Солнечный круг

Споёмте, друзья, ведь завтра в поход

Уйдём в предрассветный туман.

И всё в небе смешалось, Малыш бросился вслед, протянул руки к ускользающему Конраду, но не успел: облака рассеялись лёгкой дымкой тумана. Малыш вздрогнул и проснулся. Сердце колотилось как барабан, провёл по щеке тыльной стороной ладони – там было мокро. Он вскочил и выбежал на улицу.

Максим, стороживший сон Малыша и сам едва задремавший, ничего не понял и выглянул всё в ту же щёлку. Малыш, на крыльце отвернувшись, тёр глаза кулаками и шмыгал носом, его плечи вздрагивали. Максим почувствовал, что в груди рядом с сердцем словно образовалась дыра, в которую сунули тяжёлый неровный булыжник и крутят его там, он поспешно отвернулся и сел как до этого Малыш, обхватив колени руками. Этот незнакомый мальчишка, о существовании которого Макс не подозревал ещё вчера, вдруг заставил его страдать и беспокоиться: «Что будет дальше? Как я смогу теперь спокойно уйти и оставить всё, так как есть? Забыть эту встречу и этого малыша, которому так грустно и одиноко?»

Хмурый Малыш вернулся в дом, не забыв запереть дверь на крючок. На лице у него не было никаких следов недавнего происшествия, только глаза были слегка красноватые. На Макса он старался не смотреть.

– Хочешь? – Максим, протянул мальчишке флягу, – там осталось немного воды.

– Давай, – Малыш, всё ещё не глядя на Макса, взял флягу и сделал несколько глотков. – Извини, кажется, я все выпил. – Теперь он посмотрел Максу в глаза, протягивая флягу. Взгляд его был хмурым и с вызовом.

– Ничего. Мне не надо, – Макс бросил флягу рядом с собой на тюфяк. Помолчали.

– Это был просто сон, – сказал малыш через некоторое время.

– Страшный?

– Пф! – Малыш фыркнул, – вот ещё! Нет, это был хороший сон.

– Понимаю.

Малыш икоса посмотрел на Максима, тот выдержал взгляд спокойно, не отводя глаз.

– Сначала весёлый, а потом… потом грустный, но хороший.

– Расскажешь?

– Нет, – быстро и как-то резко ответил Малыш, потом смягчился, – ну, может, позже. Я сейчас не хочу вспоминать, – и Малыш как-то подозрительно часто заморгал и отвернулся.

– Конечно не сейчас, – заторопился Максим и подумал про себя: «Вот, болван бесчувственный!»

– Может, лучше ты расскажешь, куда тебе так срочно надо?

– Извини, Малыш, может быть тоже позже.

– Как хочешь, – Малыш равнодушно пожал плечами, но его глаза выражали явное недовольство.

– Пойми, это может быть опасно. Прежде всего, для тебя.

– Я не боюсь.

– Конечно. Ты очень храбрый мальчик. А вот я боюсь. Боюсь, лишние знания могут тебе сильно навредить. Я доверил бы тебе всё что угодно, если бы это касалось только меня. Но здесь опасность может грозить всем, кто знает хоть крупицу. Каждое лишнее моё слово преумножает беды для тебя, я не могу и не хочу рисковать не собой, другими. Такое уже случалось! Из-за меня, из-за моих неосторожных слов, пострадали посторонние ни в чем неповинные и вообще непричастные люди. С тех самых пор мне кажется, что каждое моё действие, и даже каждое слово – это тот выбор, который может повернуть всю мою или чью-то судьбу. Каждый шаг, каждая секунда – это твой выбор, за который ты отвечаешь. Не знаю, понимаешь ли ты меня?

– Я понимаю, – тихо сказал Малыш. Отвёл глаза, и нарочито глядя мимо Максима, сказал, – я не требую от тебя никаких подробностей. И не вправе требовать доверия к себе, я его не заслуживаю.

– Ну что ты, Малыш!

– Нет, не заслуживаю. Времени у нас много, и я хочу рассказать тебе, Максим, одну историю.

Малыш задумался и надолго замолчал. Максим терпеливо ждал.

А в мыслях Малыша невольно снова и снова крутились слова незнакомой песни, которую пел Йозеф. Слова на неизвестном чужом языке, но такие вдруг понятные, будто он знал их всегда. Услышь он хоть ещё одно слово на том же языке, Малыш наверняка ничего бы не понял, а смысл этих простых, странно звучащих слов рождался сам собой. Малыш вдруг осознал, он может, конечно, то же самое сказать на своём языке, но это вызывает в нём недовольство, протест, странное чувство исчезнувшей сказки, горечь и пустоту. А память о том, как песня звучала во сне, о том, как был счастлив Конрад, как был счастлив там сам Малыш, осталась с ним и будила странную радость. И эта радость почему-то давила на грудь, сжимала горло и наливала глаза нежданной влагой. Малыш раньше и не знал, что радость и грусть могут так неразделимо слиться вместе и так вдохновлять, и одновременно мучить.

Но даже мучения были странными, противоречивыми. От них хотелось избавиться и не хотелось ни в коем случае забыть или потерять. И снова:

Споёмте, друзья, ведь завтра в поход

Уйдём в предрассветный туман.

«Нет. Нет, только не сейчас. Нужно отвлечься», – ещё немного и пришлось бы снова прятать глаза, или пуще того, бежать на улицу. Нельзя же плакать при людях. Даже Конрад давным-давно не видел его слёз, кроме того дня. И откуда теперь их столько, малыш понять не мог. Ведь были и проблемы, и обиды, и унижения, и боль, и страх (который Малыш прятал основательней всего), и не было никаких слёз. А тут песня. Песня! Хотя Малыш понимал, что не только песня тому причиной. И странное место, и странный донельзя незнакомец, и непонятные сны, вдруг зарядившие чередой, и этот разговор о выборе и ответственности – всё это сыграло свою роль. И ещё история, которую он собрался рассказать. Все ручейки стеклись в одну реку и прорвали плотину, которую старательно возводил Малыш в своей душе. Что поделаешь, видать, она была не слишком прочна. Придётся строить новую плотину, нельзя же так жить – чуть что и сразу в слёзы, как дитё малое или девчонка. Да. Как девчонка! Точнее, девочка. Да, именно о ней и будет история. Мысли малыша, наконец, оставили недавний сон и углубились в воспоминания, он тихо, словно через силу, стал рассказывать.

В тот день его послали в южный район, присмотреться к разным домам. Не отыщется ли богатый особняк, где хозяева временно в отлучке. Вызнать какова там охрана, сколько людей проживает вместе. В общем, обычное дело – найти дом, подходящий для ночной кражи. Мальчишки лучше всего годились для такой работы, и им платили за это неплохо, в зависимости от успешности предприятия и количества добычи. Малыша приглашали на такие дела неохотно – Конраду криминальную информацию никогда не доверяли, считали его слишком честным, что в старом районе служило плохой репутацией. В этот раз Малыша просто предупредили, чтобы Конраду – ни слова. Он и сам бы не стал рассказывать об этом занятии, понимал: Конрад будет вне себя, узнай он о том, чем мальчишка зарабатывал на жизнь.

Малыш не хотел обманывать старого учителя, не хотел его огорчать и злить, но деньги были нужны. Очень нужны. О жителях ограбленных особняков Малыш почти не сожалел, да и, честно говоря, не особо думал. А если бы думал, то решил бы, что они сами во многом виноваты – помнят только о своём богатстве. Вон как с Конрадом, например, поступили: он их детей всю жизнь учил, может и сами у него учились, а пришла беда и никто не помог. Пожалуй, Малыш был одним из немногих, кто искал себе хоть малейшие оправдания. Большинство жителей старого района, промышлявших кражами и грабежами, считали это вполне естественным и даже почётным делом.

Как бы там ни было, а Малыш отправился в путь. Это было совсем не просто. Полицейские в южном районе своё дело знали и вряд ли оставили бы без внимания оборванца, болтающегося у приличного особняка. Многоэтажные дома со множеством квартир, мало подходили по причине большого количества свидетелей и скромной добычи. Жители этих домов были не в пример беднее хозяев собственных резиденций. Нужно было выискивать такие дома, где соседи были подальше, а деревьев и кустов поблизости было побольше. Так, чтобы можно было незамеченным подобраться к дому (или хотя бы к саду, окружающему дом). Иногда укрытием могли служить стены, заборы или даже пустующие дома (такие встречались и в южном районе).

Малыш бывал, конечно, в южном районе, в основном подальше от центральных улиц, пробирался вдоль глухих заборов, вдоль стены, отделяющей южный район от западного, где дымили и гудели многочисленные фабрики. Укромных мест было много, если бы не местные мальчишки. Они, правда, боялись связываться с пацанами из старого района, но, если ты был один, а их много – это могло кончиться (и зачастую кончалось) побоями. И Малышу доставалось несколько раз, но дело есть дело.

В тот памятный день он свернул на улицу, на которой никогда прежде не бывал. И тут же увидел полицейского, шагающего по другой стороне, у поворота в переулок. Хорошо, что он шёл прочь и был спиной к Малышу. Мальчишка, пригнувшись, шмыгнул в кусты, плотно растущие вдоль забора и покрытые множеством розово-белых мелких цветков. Кустарник оказался колючим, и несколько свежих царапин добавились к старым ранам на руках и ногах Малыша. Забор, к которому приник Малыш, был высоким, но редким, сквозь просветы между старых досок был виден недостроенный трёхэтажный дом из красного кирпича под красной же черепичной крышей. Вернее, здание было почти достроено, стены и крыша, как уже заметил Малыш, имелись в наличии и полной исправности, а вот окон и дверей не было и в помине – вместо них проёмы закрывали деревянные щиты, обитые посеревшим от времени, облезшим местами, картоном. Слуховое окно под самой крышей и вовсе было открытым, и его, судя по множеству следов, облюбовали голуби.

Малыш лизнул свежую царапину на руке. Было бы удачей пробраться туда внутрь, можно наблюдать сразу за двумя улицами (дом стоял на углу), и самому быть скрытым ото всех любопытных глаз. Но Малыш не спешил. Пустой дом интересовал уж точно не его одного, местные мальчишки не могли оставить без внимания это замечательное место. И верно, вон там, во втором окне на первом этаже, щит не приколочен, а только прислонён. А вон там, в дальнем углу забора, явно разводили костёр в вырытой ямке, прикрыв для верности несколькими кирпичами, чтобы не заметили с улицы. Все следы довольно старые, а это и хорошо, и плохо. Хорошо, если мальчишкам надоело лазать по пустому дому, и они нашли место поинтересней для своих игр. И плохо – долгое отсутствие может заставить соскучиться по такому чудесному месту и побудить вернуться в любой момент.

Пора было действовать. Пчелы, кружившие вокруг сладко пахнувших цветков на кустах, кружили уж слишком близко от Малыша, и он всё плотнее вжимался в забор. Полицейский, дойдя до следующего перекрёстка, не ушёл дальше, а стоял там, заложив руки за спину, лениво покачивая дубинкой на его запястье и рассматривая полосатую кошку, спящую на ветке дерева. И малыш решился, осторожно прижав руками уши, он просунул голову между досок забора и, выдохнув посильнее (хотя этого и не требовалось), протиснулся на другую сторону.

Теперь нужно пробраться в дом, кусты были невысоки, а большие промежутки в заборе давали довольно уверенный обзор. Позади участка и справа имелись соседи, но дома их были пониже, а их заборы выше и плотнее, так что взглядов от них Малыш не очень опасался. Но спереди, где в заборе имелись ворота, закрытые намотанной ржавой цепью с большим висячим чёрным замком, и слева, где у забора прятался Малыш, была открытая улица. И с улицы, и из домов на другой её стороне вид открывался предостаточный, и этот гад, полицейский, никак не желал убраться с глаз долой.

Малыш, пригибаясь, почти на четвереньках пополз вдоль забора позади дома. Высокой травы вдоль ограды росло много, возможно, она его скроет, жаль только, было много и крапивы. Он переметнулся за дальний угол дома и прижался к стене, почёсывая обожжённые крапивой коленки. Осмотрелся. С этой стороны двор зарос ещё больше. Раскинули листья огромные лопухи, лебеда, всё та же крапива, акант расставил свои рассечённые листья, пыльно-зелёная полынь тянулась вверх, желтели головки цветов осота. И вот она удача! Подвальное окно, загороженное от посторонних взглядов зарослями зелени, оставалось открытым.

Малыш лёг на землю и осторожно заглянул в окошко, прислушался, принюхался, подождал, пока глаза привыкнут к темноте. (После яркого солнечного света перед глазами плавали разноцветные пятна.) Развернулся, распластался на животе, стараясь не ободрать колени, засунул ноги в окно, потом пролез дальше и повис, пытаясь удержаться за край окошка. Локти больно резал нижний срез проёма, а до пола он так и не достал, и болтал в воздухе босыми ногами. Нужно было решать: вверх или вниз. Малышу стало страшно – вдруг он не сможет выбраться из этого мрачного подвала, но в этот момент одна рука соскользнула, и мальчишка сорвался вниз.

Больно ударило по пяткам и Малыш, не удержавшись, сел прямо на пыльный пол, оказавшийся, к счастью, гораздо ближе, чем ему пригрезилось со страху. Малыш поднялся на ноги, потёр ушибленное место и вытянул руку – до края окна он доставал, если хорошенько подпрыгнуть, наверное, сможет выбраться. Теперь можно заняться и делами.

Внутри дома было пусто. Ну, то есть совсем пусто. Не было не только мебели, но и отделки и даже дверей – голые кирпичные стены. Кое-где лежали стопки кирпичей, да местами строительный мусор. И, к удивлению Малыша, не было и никаких следов других мальчишек, то ли их не привлёк абсолютно пустой дом, то ли они не смогли сюда влезть, или испугались, но в пыли на полу следов не имелось. А вот от Малыша следы оставались и довольно заметные. Малыш потоптался и вернулся обратно к подвальному окошку, затем ступая точно по своим следам, вновь пришёл на первый этаж. Если кто-то будет изучать следы, увидит, что он вернулся и вылез обратно в окно.

На второй этаж Малыш лез по перилам, чтобы не оставлять следов на лестнице, затем так же на третий и по приставленной к люку лестнице вылез на чердак. Возможно, это были излишние предосторожности, но так спокойнее. На чердаке и впрямь было полно голубиного помета, но Малыш по дороге подобрал в куче мусора дырявый старый мешок. Этот мешок очень пригодился, Малыш расстелил его на полу, лёг и осторожно высунулся из слухового окошка. Это была неудачная точка для наблюдений – солнце светило прямо малышу в лицо и мало того, что мешало смотреть, так ещё и освещало его на тёмном фоне окна, так могут и заметить. Малыш поднялся, подобрал мешок и пробрался к другому окошку. Вот тут всё было в порядке. И солнце не мешало, и Малыш в тени, и улица как на ладони: несколько красивых, ухоженных, явно богатых, трёхэтажных домов.

Особенно вот этот. С четырёхскатной черепичной крышей, высокий, большой особняк с белёными стенами. Парадный вход, вероятно, вёл на соседнюю улицу, зато Малыш видел двустворчатую дверь с частым переплётом, забранным разноцветным стеклом, красиво сверкавшим под солнечными лучами. Дверь была распахнута, а проём завешен лёгкой прозрачной занавесью, слегка колыхающейся на сквозняке. Дверь эта вела из дома в сад, огороженный высоченным забором да не деревянным, а кирпичным с острыми штырями, торчащими вверх. Правда, в заборе была калитка, и Малыш отсюда, издалека, не смог разглядеть её запоров и замков.

Сам сад тоже был примечателен. Плодовые деревья, цветы, всё было посажено очень ровно, как по линейке. Либо хозяин (или хозяйка) очень любили работать в саду, либо (скорее всего) тут имелся садовник. В углу сада пристроилась небольшая, можно сказать, крошечная беседка, вся скрытая в зелени. Посреди сада, у выложенной камнями дорожки, имелись качели, накрытые зонтиком от солнца, а рядом маленький круглый столик на одной ноге. На столике стояли стаканы с остатками чего-то разноцветного и вазочка. Что в ней Малыш разглядеть уже не мог, да и не хотел – он с утра ещё ничего не ел. В общем особнячок, конечно, богатый, только дома кто-то есть, да и слуг полно наверняка.

И малыш приступил к изучению других коттеджей. Так прошло два часа. Полицейский давно ушёл, улица оставалась пустынна, в окнах домов никто не появлялся, и Малыш рискнул высунуться наружу чуть дальше, чтобы разглядеть ещё одни хоромы: больше – не меньше. Осмотрелся и спрятался обратно. Не стоит лишний раз отсвечивать. Скорее всего, придётся сидеть тут и ночью и выбираться под утро, так проще и безопаснее, только есть охота.

Вдруг из заросшей зеленью беседки в сад не спеша вышла девочка. Малыш отпрянул от слухового окна, следя за ней одним глазом. Она остановилась возле столика спиной к Малышу, перебирая стаканы. Малыш выругал себя за беспечность, нужно было думать, что в беседке может кто-то скрываться, хорошо, что она его не заметила. Он чуть вытянул шею, разглядывая нежданную помеху. Девочка была в белом лёгком платье с небольшими редкими синими цветами, в белых гольфах, на шее был повязан голубой тончайший полупрозрачный платок. Светлые волосы выбивались из-под шляпки торчащими в разные стороны прядями. «Красивая, наверно», – подумал малыш, почему-то на девочку было приятно смотреть. Малыш положил руки на край окна и, упёршись в них подбородком, невольно улыбаясь, смотрел на юную хозяйку дома.

Она ещё немного постояла, у столика, легонько толкнула качели, отчего те свободно, без скрипа, неторопливо закачались. И в момент, когда Малыш уже совсем расслабился, забыв о своём положении лазутчика, она вдруг резко обернулась и посмотрела вверх на него. Ему показалось, что девочка смотрит прямо ему в глаза, он растерялся и не сразу отодвинулся от окна. «Может, не заметила. Кажется, я попался. Что делать? Я был в тени, она не могла меня видеть! – мысли скакали, словно лягушки на болоте, быстро, но в разные стороны. – Выглянуть, посмотреть, что она делает? А если смотрит сюда? Или спускаться вниз и удирать? Если она позовёт взрослых, могут и поймать, но могут и не поймать, а если буду прятаться, может ей не поверят, решат, что почудилось и дом проверять не будут, а может и будут. Где здесь можно спрятаться? Можно в трубе». – В трубу дымохода Малышу лезть совсем не хотелось. Да и укрытие выходило не слишком надёжным.

– Я тебя видела, вылезай, – голос снизу звучал, казалось, прямо за слуховым окном.

«Бежать!» – Но вопреки своим мыслям Малыш присел ещё ниже и даже голову руками закрыл. Увы, это не могло помочь.

– Вылезай, или я позову полицейского, – голос был тонкий, но решительный.

«Ещё не позвала?! Попался, как последний-распоследний дурак!» – Малыш поднялся, отряхнул мусор, прилипший к коленям, и осторожно посмотрел в окно. Сад у дома на другой стороне улицы был пуст, только качели продолжали тихонько покачиваться.

– Я жду ещё минуту.

Малыш даже вздрогнул и высунул голову из окна. Девчонка стояла внизу почти у самого дома и, придерживая рукой шляпку, задрав голову, смотрела прямо на Малыша. Она была одна и в правой руке держала бинокль. Малыш аж застонал от досады, она успела рассмотреть его из своей беседки во всех подробностях. Малыш задумался, могла ли она в бинокль видеть, что было в глубине чердака, и даже слегка покраснел, потом решил: не могла, даже с биноклем. Хорошо только, что одна, никого не позвала – может, удастся договориться. Но надежды было мало, по своему опыту Малыш знал: с девчонками трудно договориться, придётся наврать с три короба.

– Чего тебе? – тихо отозвался Малыш.

– Спускайся сюда, не будем же мы кричать на всю улицу, – она тоже снизила голос.

– Вот ещё! Чего тебе надо?

– Спускайся, а то привлечём внимание полицейского, он не ушёл далеко.

– Я его не боюсь, – Малыш видел сверху, что полицейского поблизости нет, но он мог быть на соседней улице.

– Я видела, как ты прятался от него в кустах! – девчонка помахала биноклем и добавила, нарочно повысив голос, – спускайся, ты сам привлекаешь к себе лишнее внимание.

– Не кричи. Я иду, – буркнул Малыш.

Сбежать было ещё можно, но, если она поднимет шум, его могут перехватить на границе района. Проходов в старый район не так много, рядом всегда полиция, путь между старым и южным районом – всегда риск, а тут… а ведь он не один сегодня в поисках. Начнётся шум, облава – все пострадают. Малыш спустился на первый этаж тем же путём, и стараясь не оставить следов (мало ли что), добрался до окна. Того самого окна, которое он ещё с улицы определил, было только прикрыто, но не заколочено. Отодвинув преграду, Малыш высунул голову в окно и, осмотревшись, (высоковато!) спрыгнул на землю. Не удержался и упал на четвереньки, оцарапал левую ладонь об острый, торчащий из травы осколок кирпича.

Девчонка тут же вышла из-за угла, поджидала, должно быть. Малыш поднялся, отряхнул ладони и стал хмуро разглядывать царапину. Девчонка тоже взглянула, но осталась стоять молча. На вид она была постарше Малыша, но в девчонках он не разбирался. Он глядел искоса, стараясь скрыть интерес. Она оказалась и в самом деле красивой – Малышу понравилась, особенно её голубые глаза, почти такого же цвета, как платок на её шее. Малышу показалось, что глаза её были очень большими, и сейчас они прямо и не моргая, разглядывали его. Это его смутило.

– Ну, – грубо начал Малыш, не торчать же здесь молча вечно, – чего тебе?

– Пойдём со мной, – решительно сказала девчонка и повернулась уходить.

– Ещё чего!

Она обернулась, и ни слова не говоря схватила Малыша за его грязную, покрытую старыми и новыми царапинами руку и повела за собой. Малыш растерялся и даже забыл упираться, а потом с удивлением понял – он не хочет сопротивляться и очень хочет пойти с этой странной девчонкой. Нет! Девочкой. И будь что будет.

Рядом с запертыми воротами пустующего особняка обнаружилась маленькая открытая калитка. Калитка в сад девочки тоже оказалась распахнута настежь, лишь пройдя в неё, она отпустила руку Малыша и пошла к беседке, а он послушно следовал за ней.

– Садись, – указала на скамейку у самой дальней стенки беседки.

На скамейке в углу лежала книга, заложенная ближе к последней странице розовой длинной лентой. На обложке, накренившись на правый борт, расправил наполненные ветром паруса трёхмачтовый фрегат. Малыш узнал книгу о морских приключениях. Малышу она нравилась, и он прочёл её дважды, стараясь не показывать Конраду – тот, видя корабли, становился грустным. Малыш пристроился рядом с книгой.

– Я сейчас, – девочка быстро вышла. Малыш испугался. Но бежать теперь было поздно и глупо. А быть может, наоборот, глупость – остаться и не воспользоваться моментом. Но Малыш ждал. Если до сих пор не позвала полицию или слуг, то авось и обойдётся. Нужно готовиться к худшему, а надеяться на лучшее, так всегда учил Конрад.

Девочка вернулась одна. Принесла два стакана с темным виноградным соком и корзинку со спелыми красно-жёлтыми некрупными яблоками.

– Ешь, – поставила еду на скамейку и снова ушла.

На этот раз она отсутствовала чуть дольше и появилась с маленькой сумочкой и стаканом воды в руках. Достала из сумки пузырёк с тёмной жидкостью и бинт. Схватила малыша за руку и повернула ладонью к себе.

– Дай посмотрю!

– Ничего не надо, – Малыш попытался вырвать руку, но девочка держала неожиданно сильно, и вырваться не удалось.

– Не дёргайся, – она полила на ладонь водой, потёрла кусочком бинта. Не отпуская ладошку малыша, свободной рукой поболтала жидкость в пузырьке и, вытащив пробку, стала прикладывать её влажный край, к свежей, налившейся кровью царапине.

– Уффф! – зашипел малыш и опять попытался выдернуть руку и опять безуспешно. Ладонь щипало.

– Уже почти всё, – и девочка стала дуть на ранку. Боль ушла.

Она крепко забинтовала ладонь и, лишь убрав в сумку свои медицинские принадлежности, села напротив. Посмотрела – мальчик не тронул ни сок, ни яблоки, напомнила:

– Ешь.

– Мне надо идти.

– Ешь, не бойся, тебя здесь никто не тронет.

– Я и не боюсь, – огрызнулся Малыш.

– Я верю. Но здесь ты можешь не опасаться. Слуги не зайдут сюда, пока я не позову, а отца нет дома.

– Ага, а твоя мама?

– Мама умерла два года назад.

– Извини, – Малыш быстро взглянул на девочку и вновь опустил глаза.

– Ничего. Ты же не мог знать. Возьми, пожалуйста, яблоко.

Малыш, поколебался и, взяв яблоко, держал его в руке, глядя на пол беседки.

– Линда, – девочка спрыгнула со скамейки и, прихватив подол пальцами с двух сторон, чуть присела. Затем спокойно уселась обратно и вопросительно уставилась на мальчика.

– Малыш, – буркнул он, потом поколебался и, встав, вытянувшись ровно, наклонил голову. Он был начитанный мальчик и имел представление о правилах приличного поведения. Вот опыта приобрести не успел. Лишь сев на скамейку, он вдруг подумал, как глупо выглядит, представляясь: «Малыш». Какой он для неё малыш, она ему почти ровесница.

– Очень приятно… – она чуть запнулась, – Малыш.

– И мне, – буркнул Малыш, и добавил, глядя в пол, – очень приятно.

– Прости, пожалуйста, это не очень вежливо, но позволь задать тебе один вопрос.

Малыш слегка поморщился Ну к чему все эти «простите, пожалуйста, и можно спросить» это только в книжках хорошо. Хочешь так спрашивай. И он молча кивнул.

– Тебя все-все так и зовут Малыш?