Благими намерениями…

– Нормальный, – зашипел я, как та собака, – не урод, не больной, не придурок. Сейчас я тебе это докажу. Пошли.

Она сильно испугалась меня в тот момент, так как начала отползать, как каракатица. Быстро-быстро перебирая ногами, только камни летели. Я схватил ее за руку и нечеловеческой силой рывком, не поднял ее, а подкинул на ноги. Шипел и брызгал слюной. Ольга начала кричать, но я сразу заткнул ей рот рукой. Она задыхалась, видимо ей нос зажало. В два прыжка я заскочил за куст и кинул ее на землю. Слышал хруст, но не понимал что хрустит, ее тонкая шея или ветки с листьями.

– Сейчас всем вам покажу, суки, – шипел я, обращаясь к тем, троим девушкам, к Андрею, к Коляну, к старой бабке в черном, к собаке, -сейчас вы узнаете, что нормальный.

Я завалился на девушку и одним движением порвал ей трусы, кинул их в сторону. И начал стаскивать с себя шорты. Как вдруг меня за плечи потянули, вернее, рванули сильные руки.

– Да ладно, Саня, ты что творишь. Это была шутка, – визжал Колян. – зачем ты это делаешь?

– Уйди, сука, у меня нож. Я убью тебя и ее убью. Всех убью!

Я пытался Колю ударить, но он увернулся и выбежал из кустов. Упал и скорее всего, запутался, через секунду все стихло. Оля хрипела, ее глаза смотрели на меня. Вся в листьях и пыли, волосы всклокочены. Она лежала и закрывала живот руками. Рядом с ней белели разорванные трусики, которые, как будто, рвал самый большой и злой в мире черный пес. Меня повело в сторону, но заросли удержали на ногах. Зверь, в моем обличии, повернулся и вышел из кустов. Брел медленно, волоча ноги. Сзади послышались Олины крики, это были проклятия и ругательства. Меня это отрезвило, и я бросился бежать.

Глаза дьявола

Санкт- Петербург 6 августа 2023

«Я видел глаза дьявола три раза в своей жизни. Это страшно. В этих глазах чистое зло»…

Сидел и грыз ручку. У меня было задание от психолога, которого мне вчера посоветовали на группе созависимых членов семьи. Вся жизнь, все события и переплетения моей судьбы, привели меня вчера на собрание этой группы.

На занятии я молчал, слушал тех, кто делился своей болью и с большим трудом переживал горечь своей жизни и своих утрат. Это очень больно. Глаза начали слезиться после того, как представился первый участник и начал делиться своим переживанием. А потом я просто рыдал. Позволил себе быть в таком состоянии перед публикой. И ощущал вчера, что слезы у меня кровавые. Я вытирал их, поначалу, платком, потом рукавом, а далее просто размазывал их по лицу ладонями. Не смотрел на участников, так как было стойкое ощущение, что лицо сейчас не в слезах, а в крови.

В самом конце я взял слово:

– Здравствуйте все, меня зовут Николай Николаевич и мой сын наркоман. Я не знаю где он и что с ним. Когда видел его в последний раз, кормил его супом дома, а после он ударил меня два раза кухонным ножом. Удары были слабыми, просто кожу порезал. Но в тот момент я не мог, сопротивляется этому злу. Я застыл, очень испугался. Он забрал все деньги из квартиры, технику и драгоценности. Как оказалось, это было спланировано им и его дружками, которые ждали его за дверью в подъезде, что бы вынести все из дома.

А теперь я не знаю, что мне делать. Понимаете, я остался совсем один в этой жизни. Нет никого, совершенно один, как в космосе. Я хотел отыскать сына, забрать, вылечить. Но послушав Вас всех, уже совсем не знаю, что мне делать. Помогите мне. В душе черная дыра. Пустота сжигает меня. Я уже, как будто и не человек, в этом мире, а пустой лист бумаги, изрисованный жирным черным маркером. Линии эти шли бы дальше, но лист ограничен моим телом. Помогите мне.

И мне помогли, вернее, утешали, как умели и как могли. Меня поддержали тогда. А на выходе, ведущий группы, красивая девушка, дала мне визитку:

– Вот, Николай Николаевич, если будет желание, позвоните этому человеку. Это очень хороший психолог. Его зовут Вячеслав Викторович, у него большой практический опыт.

Спал я, этой ночью, очень хорошо. За долгое время, мне удалось выспаться. Наверное, вчера на группе, выплакал все накопившиеся за долгие годы, слезы.

После завтрака я набрал номер психолога:

– Ало, Вячеслав Викторович, мне посоветовали Вас, как хорошего психолога с большим практическим опытом. Мне нужна Ваша профессиональная помощь. Я был вчера на группе созависимых родителей, там, в общем, мне и посоветовали Вас. Мой сын наркоман, но речь не о нем, это я понял вчера на группе. Разговор обо мне. Вячеслав Викторович, дело в том, что внутри меня черная дыра, которая тянется из детства, которая не дает мне жить. Прошу прощения, я очень волнуюсь, и путаются мысли. Можно записаться к Вам на прием?

–Здравствуйте, – в трубке прозвучал спокойный, звучный, мужской басовитый голос. – Простите, пожалуйста, можно узнать, как я могу к Вам обращаться?

– Да, конечно, – смутился, – меня зовут Николай Николаевич и мне пятьдесят шесть лет.

– Николай Николаевич, раз знакомству. Ближайшая дата, на которую я готов Вас пригласить, будет через три недели. Если Вам нужна консультация в ближайшее время, то могу рекомендовать своих коллег, чьи контакты я готов дать прямо сейчас.

– Меня устроит через три недели, я согласен ждать.

– Хорошо, Николай Николаевич. Я записал Вас. Так как с даты обращения пройдет уже значительное время, я могу предложить описать Вашу внутреннюю черную дыру в виде эссе. Не торопитесь, просто описывайте все так, как чувствуете. Можете в дальнейшем скинуть эссе мне на электронную почту, которая указана на обороте визитной карточки, либо взять его с собой на нашу будущую сессию. До встречи!

И вот вечер, я изгрыз ручку. Предо мной первая строчка моего эссе. «Я видел глаза дьявола три раза в своей жизни. Это страшно. В этих глазах чистое зло»…

Что дальше? За плечами вся моя трусливая жизнь. Дорога полная благих намерений, которые только лишь слова. А действия где, поступки? Где и как я мог разорвать этот порочный круг зла, которое плыло перед моими глазами всю мою жалкую жизнь.

Первый раз я видел «Глаза дьявола», когда мне было десять лет. Я уже тогда знал, что мы живем под одной крышей с психопатом. Это мой отец. Он всегда был агрессивным и грубым, мы с мамой научились выживать рядом с этим фактом.

Если вот так, отталкиваясь от самого детства, вспоминать всю мою жизнь, то первое мое воспоминание, это как мой отец кричит и толкает маму. Зима, темно, огромные кучи снега и остановка. Ничего раньше я вспомнить не могу, да и позже не помню, видимо я тогда был совсем маленьким, но уже стоял на ногах. Это воспоминание, как яркая вспышка моего сознания. Отец стоит напротив матери, орет на нее. Не знаю, о чем была речь тогда, просто помню эмоциональный окрас ситуации. Страх. Он кричит и толкает мою маму в снег. Подбирает палку с дороги и с силой бьет ей по остановке. А я стою и наблюдаю, а может плачу, но это уже мои домыслы и фантазии. И вот палка ломается и одна часть отлетает мне прямо в лицо. Дальше я не помню, но мать сказала, что это была случайность, я упал. Вот и этот косой шрам у меня на щеке с того времени, точно помню.

Работал он на старом нашем предприятии в Ельце, сварщиком. Говорили, что и неплохим специалистом был. Но любил выпить. Пьяным то он спокойным был, даже веселым порой. А вот когда не пил был угрюмым и постоянно напряженным. На его лице и в его глазах читалось напряжение. А в маминых глазах, в моменты его напряжения, читался страх. Помню палец у ее губ и шепот:

– Сиди тихо, папа сегодня опять не в духе, наверное, на работе что-то.

Не помню, что бы у него были увлечения или хобби. Другие мужики на рыбалку ходили или в гараже с мотоциклом ковырялись. Нет, папа сидел у окна и задумчиво курил. Потом вставал, одевался и уходил, хлопнув дверью. А приходил уже пьяным. Тогда ему море было по колено и все по плечу. Как будто в моменты пьянства с него слетал груз, уходило напряжение. Он становился простым русским мужиком, рубаха – парень!

Это позже я узнал, что его мучила патологическая ревность к жене. Мама работала на том же предприятии в управлении. Им положено выглядеть ухоженными, строгими, но опрятными и красивыми. У нее всегда была красивая прическа, не вызывающий макияж и костюм.

– Для кого опять ты нарядилась?– язвительным и злым тоном говорил отец. – Для Палыча этого плешивого или для этого нового из конструкторского отдела?

– Ты же знаешь, дорогой, – заискивая, отвечала мама, – так руководство требует. Ну, хочешь, я уйду с этого завода? Пойду в другое место, ты же знаешь, что я и бухгалтером могу и работницей.

– Никуда ты не уйдешь, – давал заднюю отец. – Просто прекращай мазаться. Я за тобой присмотрю. А этим козлам я устрою если что!

И так все мое детство… я вот только сейчас осознаю, что, сколько я жил с ними, столько это и повторялось. Были периоды, затишья. Но они случались после, каких-то пиковых напряжений в семье. И все разговоры дома были на тему измен или около того.

Гостей или друзей моих родителей я не видел у нас в квартире никогда. Вот и сейчас задаюсь вопросом, а были у них вообще друзья? Родственники были точно, как с маминой, так и с папиной стороны, но и они к нам в гости не приходили. Мы ездили в деревню к папиной маме, и это было счастье. Там у папы сестра жила, и они очень весело тогда проводили время. Пили, плясали, песни пели. Мама там себя чувствовала хорошо, и папе было весело. А вот в Липецк, к родителям жены папа не любил ездить. Он ходил угрюмый несколько дней, был скованным и напряженным в гостях.

Когда мне было десять лет, в августе семьдесят седьмого года. Нас всех пригласили на юбилей, к какому-то начальнику с родительского завода. Вернее меня не приглашали, но папа, зачем то настоял на том, чтобы и я с ними был там. Праздник масштабный. Сейчас уже не возьмусь сказать, сколько там было человек, но очень много. Проходило торжество в столовой предприятия и столы расставлены огромной буквой «П», а на них были и фрукты, салаты и спиртное. Посередине этой буквы «П» люди танцевали. Вообще было весело. Конкурсы интересные, где я участвовал. А родители не вставали с мест. Отец курил, как паровоз обычно, а тут за весь вечер ни рюмки, ни покурить с мужиками. Просто очень напряженно сидел, разглядывая всех. Мама пила вино и общалась с женщинами напротив.

Папа дергал мать через каждые десять минут:

– Пошли уже домой, поздравили, честь выказали и хватит.

Мама отмахивалась:

– Давай еще немного, что люди скажут.

И вот на последнем папином заходе с предложением уйти, мама, уже немного захмелев от вина и осмелев, сказала:

– Да хватит уже, отдохни. Ты видишь, я с девочками общаюсь. Выпей ты водки, сходи, покури, покушай и еще раз выпей. Хватит меня уже позорить, сидишь, как помидор красный, того и глядишь лопнешь от своей ревности. Уже люди косо смотрят.

Отец резко встал, задвинул стул. Достал, демонстративно, папиросы и вышел из зала. А мама пошла танцевать с подружками. Его долго не было, видимо стоял, как обычно и, думая, курил. Когда отец вернулся, я увидел, сбитую костяшку на его кулаке. Я понял тогда, что он стоял, где то в туалете и останавливал кровь, а когда у него это получилось, он вернулся в зал. Мама уже сидела на месте. Она была красная, с капельками пота на лбу и запыхавшаяся.

Так и прошел вечер. Домой гостей развозил служебный автобус. Нас подвезли к подъезду, быстрое прощание с пьяными коллегами:

– До понедельника!

Мы поднялись по лестнице, открыли дверь. Я вбежал первый и нагнулся расстегнуть сандалии, как вдруг меня сбила с ног падающая мама. Она заходила за мной, и отец ее с силой втолкнул внутрь квартиры. Одним каблуком мать зацепилась за порог и обрушилась на меня. Дверь захлопнулась, ключ щелкнул два раза.

– Ну что, тварь, успела сделать все, что хотела, пока меня не было? – пока еще спокойно сказал отец, но с каждым словом голос становился все громче и громче, – все успела, с кем хотела? Двадцати минут хватило, чтобы вспотеть с кем-то?

– Коля, скажи ему, что я танцевала с девочками.

– Споить меня хотела, шлюха – не слушая доводов уже орал он, – как и те кабели в курилке, которые спрашивали, почему я не пью.

Он схватил ее за рукав платья, потянул и отлетел к стенке. Рукав оторвался, и отец, падая, стукнулся головой о прихожую. Он яростно зарычал, поднимаясь, и двинулся на мать. Я уже отполз к двери туалета и встал на ноги, смотря на эту потасовку. С размаху его нога врезалась маме в живот, открытой ладонью он начал хлестать ее по голове. Мать визжала, как поросенок. Я бросился на помощь, с криком, «не трогай ее, она правда танцевала». И тут я встретился с его взглядом. Эти глаза были не его. Это были глаза самого дьявола, и в них отражалось чистое зло, без примесей светлого и без проблесков доброго. Таких глаз не бывает ни у людей, ни у зверей. Сам дьявол одолжил эти глаза моему отцу.

– Уйди, сученок, у меня нож. Я убью тебя и ее убью. Всех убью!

Дальше я ничего не помню. Видимо вырубился от страха.

И что самое интересное, даже парадоксальное, что утром я проснулся у себя в кровати, когда на меня уже светило яркое солнце. Сел, скинул одеяло и вслушался в звуки квартиры. Мама готовила на кухне, а по квартире витал слабый аромат папиных папирос. Обычные звуки и запахи выходного дня. Долгое время я считал, что все это мне приснилось, пока не встретил своего товарища, который был на этом юбилее со своей мамой.

– Что вы дарили Палычу на юбилей?– спросил он у меня,– мы с мамой галстук.

Картинка тогда сошлась. Палыч, юбилей, автобус, дверь и глаза. Это моя семья такая, для них, возможно, это нормально. Я понял, что это не экстраординарный случай, это нормально. Просто я в первый раз в жизни с этим столкнулся.

И жили мы дальше и ничего не менялось. Преображался только я. Рос, превратился из ребенка в юношу. И лет в пятнадцать решился подойти к маме, когда мы были на даче. Она занималась грядами, и на ней был старый халат без рукавов. Я увидел все разнообразие синяков и ссадин на ее запястьях, предплечьях и плечах.

– Мама, давай уедем от него, он же тебя калечит, – сказал я тогда.

– О чем ты, Коля? Нет ничего подобного, мы с папой любим и стараемся изо всех сил тебя сделать человеком, вывести в свет.

– Ты уверена?

– Милый, не говори глупостей.

И я больше не говорил. Боялся выносить сор из избы. Для всех окружающих мы были обычной семьей. Старался вести себя хорошо в школе, решил учиться без троек. Не нарушал правил дорожного движения и держался в стороне от хулиганов и хулиганств. Была у меня девочка в школе, но и тут, я очень боялся сближения с ней. Выражал симпатию исключительно на расстоянии. И все это потому, что никто не должен лезть в нашу семью. И кругом страхи, а что подумают обо мне, что скажут про родителей. Не лезь в умники, не будь лучшим в спорте, не будь слабее всех, учись средне, будь самым обычным и не выделяйся никогда!

А тем жутким летом, когда я уже поступил в институт, меня отправили в Адлер. На море, на отдых, на курорт. А мне, если честно, не очень хотелось. Может быть с мамой и поехал, дал бы ей отдохнуть от психов отца. Но меня отправили. Путевку то ему дали, сварщику. Там и вредность и так далее. Но он, сами понимаете, без мамы бы не поехал, и уж точно ее одну не отпустил. Поэтому поехал я.

Первые несколько дней, на море, было прекрасно. Наслаждался отдыхом и морем. А потом пошло все как-то криво. Уже не было ощущения отдыха. Я познакомился с ребятами, которые немногим были меня старше. Мы пили и кутили, искали девушек на пляже. Очень нам тогда хотелось приключений и секса. Но секса не было. Вернее как, разговоров то было много, а до дела так и не дошло. Как-то вечером, мы познакомились с тремя выпившими девушками, разговорились и пошли гулять. Одному парню плохо стало от коньяка, и он пошел блевать или в комнату, не помню если честно. А мы отправились провожать девушек до их пансионата. Довели, распрощались и двинулись к нам в номер.

А на обратном пути, Андрей, парень с которым мы сдружились, предложил пошутить над тем, кто спать пошел. Давай, говорил он, подколем его, типа мы девок этих трахали всю ночь, в разных позах, менялись партнерами и так далее, ну чтобы он завидовал нам. Как оказалось в дальнейшем, парень то гнилой оказался. Просто тварь и манипулятор жуткий. Он поднимал свою самооценку за счет других и радовался этому. Я и этот Андрей, с двумя девчонками познакомились, с волейболистками их Липецка и я в одну почти влюбился. Хотел с ней встречаться в городе, ведь в Липецк поступил в этом году. В общем, планы и фантазии были на этот счет. А эта падаль человеческая, Андрей, начал меня при этих девушках унижать, глумиться надо мной. В общем, я тогда серьезно пострадал самооценкой. Но это не самое главное. И девушка то сама не лучшим образом поступила. Андрей напел ей тогда:

– Слушай, Вика, давай приколемся над тем придурком? Расскажи его девчонке, что он голубой. Ну, типа ты из Москвы, он хороший чувственный парень, но предпочитает парней, не девчонок. Понимаешь, о чем я? А это я к чему? Вон видишь, у лотка с мороженым, та девка, которая с ним была. Ну, ты согласна?

– Уу, Андрюша, ну и хулиган ты! Давай попробую, весело же будет. Только вот она видела меня уже с Вами.

– Да какая разница, иди уже.

И она пошла. Встала рядом с ней, прямо тварь тварью, подумал я, и говорила с той, пока она в очереди стояла. Дальше девочка пошла с мороженым, в сторону бухты. А наши подруги взяли мяч, и пошли купаться, Андрей за ними. Я остался, решил понаблюдать, куда она. Было не так далеко от того места, где та остановилась и села. Метров триста – четыреста. Для молодого глаза не расстояние. Я тогда увидел Саню, который схватил ее за руку и потащил. Схватив шорты и майку, рванул туда, по пути одеваясь. Услышав борьбу, ворвался в кусты. Схватил Саню за плечи и рванул его. Он уже задрал юбку девчонки и сорвал трусы. Тут и дураку ясно, что не по любви. Я его оттащил, кричал ему, чтобы не трогал девушку, хотел ударить, завалить и побороть, но увидел его глаза. Эти глаза были не его. Это были глаза самого дьявола, и в них отражалось чистое зло, без примесей светлого и без проблесков доброго. Таких глаз не бывает ни у людей, ни у зверей. Сам дьявол одолжил эти глаза тогда этому парню.

– Уйди, сука, у меня нож. Я убью тебя и ее убью. Всех убью!

После этих слов я больше ничего не помню. Очнулся уже на больничной койке. Оказывается, у меня случился солнечный удар. Прохожие вызвали мне скорую помощь.

После утреннего осмотра меня отпустили. Я гнал от себя плохие мысли, убеждал себя, что это был глюк и ничего подобного и быть не могло. И великим облегчением для меня было, когда в комнате не оказалось этого парня. А на его место уже заселялся мужик за тридцать.

– Парень, с тобой все в порядке? – сказал мужик, – чего-то ты бледный сильно и взгляд испуганный. Я твой сосед и мешать тебе не буду. Меня Михаил зовут.

– Меня Коля, – протягивая ему руку, – нормально, просто солнечный удар был.

– Приятно. Отдыхай тогда, а я на пляж. Мои друзья в соседней комнате и, наверное, уже ждут меня.

Андрея я отшил. Прямо и без церемоний, особенно после того, что он начал рассказывать мне, что этим вечером он пялил сразу двух волейболисток, после влитого литра коньяка. Ох, гадкий же тип.

Через четыре дня я уже был на перроне в Ельце. С чемоданом, загорелый и немного встревоженный, как я тогда думал, от событий на курорте. Но чем ближе я был к дому, тем большая тревога одолевала меня. Думал, как я смогу ответить на вопрос «как ты отдохнул?» Что скажу?

И с такими мыслями я зашел в квартиру, где привычно гремели сковородки на кухне, а вот запаха папирос не было. Меня одолела паника.

– Мама, что с отцом?

С этой фразой я вбежал на кухню, где меня встретила бабушка, мамина мама.

В это день я стал сиротой дважды. В порыве ярости, отец дважды ударил мать. Один из ударов пришелся по корпусу, что привело к разрыву селезенки. Скорая не успела. Отец в тюрьме, а мама уже на кладбище.

Да вот, странный, ожидаемый, как я осознаю сейчас, поворот судьбы. Все эти благородные стремления, благие намерения, все это собачья чушь, которая приводит всегда к печальным последствиям. Надо было действовать, нужно было решится. «Мама, давай уедем от него, он же тебя калечит. О чем ты, Коля? Нет ничего подобного, мы с папой любим и стараемся изо всех сил тебя сделать человеком, вывести в свет» Вот о чем я тогда говорил, мама.

Нет у меня сейчас ненависти, обиды к отцу. Есть только сожаления.

Да и тогда, сразу после известия, я не особо переживал. Был небольшой шок, отрицание, гнев. Но это быстро прошло. В квартире тогда была звенящая тишина. На подоконнике пачка папирос отца, пустая пепельница и спички. Рядом с подоконником его просиженная табуретка. И тишина.

Чего же не хватает? Дыма его папирос? Я сел, закурил, принял его позу и понял, что в доме не хватает постоянного гнетущего напряжения. Это оно жужжало всю мою жизнь в этой квартире. А сейчас тишина. Спокойствие. Это успокоило меня тогда. Пришло осознание, что я жил всю свою жизнь на пороховой бочке. Сидел восемнадцать лет на ней и затыкал уши, ожидая догорающего фитиля. Жил в постоянном, как мне казалось, нормальном ожидании взрыва. И вот бочка взорвалась, а меня рядом не было. Зацепило бы меня взрывом, если бы я был рядом? Думаю, однозначно, да. Я бы его зарезал тогда, а может он меня. И после этой мысли ушло чувство вины. Куря отцовский Беломор, ощутил свободу. Свалились кандалы страха.

Собрав вещи, вытащив все родительские заначки, деньги и драгоценности, отправился на вокзал. Елец – Москва – Ленинград. Почему такой я выбрал маршрут? Не знаю. Наверное, двигали меня воспоминания великолепных рассказов об этих городах, которые лились из телевизора, от друзей и родственников. Это я тогда так думал, а сейчас понимаю, что убегал от отца, зная, что в Елец не вернусь. Убегал от глаз дьявола. Приехав в столицу, выйдя из поезда, вспомнил, что и в этом городе где-то бродят похожие глаза и сразу уехал в Ленинград, где и живу и сейчас.

Вены дорог, дороги вен…

Я устроился на крупное предприятие и жил в общежитии. Это было для меня золотое время! Молодость. Веселая жизнь! Освоил профессию, стал молодым специалистом. В общежитии было весело и мы, помню, говорили тогда, что лучше, чем сейчас, жизни быть не может. Помню, как расхваливал общажную жизнь соседу по верстаку:

– Зачем мне дом или квартира? Что я делать там буду? У меня своя комната, она не большая, но моя. Я живу один, а если найду себе жену, то мы будем счастливы тут. А какие соседи душевные! Милое дело. Ты не представляешь, как мы встречали этот восемьдесят восьмой год. Мы гудели всей общагой, веселее праздника не было в моей жизни.

И потекла у меня обычная жизнь серого советского работяги. Жили, учились, работали. Встретил на заводе себе жену. Сыграли свадьбу, гуляли всем общежитием и цехом. Хорошее было время, душевное. В девяносто первом перебрались в двухкомнатную квартиру, оставленную бабкой моей жены. А уже в девяносто пятом родился сын. Назвали его Максимом. И жили, справлялись. Ничего не было в девяностых годах, порой и зарплаты не было, но выжили. Завод мы не бросили в трудные для него времена, хотя половина уволилась, половину выгнали. Причины тогда особо не искали, любая провинность и за ворота. А на улицах Питера, в то время, без денег и без работы, можно было просто с голоду помереть. Но в дальнейшем завод окреп, встал на старые рельсы, сменил политику, перестроился на капиталистические взгляды и идеалы, хотя с большим скрипом, но пошел гору. Люди не голодали, а порой могли себе позволить кое-что.

В двухтысячном году, я отправил жену с сыном на отдых в санаторий Московской области. Максим был слабенький по здоровью, и мы искали возможности его подлечить. Родители мечтают о здоровых детях.

И вот, на мой скромный взгляд, оглядываясь на всю нашу семейную историю, именно с той самой поездки и пошло все кувырком в семье. Тогда, если помните, в Москве серия терактов была. Страшное время для всей страны. Так вот, жена с Максом, отдыхая в санатории, пару раз выбрались в саму Москву. Красная площадь, Московский зоопарк и так далее. Им тогда сильно повезло. Они выходили из метро на Пушкинской площади, и остановилась у павильона в переходе. Макс заканючил, просил купить игрушку или брелок, в общем, стоял и ныл. Подошел, как говорила жена, бомж страшный, с уродливым шрамом на лице и сказал Максу:

Конец ознакомительного фрагмента.

Текст предоставлен ООО «Литрес».

Прочитайте эту книгу целиком, купив полную легальную версию на Литрес.

Безопасно оплатить книгу можно банковской картой Visa, MasterCard, Maestro, со счета мобильного телефона, с платежного терминала, в салоне МТС или Связной, через PayPal, WebMoney, Яндекс.Деньги, QIWI Кошелек, бонусными картами или другим удобным Вам способом.