Хроники Черного Отряда. Книги юга: Игра Теней. Стальные сны. Серебряный клин

В Книге Те-Лара объяснено почему.

Была битва.

Без битвы не обходилось ни одно объяснение.

Топот многих ног и лязг оружия – все равно что очередной знак препинания в долгой повести Черного Отряда.

В данном случае люди, нанявшие нашу братию, дали деру после первого же вражеского натиска. Скрылись прежде, чем Отряд понял, что произошло. Наши с боем отступили в укрепленный лагерь. В течение последовавшей осады враг несколько раз врывался в него. И в ходе одного из таких вторжений исчезли эти самые тома. Летописец с учеником погибли, и некому было восстановить Книги по памяти.

Ну что ж…

Я с головой погрузился в работу.

Найденные Книги обрисовали наше будущее до самых краев имевшихся у монахов карт – а уж монахи-то исходили все, до тех самых мест с надписью «Здесь водятся драконы». Еще столетие – и половина путешествия в нашу историю… Мало-помалу мы так далеко проследили маршрут Черного Отряда, что у меня появилась надежда: а может, мы стоим посреди карты, на которой есть и его конечная остановка?

Как только выяснилось, что мы напали на золотую жилу, я добыл письменные принадлежности и девственно-чистую тетрадь. Писать я мог с той же быстротой, с какой Одноглазый и монах переводили.

Время понеслось вскачь. Монах принес свечи. Наконец на мое плечо опустилась рука, и Госпожа сказала:

– Не хочешь отдохнуть? Могу подменить тебя.

Примерно полминуты я сидел весь красный. После того, как практически выставил ее из библиотеки. Но зато потом целый день даже не вспоминал о ней.

Она сказала:

– Я понимаю.

Может, оно и так. Она ведь неоднократно читала Книги Костоправа – или, может быть, потомки вспомнят их как Книги севера.

Под диктовку Мургена и Госпожи перевод двигался быстро. Единственным ограничением была выносливость Одноглазого.

Это делалось небезвозмездно. Я выменял здешние Анналы за копии моих, более свежих. Госпожа подсластила сделку сотней занимательных историй о мрачной северной империи, однако монахи никак не связали нашу спутницу с той самой королевой Тьмы.

Одноглазый у нас хоть и стар, но он тот самый конь, что борозды не портит. Колдун держался. Через четыре дня после его великого открытия работа была закончена.

Я привлек и Мургена, он здорово помог. И мне пришлось не то купить, не то выпросить четыре чистые тетради, чтобы переписать все переведенное.

Мы с Госпожой возобновили нашу прогулку с того самого места, где прервали, только теперь я был несколько подавлен.

– В чем дело? – буркнула она и затем, к изумлению моему, пожелала узнать, не пребываю ли я в посткоитальной депрессии.

Ну и тонкая же шпилька, подумалось мне.

– Нет. Просто я узнал уйму фактов из истории Отряда, но ничего принципиально нового.

Госпожа все поняла, однако помолчала, давая мне выговориться.

– Она описана сотнями способов, худо ли, бедно ли, в зависимости от искусства каждого летописца, но, за исключением некоторых интересных подробностей, все то же самое. Наступления, отступления, битвы, тризны и бегства, и списки погибших, и разборки с очередным предавшим нас покровителем. Даже в том месте с непроизносимым названием, где Отряд прослужил пятьдесят шесть лет.

– Гиэ-Ксле.

У нее выговорилось легко, словно она специально упражнялась.

– Да, верно. Где контракт длится так долго, там Отряд совершенно теряет лицо, переженившись на местных и всякое такое. Солдаты превращаются в наследственных телохранителей, передающих оружие от отца к сыну. Но рано или поздно дает о себе знать моральное разложение сильных мира сего, и кто-нибудь решает обмануть нас. Тогда ему режут горло, и Отряд движется дальше.

– Ты читал уж очень избирательно, Костоправ.

Я взглянул на нее. Она тихо смеялась надо мной.

– Возможно.

Я слишком упростил упомянутый эпизод. Князек попробовал надуть нашу компанию, и ему перехватили глотку. Однако Отряд посадил на трон новую династию, дружественную и достойную, и еще несколько лет прослужил ей, пока в тогдашнем Капитане не взыграло ретивое и он не замыслил отправиться на поиски сокровищ.

– У тебя нет нравственных колебаний насчет командования бандой наемных убийц? – спросила она.

– Иногда бывают, – признался я, аккуратно обходя ловушку. – Но мы не обманываем покровителей. – (Ну, это не совсем так.) – Однако каждый покровитель рано или поздно обманывает нас.

– Это и к моей особе относится?

– Один из твоих сатрапов тебя опередил. Но со временем нужда в Отряде сделалась бы менее острой, и ты принялась бы искать на нас управу, вместо того чтобы честно расплатиться и расторгнуть договор.

– Вот чем ты мне нравишься, Костоправ! Неослабной верой в человечество!

– Точно. И каждая унция моего цинизма подтверждена историческими прецедентами, – проворчал я.

– А знаешь, Костоправ, ты умеешь растопить сердце женщины.

– Чего? – Я всегда ношу при себе арсенал вот таких блистательных, остроумных ответов.

– Я поехала с тобой, имея дурацкое намерение соблазнить тебя. Почему-то уже и пробовать не хочется.

Кое-где вдоль стены монастыря были построены обзорные мостки. Забравшись в дальний северо-восточный угол, я привалился спиной к саманным кирпичам и обратил взор назад, туда, откуда мы пришли. Я был очень занят – жалел себя. Полезно это делать через каждые пару сотен лет – обостряется проницательность.

Чертовых ворон вокруг стало еще больше. Сегодня собралось около двадцати. Я от души проклял их – и поверьте, они в ответ передразнили меня. А когда я швырнул в них обломком самана, они взмыли и направились…

– Гоблин!

Наверное, он не спускал с меня глаз – на случай, если задумаю наложить на себя руки.

– Что?

– Хватай Одноглазого и Госпожу и тащи сюда. Быстро!

Я отвернулся от него и вновь посмотрел вверх по склону на предмет, привлекший мое внимание.

Он остановился, но, без сомнения, то была человеческая фигура в одеждах столь черных, что выглядела прорехой в ткани мироздания. Фигура несла что-то под мышкой – что-то величиной со шляпную картонку. Вороны, двадцать или тридцать, так и вились вокруг идущего, ссорясь за право устроиться на его плечах. До него от того места, где стоял я, было добрых четверть мили, однако я ощущал взгляд невидимых, укрытых под капюшоном глаз. Взгляд обжигал, точно жар из кузнечного горна.

Тут явилась толпа во главе со сварливыми, как обычно, Одноглазым и Гоблином.

– Что случилось? – спросила Госпожа.

– Взгляните туда!

Все посмотрели в сторону фигуры.

– Ну и что? – квакнул Гоблин.

– Как это – ну и что?!

– Что такого интересного в старом пне и стае птиц?

Я поглядел… Проклятие! Пень… Но тут внезапно возникло едва уловимое мерцание, и я снова увидел черную фигуру. Меня пробрала дрожь.

– Костоправ, что с тобой? – Госпожа все еще была зла на меня, однако всерьез встревожилась.

– Нет, ничего. Глаза шутки шутят. Показалось, что этот треклятый пень движется. Забудьте.

Они примчались по первому моему слову, бросив все дела. Я смотрел, как они уходят, и на минуту усомнился в здравии собственных мозгов. Затем снова взглянул вверх по склону.

Вороны толпой улетали прочь – все, кроме двух, направлявшихся прямо ко мне. А «пень» шествовал по склону, точно намереваясь обойти монастырь кругом.

Я немного помолился про себя, но это ничего не дало.

Я хотел дать храмовой магии отдохновения поработать над нами еще несколько деньков, однако вновь обретенные полтора века странствий Отряда барабанной дробью гремели в моей голове. Да и передышка перестала быть живительной. Шило уже воткнулось в мою задницу. Я объявил о своем намерении и возражений не встретил – только согласные кивки. Возможно, даже вздохи облегчения.

Что же происходит?

Я спохватился. Костоправ, ты опять замкнулся в себе! Слишком много времени там проводишь, переставляя давно надоевшую мебель и не обращая внимания на людей.

А они между тем тоже встревожились.

Что-то витает в воздухе. Что-то подсказывает каждому: пора сваливать. Даже монахам, пожалуй, не терпится избавиться от нас.

Любопытно.

На воинской службе выживает тот, кто прислушивается к подобным наитиям, даже когда они не имеют никаких видимых причин. Если чувствуешь, что пора двигаться, то двигайся. А если не прислушаешься, останешься на месте и влипнешь, плакать будет поздно.

12. Мохнатые холмы

Чтобы добраться до джунглей Одноглазого, нам пришлось пройти сколько-то миль лесом, а потом пересечь кольцо весьма странных холмов. Холмы были округлые, очень пологие и довольно низкие, но притом без единого дерева. Только необычного вида короткая буроватая трава, очень легко подхватывающая огонь и потому исполосованная черными шрамами. Издали холмы казались стаей громадных рыжешерстых горбатых зверей, устроившихся поспать.

Я нервничал. Облик спящих зверей не давал мне покоя. Казалось, вот сейчас они проснутся и стряхнут нас. Я даже спросил Одноглазого:

– С этими холмами ничего такого необычного не связано? Может, ты просто забыл предупредить?

Он насмешливо взглянул на меня:

– Нет. Хотя всякие невежды верят, что это могильные курганы тех времен, когда по земле бродили великаны. Но это просто холмы. Земля да камень.

– Тогда почему они внушают мне такое странное чувство?

Он оглянулся – и тут же физиономия сделалась озадаченной.

– Холмы ни при чем, Костоправ. Есть что-то там, за ними. Я тоже чую. Словно мы только что увернулись от пущенной стрелы.

Я не потребовал объяснений. Знай он, сам бы рассказал. К концу дня я понял, что не только мне – всем нашим тревожно.

Впрочем, от тревог сейчас не больше проку, чем обычно.

На следующее утро мы встретили двух иссохшихся, сморщенных карликов – соплеменников Одноглазого. Обоим с виду добрая сотня лет. Один беспрестанно перхал и одышливо сопел, словно вот-вот помрет.

– Наверняка незаконные внуки нашего ящерогубого приятеля! – загоготал Гоблин.

Да, сходство наблюдалось. То есть мы и ожидали этого сходства, привыкнув считать, что наш Одноглазый – явление уникальное.

– Ах ты, мешок с блевотиной! – вызверился на Гоблина Одноглазый. – Тебе еще с этими черепашками по базарам ходить!

Что за дьявольщина? Какой-то туманный хозяйственный разговор? Однако Гоблин, похоже, тоже ничего не понял.

Одноглазый, улыбнувшись, продолжал тараторить со своими сородичами.

– Полагаю, это проводники, за которыми посылали монахи, – сказала Госпожа.

Монахи оказали нам эту услугу, узнав о наших намерениях. Да, проводники нужны. Скоро закончатся дороги, которые мы можем с огромной натяжкой назвать знакомыми. Когда минуем джунгли Одноглазого, нам понадобится переводчик и для него.

Вдруг Гоблин издал возмущенный клекот.

– Что такое? – спросил я.

– Да он им бессовестно врет!

И что здесь необычного?

– Откуда тебе знать? Ты ведь не понимаешь их языка.

– И не нуждаюсь. Я знаю Одноглазого – еще с тех пор, как твой папаша был сопливым мальчишкой. Глянь! Горазд он корчить могучего волшебника из далеких земель. Секунд через двадцать…

На лице Гоблина заиграла глумливая улыбочка. Он что-то пробормотал под нос.

Одноглазый воздел руку к небесам. В скрюченных пальцах появился светящийся шар.

Раздался громкий звук, словно из бутылки выскочила пробка.

Рука Одноглазого наполнилась болотной жижей, тут же просочившейся сквозь пальцы и потекшей к локтю. Опустив руку, он в недоумении воззрился на нее.

Затем завизжал и резко обернулся к Гоблину.

Тот, невинный, словно дитя, усиленно изображал беседу с Мургеном. Но вороватые глаза Мургена, не имеющего мочи притворяться, выдали Гоблина с головой.

Одноглазый по-жабьи раздулся, готовый взорваться. Но случилось чудо: он сдержался. По губам скользнула скверная улыбочка, и он вернулся к разговору с проводниками.

Сколько знаю его, то был второй случай, когда он сохранил самообладание и не поддался на подначку. Хотя в этот раз зачинщиком был Гоблин, что тоже случалось редко.

– Становится интересно, – сказал я, обращаясь к Маслу.

Тот утвердительно хрюкнул. Его все это нисколько не волновало.

Тогда я спросил Одноглазого:

– Ну? Уже объяснил, что ты Глас Северного Ветра, некромант, явившийся утолить боль их сердец, приведенный сюда тревогами за благополучие туземцев?

Он действительно однажды испробовал такой трюк на племени, у которого накопился преизрядный запас изумрудов. И на горьком опыте убедился, что дикари – не значит тупари. Они совсем было собрались сжечь обманщика, привязав к столбу, но Гоблин решил его выкупить. Вопреки собственной натуре, о чем он с завидным постоянством сожалел после.

– Да нет же, Костоправ, на сей раз совсем не то. Разве стал бы я со своими такие шутки шутить?

Стыда у Одноглазого не было ни на грош. Ну зачем лгать тому, кто знает его насквозь? Он и со своими проделает что угодно, да еще с каким удовольствием! И вообще с кем бы то ни было, будучи уверен, что ему это сойдет с рук. И совесть его мучить не станет.

– Да уж вижу. Только учти: нас слишком мало и мы слишком далеко от безопасных мест, чтобы позволять тебе любимые развлечения.

Мой голос звучал достаточно грозно, Одноглазый аж поперхнулся. Когда он возобновил болтовню с нашими возможными проводниками, тон был совершенно другим.

Все же я решил освоить хоть немного этот язык. Просто для пригляда за Одноглазым. А то его чрезмерная самоуверенность имеет свойство подводить нас в самое неподходящее время.

Присмиревший на время Одноглазый выторговал условия, удовлетворившие всех. Мы получили проводников для путешествия сквозь джунгли и посредников для общения с жителями лежащих за джунглями земель.

Гоблин, положившись на свое идиотское чувство юмора, прозвал их Лысым и Хрипатым – по причинам самоочевидным. К смущению моему, клички прижились. Эти старики, безусловно, заслуживали лучшего. Хотя…

Весь остаток дня мы держали путь меж травянистых холмов. Темнота застала нас на выходе из глубокого лога. Отсюда был виден закат, пятнающий кровавыми отблесками воды широкой реки, а за рекой – густую зелень джунглей. Позади лежали рыжие горбы на фоне подернутого синей дымкой неба.

Настроение у меня было задумчивое, невеселое какое-то, можно сказать – паршивое. Похоже, мы можем дойти до водораздела не только в географическом смысле…

Много позже, не сумев заснуть из-за размышлений о том, что я вообще делаю в этих чужих землях, и о том, что мне все равно нечего больше делать и некуда податься, я оставил свою постель у догорающего костра и направился к холму, возвышающемуся на нашем фланге. Хотелось поглядеть на звезды, и почему-то я решил, что сверху они будут видны лучше.

Хрипатый, стоявший на часах, беззубо оскалился при виде меня и плюнул на уголья бурой от жвачки слюной. Не пройдя и полпути, я услышал его хрипы.

Чахоточник? Ценное приобретение…

Луна сулила вскоре взойти. Круглая будет и яркая.

Я выбрал место и принялся наблюдать за горизонтом в ожидании пухлого оранжевого шара, который вот-вот перекатится через кромку Земли. Прохладный и влажный ветерок ерошил мне волосы. Вокруг было чертовски спокойно и мирно.

– Тебе тоже не спится?

Я вздрогнул и обернулся.

Она была темным клубочком на склоне холма. Если я и заметил ее прежде, то принял за камень. Я подошел ближе. Она сидела, обхватив руками колени. Взгляд был устремлен на север.

– Присаживайся.

Я сел.

– Что ты так пристально рассматриваешь?

– Жнеца. Лучника. Ладью Варго. И без сомнения, прошлое…

Она назвала созвездия. Я тоже различал их. На севере они в это время года стоят высоко. Здесь же – над самым горизонтом.

Да, мы и вправду проделали огромный путь. И впереди еще много-много миль…

– Подумать страшно, – сказала она. – Как мы далеко…

Да уж.

Луна – чудовищно огромная, почти красная – выплыла из-за горизонта.

– Ух ты! – прошептала Госпожа, и ее рука скользнула в мою.

Ее била дрожь, и потому через минуту я придвинулся и обнял ее. Она склонила голову мне на плечо.

Да, старая луна не жалела своей магии. Эта негодница околдует кого угодно.

Теперь понятно, отчего Хрипатый скалил зубы.

Пожалуй, момент был подходящим. Я повернул голову – и ее губы потянулись навстречу моим. Когда они встретились, я напрочь забыл, кто она и кем была. Ее руки, обвив меня, потянули книзу…

Она задрожала в моих объятиях, словно пойманная мышь.

– Что с тобой? – прошептал я.

– Ш-ш-ш, – сказала она, и лучшего ответа придумать было нельзя. Но оставить так она не могла, и пришлось продолжить: – У меня никогда… никогда не было вот так…

Ну да. Она наверняка знала, как сбить мужчину с толку и наполнить его тысячью сомнений.

Луна карабкалась все выше. Мы понемногу успокаивались. Нас отделяли друг от друга лишь несколько тряпок.

Внезапно она напряглась. Поволока исчезла из глаз. Она приподняла голову и расслабленно глянула мимо меня:

– Если кто из этих шутов забрался сюда подглядывать, ноги переломаю!

Я обернулся.

Позади никого не было. Она наблюдала за далекими вспышками молний.

– Гроза, – сказал я.

– Думаешь? Это далеко, в той стороне, где Храм. Но в здешних краях мы еще не видели ни одной грозы.

Изломанные пламенные копья часто били в землю.

И опасения, которые я обсуждал с Одноглазым, вернулись.

– Не знаю, Костоправ, – продолжала она, собирая с земли одежду. – Кажется, мне все это знакомо.

Я с облегчением последовал ее примеру, не будучи уверен, что смог бы завершить начатое. Мое внимание было отвлечено.

– Наверное, лучше в другой раз, – сказала она, не отрывая взгляда от молний. – Слишком уж шумно.

Воротившись в лагерь, мы нашли всех проснувшимися, но ничуть не заинтересованными нашим уединением. Отсюда вспышки тоже были видны, хоть и не так хорошо. И они не остались незамеченными.

– Это колдовство, Костоправ, – сообщил Одноглазый.

– И мощное, – кивнул Гоблин. – Даже до нас краем достает.

– Далеко? – спросил я.

– Дня два пути. Возле того места, где мы останавливались.

Меня кинуло в дрожь.

– Что там происходит, вы можете сказать?

Гоблин промолчал. Одноглазый покачал головой:

– Сказать я могу только одно: рад, что меня там нет.

Невзирая на полное невежество в вопросах магии, я был согласен с ним.

Внезапно Мурген побледнел и указал поверх книги, которую перед тем изучал, а теперь держал перед собой, словно оберег:

– Видите?

Я смотрел на Госпожу и размышлял о своем везении. Пусть другие в полусотне миль от нас занимаются всякой ерундой, вроде поединка неведомых колдунов, а у меня серьезных проблем хватает.

– Что? – буркнул я, поскольку Мурген ждал ответа.

– Похоже на птицу! Такая громадная, с размахом крыльев миль на двадцать! И совсем прозрачная!

Я поднял глаза. Гоблин кивнул: он тоже видел ее. Я посмотрел на север. Молний больше не было, но там что-то здорово горело.

– Одноглазый! Твои новые дружки, случаем, не знают, что происходит?

Черный коротышка покачал головой. Он надвинул шляпу на лоб, чтобы ограничить угол зрения. Эти дела, чем бы они ни были, его здорово напугали. Себя он полагал могущественнейшим колдуном из всех, кого рождала его земля. За исключением, быть может, лишь покойного брата Тамтама. И что бы там ни творилось, оно не местного происхождения. Чужое.

– Но времена меняются, – напомнил я.

– Только не здесь. А если бы изменились, эти двое знали бы.

Хрипатый усиленно закивал, хотя не понял ни слова. Затем он отхаркнулся и выплюнул в огонь бурый комок.

Я почувствовал, что этот тип, как и Одноглазый, определенно не даст мне соскучиться.

– Что за гадость он постоянно жует?

– Кват, – пояснил Одноглазый. – Слабый наркотик. Не шибко полезно для легких, но, когда он жует, ему плевать, болят легкие или нет.

Сказано было бодро, но не в шутку. Мне стало неуютно. Я снова взглянул на север:

– Вроде улеглось.

Остальные промолчали.

– Мы все равно не спим, – сказал я, – а потому давайте паковаться. Надо бы двинуться, как только развиднеется.

Никто не стал возражать. Хрипатый кивнул и сплюнул. Гоблин, ворча, принялся собирать вещи. Остальные последовали его примеру. Мурген с заслуживающей одобрения аккуратностью отложил свою книгу. Пожалуй, из этого парня выйдет летописец.

И каждый из нас, когда считал, что прочие не заметят его беспокойства, украдкой поглядывал на север.

А я, когда не смотрел туда и не терзал себя, обмениваясь взглядами с Госпожой, пытался оценить реакцию наших новичков. Мы пока что не столкнулись с мощным колдовством напрямую, однако Отряд вполне может набрести на него по пути. Рекруты, похоже, испугались не больше, чем старослужащие.

Поглядывая на Госпожу, я размышлял, способно ли то, что было, с одной стороны, неизбежно, а с другой – обречено, залечить трещину между нами. А если залечит, не перекорежит ли все прочие наши отношения? Черт побери, я просто люблю ее – как друга.

Нет на свете ничего столь непоследовательного, иррационального и слепого – и, кстати, просто глупого, – как мужчина, доведший себя до всепоглощающей страсти.

Вот женщины вовсе не выглядят глупо – им положено быть слабыми. А кроме того, им положено превращаться в бешеных сук, если их разочаровать.

13. Немного о последней ночи Лебедя

Лебедь, Корди Мэзер и Нож все еще владели таверной. В основном потому, что получили одобрение Прабриндра Дра. Но дела шли неважно. Жрецы обнаружили, что не могут управлять пришельцами напрямую, потому объявили их нежелательными персонами. А большинство таглиосцев слушались жрецов.

– Это наглядно показывает, сколько у людей здравого смысла, – сказал Нож. – Было бы хоть чуть-чуть, они бы давно своих святош окунули в реку да подержали часок, и те бы поняли: они просто трутни.

– Ты, Нож, сукин сын и зануда, каких свет не видел, – проворчал Лебедь. – Могу спорить: если бы мы тебя тогда не вытащили, крокодилы бы тебя выблевали. Такую тухлятину даже им не переварить.

Нож, усмехнувшись, отправился в заднюю комнату.

– Корди, – спросил Лебедь, – как полагаешь, может, эти жрецы и швырнули его крокодилам?

– Ага.

– Ничего сегодня выручка. В кои-то веки…

– Ага.

– А завтра, значит…

Лебедь осушил кружку залпом. В последнее время варево удавалось Корди куда лучше. Поднявшись, он ударил пустой посудой по стойке.

– Идущие на смерть приветствуют тебя, – сказал он по-таглиосски. – Пейте и веселитесь, детки. До завтра – и после. За счет заведения.

Он сел.

– Знаешь, как снова зазвать к нам публику? – спросил Корди.

– Ну зазовем, а надолго ли? Этому быстро положат конец. Ты отлично это понимаешь. Думаешь, жрецы угомонятся? Эх, добраться бы до них!..

Корди кивнул, но ничего не сказал. Плетеный Лебедь больше рычал, чем кусался.

– Значит, вверх по реке, – буркнул Лебедь. – Я тебе так скажу, Корди: вот эти ноги будут идти вверх по реке, пока в них силы есть.

– Ну конечно, Лебедь. Конечно.

– Ты что, не веришь?!

– Верю, Лебедь, верю. Если бы не верил, не торчал бы здесь по самую шею в рубинах, жемчуге и золотых дублонах…

– Слушай, а чего ты хочешь от места, о котором никто раньше и не слыхивал? За шесть тысяч миль от края любой карты?

– Нервы, ребята? – спросил вернувшийся Нож.

– Нервы? Что такое нервы? Когда делали Плетеного Лебедя, никаких нервов в него не вставили!

14. Через Д’лок-Алок

Мы вышли с первыми проблесками света. Путь наш легко катился под уклон, и только в нескольких местах нас ждали трудности с каретой да фургоном Госпожи. К полудню мы достигли деревьев. Еще через час первая партия погрузилась на паром. К закату мы уже были в джунглях Д’лок-Алока, где всего-навсего десять тысяч видов различных букашек принялись терзать наши тела. И, что для нервов еще хуже насекомьего жужжания, Одноглазый превратился в неистощимый фонтан панегириков и од своей родине.

С первого дня моей службы в Отряде я пытался расспрашивать колдуна о нем самом и о его стране. И даже самую малейшую подробность приходилось вытягивать клещами. Теперь же на любой вопрос он отвечал охотно, да еще попробуй его заткни. Не касался разве что причин, побудивших их с братцем сбежать из этого земного рая.

То есть оттуда, где я сейчас сижу, вымучивая самоочевидный ответ. Только безумец либо дурак подвергнет себя столь продолжительной пытке.

А я-то – который из двух?

Словом, мы прошли через эти джунгли, что заняло почти два месяца. Сами по себе они представляли собой значительное препятствие. Через такую чащобу протащить карету – адская работенка. Другую проблему представляло местное население.

Нет, оно не выказывало враждебности. Зачем? Здешние нравы были куда проще, чем у нас, северян. Гладкие смуглые красули никогда не видали таких парней, как Мурген, Масло, Крутой и другие солдаты, и всех потянуло на экзотику. И наши пошли им навстречу.