Хроники Черного Отряда. Книги юга: Игра Теней. Стальные сны. Серебряный клин

Даже Гоблин имел достаточно успеха, чтобы с его уродливой физиономии не сходила пресловутая улыбка от уха до уха.

Ну а бедный, злополучный, угрюмый, старый Костоправ твердо держался среди зрителей и сердечно страдал.

Я не склонен к легким случайным связям, когда надо мной простирает крылья нечто более серьезное.

Мое поведение не вызывало прямых комментариев: порой нашим парням хватает такта. Однако я уловил немало насмешливых косых взглядов. А такие вещи заставляют меня уходить в раздумья. В часы самокопания я угрюм и не годен для общества людей либо зверей. А если на меня еще и пялятся, к угрюмости добавляется естественная застенчивость и упрямство, и я палец о палец не желаю ударить – сколь бы ни были благоприятны предзнаменования.

Так вот и сидел я сложа руки и чувствовал себя гаже некуда – боялся, что ускользнет нечто важное, а я, в силу своей натуры, не смогу ничего сделать.

В старые добрые времена жизнь, безусловно, была проще.

Но настроение мое улучшилось, стоило нам отмерить последние мили сквозь буйную растительность, подняться по обжитому роями насекомых склону и выбраться наконец из джунглей на высокое травянистое плато.

Самым примечательным в Д’лок-Алоке я считаю то обстоятельство, что Отряд не получил там ни одного новобранца. Это показывает, насколько мирно его население уживается с окружающей средой. И до некоторой степени характеризует Одноглазого с его покойным братом.

Что же они такого натворили? Подозрительно, что он избегал всяких разговоров о своем прошлом, о возрасте и происхождении, пока мы пребывали в джунглях, имея в проводниках Лысого с Хрипатым. Словно кто-то мог вдруг вспомнить пару подростков, что-то натворивших много лет назад.

Лысый с Хрипатым надули нас. Едва мы вышли за пределы их страны, они заявили, что ничего не знают о лежащих дальше землях. И пообещали подыскать пару достойных доверия туземцев. Лысый объявил, что поворачивает назад, невзирая на все предыдущие договоренности. Добавил, что в качестве посредника-переводчика нам и Хрипатого хватит за глаза.

Что-то ведь должно было случиться, чтобы он так поступил! Я не стал с ним спорить – он уже принял решение. Я просто удержал часть обещанного ему гонорара.

Пугало меня то, что Хрипатый намерен остаться. Этот тип оказался второсортным – как бы младшеньким духовным братом Одноглазого. Проказлив был примерно так же. Наверное, есть что-то такое в воде Д’лок-Алока. Хотя Лысый и прочие, встреченные нами, были, в общем, вполне нормальными…

Возможно, это мой личный магнетизм привлекает таких, как Одноглазый с Хрипатым.

В недалеком будущем нас, без сомнения, ожидало крупное веселье. Два месяца Одноглазый издевался над Гоблином и не получил в ответ ни единой шпильки. Когда гром наконец грянет, это будет потрясающе!

– Все поменяется местами, – сказал я Госпоже, обсуждая с ней текущие дела. – Пожалуй, Одноглазый подхватит какую-нибудь паршу, а Гоблин окажется будто бы и ни при чем.

– Может, это потому, что мы пересекли экватор. Тут даже времена меняются местами.

Этой реплики я не понял. Размышлял над ней многие часы, и наконец до меня дошло, что она ничего не значила. Просто одна из шуток, которые Госпожа любила выдавать с серьезным лицом.

15. Саванна

На самом краю плато мы прождали шесть дней. Дважды посмотреть на нас являлись отряды темнокожих воинов. В первый раз Хрипатый предупредил:

– Будут с дороги сманивать, не ходите.

Сказал он это Одноглазому, не зная, что я стал малость разбираться в их болтовне. У меня несомненный талант к языкам. Да и у многих старых солдат. Нужда, как говорится, заставит.

– С какой еще дороги? – скривился Одноглазый. – С этой коровьей тропы?

Он указал на извилистую колею, уходящую вдаль.

– Все, что между белыми камнями, это дорога. Она священна. Пока остаетесь на ней, вы в безопасности.

На первом привале нам было велено не покидать круга, ограниченного белыми камнями. Пожалуй, я догадался, почему здесь такой обычай. Торговля требует безопасных дорог. Хотя, видно, не слишком она здесь бойкая… Покинув империю, мы весьма редко встречали достойные упоминания караваны. И вообще не видели никого, кто бы направлялся на юг. За исключением того ходячего пня.

– И берегитесь степняков, – продолжал Хрипатый. – Им верить нельзя. Они со всем мыслимым коварством будут сманивать вас с дороги. Особенно их бабы – эти славятся своей хитростью. Помните: с вас не спускают глаз. Сойти с дороги – значит умереть.

Тут разговором живо заинтересовалась Госпожа. Она тоже понимала язык. Да и Гоблин проскрипел:

– Хана тебе, червячья пасть.

– Что?! – взвизгнул Одноглазый.

– Вот как положишь глаз на такую пухленькую – считай, что уже в котле у людоедов.

– Они не людоеды…

Одноглазого перекосило от ужаса. Он наконец сообразил, что Гоблин понимает их с Хрипатым беседу. Взглянул на остальных: некоторых выдало выражение лица.

Крайне обеспокоенный, он что-то зашептал соплеменнику.

Тот крякнул и рассмеялся. Смех напоминал не то куриное кудахтанье, не то павлиний клекот. И стоил ему жестокого приступа кашля.

– Костоправ, – спросил Одноглазый, – ты точно ничего не можешь для него сделать? Выхаркает ведь легкие и помрет. Тогда нам плохо придется.

– Не могу. Начнем с того, что не надо было ему тащиться с нами… – (Хотя что толку в этих разговорах? Он уже отказался внять им.) – Вы с Гоблином способны помочь ему куда лучше, чем я.

– Поди помоги тому, кто помощи не хочет…

– Истинно так. – Я заглянул прямо в его единственный глаз. – Когда у нас будут проводники?

– Я спрашивал. Он одно твердит: скоро.

Это оказалось правдой. В лагерь уверенной рысцой вбежали два высоких чернокожих молодца. Более здоровых и крепких образчиков человеческого рода я в жизни не видел. Каждый имел за спиной колчан с дротиками, в левой руке – копье с коротким древком и длинным наконечником, а на левой – щит из шкуры в черную и белую полоску. Конечности двигались ритмично и слаженно, словно были частями чудесного механизма.

Я взглянул на Госпожу. На ее лице не отражалось никаких мыслей.

– Из них могут получиться отменные солдаты, – сказала она.

Эти двое подбежали к Хрипатому. Они демонстрировали полное безразличие ко всем остальным, однако то и дело изучающе косились на нас. По эту сторону джунглей белый человек – редкость.

С Хрипатым они заговорили надменно. Речь напоминала отрывистый лай: множество щелкающих звуков и смычных согласных.

Хрипатый с заметным трудом отвесил несколько глубоких поклонов и ответил на том же языке хнычущим тоном, словно раболепствуя перед раздраженными хозяевами.

– Будут проблемы, – предсказала Госпожа.

– Похоже на то.

Презрение к чужим – штука не новая. Следовало распределить роли. Я понаблюдал еще, пытаясь определить, кто из этих двоих главный.

Потом обратился к Гоблину на пальцах, языком глухонемых. Одноглазый, уловив суть, гоготнул. И это возмутило наших новых проводников. Наступил ответственный момент. Теперь эти ребята должны сами осознанно спровоцировать нас. Только в этом случае они примут наказание как должное.

Одноглазый явно замышлял что-то большое и шумное. Я жестом велел ему угомониться и приготовить какой-нибудь простой, но впечатляющий фокус.

– Что они лопочут?! – сказал я вслух. – Ну-ка, разберись.

Одноглазый заорал на Хрипатого.

Тот сообразил, что попал между молотом и наковальней. Он объяснил Одноглазому, что к’хлата не торгуются. Мол, они только пороются в наших вещах и возьмут то, что сочтут подходящей платой за беспокойство.

– Пусть попробуют! Сразу лишатся пальцев. По самые локти. Объясни им. Вежливо.

Для вежливости было слишком поздно. Эти двое понимали язык Хрипатого. Но рык Одноглазого смутил их. Они не знали, что предпринять.

– Костоправ! – окликнул меня Мурген. – У нас гости!

И верно, гости. Кое-кто из встретившихся нам по пути парней с рыбьими глазами.

То, что нужно, чтобы переполнить чашу терпения наших новых приятелей. Ребята подпрыгивали, кричали и стучали древками копий по щитам. Изрыгали ядовитейшие насмешки. Носились вдоль отмеченной камнями обочины. За ними рысил Одноглазый.

Рыба не кусается. Но когда она – живец, в ней прячется острый крючок.

Чернокожие воины с ревом атаковали, застав всех врасплох. Трое вновь прибывших были повержены. Остальные быстро, хоть и не без труда, усмирили наших проводников. Хрипатый стоял на обочине, заламывая руки и коря Одноглазого. Над нами в вышине кружили вороны.

– Гоблин! Одноглазый! – зарычал я. – Заканчивайте!

Одноглазый захихикал, схватил себя за волосы и рванул. Прямо из-под дурацкой шляпы он стащил кожу со своей головы и сделался тварью – клыкастой, злобной и вообще достаточно отвратительной, чтобы даже стервятника вывернуло от одного взгляда на нее.

Пока он таким образом играл на публику и отвлекал внимание, Гоблин проделал главную часть работы.

Казалось, его окружают гигантские черви. Даже я не сразу понял, что все это, извивающееся и кишащее, просто-напросто веревки. А когда увидел, в каком состоянии наша упряжь, из горла помимо воли вырвался негодующий крик.

Гоблин весело заулюлюкал – и десятки кусков веревки скользнули в траву, а потом взвились, готовые заполонить собою все, настичь, опутать, задушить.

Хрипатый забился в настоящем апоплексическом припадке:

– Стойте! Прекратите! Вы же нарушаете соглашение!

Одноглазый и ухом не повел. Упрятав монструозную харю под человеческой личиной, он теперь метал в Гоблина свирепые взгляды. Отказывал ему в малейшей изобретательности.

Но Гоблин еще не сказал последнего слова. Задушив всех рыбоглазых, кроме уже убитых, он заставил свои веревки стащить трупы на обочину.

– Свидетелей не было, – заверил меня Одноглазый. Ворон он не замечал, потому что смотрел на Гоблина. – Так вот что замышлял мерзкий лягушонок…

– И что же?

– Столько веревок… Костоправ, чтобы их заколдовать, месяца мало. Я знаю, на кого он нацелился! Раз – и нет больше доброго, вежливого, многострадального Одноглазого… Но теперь маски сорваны, и я покараю его, не дожидаясь предательского удара в спину.

– Превентивное возмездие? – сформулировал я идею Одноглазого.

– Говорю тебе, он худое замыслил! И я не собираюсь сидеть и ждать…

– Спроси Хрипатого, что делать с мертвяками.

Хрипатый посоветовал закопать их поглубже и получше замаскировать могилу.

– Проблема, – сказала Госпожа. – С какой стороны ни посмотри.

– Лошади отдохнули. Пора двигаться. Уйдем.

– Надеюсь. Если бы…

В ее голосе было нечто такое, что не поддавалось расшифровке. Только много позже я понял. Ностальгия. Тоска по дому. По чему-то безвозвратно утерянному.

Гоблин прозвал наших новых проводников Ишаком и Лошаком. И опять, вопреки моему неудовольствию, клички прижились.

Мы пересекли саванну за четырнадцать дней и без неприятностей, хотя Хрипатый с проводниками всякий раз, заслышав рокот далеких барабанов, колотились в страхе.

Ожидаемое ими послание пришло, лишь когда мы покинули саванну и очутились в гористой пустыне. Оба проводника немедленно возжелали остаться с Отрядом. Что ж, пара копий лишними не будут.

– Барабаны сообщают, – пояснил Одноглазый, – что эта парочка объявлена вне закона. А что говорится о нас, лучше и не слушать. Надумаешь возвращаться на север, поищи другой путь.

Через четыре дня мы стали лагерем на какой-то высотке в виду большого города и широкой реки, текущей к юго-востоку. Мы добрались до Гиэ-Ксле, это в восьми сотнях миль за экватором. Устье реки располагалось в шестистах милях южнее, на самом краю света, если верить карте, сделанной мною в Храме отдохновения странствующих. Последние известные земли, отмеченные на карте весьма приблизительно, имели название Троко Таллио и лежали выше по реке, далеко от морского побережья.

Как только лагерь принял удовлетворивший меня вид, я отправился на поиски Госпожи. Она нашлась среди больших валунов. Но вместо того чтобы любоваться пейзажами, неотрывно смотрела в крохотную чайную чашку. Вдруг из чашки выплеснулось искристое сияние, а затем Госпожа почувствовала мое приближение и с улыбкой подняла глаза.

Чашка не сияла. Померещилось мне, наверное.

– Отряд растет, – сказала Госпожа. – С тех пор как мы оставили Башню, ты навербовал уже двадцать человек.

– Ага. – Я сел рядом, устремив взгляд к городу. – Гиэ-Ксле?

– Черный Отряд уже нес там службу. Да где он только не служил…

– Верно, – хмыкнул я. – Мы пробираемся в наше прошлое. Отряд возвел на трон Гиэ-Ксле нынешнюю династию. И ушел без обычных скандалов. Что же будет, если мы въедем в город под развернутым знаменем?

– Есть лишь один способ выяснить. Надо попробовать.

Наши взгляды скрестились, заискрившись множеством смыслов. С того упущенного момента прошло немало времени. Мы избегали подобных встреч, словно нами овладела запоздалая юношеская стыдливость.

Закат сиял великолепным заревом. Я просто не мог забыть, кем она была. Она же злилась на меня. Но хорошо скрывала это, наблюдая вместе со мной, как город наносит себе на лицо ночную маску. Такому косметическому искусству обзавидуется любая стареющая княгиня.

Зачем Госпоже тратить силы, сводя меня с ума? Я и сам прекрасно справлюсь.

– Чужие звезды, чужое небо, – проговорил я. – Все созвездия вверх ногами. Еще немного, и я не смогу отделаться от мысли, что попал в иной мир.

Она тихо фыркнула:

– Мне уже давно от нее не отделаться. Черт… Пойду-ка поищу, что сказано в Анналах об этом Гиэ-Ксле. Не знаю, в чем причина, но не нравится мне это место.

Мне оно тоже не нравилось, хотя я только что осознал это. Странно. Обычно меня тревожат люди, а не места.

– Так что же тебе мешает?

Я как будто читал ее мысли. Иди. Спрячься. Заройся в книги, в истории о далеком прошлом. А я останусь здесь, чтобы взглянуть в лицо дню нынешнему и грядущему.

В такую минуту что ни скажи, все будет не то. Поэтому я выбрал из двух зол меньшее – молча встал и пошел.

И по дороге к лагерю едва не налетел на Гоблина. Он был так занят, что не услышал меня, хотя я, пробираясь впотьмах, наделал немало шуму.

Он, лежа за валуном, пожирал глазами сутулую спину Одноглазого и столь явно замышлял недоброе, что я не смог пройти мимо. Нагнувшись к его уху, я негромко сказал:

– Бу-у-у!

Он всквакнул и подскочил футов на десять, а затем обжег меня взглядом.

Придя в лагерь, я принялся искать нужную книгу.

– Костоправ, какого дьявола ты суешь нос куда не просят? – спросил Одноглазый.

– Что?

– Не лезь в чужие дела! Я караулил пакостного жабеныша, и, если бы ты его не спугнул, он бы у меня…

Из темноты к нему скользнула веревка и улеглась кольцом на коленях.

– Ладно, больше не буду, – пообещал я.

Анналы не смогли развеять моих опасений. Я нажил себе настоящую паранойю с нервным зудом между лопаток. Нет-нет да и вглядывался в темноту, не следит ли кто за мной.

Гоблин с Одноглазым продолжали цапаться. Наконец я спросил:

– Ребята, вы не могли бы хоть ненадолго делом заняться?

Да, конечно, еще бы не мочь, однако они не желали признать, что их склока – вовсе не мировая катастрофа, а потому просто взирали на меня, ожидая продолжения.

– Как-то мне не по себе. Не то чтобы я чуял беду, но все равно тревожно. И чем дальше, тем сильнее.

Они с каменными лицами хранили молчание.

Зато высказался Мурген:

– Я знаю, о чем ты, Костоправ. С тех пор как мы приехали сюда, я тоже весь на нервах.

Я оглядел остальных. Гогот смолк. Прекратилась игра в тонк. Масло с Крутым слегка кивнули, подтверждая, что и они не в своей тарелке. Прочие же постеснялись признаться, опасаясь выглядеть недостаточно мужественными. Вот так. Может, моя медвежья болезнь – не совсем плод воображения.

– Чувствую, в этом городе наступит переломный момент в истории Отряда. Вы, умники, можете мне что-нибудь объяснить?

Гоблин с Одноглазым переглянулись и промолчали.

– Единственная странность этого места, описываемая в Анналах, заключается в том, что Отряд просто взял да убрался отсюда. Редкий случай.

– И что же это означает?

Мурген, да ты прирожденный клакёр!

– А то, что нашим братьям не пришлось отступать отсюда с боем. Они могли продлить контракт. Но Капитан прослышал о чудесной горе на севере, якобы усыпанной серебряными самородками весом до фунта.

Я бы мог еще кое о чем порассказать, но вряд ли парни захотели бы слушать. Мы уже не Черный Отряд, а просто кучка людей, родства не помнящих, – перекати-поле, гонимое ветром в одну и ту же сторону. Насколько в этом виноват я? Насколько – неблагоприятное стечение обстоятельств?

– Нечего сказать?

Оба колдуна лишь задумчиво смотрели на меня.

– Ладно. Мурген, завтра расчехляй наше знамя. Со всеми регалиями.

У многих поднялись брови.

– Кончайте с чаем, ребята. Там, внизу, варят кое-что покрепче. Готовьте глотки для настоящего пойла.

Это вызвало некоторый интерес.

– Видите? Все же есть от Анналов кое-какой прок!

Работая с последним из моих собственных томов Анналов, я время от времени поглядывал на наших колдунов. Они забыли свою вражду и занялись делами посерьезнее, чем проказы.

В очередной раз подняв глаза, я увидел серебристо-желтую вспышку. И похоже, полыхнуло аккурат у тех валунов, где мы с Госпожой любовались огнями ночного города.

– Госпожа!

Я разжился десятком ссадин и почувствовал себя круглым дураком, увидев, что она сидит на камне, обняв колени и опустив на них подбородок, и предается вечерним раздумьям. Свет только что взошедшей луны освещал ее сзади. Мое внезапное шумное появление привело ее в замешательство.

– Что случилось? – спросил я.

– Ты о чем?

– Здесь что-то сверкало.

Недоумение на ее лице в неверном сиянии ночного светила казалось искренним.

– Наверное, просто шутки лунного света. Шла бы ты спать. Завтра выходим рано.

– Ладно, – тихо, с тревогой ответила она.

– Что-нибудь не так?

– Нет. Просто мне одиноко.

Я и без объяснений понимал, что она имеет в виду.

Возвращаясь, наткнулся на Гоблина с Одноглазым, которые осторожно пробирались вперед. Над их ладонями плясали волшебные светлячки, а в глазах тлел ужас.

16. Плетеный Лебедь воюет

Лебедь диву давался. Все шло так, как он ожидал. Таглиосцы отдали лежавшие за Майном земли, даже пальцем не шевельнув, чтобы их защитить. Объединенная армия Хозяев Теней благополучно форсировала реку, после чего разделилась на четыре части. Не встретив сопротивления и далее, армии распались на отряды – так удобней грабить. И добыча была столь велика, что под ее грузом рухнула дисциплина.

Внезапно и повсеместно таглиосские партизаны принялись вырезать фуражиров и мелкие группы мародеров. Армии вторжения понесли огромные потери, прежде чем разобрались в обстановке. Этот план был разработан Корди Мэзером, заявлявшим, что он подражает тактике своего кумира – Черного Отряда. Когда же агрессор отреагировал, усилив партии фуражиров, Мэзер принялся их заманивать в засады и ловушки. Апогеем его деятельности стало сожжение двух отрядов в специально для этой цели построенных тесных городках. В третий раз, однако, противник на приманку не клюнул. Потерявшие осторожность таглиосцы получили хорошую взбучку, и раненый Корди вернулся в Таглиос, чтобы поразмыслить об изменчивости военной судьбы.

Лебедь в это время маневрировал на восточных таглиосских территориях с Копченым и двадцатью пятью тысячами добровольцев, держась поближе к неприятельскому главнокомандующему и старательно изображая серьезную силу, готовую при малейшей ошибке врага жестоко его наказать.

Копченый не собирался вступать в бой, он демонстрировал такое упрямство, что даже у Лебедя лопалось терпение. Колдун заявил, что ждет, когда изменится ситуация. Что именно должно произойти, он не объяснил.

Что касается Ножа, тот находился на юге, на отданных без боя землях вдоль реки Майн. Он должен был собрать отряд из местных для перехвата вражеских гонцов. Это оказалось легко – на Майне не было мостов, только четыре брода. Вероятно, Хозяева Теней были крайне заняты. Они ничего не заподозрили. А может быть, просто решили, что отсутствие вестей – сама по себе хорошая весть.

И то, чего ждал Копченый, наконец-то произошло.

Как выразился Нож, жрецы были кошмаром Таглиоса. Между тремя основными религиями не наблюдалось согласия. Когда же межконфессиональная вражда затихала, внутри каждой религии поднимали голос раскольники, еретики и сектанты. Вся таглиосская культура вращалась вокруг различий в догматах веры и жреческих усилий, направленных на то, чтобы обойти соперников. Многие бедняки, особенно в провинциях, не принадлежали ни к одной конфессии, так же как и правящая династия. Хочешь удержать власть, не позволяй себе никаких предпочтений.

Старик Копченый ждал, когда кто-нибудь из высших жрецов додумается заработать популярность для себя и своих присных, обезглавив неприятеля и тем самым лишив его возможности продолжать войну.

– Циничный политический маневр, – объяснил он Лебедю. – Прабриндра долго дожидался возможности показать остальным, что получится, если его не послушают.

И дождался.

В конце концов одного жреца осенила гениальная идея. Убедив пятнадцать тысяч человек в том, что они способны справиться с опытными профессионалами, святоша взялся за дело. Он даже вывел всю эту толпу навстречу врагу. Найти армию Хозяев Теней оказалось легче легкого: ее главнокомандующий тоже решил воспользоваться удобным случаем. Все ранее завоеванные земли были уже полностью усмирены одним мощным ударом.

Лебедь и Копченый с несколькими подручными стояли на вершине холма, где обе конфликтующие стороны могли их видеть, и полдня наблюдали, как две тысячи человек расправляются с пятнадцатью тысячами. Впрочем, части таглиосцев удалось уйти, но только потому, что противник слишком устал для погони.

– Вот теперь будем драться, – сказал Копченый.

И тогда Лебедь выдвинул свои силы и принялся допекать неприятеля осиными укусами. Наконец тот разозлился и начал преследование. Лебедь бежал, пока враги не остановились. Тогда он повторил прием, а затем снова и снова. Трюк из полузабытой легенды – Черный Отряд отступал тысячу миль, заманивая врагов в ловушку, где те и полегли, хоть и верили до последнего момента, что победа уже одержана.

Однако неприятель, вероятно, тоже знал эту историю. Во всяком случае, он не позволил себя заманить. Перед первыми же препятствиями враги просто стали лагерем. Лебедь переговорил с Копченым, тот собрал в ближайших деревнях добровольцев и поставил им задачу окружить чужеземцев стеной.

Не дожидаясь крупных неприятностей, враг повернул назад и направился к Таглиосу. Это надо было сделать сразу, прекратив на время грабежи. И Лебедь принялся наскакивать с тыла, кусать чужеземцев, пока их командир не пришел к выводу, что необходимо избавиться от наглеца, иначе не будет покоя.

– Я ни хрена не смыслю ни в тактике, ни в стратегии, – сказал Лебедь Копченому, – но я представил, что против меня один-единственный человек. То есть их главный. Если заставлю его делать, что мне нужно, он поведет за собой остальных. А уж раздразнить парня, чтобы в драку полез, – это я умею.

Он говорил сущую правду.

Генерал Хозяев Теней наконец «загнал» его в городишко, специально для этого подготовленный. Трюк Корди, только большего масштаба и без пожаров. Все население было выведено, его место заняли двадцать тысяч добровольцев. Они строили стену, пока Лебедь с Копченым играли с неприятелем в кошки-мышки.

Лебедь вошел в город и высунул оттуда нос. Он не пожалел усилий, чтобы разозлить неприятельского командира. Это удалось не сразу. Враг окружил город, мобилизовал всех, кто мог хотя бы ноги переставлять, и двинулся на штурм.

Получилась кровавая свалка. Врагам пришлось туго, так как тесные улочки не позволяли использовать преимущество сплоченности и дисциплины. Со всех крыш летели стрелы, из-за каждого угла, из каждого дверного проема кололи копья. Однако солдаты Хозяев Теней были на голову выше противника. Они положили множество таглиосцев, прежде чем сообразили, что попали в западню и обороняющихся раз в шесть больше, чем ожидалось. Отступать было поздно. Однако немалую часть таглиосского войска враги забрали с собой в могилу.

Когда все было кончено, Лебедь вернулся в Таглиос. Воротился домой и Нож. Они снова открыли таверну и недели две праздновали победу. Тем временем Хозяева Теней поняли, что произошло, и рассвирепели. В ход пошли все мыслимые угрозы. Но таглиосский князь Прабриндра Дра отвечал дерзко и предлагал засунуть страшные посулы в то место, куда не проникает свет солнца.

Лебедь же с Ножом и Корди отдохнули с месяц, а затем приступили к выполнению следующей части плана, заключавшейся в долгом походе на север с Радишей Дра и Копченым. Лебедь полагал, что это вовсе не будет увеселительной прогулкой, однако никто не предложил ничего получше.