Прекрасные

– Он красивый, – сказала я. – Очень даже.

Падма, Эдель и Хана захихикали. Глаза Эдель расширились.

– Он хотел тебя поцеловать?

Амбер фыркнула.

– Вовсе нет, – сказала я.

– Я о таком слышала. Некоторые думают, что поцелуй Прекрасной принесет удачу и процветание всему их дому. Дочери Богини Красоты – самые везучие люди в королевстве Орлеан. Наверное, этого он и хотел, – предположила Хана.

– Не смеши меня, – сказала Амбер.

– Что страшного в поцелуе? – Хана подпрыгнула, целуя воображаемую фигуру, и пустилась с ней в пляс по комнате, Эдель присоединилась к ней. Они превратились в вихрь из бледных рук и ног. Все покатились со смеху, кроме Амбер.

– Это была бы катастрофа. – Амбер вскинула руки, а ее глаза наполнились злыми слезами. – Мы Прекрасные, а не куртизанки. Их и так полно при дворе, и все готовы целоваться. Роняя туфли и собственное достоинство, бегают за титулованными придворными из высокородных домов.

Я потянулась к Амбер, чтобы успокоить, но она отвела руку.

– Может, он в тебя влюбился. – Эдель плюхнулась в кресло и мечтательно уставилась в потолок. – Я бы все отдала, чтобы почувствовать или увидеть что-нибудь другое.

Любовь и поцелуи вызвали во мне такое любопытство, что на лбу стали появляться капельки пота. Как бы интригующе это ни выглядело, я не уверена, что мне хотелось бы испытать это.

– Не глупите. Невозможно получить сразу все. Кто захочет любви, когда можно быть могущественной? – сказала Амбер.

– Мы просто поговорили. Вот и все, – ответила я. – Какой же сегодня потрясающий вечер. Давайте лучше это обсудим.

– Помните, что случилось с Роз Мари? С Прекрасной из прошлого поколения, которая пыталась выйти замуж. – Амбер заговорила, словно ученый историк, хотя нам всем было известна эта история. Дюбарри предупредила нас, что Роз Мари подхватила болезнь, которая поражает всех Серых. Когда она вернулась домой из дворца, нам едва исполнилось четырнадцать. Она редко покидала комнату. Иногда мы спорили, кто сможет подойти и посмотреть, что у нее под вуалью. Первая, кому бы это удалось, получили бы славу и право на все наши десерты за ужином. Никто так и не выиграл.

– Это был сын Мадам Бонтам из дома Реймс, одной из королевских фрейлин. Их поймали вместе…

– Мы знаем, Амбер, – сказала Эдель.

– Они посадили его в одну из голодных камер, – добавила она.

Падма заткнула пальцами уши.

– Я не хочу больше про это слушать. Вы же знаете, это для меня слишком.

– Амбер, я не говорила, что хочу влюбиться…

Амбер издала возмущенный вопль и вылетела из комнаты.

– Что с ней происходит? – спросила Хана.

– Она все принимает близко к сердцу, – ответила Эдель.

– Просто день выдался напряженный, не иначе. – Я оглянулась, высматривая силуэт в коридоре, потом встала, чтобы поискать Амбер, но медсестры хлынули в комнату до того, как я успела выйти.

– Пожалуйста, присядьте, – сказала мне одна из них.

Страх поднялся изнутри. Неважно, сколько уколов я перенесла, я никогда не смогу к ним привыкнуть. Вот бы Мадлен была тут, она хотя бы пересказала бы мне все домашние сплетни: как придворные спорили о выборе цвета или выкрикивали оскорбления после процедур. К моменту, когда она бы закончила, вся проверка уровней аркан подошла бы к концу.

На лице у всех медсестер было одинаковое безрадостное выражение. Женщины, неся с собой подносы, подошли к нам. Одна из них взяла мою левую руку, закатала широкий рукав ночной сорочки и повязала красный жгут вокруг бицепса. Я придумывала историю ее жизни и представила, как рассказываю ее Мадлен. Медсестру зовут Жакалин, на Шелковых Островах у нее двое маленьких дочерей, которые пьют розовый лимонад, качаясь в гамаках на частном пляже с видом на Залив Шелка. Муж Жакалин – отъявленный мерзавец, который бросил их, сбежав на Огненные Острова.

Сестра прижала два пальца к сгибу локтя и изучила вену. Зеленые дорожки поднимались над коричневой кожей. Она вынула иглу из серебряного лотка и показала ее перед тем, как воткнуть мне в руку. Я до сих пор терпеть не могу момент, когда игла протыкает кожу, будто тоненькую шелковую тряпочку.

Я сжала пальцы и скорчила гримасу. Медсестра легонько хлопнула меня по руке, чтобы я ее разжала. Кровь змейкой поползла по длинной трубке. Она наполнила три пробирки, каждая для своей арканы. Развязав красный жгут, медсестра убрала иглу. Кусочек ваты, закрывший место укола, показался мне крошечным облаком. Когда его убрали, ранки будто бы и не было.

– Арканометр, – сказала она.

Я подняла небольшое устройство с подноса и держала, пока она не разместила каждую пробирку в одном из трех отдельных углублений. Моя кровь кружилась водоворотами в трех отдельных камерах устройства, пенясь, отделяя протеины, содержащие арканы, и определяя, каким из них потребуется балансировка. Я провела пальцем по латунному корпусу машины, ощущая вибрирующий гул работающих шестеренок и контуры цифр, которые скоро загорятся, демонстрируя мои показатели.

Над первым отделением загорелось слово ХАРАКТЕР, словно внутри задрожал огонь свечи. Идеальный баланс, какой и должен быть у неиспользованной арканы. Медсестра повторила процедуру для второй колбы. Высветилось слово АУРА. Я прикоснулась к буквам. Эта аркана – моя любимая. Прибор показал цифру три.

Глаза моей медсестры расширились от удивления. Я взглянула на нее. Она нажала на кнопку еще раз. Та же цифра наполнилась светом. Она издала странный звук, видимо, означавший крайнюю степень удивления, и сделала отметку в журнале. На уроках Дюбарри говорила, что наши тела по-разному приспособлены к использованию арканы. Она предупреждала, что, если уровень арканы упадет до нуля, Прекрасная потеряет сознание, заболеет или даже умрет. Нам надо быть осторожнее и не злоупотреблять своим даром. «Что Богиня Красоты дает, то она может и забрать».

Эдель покосилась на мой измеритель.

– Это очень мало. Дюбарри говорила, что после Карнавала он опустится только до четырех с половиной.

– А у тебя какой уро…

– Тс-с. – Медсестра шлепнула меня по руке. – Вам не следует обсуждать показатели друг друга.

– Не указывай нам, что делать. – Эдель поднялась.

– Успокойся, – сказала Падма.

– Измерения закончатся через минуту, – добавила Хана.

Я потянулась к Эдель. Она оттолкнула мою руку.

– Тебе разве не надоело, что нами постоянно понукают?

В моей голове загудел ответ «да».

– Вы не медсестра.

Они продолжили спорить, пока медсестра не позвала слуг, чтобы вывести Эдель из комнаты.

– Просто послушайте, – начала я.

– Я уже наслушалась. – Она попыталась отмахнуться от приближающихся слуг, но ее скрутили и утащили, несмотря на сопротивление и крики. Когда мы были младше, Эдель взрывалась как фейерверк, если не хотела читать буклет или книгу, заданную Дюбарри, или идти спать до восхода первой звезды, или есть улучшающую кровь пищу, приготовленную нашим шеф-поваром.

Моя медсестра никак не отреагировала. На ее лице не было ни намека на то, что она вообще заметила произошедшее. Она нажала последнюю кнопку арканометра. Загорелось слово ВОЗРАСТ и появилась цифра пять. Амбер вошла в комнату с арканометром в руках. Интересно, похожи ли ее показатели на мои, успокоилась ли она.

Слуги вкатили тележки с фарфоровыми сосудами, укрытыми серебряными крышками с отверстиями для воздуха. Подняв их, они опустили внутрь серебряные щипцы, чтобы извлечь из воды червей. Пиявок. Те извивались и корчились. Когда их положили на подносы каждой из медсестер, их рты стали открываться и закрываться, демонстрируя маленькие острые зубы. Их спины покрыты пустыми сосудами в форме бриллиантов. От отвращения все внутри перевернулось. Я должна была к ним привыкнуть. Детьми мы ухаживали за пиявками, размножали их, изучали пользу, которую их вид приносит Прекрасным, и как они помогают очищать кровь.

– Эти выглядят по-другому. Больше. Что за бриллианты?

Сестра подняла одну над моим запястьем.

– Они такие же. Просто более крупный вид, чтобы вмещать больше крови. – Она поднесла пиявку еще ближе. – Сосуды улучшают фильтрацию и помогают пиявке делиться большим количеством очищающего секрета. – Она держала пиявку прямо надо мной.

– Я сама. – Она передала мне серебряный инструмент. – Только две.

Она покачала головой и показала четыре пальца.

– Приказ Мадам Дюбарри. Ты нарушила правила, и уровень аркан сильно упал.

Я сама извивалась, как пиявка, зажатая в щипцы. Прикусив нижнюю губу, я решила, что чем быстрее я это сделаю, тем быстрее отправлюсь спать. Утром я буду на шаг ближе к назначению фавориткой.

– Мне принести ремни для рук? – спросила она.

– Нет. – Я задержала дыхание и посадила пиявку на левое запястье. Она растянулась, обернувшись вокруг моей руки, как браслет из черных жемчужин. Ее укус похож на укол булавки. Маленькие присоски впились в кожу и вену. Ее черное высохшее тело расцвело красным. Бриллианты стали заполняться моей кровью. Я посадила на шею вторую пиявку, и та оставила полосу слизи, нащупывая толстую вену под подбородком.

– Хватит, – сказала я ей и бросила щипцы на ближайший столик. Падма жаловалась на боль от укусов. Хана тяжело дышала – три пиявки присосались к сгибу ее руки. Валерия так и продолжала спать, пока пиявки ползли по ее бедру.

Медсестра покачала головой, доставая еще одну пару пиявок из фарфорового сосуда. Одну она посадила мне на правое запястье, вторую – на лоб. Я закрыла глаза и делала медленные и глубокие вдохи через нос, стараясь расслабиться, пока маленькие создания наполняли себя моей кровью и впрыскивали мне протеины, улучшающие кровоток, восстанавливающие уровень аркан и вытягивающие напряжение этого дня.

8

Всю ночь я то бодрствовала, то погружалась в сон, где я снова была малышкой, а мама рассказывала мне истории о Богине Красоты. Услышав ее голос, я переместилась в нашу старую комнату. Красные оконные лампы покачивались на сквозняке и омывали стены рубиновым светом. Мы с мамой свернулись калачиком на кровати.

– Расскажи мне о ней, – спрашиваю маленькая я.

Мамины длинные волосы рассыпались волнами по подушке. Она прижимает меня так крепко, словно желает утопить в них. Мы не похожи на мать и дочь. Матери и дочери в сказках похожи, будто пара носков, а мы с ней – полные противоположности. У нее алебастровая кожа, а моя – золотисто-коричневая. У нее вишнево-красные прямые волосы, мои – шоколадно-коричневые и кудрявые. Ее губы тонкие, а мои полные. Стоило мне спросить, почему мы выглядим настолько по-разному, она говорила, что мы совпадаем, будто кусочки пазла, а наши глаза одинакового янтарного оттенка. И только это имеет значение.

– Почему Красота создала Прекрасных?

– В начале времен Бог Неба влюбился в Богиню Красоты, что неудивительно. Назвать ее красивой было бы преуменьшением.

– А как она выглядела?

– Она постоянно менялась. В один день она могла выглядеть как ты, а в другой – как я. Это приводило Небо в восторг. Ему нравились все ее воплощения. Из-за этого ему казалось, что каждую ночь он проводит с новой женщиной. Он мечтал, чтобы Богиня Красоты принадлежала только ему, и был щедр на комплименты, обещания, поцелуи и все, чего желало ее сердце.

– А чего хотела она?

Мама потрепала меня за щеку.

– Красивые вещи, – сказала она. – Облака, солнце и луну. Он велел Богу Земли создать в ее честь восхитительно вкусный фрукт.

– Гранаты.

– Да. – Она намотала на палец растрепанный завиток моих волос. – От его любви Красота породила всех детей Орлеана и проводила дни, совершенствуя их облик, делая каждого уникальным. Но она стала проводить с ними все больше времени, надолго оставляя своего возлюбленного на небе. Он звал ее домой, но она была занята своими детьми. Красота всегда говорила ему: «Я скоро приду», но теряла счет времени. Когда Небо устал ждать, в гневе он послал на землю штормы, и дождь, и молнии. И был потоп, и многие погибли.

– Ей надо было остаться с ним на небе.

– Любовь – это не клетка, малыш, – сказала она. – Любовь похожа на почтовый шар, отправленный по определенному адресу, но прокладывающий свой собственный путь.

– Красный почтовый шар.

– Конечно, лисенок. – Она поцеловала меня в нос. – Мне продолжать?

– Да, пожалуйста.

– Красота вернулась к мужу переполненная горем и выяснила, что он совсем не опечален. Узнав, что это он растревожил небеса над Орлеаном, дабы заманить ее назад, она покинула его. – Мама сделала паузу. – Рассказывая, она растягивала слова, как сладкое тесто, пока мои глаза распахивались все шире от любопытства. – Она сказала Небу, что ее единственной любовью была красота. В ярости он проклял всех своих детей. Их кожа стала цвета пасмурного дня, глаза налились кровью, волосы превратились в гнилую солому, а глубокая грусть, что он им дал, обернулись безумием. Сколько работы Красоте бы пришлось сделать, чтобы восстановить их прежний облик.

– Она попыталась?

Мама шикнула на меня.

– Ты хочешь услышать рассказ?

– Да, – прошептала я, уткнувшись в ее плечо. – Пожалуйста, продолжай.

– Часы, которые она потратила, пытаясь исправить своих возлюбленных детей, превратились в вечность и еще одну, пока…

В камине зашипел огонь, и я подпрыгнула от неожиданности.

– Она слушает, – прошептала я.

– Конечно, – ответила мама. – Она всегда нас слушает.

– Что случилось потом?

– Пока она не создала нас. – Мама мягко провела ногтем по моему запястью, следуя за виднеющейся под кожей веной. – Ее кровь внутри тебя. Ее магия внутри нас. Она живет в нас. На нас лежит ее благословение. Нам поручено делать работу, с которой не справилась она. Мы ее сосуды. – Она поцеловала меня в лоб.

– Камиль.

Я протерла сонные глаза, стирая сны и воспоминание о маме. Бледное лицо Амбер было совсем близко. Она сжимала мою руку под одеялом.

– Ты не спишь?

– Нет, что-то случилось? – прошептала я.

– Я хотела извиниться за вчерашний вечер. – От нее пахло лосьоном из апельсиновых лепестков, который она всегда наносила на волосы, чтобы добиться богатого медного оттенка. – Я просто… Я не понимаю, что произошло, я так…

– Разволновалась?

Она игриво толкнула меня в плечо и провела пальцами по лбу.

– Да.

– Я тоже не знаю, что произошло, – сказала я.

– Ты моя лучшая подруга. – Амбер подползла ближе, протянув ко мне руку. В этот момент она была совсем не той, что постоянно спорила со мной о правилах, магии и королевском дворе, не моей вечной соперницей. Она была моей сестрой.

– А ты моя.

– Я просто беспокоилась. – Она обратилась к моим собственным мыслям, словно могла читать мое сердце. – Я не хочу, чтобы мы изменились из-за этого.

– Завтра наша жизнь изменится полностью.

– Нам обязательно надо остаться мной и тобой. – Я прикоснулась ногой к ее ноге под одеялом. – Пообещай мне, что с нами все будет хорошо. – Ее губы затрепетали, а тело начала сотрясать дрожь. Внезапно Амбер зарыдала.

– Мы сестры. Ты моя лучшая подруга. Мои чувства к тебе никогда не изменятся. – Я крепко сжала ее руку. – Глубоко вздохни.

Я взяла с прикроватного столика носовой платок и попыталась вытереть ей лицо. Мы обе дышали медленно и глубоко.

– Откуда ты знаешь, что мы еще встретимся? – спросила она.

– Я не смогу прожить всю жизнь без разговоров с тобой. Ты мне нужна.

Она улыбнулась.

– Ты мне тоже нужна, но… но… Мне кажется, что это…

– С нами все будет в порядке.

– Но мы все хотим стать фаворитками, может, кроме Эдель.

Мы тихо засмеялись.

– Твоя Матушка была фавориткой из поколения наших матерей, – сказала Амбер.

– Если меня не выберут фавориткой, надеюсь, это будешь ты, – выпалила я.

– Правда?

– Конечно. Наши матери были лучшими подругами. Поэтому и мы лучшие подруги и должны ими остаться. Они бы этого хотели. – Я старалась побороть слезы, которые подступили при мыслях о маме. Она бы не захотела, чтобы я их тратила, а предпочла бы видеть меня счастливой, ведь мое выступление прошло успешно. Мне следует сосредоточиться на будущем.

– Я просто не уверена, что справлюсь, – вздохнула Амбер.

– С чем?

– С поражением.

– Но что, если я выиграю?

Она сжала в кулаках покрывало.

– Я обязана стать фавориткой.

– Я тоже этого хочу.

Между нами снова повисла тишина. К щекам Амбер снова прилила кровь.

– Ты не понимаешь. – Она попыталась слезть с кровати, но я поймала ее за руку.

– Понимаю. – Я потянула ее назад. – Останься, не бросай меня.

Она скользнула ко мне под одеяло. Ее кожа была все еще горячей от злости. Я повернулась и уткнулась лицом в подушку. Амбер обняла меня сзади, намотала на пальцы несколько завитков моих волос, словно ленточки на палку, и прошептала: «Мне жаль», и мы снова стали девочками, ночующими друг у друга в кроватях, с нашими обычными тревогами, желаниями и мечтами о будущем.

Я проснулась от звука воды, текущей в фарфоровый таз. Запах лаванды, смешанной с розой, пробивался сквозь занавески. Мои веки задрожали, когда балдахин приоткрылся.

– Доброе утро, Леди Камелия, – прошептала служанка. У нее были бледная кожа, карие глаза и розовые щеки – все как у всех, за исключением рассыпанных по переносице веснушек.

Она осторожно помогла мне выбраться из кровати, чтобы не разбудить Амбер, которая растянулась на покрывале. Я окинула взглядом комнату и остальные пять кроватей. Занавески вокруг них оставались плотно закрытыми.

– Умывайтесь, и я отведу вас к Мадам. Она ждет в главной гостиной.

Смыв остатки сна, я влезла в дневное бирюзовое платье, которое мне приготовили. Служанка вернулась, уложила мои волосы в простой неукрашенный пучок и повязала кремовую ленту вокруг моей талии.

Дома по утрам нас будила звуковая коробочка. Завтрак подавали на веранде. Хана последней покидала свою комнату и первой начинала жаловаться, что блины остыли, а лучшие кусочки фруктов разобрали до ее прихода. Мы принимали ванну, одевались и спешили на уроки, где у Дюбарри всегда был наготове список заданий.

Но сегодня – первый день новой жизни.

В коридоре покоев Прекрасных бурлила жизнь. С потолка прекрасной паутиной свисали цветочные гирлянды. Утренние фонарики летали над головой. Чайники захлебывались паром. Люди сновали туда и сюда с какими-то свертками, бельем и подносами в руках.

– Как тебя зовут? – спросила я служанку.

– Мое имя не имеет значения. – Она склонила голову и продолжила идти вперед.

– Нет, имеет. Скажи, пожалуйста.

– Бри, миледи, – прошептала она.

– Приятно с тобой познакомиться.

– И мне, миледи.

Мы остановились перед дверью, ведущей в гостиную. Я поежилась.

– Она ждет, – прошептала Бри.

Я переступила с левой ноги на правую, потом с правой на левую, и служанка завела меня внутрь.

– Она сильно злится?

– Она съела целый поднос лимонных пирожных.

Дверь открылась. Дюбарри сидела на стуле с высокой спинкой, лицом к камину, держа между пальцами нефритовый мундштук. Кончик сигареты горел так же ярко, как и огонь в очаге. Она что-то ворчала себе под нос, изучая подносы с баночками косметики и помадой, и давала указания Элизабет.

Бри проводила меня вперед, посадила на соседний стул и похлопала меня по плечу перед тем, как выскользнуть из комнаты.

– Демонстрационные образцы готовы. Цвета этого ветреного сезона: яркий кобальт, туманная мальва, коньяк, пурпурно-красное вино, сияющая орхидея, зеленый кипарис и серый шторм. Мадам Помпадур отправила с дочерьми новые ароматические шарики в виде четок, как образец для холодного сезона. Ароматы просто восхитительные: ягоды можжевельника, лаванда и зимняя дыня. В качестве флаконов они использовали небесные жемчужины со Стеклянных Островов. Какая женщина в Орлеане не захочет иметь такой у себя в парфюмерном наборе? – сказала Дюбарри. – Разве они не прелестны, Элизабет?

– Да, Матушка. Они принесут нам много ли, – сказала Элизабет.

Я вмешалась в их разговор:

– Когда королева выпустит официальное уведомление о распределении парфюмерных наборов?

– Скоро, и мы будем к этому готовы. – Дюбарри подала знак прислуге убрать поднос с кофейного столика, а затем повернулась ко мне с весьма разочарованным видом. – Вчера вечером ты не следовала правилам, Камелия.

Элизабет поперхнулась чаем и начала кашлять, а затем принесла извинения. Я сглотнула и пообещала себе не опускать взгляд перед Дюбарри. Глаза цвета голубой стали прожигали меня насквозь. Я старалась перестать чувствовать себя маленькой девочкой, которая всегда подскакивала, стоило Мадам войти в комнату. Я – девушка, которая ничего и никого не боится. Несмотря на это, страх уже пустил во мне корни.

– Хотя твое выступление было весьма впечатляющим и искусным, меня оно обеспокоило. Я поговорила с Министром Красоты. – Слуги поставили перед ней тарелку со сладостями. Дюбарри положила в рот слоеное пирожное с малиновым кремом, быстро прожевала и взяла три медовых печенья. – Тебе было сказано использовать вторую аркану для создания образа, описанного в карнавальном досье. Небольшие изменения, которые бы продемонстрировали, что ты готова служить великому Орлеану. Ни больше ни меньше. Твое вопиющее пренебрежение правилами, Камелия, особенно на виду всего народа Орлеана, поставило нас в непростую ситуацию. Стоит ли нам убрать тебя из списка претенденток на звание фаворитки или допустить твою кандидатуру, несмотря на твои художества? Чтобы стать успешной Прекрасной, ты должна уметь следовать инструкциям. Это безрассудство напомнило мне о низких оценках, которые ты получала во время обучения, потому что просто игнорировала правила. Ты не можешь вот так вот…

– Но людям понравилось. – Я не смогла сдержать горьких слов. Элизабет закрыла рот рукой. Слуги вернулись в комнату с чайными тележками. Подавая чай, Бри чуть не уронила чашку мне на колени, но я аккуратно взяла ее в руки. Я так старалась получить восторженную реакцию от толпы, что не могла позволить кому-либо стереть мои усилия, как картинку, нарисованную мелом на классной доске.

Дюбарри опустила плечи так, будто я ее ударила. Она прищурила глаза, напрасно желая, чтобы я отвернулась. Во мне поднялся гнев. Мне казалось, она будет довольна такой реакцией публики.

– Я не потерплю неуважения, – сказала она. – Нарушитель правил будет наказан.

Чайная чашка в моих руках задрожала, и я опустила глаза.

– Я не пыталась…

– Это не игра, в которой можно победить, – сказала Дюбарри. – Этим традициям сотни лет. Они проверены временем и оберегают нас. Ты думаешь, что показала миру, на что способна? Думаешь, смогла их развлечь? В действительности ты показала королеве, что не способна следовать указаниям, что ты больше заинтересована в том, чего хочешь сама, а не в том, чего хочет клиент.

Возможность стать фавориткой увядала на глазах, как умирающий цветок. Слова Дюбарри высушили каждый лепесток и переломили стебель.

– Ты показала Ее Величеству, что тебе нельзя доверять выполнение обязанностей, возложенных на Прекрасных, ты не способна делать их должным образом. Несмотря на то что ты достаточно талантлива, чтобы стать фавориткой, возможно, тебе не хватает дисциплины, приличествующей такому солидному титулу. Выбрать тебя было бы слишком большим риском. Ты чересчур неуправляема, чтобы возложить на тебя эту священную ответственность. И вся показушная демонстрация серьезно понизила твой уровень аркан.

Ее слова соединялись в цепь, проникающую мне под кожу и стремящуюся сковать мое сердце. Я думала о маленькой Холли, стоящей на платформе, о коконе и плакатах с изображением ее нового лица и о довольной скандирующей толпе. Все это перестало казаться мне умным ходом. До меня начала доходить вся глупость моего поступка.

– Использование твоих сил для манипуляций с тканью и растениями выходит за рамки положенного использования магии и ослабляет ее. – Дюбарри испустила самый долгий и тяжелый вздох за весь разговор. – У тебя всегда были чрезмерные аппетиты, амбициозная ты душа. – Она будто выплевывала каждое слово. – Но ты должна знать, Камелия, амбиции ведут к сумасшествию. Ими питается Бог Безумия.

– Я думала, что должна была показать им все, на что способна. Разве не в этом смысл Карнавала? – спросила я осторожно.

Дюбарри откинулась на спинку стула.

– Ты вообще слушала, что тебе говорили на уроках? Или у тебя в одно ухо влетело, в другое вылетело?

– Конечно слушала. – Я сжала руки кулаки. – Я просто не понима…

– Так и есть. Ты не понимаешь. В противном случае ты бы не совершила такую глупость. Смысл в том, чтобы показать, что ты достаточно сильна для выполнения своей роли. Показать, что ты способна, уверенна и умеешь управлять магией, что ты можешь служить этому великому миру. – Дюбарри поставила чашку на стол. – Твоя маленькая демонстрация могла бы откинуть нас в прошлое, во времена, когда все хотели выглядеть одинаково. Разве ты забыла уроки истории? Правление королевы Анн-Марии II из династии Вердун. Люди были неотличимы друг от друга. Представь себе, что все бы захотели выглядеть как ты. Что, если бы они были согласны платить только за твою внешность? Вокруг бы ходили миллионы твоих копий. Это хуже, чем снова стать серыми. Красота – это разнообразие. Красота – это изменения.