монашеской среде такие переводы стали называть «отправкою под Машук». Бывало, глянет какой-нибудь настоятель недобро прищуренным глазом на нерадивого монаха и скажет: «Ой, смотри у меня, допрыгаешься, козлик, отправлю тебя под Машук»; а у того, от воображения перспективы сей, ёкнет грешное сердечко, глаз задёргается в нервном тике, и колени ослабеют. На многих такая угроза действовала столь благотворно, что умершая было совесть поднималась из гроба и, будто кровожадный живой мертвец, начинала угрызать своего носителя изнутри, после чего наступало просветление ума с решительным исправлением. Надо сказать, нравственность, духовность и порядочность в русских монастырях в ту пору лихо подскочили ввысь.

Главная часть Пятигорско-Печерского монастыря стояла на вершине горы, там обитали насельники, ни в чём неповинные, пришедшие в обитель по доброй воле. А ниже, в толще горной породы, уходили этажами вглубь туннели, в коих зияли пещеры, оборудованные решётками и металлическими дверями, где содержались невольники, сосланные на покаяние.

Сколько было тех пещер, точно не знал никто, кроме архимандрита Евномия. На всех подземных уровнях постоянно велись работы по пробивке туннелей, и новые пещеры выкапывались одна за другой. Каждый уровень уже превратился в лабиринт, сложность коего непрестанно возрастала.

Некоторые пещеры приходилось замуровывать, потому что в них со временем образовывались трещины, которые с ума сводили монахов, в тех пещерах обитавших. Из трещин то ли выходили галлюциногенные газы, то ли действительно лезла какая-то чертовщина. Трещины пытались заделывать раствором, но те открывались вновь, и настоятель принял в итоге решение – при возникновении проклятых трещин – срочно переселять жильца в безопасную свободную пещеру.

Некоторые пещерные или, как говорили в монастыре, печерские монахи, со временем исправлялись и, после строгой проверки настоятелем, выпускались из пещер и причислялись к обитателям верхней части монастыря. В принципе, им давалась свобода вернуться обратно, в свои прежние монастыри, но никто не желал возвращаться туда, откуда их в своё время с таким пренебрежением вышвырнули. Так и оставались они на горе Машук. А некоторые настолько привыкали к пещерной жизни, что не желали выходить на свет, но оставались внизу, разве что переходили в пещеры более благоустроенные.

Где-то на нижних уровнях подземной Темницы обитали три монаха-схимника, из числа первых насельников монастыря. Те, вообще, никогда не выходили на свет, лишь контактировали с послушниками, доставлявшими пропитание для них, а в пору настоятельства Евномия и вовсе прервали всякие контакты с людьми. Пили они из какого-то подземного источника, питались неизвестно чем – может, пещерной плесенью, а может, и пищей из рук ангельских, этого никто не ведал. Поговаривали, что те глубинные схимники – святые, молитвой которых весь мир держится на краю адской пропасти, ну, если и не весь, то, по крайней мере, на территории Ставропольской епархии. Впрочем, ходил и альтернативный слушок – будто монахи оные уже не люди, а трансгуманистические чудовища, полуадские твари, подвергшиеся метаморфозам из-за долгого жительства во мраке подземном.

Кое-кто утверждал, что схимники, из своих преисподних глубин, делают набеги на более высокие уровни, похищают заключённых монахов и ритуально пожирают их. Впрочем, и в этих слухах не всё было однозначно. Утверждалось также, что не просто похищают и пожирают случайно подвернувшихся, но карают таковым образом за особо тяжкие грехи, а именно за мужеложество и деторастление. Прелюбодеев, согрешивших с женским полом, глубинные схимники, дескать, не трогают, ибо тут грех, пусть и тяжкий, однакоже естественный. Зато впавших в противоестественные грехи схимники чуют обострённым нюхом своим и утаскивают на нижние ярусы, будто грозные ангелы возмездия.

Когда архимандрит Евномий почил о Господе, то вся Святая Русь оплакивала его, впрочем, радостотворным плачем, ибо смерть праведника – это ж, в сущности, день его рождения в небесную жизнь у престола Божия, тогда как смерть грешника люта и достойна самой худшей общественной реакции в диапазоне от безутешных рыданий до откровенного злорадного веселья. Реакция народная на смерть отца архимандрита была самой что ни на есть благочестивой.

На грандиозной по размаху и торжественности панихиде, отслуженной на горе Машук на сороковой день попреставлении отца Евномия, побывал и сам товарищ генеральный секретарь Сталин Третий, впервые почтивший своим присутствием Пятигорско-Печерскую обитель.

Воочию ознакомившись с подземным устройством Темницы, побеседовав с монахами, заключёнными и уже освободившимися, генсек отбыл с горы в глубокой задумчивости. В его государственном мозгу созревал новый прожект, о котором вскоре было объявлено во всеуслышание.

В ту пору началась государственная кампания по искоренению колдовства и всяческой магии, как чёрной, так и белой. Ведьм и колдунов арестовывали по всей стране, судили и сажали в тюрьмы. Поскольку мораторий на смертную казнь так никто и не решился отменить, и висел тот мораторий над Россией со времён Бориски Ельцина то ли благословением, то ли проклятием, то посему не казнили служителей сатаны, но присуждали к пожизненному заключению. А те, собаки, пользуясь магией, частенько сбегали из мест заключения либо порабощали тюремное начальство, парализуя волю и совесть, превращая офицеров ФСИН в покорных слуг своих. В общем, ситуация на фронте борьбы с колдовством, была весьма геморройная.

И пришла генсеку светлая мысль в его государственный ум – использовать пещеры горы Машук для заключения ведьм и колдунов, монахов же Пятигорско-Печерской обители обязать непрестанно молиться, призывая силу Божью оградить мир от козней заключённых служителей зла, не дать им вырваться наружу либо как-то навредить хоть кому-нибудь колдовским своим искусством из заключения.

Не по душе пришлась такая идея Патриарху Никодиму, однако возражать генсеку добрый пастырь не осмелился. Зато новый настоятель Пятигорско-Печерской обители прямо-таки воспылал жгучим энтузиазмом, услышав про новый государственный прожект. Этот настоятель, игумен Евтихий Костомаров, сам некогда был заключён в подземную Темницу, но, раскаявшись, вышел из неё и остался служить Богу на горе Машук.

Завертелись колёса административные – церковные и государственные, – и вот, освободили из-под горы Машук всех преступных монахов, а в опустевшие пещерные кельи заселили осуждённых ведьм и колдунов. Новые бронированные двери подземных келий окропили святой агиасмой и помазали святым елеем, дабы укрепить систему темничной безопасности на духовном плане.

В ночь после заселения первой партии заключённых ведьм и колдунов никак не спалось отцу настоятелю. Жар энтузиазма пополам с тревогой и какой-то ползучей тошнотной жутью охватили игумена Евтихия. Всю ночь провёл он в молитвах и раздумьях. Заодно набросал план молитвенной череды для своих монахов, которые должны были, сменяя друг друга, непрестанно, двадцать четыре часа в сутки читать особые заклинательные молитвословия, создающие непробиваемый оградительный щит над подземной Темницей.

Те молитвословия были специально разработаны коллегиальными усилиями самых опытных старцев русских монастырей вкупе с синодальной богословской комиссией, по поручению Патриарха.

Дело в том, что прежде Русская Церковь пользовалась заклинательными молитвами лишь одного типа – для изгнания злых духов из душ и телес человеческих. Но здесь требовались заклинательные молитвы иного рода – удерживающие на одном месте злых духов вместе с их живыми сосудами, ведьмами и колдунами.

Опыт прошедших веков показал, что чтение заклинательных молитв – дело опасное, способное расшатать психику священнослужителя и превратить его в игрушку бесовских сил, почему не всякому священнику можно доверить читать заклинательное чинопоследование, но лишь опытному, твёрдому верой и нравом.

Новые удерживающие заклинательные молитвы были делом ещё более опасным, поскольку читались не над простыми людьми, одержимыми бесами, а над хитрыми и злобными сознательными служителями зла, которые соделались не жертвами бесовских сил, а их искренними друзьями и партнёрами.

Некоторые колдуны были настолько страшны в нравственном и психическом отношении, что сами уже стали настоящими бесами во плоти, которых побаивались даже демоны некоторых низших разрядов. И вся эта человеческая нечисть была собрана под ногами игумена Евтихия в таком количестве и такой дьявольской концентрации, как ещё не бывало в истории не только русской, но и всемирной. И оные количество с концентрацией должны были непрестанно возрастать, ибо суды над нечестивцами с последующей отправкой под Машук не прекращались.

Отныне жизнь насельников Пятигорско-Печерской обители превращалась в героическое житие, великого напряжения подвиг. Впрочем, трудности игумена Евтихия не пугали, он уже привык одного лишь Бога бояться, прочие же страхи, наползавшие на душу, стряхивал с себя решительным движением воли. И однако же, несмотря на бесстрашие своей натуры, отец игумен чувствовал в ту ночь какое-то стрёмное и гадостное томление духа.

*

Оставим на время монастырь с его героическими насельниками и проклятыми заключёнными и перенесёмся в иную степь, точнее же, на хутор Полковничий под Джубгой, окружённый лесистыми горами да змеистыми горными речками.

В XXI столетии тот хутор стал центром российского самогоноварения. Именно там производился знаменитый самогон «с дымком», который гнали из подгоревших на сковородке жерделей и чернослива.

Линейка этого самогона, названная «Дым Отечества», стала знаменита во всём мире и, по заключению экспертов, именно она способствовала краху шотландского виски на мировом рынке, после чего все шотландцы, в едином дружном порыве, массово покончили самоубийством, и Шотландия вовсе перестала существовать. Впрочем, по другой версии, Суицид Всея Шотландии был провокацией, устроенной для дискредитации российского алкоголя; шотландцев же, на самом деле, психотропно зомбировали специалисты из МИ-6, чтобы предотвратить готовящийся выход Шотландии из состава Объединённого Королевства; таковым образом Лондон разыграл одну карту сразу на два поля – и сепаратистские настроения угасил, и России сумел подгадить.

После гибели Шотландии был принят пакет международных санкций против производителей российского алкоголя, которых обвинили в тотальной деморализации скоттов, и хутор Полковничий пришёл в запустение: тамошний самогонный завод остановился, сотрудники были уволены, многие из них одичали и спились, а главный технолог завода занялся партизанской борьбой и стал нелегально производить самогон из грибов.

Для производства дистиллята технолог брал грибы различных видов, в том числе, и ядовитые, тщательно удалял при перегонке метаноловые фракции, аж до пятнадцати процентов, сивушные же фракции полностью оставлял. После выгонки дистиллят шесть месяцев настаивался в костяных бочках, изготовленных из говяжьих и свиных костей; на третьем месяце в бочки добавлялись кошачьи глаза.

Как известно, кошки плохо видят предметы на расстоянии ближе полуметра и лучше различают движущиеся объекты, нежели неподвижные; на этих свойствах кошачьего зрения технолог основал целую теорию, согласно которой приём самогона, настоянного на кошачьих глазах, развивал в мозгу способность видеть скрытую суть вещей.

У пивших тот самогон открывались мистические способности, и вскоре на хуторе Полковничий возникла оккультная секта во главе с оным технологом, который, принимая магическое посвящение, отрёкся от всей прежней жизни своей, от имущества, жены, детей, собаки и мирского имени, принявши взамен мистическую силу и новое колдовское имя – Манитари-Гатас. Соратники дружески называли его Монитором.

Сектанты гнали грибной самогон, бормоча над ним заклинания, возили его на продажу в Сочи, а оттуда, через бесконечных туристов, самогон распространялся по всей Руси, способствуя распространению и секты Монитора.

Когда силовые структуры начали полномасштабную демагизацию Руси, то довольно быстро ликвидировали все общины секты по разным городам, но с первоначальной ячейкой на хуторе Полковничий так просто разделаться не удалось. Монитор оказался настолько скользкой и опасной гадиной, что пришлось пожертвовать целым подразделением спецназа «Гамма», чтобы его арестовать.

Монитор наслал на спецназовцев настолько мощную порчу, что некоторые на месте скончались или обезумели, другие же, хоть и продолжили, через силу, выполнять свой долг, но, вскоре по завершении операции, стали безнадёжными инвалидами: онкология, паралич, шизофрения, паранойя, чёрная меланхолия, – эти и другие хвори подкосили бравых бойцов. Но, к чести наших спецназовцев, надо сказать, что операцию по захвату Монитора они всё-таки довели до конца.

Термобарическим снарядом ликвидировать колдуна не получилось. Его логово вместе с лабораторией по производству самогона сгорело, но сам Монитор не пострадал, ибо пребывал в грибо-дистиллятном трансе – загадочном состоянии, не изученном наукой того времени. А всякое физическое тело, в оный транс впавшее, становится строго перпендикулярным относительно любых разрушительных воздействий и, как говорится, в воде не тонет, в огне не горит, в кислотах не растворяется, и так далее.

Арестовать Монитора удалось лишь после меткого выстрела иглой с ампулой святой воды, которую специальным чином освятил на молебне капеллан «Гаммы», боевой архимандрит-полковник. Святая вода временно парализовала колдуна, после чего он и был захвачен. Поверженного, его тут же залили воском церковных свечей, на который поставили печати со словами святых заклятий, и в освящённом бронированном автозаке отправили в Ставропольскую губернию: сперва на заседание тройки Чрезвычайной Комиссии, а оттуда в Пятигорско-Печерский монастырь.

Старший кремлёвский сектовед академик Задворкин сказал, что грибо-дистиллятный транс у Монитора через несколько суток пройдёт, а потом, главное, не давать ему ни капли грибного самогона, и он снова станет уязвим, как всякий обыкновенный человек. А до тех пор, пока транс ещё в силе, за ним нужен глаз да глаз, сугубый и даже трегубый контроль.

Монитора заточили в самую тесную камеру горы Машук, где он мог только стоять, но пошевелиться уже не хватало простору, почему и застыл, стеснён и недвижим, как пыж в оружейном стволе, да и стоял-то вниз головой, – так рекомендовал расположить его Задворкин.

Конечно, заветного грибного самогона, который сектанты почитали священным напитком силы, Монитор уже раздобыть не мог; кроме простой воды, заключённых под Машуком не поили ничем, да и той они получали весьма не вдоволь.

Но за годы колдовской практики Монитор сумел развить у себя одну способность, о которой не знали даже его ученики: научил свой мозг вырабатывать грибной самогон из обыкновенной воды, которую, в случае чего, мог добыть из кислорода, крови, мочи или пота. Кору головного мозга покрывала у него грибковая плесень, которую Монитор специально развёл у себя в голове в качестве основы для автономного цикла дистилляции. Этим самым – дистилляцией внутри себя колдовского алкоголя – Монитор и занялся в мрачной тесноте своей темницы.

Как летучая мышь, застыл он вниз головой, и мозг его усиленно работал, производя зловещий эликсир из крови, что обильно притекала к мозгу в опрокинутом положении.

Если для мозга, работающего в режиме самогонного аппарата, положение вниз головой оказалось полезно, то для глаз, напротив, оно было вредным, поскольку давление на глазные яблоки возросло, и вскоре Монитор ослеп.

В принципе, зрение и без того стало для него бесполезной функцией, ведь в тёмной шахте своей камеры ему не на что было смотреть, кроме сгущённого мрака. Поэтому, с точки зрения элементарных человеческих потребностей, слепота ничуть не ухудшила его положение.

Но в оккультном смысле слепота дала Монитору многое, поскольку его колдовские способности усилились до такой степени, которой прежде он достичь не мог, как ни старался. Монитор эмпирически постиг, что переход на высший колдовской уровень совершается через полный отказ от физических способностей: минус одна способность – плюс одна мистическая ступень.

Ослепнув и поднявшись на новую ступень колдовской эволюции, Монитор приобщился к новым знаниям, которые влились в его разум как озарение свыше (или, скорее «сниже», коль точнее сформулировать). Он узнал, что прорывы к новым уровням возможны через последовательные отказы от разных телесных способностей, и занялся методичным уничтожением функций своего организма.

С помощью глубокого самогипноза он заставил собственный мозг полностью отключить способность слуха, сделавшись таким образом не только слепым, но и глухим.

А это позволило взойти на ещё одну ступень колдовской эволюции. Но Монитор на том не остановился – он продолжил двигаться дальше и заставил себя онеметь, лишив свой речевой аппарат способности не только говорить, но издавать даже нечленораздельные звуки.

Наградой ему была новая ступень.

Затем он лишил себя обоняния.

Следующей жертвой его аскетической борьбы с собственным естеством стало осязание.

Далее – печень, которую он полностью «отключил».

Вслед за этим были уничтожены способности семяизвержения, мочеиспускания и испражнения.

Засим настала очередь способности пищеварительной.

Кончилось тем, что Монитор парализовал почти всё своё тело, даже волосам запретил расти, даже потовым железам запретил выделять пот, лишь четыре органа продолжали у него работать – сердце, бронхи, лёгкие и мозг.

И в этом-то утеснённом статусе, похожем на мертвенно сжавшийся цепкий кулак, захвативший в плен бессильное тельце мелкой твари, – в этом капкане ограничений Монитор настолько возвысился в колдовской иерархии, что перескочил даже высший её уровень и, по сути, перестал уже быть колдуном.

Он стал существом иного порядка, для которого даже имени не подобрать, ибо не водилось прежде таких существ ни на земле, ни под землёй, ни в глубинах океанских, ни в космических, и никто ещё не подвёл таковое существо под классификацию.

Забегая вперёд, скажем, что эта страшная тварь так и осталась не классифицирована, поэтому будем условно называть её «богом колдунов», сознавая, однако, неточность и недостаточность такового определения.

Новое божество выпустило в горную глубь призрачные ментальные отростки – будто корни да щупальца – и опутало ими всех ведьм и колдунов, томившихся в Темнице, овладело всеми структурами их личности – сознательными, подсознательными, надсознательными и антисознательными.

Ужас охватил заключённых служителей зла во время этого процесса. Как ни любили они зло и всяческое мракобесие, но тут ощутили себя на краю столь страшной бездны, над таким чудовищным провалом тьмы, что все затрепетали, забились, законвульсировали, пытаясь вырваться из неожиданной и мучительной жути, охватившей их. Им казалось, что некая кошмарная пасть, развершись, заглатывает их целиком, кромсая, ломая и перемалывая, трансформируя при пожирании во что-то совсем уж мерзкое и нечеловеческое.

Один из заключённых колдунов, Игнат Пирадметов, педагог в седьмом поколении, которого журналисты окрестили Церебральным Пе <…> [вырезано цензурой], прославился тем, что похищал полугодовалых младенцев, пробивал им черепа и, ещё живых, <…> [вырезано цензурой], а потом из смеси своего <…> [вырезано цензурой] с детским мозговым веществом готовил колдовские зелья для борьбы с государственной системой на финансовом фронте.

Стоит только намазаться таким зельем – и, пока намазан, никакие штрафы, налоги и коммунальные платежи к тебе не липнут, словно бы зоркий глаз государства не может на тебе сфокусироваться, но подслеповато скользит прочь.

Ради этого зелья десятки младенцев похитил и сгубил колдун (не считая тех, коих родители сами приносили ему, дабы заветное зелье получить), и был он истинным дьяволочеловеком – гордым, злобным, независимым и беспощадным.

Но даже это чудовище пришло в ужас, почувствовав, как ментальные щупальца нового божества проникают в него.

Задрожали пальцы, застучали зубы друг о друга, судороги побежали под кожей. Пирадметов заметался по тесной келье своей, бросался на дверь и на стены, заревел, как зверь, и рухнул на пол, корчась в конвульсиях. Внутри его ума приоткрылась такая бездна зла – даже не зла, а Сверх-Зла или За-Зла, – что ему стало плохо до невыносимости. Он ведь думал, что давно уж постиг зло до самого адского дна и приобщился к нижайшим глубинам сатанинским, но зло оказалось куда глубже и бездонней, чем ему представлялось. И эта суб-инфернальная бездна, вдруг разверзшаяся пред ним, повергла его в первобытный ужас.

У Пирадметова даже зажглось мгновенной искрой жгучее желание раскаяться во всём, во всех грехах – вдруг словно взвизгнуло что-то истерично внутри него, прыснуло, хлюпнуло, – но тотчас и затихло.

Потрясённый, лежал он на полу, и жгучее отвращение к самому себе ядовитой жижей вязко растекалось по венам его.

Что-то надорвалось в организме Пирадметова, и запустился процесс обратной перистальтики: каловые массы хлынули у колдуна изо рта. А из анального отверстия меж тем потекли чистые горькие слёзы глубочайшей, едва ли не детской жалости к себе. И так лежал он, обессиленный, испражняясь сквозь судорожный кашель и всхлипывая о себе самом, как о покойнике.

Всем ведьмам и колдунам, которых атаковало и оккупировало новое божество, стало дурно и страшно, все пережили жуткое потрясение. А кое-кто и вовсе не смог того потрясения пережить.

Худой и гибкий Климент Огурцов, колдун-вампир, проползавший в комнаты своих жертв сквозь щели под дверьми, извивался и изгибался так отчаянно, пытаясь вывернуться из кошмара, что сумел каким-то образом всунуть голову в собственный анус, будто в спасительную нору, где можно переждать ужас в безопасности; но вытащить её обратно не смог; застряла голова, и несчастный задохнулся в безнадёжно закольцованном положении.

Самая юная ведьма, шестилетняя нимфоманка Кися Свалянская, от бешеного потрясения всей своей психосоматики, вывернулась наизнанку, и все нежные внутренние органы её вместе с сахарными косточками хрупкого скелета оказались снаружи.

Влажно блестели и подрагивали обнажившиеся органы, будто бредово-кошмарные украшения: вздымались лёгкие, сердечко трепетало, мучительно шевелились кишки, словно издыхающие змеи.

Кися была ещё жива, когда горные крысы вошли в её келью и принялись пожирать вывернутые наружу детские потроха.

Те крысы, надо заметить, не чета тривиальным крысам, да и крысами-то зовутся условно. Когда монахи начали осваивать гору Машук, то столкнулись там с юркими тварями, которые на первый взгляд напоминали крыс, но на второй взгляд, более пристальный, заставляли содрогнуться от жути пополам с омерзением. Крупные, как бобры, эти твари имели конечности трёх типов: лапы, вроде птичьих, с длинными пальцами и острейшими крючьями когтей; засим цепкие паучьи лапы, все в мелких шипах; и, наконец, подвижные тонкие щупальца.