Шторм изнутри

Винсент Фо

Шторм изнутри

Спасибо моей неповторимой супруге, что смирилась с Вавилоном вокруг себя.

"Когда шторм застилает разум, и пелена затянула взгляд – слушай шепот своих чувств." © Глас Неизвестного во Тьме.

Пролог

Бродяга закряхтел и заставил себя встать. Последняя сигарета, словно сама выпрыгнула у него из пальцев и укатилась под валявшийся рядом картон. На неверных и не совсем трезвых ногах он проковылял к груде хлама посреди узкого переулка. Крякнув, бродяга нагнулся и начал ворошить картон грязной рукой в вязаной перчатке с отрезанными (а может оторванными) пальцами.

– Н… где же т… чтоб тя… – Бормотал он, раскидывая вокруг себя мусор.

Наконец он заметил в пыли краешек фильтра.

– Вот ты где… папироска. – Прокряхтел он, откидывая прочь картонку.

Тяжело выдохнув, он распрямился. Сквозь скомканную и спутанную бороду бродяга любовно сдул с сигареты пыль и засунул ее себе в зубы. Облокотившись, он обстучал себя по карманам и складкам обносков, которые обильно покрывали его фигуру. Запустив куда-то под ткань руку, он выудил дешевую пластиковую зажигалку. Но, прежде чем закурить, он вскинул взгляд. Прищурившись против солнца, он глядел на раскинувшийся унылый пейзаж впереди.

Всего несколько полуразрушенных зданий, далеко отстоящих друг от друга, находились за чертой города – остатки Жилищной Реформы. Тогда еще не погребенное заживо правительство создавало Сектора, где можно было бы поселить не вмещающихся в переполненные городские кварталы жителей. Эти Сектора не имели никаких названий, лишь номера. Бесконечные номера одинаковых жилых коробок. Эти районы превратились в трущобы еще до того, как были достроены.

Исчезло правительство, исчезли Сектора… Причем Сектора исчезли раньше. Разрушены в пыль, их сравняли с землей, оставив лишь обломки и осколки, и город стала окружать Охряная Пустошь, щедро укрытая бетонной пылью.

Сотни тысяч потерявших кров устремились обратно в городские чертоги, занимая каждую нишу этого многоярусного мегаполиса, находя жилье и над крышами домов и глубже нижних уровней подземелий. Город еще раз подтвердил свое прозвище – второе имя, известное далеко за окраинами; оно никогда не являлось его официальным названием, но именно оно было по-настоящему его сущностью, именем, под которым его знали далеко за пределами – Вавилон.

Чуть щурясь и пожевывая папиросу, бродяга смотрел вдаль, облокотившись на кирпичную стену. Пустоши раскрывали перед ним свои объятья, завывая ветрами в пограничных переулках. Ветер своей дланью зачерпывал горсти пыли с земли, то растягивая их тончайшим одеялом над пустыней, то скручивая это одеяло в узлы, то мягко устилая его вновь на землю.

Бродяга смотрел на фигуру вдали.

Сереющие в мутном свете застланных тучами небес руины башни, с едва заметными трепещущими на сильном ветру лохмотьями, зацепившимися за изломанные ребра ржавой арматуры на верхних этажах, отбрасывали массивную угнетающую тень на одинокий бредущий силуэт.

Бродяга закурил, глубоко затянулся и с громким выдохом выпустил дым, окутав им свое лицо.

По пустоши брела женщина.

Задумчиво затягиваясь, бродяга наблюдал, как ее сгорбленная фигурка медленно двигается в его сторону. Ветер окутывал ее песчаными вихрями, но она лишь прикрывала лицо ладонью, даже не сбавляя шаг. Когда она приблизилась, бродяга смог рассмотреть ее лучше – ссутулившаяся, тощая, одетая в грязные лохмотья, развивающиеся от порывов ветра и хлещущие ее по бокам и спине. Женщина вся была покрыта грязью, будто ее валяли в дорожной пыли; под грязью едва можно было различить огненно-рыжий цвет ее скомканной копны волос, затвердевшими колтунами тянущейся за ветром. В окрестных деревнях – там за Пустошами – эти суеверные параноики скорее всего окрестили бы ее ведьмой.

Тем временем женщина уже была совсем близко и, заметив бродягу, направлялась прямо к нему. Теперь он мог разглядеть ее лицо. Оно было молодым и под слоем грязи казалось неприятным и несимпатичным. Усталость сделала свое дело, оставив на нем несколько глубоких морщин. Но таким людям, как этот бродяга, было не привыкать видеть грязь, потому он без труда разглядел всю красоту узкого лица с острыми чертами, красоту холодную и опасную.

Женщина остановилась прямо перед бродягой.

На руках и шее ее были видны синяки и ссадины, а кое-где даже запеклась кровь. Теперь, когда она стояла прямо перед ним, бродяга мог рассмотреть, что фигура у нее не такая уж и худая, с очень даже аппетитными формами, издалека не так заметными под бесформенными лохмотьями, наверное, она просто плохо питается, отчего отощала.

Изломанными ногтями женщина откуда-то выудила сигарету.

– Огоньку не найдется? – спросила она. Подбородок ее был властно вздернут кверху, и сигарету она держала, точно светская дама. Ее взгляд, как стальная спица пронзил его нутро, и она продолжала неотрывно смотреть ему в глаза, будто разглядывала душу.

– Мхм… эм… да… – Пробурчал бродяга, угнетаемый ее взглядом.

Он вновь начал ладонями нашаривать зажигалку среди своего рубища, как всегда позабыв, в какую из складок ее заткнул. В ожидании женщина оторвала взгляд и посмотрела вдаль, в Пустошь, ее лицо мало что выражало, но, похоже, она наслаждалась видом пустыни.

Наконец, выудив зажигалку, бродяга зачиркал кремнем, но лишь высек искру, так и не получив огня. Женщина вновь перевела на него взгляд, и в этот момент зажигалка, наконец, соизволила загореться. Бродяга протянул горящую зажигалку к лицу женщины, держа кнопку грязным пальцем с потрескавшейся от сухости кожей.

Женщина зажала сигарету губами и отправила ее край в огонь. Пересушенный табак запылал красным. Женщина глубоко затянулась и на ее лице появилась зловещая улыбка. Это была отнюдь не улыбка удовольствия.

Не выпуская сигарету из губ, женщина через рот выдохнула табачный дым, выдувая его прямо в лицо бродяге. С тлеющего края сигареты сорвалось несколько искр, они закружились вокруг дымного облака, выписывая в воздухе спирали. Искры подлетели к лицу нищего и нырнули ему в нос и приоткрытый рот.

Бродяга вздрогнул. Глаза его расширились, едва ворочая языком, он еле слышно выдохнул два слова:

– Кто ты?

Женщина улыбнулась еще шире, он увидел, как в глазах ее вспыхнуло пламя, одной затяжкой она втянула в себя сразу треть сигаретной палочки. Бродяга задрожал, в глазах женщины что-то сверкнуло, и изнутри его тела вырвался огонь – безумное неистовое пламя высвобождалось через нос, рот, глаза, через каждую пору его тела. В одно мгновение меньше секунды бродяга превратился в пылающий факел, его тело стало топливом для огня.

Женщина, улыбаясь, неотрывно следила за тем, как он сгорал перед ней, упав в дорожную пыль. Затянувшись еще раз, она выкинула недокуренную сигарету в пылающие останки под ногами, после чего развернулась и пошла прочь.

Через несколько шагов она захохотала во весь голос, и, уходя, продолжала смеяться все громче, наполняя своим смехом пустующие переулки и приоткрытые двери заброшенных окраинных зданий.

Часть 1

Глава 1. Инцидент

Кай проснулся от того, что в келье горел свет. Слабое свечение едва пробивалось сквозь сомкнутые веки, но, тем не менее, раздражало, словно назойливое насекомое, и гнало сон прочь. Кай потер лицо ладонью и поднялся, сев на своей твердой лежанке. Посмотрев на себя, он обнаружил, что уснул в верхней одежде – прямо как пришел. Бронзовый хронометр, за неимением какого-то вразумительного корпуса раскинувший свой механизм по стене, показывал ранний утренний час – выходит Кай проспал всю ночь, отключившись от усталости, сразу после возвращения.

Желтый электрический свет едва освещал тесное жилье, иногда он подрагивал или еще больше терял и без того слабое напряжение, окутывая углы и щели в густые тени. Келья была крохотной комнатушкой, вырубленной в сплошной каменной стене одного из коридоров Подземелья.

Подземелье.

Здесь многие так жили – в тесноте, способной вызвать клаустрофобию, и уж точно каждый привык к давящим низким потолкам, обозначающим тонны и тонны земли и камня до поверхности. Большинство даже никогда не видели настоящего дневного света, многие из обитателей Подземелья ослепли бы от пронзительно острых солнечных лучей, а некоторые… «люди» едва переносили и электрический свет.

Местные жители не стали дожидаться, пока природа поможет приспособиться к жизни в туннелях. Модификации тела оказались подходящим способом адаптировать свой организм – как, скажем, операции на глаза, чтобы видеть во мраке – и, благодаря своей популярности, переросли в культурный феномен подземного общества, сделав модной тенденцией заостренные уши и утонченные черты лица. Порой изменения становились совершенно кардинальными, сохраняя только общие человеческие черты. Жители Подземелья вживляли дополнительные суставы, заменяли пальцы и даже протезировали копыта, подстраивая тело для обитания в системах пещер.

В келье Кая стоял лишь монолитный каменный лежак, обильно устланный соломой и укрытый тряпьем, да тяжелый дубовый стол с ящиком, непонятно как втиснувшийся в дверной проем. Вдоль одной стены были развешены несколько предметов одежды, а оставшееся пространство до угла было заклеено желтыми газетными вырезками, будто Кай хотел скрыть холодные каменные стены кельи, но забросил это занятие, едва начав. Последним, что занимало столь малое пространство комнатки, был сундук, стоящий вплотную к лежанке; он просто оброс серой пылью, и, казалось, его никогда не открывали, непонятно для чего отняв место у комнаты.

В дверь тихо постучали. Кай не ответил, он даже не пошевелился, будто и не слышал стук. Скрипнув, тяжелая, обитая нержавейкой дверь приоткрылась. Кай специально не смазывал петли, чтоб никто не смог войти бесшумно, пока он спит. Сквозь приоткрывшийся проем на пол кельи упал дрожащий свет коридорного факела. Во многих туннелях Подземелья использовалось электричество – где-то целые магистрали ярких синих ламп дневного света, где-то ряды ретроградных плафонов с лампами накаливания, но Кай обосновался в том ответвлении коридоров, где электрический провод был скорее излишней роскошью, чем бытовой необходимостью. Тем не менее, электричество в своей комнатушке он устроил.

В проеме приоткрытой двери показалась женская голова с копной лохматых русых волос.

– Ты здесь? – Спросила голова.

Кай опять промолчал, но теперь уже обратил на гостью пустой взгляд. Она в свою очередь юркнула внутрь кельи и закрыла за собой дверь, прижавшись к ней спиной, да так и осталась стоять. Это была миниатюрная девушка с привлекательной, хотя и излишне худой фигуркой, и милым узким лицом, постоянно сохраняющим выражение какой-то наивности и удивления. Ее звали Доминика – она предпочитала ходить с перепутанными волосами и в одежде, наименее скрывающей ее загорелую под искусственным ультрафиолетом кожу.

Кай довольно нескромно оглядел девушку, подняв взгляд вдоль длинных ног, открытого живота и дальше, остановившись на темных глазах.

Она уже привыкла к его молчаливому характеру и не стала дожидаться приглашения, чтобы усесться на довольно жесткое монолитное ложе рядом с ним. Устроившись, она откинулась назад, к стене, тогда как Кай сел на краю кровати, уперев локти в колени, так что девушке оставалось разглядывать его сгорбленную спину.

– Завтра ты уйдешь, да? – Спросила она.

Дернув плечом, Кай негромко ответил:

– Ты же знаешь, это решит Совет.

– Да хватит прикидываться! – Вдруг вспылила она. – Ты и сам прекрасно знаешь, за что проголосует Совет! Почему ты продолжаешь делать вид, будто завтра все может измениться?

– Потому что пока что я житель этих крысиных нор! – Резко ответил Кай, но затем продолжил уже спокойней. – Я не жажду уйти из Подземелья, и лишь завтрашнее решение заставит меня это сделать. Сама знаешь, эти старые шакалы давно ищут повод, чтобы прогнать меня подальше из туннелей, и вот теперь у них есть не просто шанс, а надежная причина. Мне хорошо здесь, хотя я и пришел сюда сверху, – Кай зачем-то показал пальцем в потолок. – Уйду ли я – решать только им, и, если вдруг что-то невероятным образом измениться за этот день, и Совет внезапно позволит мне остаться, уж поверь, я наверх не тороплюсь. Но раз мне нужно уйти, не волнуйся, там я не пропаду. – На последнем слове он усмехнулся каким-то своим мыслям.

– Какая разница, – поднимаясь с лежанки, продолжил Кай, – все равно мы ничего не можем изменить.

– Как ты можешь так? Как будто тебя ничего не волнует.

– Меня очень много чего волнует, – Кай стянул пропитанную по́том толстовку, чтобы сменить ее на что-то более свежее, но на вешалке нашлись лишь такие же нестиранные вещи. – И в данный момент меня волнует то, что пора идти.

Доминика нахмурилась, но ничего не сказала, она принялась разглядывать татуировки, покрывавшие плечи Кая.

Рисунки, выбитые на его коже, были целым произведением искусства. Каждый из них был настоящей картиной, и все вместе они составляли единое полотно. С него можно было содрать шкуру и повесить над камином в гостиной, вместо морского пейзажа или головы подстреленного на охоте оленя.

На его теле можно было найти и рисунки, и символы, и формулы, и строчки слов. Общий смысл всех этих татуировок был непонятен, но, если присмотреться к отдельным, можно было уловить несколько устрашающее значение. Например, один довольно крупный сюжет изображал прикованного цепями к полу огромного кашалота, которого стоящие вокруг крошечные, по сравнению с ним, человеческие фигуры кололи острогами в беззащитные бока. Кашалот приоткрыл пасть в беззвучном стоне боли, а по блестящей коже стекала красная кровь. Художник – бесспорно мастер высокого класса – тщательно прорисовал все детали, отчего изображения выглядели очень реалистично и живо. Так, на другой иллюстрации в подробностях разворачивалась сцена разрушающего здание цунами, и в окнах искалеченного дома можно было разглядеть крошечные фигуры людей, которым суждено утонуть.

Многие рисунки были сделаны в иконическом стиле, какие-то были похожи на наброски карандашом, но большинство из них все-таки были полноценными картинами. И все они не то связывались, не то разделялись строками, символами или стихами. На современных языках, на мертвых, но используемых, или даже на каких-то неизвестных наречиях – не то заклятия, не то шифры. От шеи по всей спине в три столбца, каждый из которых обрамлялся индивидуальным узором, узкими строчками был вытатуирован довольно длинный текст на абсолютно неизвестном языке, казавшийся скорее красивым импровизированным узором, чем имеющим какое-то значение письмом.

И все это выглядело цельным. Словно красивая легенда, рассказанная на его теле, или история бога, как в религиозных талмудах. Казалось, если найти начало этой истории, то можно с легкостью прочесть ее, она сама раскрутится, как спираль, но каждое из изображений могло быть и первым, и последним, невозможно было догадаться, какие из слов или формул могли оказаться началом.

– Что все это значит? – Произнесла Доминика, как бы размышляя вслух, но Кай вопросительно повернулся, не понимая, о чем речь. – Ты никогда не рассказывал мне обо всех этих татуировках, – пояснила она, – нельзя же бессмысленно покрыть свою шкуру иллюстрациями к роману или вроде того. Они что-то обозначают?

– Да. – Просто ответил Кай.

Доминика поморщилась – терпеть не могла, когда ей так отвечали, словно чтобы она отвязалась. Правда ему она готова была простить все что угодно.

– Класс. – Буркнула она.

Кай вздохнул.

– Они напоминают мне о том, что я наделал.

Доминика вновь уставилась на его тело, пытаясь по-новому смотреть на все эти картины, но даже после этого пояснения они не обрели больше смысла.

– Много же ты наворотил. – Сказала она первое, что пришло ей в голову. – И когда успел?

– В прошлой жизни. – Пожал плечами Кай.

Он заторопился надеть какую-нибудь из нескольких практически одинаковых толстовок, висящих на стене, дабы поскорее спрятать тему этой беседы. Выдвинув ящик стола, он извлек оттуда несколько предметов и распихал их по карманам.

– Пойдем, – кивнул он головой в сторону двери, – один день – это не слишком много, чтобы попрощаться с Подземельем.

*

Полутемные туннели были настолько же уютны, насколько и зловещи. В этой части Подземелья коридоры являлись просто норами, вырытыми стальными челюстями экскаваторов и бурильных машин. Стенами была необлицованная земля, в которую будто вдавливали тяжелые деревянные двери, обитые железными полосами. Вдоль потолка тянулся толстый провод, с которого на одинаковом расстоянии друг от друга свисали железные, похожие на перевернутые миски, плафоны с маломощными лампами. Многие лампы не горели, а кое-где отсутствовали, оставляя целые участки неосвещенными.

Узкие мрачные пространства, залитые слабым рыжим светом, обволакивали, дарили чувство теплоты и защищенности. Но тьма таила неизвестность и держала в напряжении, заставляя ждать опасности от каждого черного силуэта, проходящих мимо обитателей Подземелья.

Лампы медленно проплывали над головой Кая, отмеряя равные участки пути. Доминика шла рядом, касаясь его плечом. Навстречу проходили люди, многие стояли прямо у стен, кто-то торговался, спорил – это был довольно оживленный туннель в этом районе, что-то вроде крупной улицы.

– Мне туда. – Кивнул Кай в мрачный поворот.

– Увидимся. – Не останавливаясь, Доминика махнула рукой, заторопившись к белевшему впереди коридору. Там начинался другой район – белые лампы дневного света, стены, укрытые металлом, другие люди, другие манеры.

Кай нырнул в темный тупик, проходя вперед, он чуть не воткнулся в двоих парней, стоящих у стены – дилер и клиент. Те оба недовольно заворчали, на что в ответ получили недобрый обжигающий взгляд, заставивший их замолчать. Без стука Кай вошел в дверь рядом.

По глазам резанул яркий свет, но не настолько яркий, чтобы нужно было долго к нему привыкать. Комнату освещало множество электрических ламп, горели свечи.

Воздух наполнялся разнообразием запахов – на полках горели искусно подобранные ароматические смеси; пучки сушеных трав, подвешенные в стороне, издавали свои ароматы; различные вещества в плошках, баночках и прочей таре привносили свои нотки в этот коктейль. Все эти запахи не были столь уж резкими и сильными, их смесь не вызывала отвращение, отнюдь, все ароматы смешивались в необычную, непривычную, но безусловно великолепную симфонию, являющуюся произведением искусства. И все-таки неподготовленного человека такое количество оттенков душило и заставляло теряться, от такого многообразия обонятельных ощущений человек просто тонул в этом запахе, как в воде, и торопился выплыть – выйти из помещения.

Кай бывал здесь множество раз.

Обстановка этой квартиры была абсолютной противоположностью аскетичной меблировки комнатки Кая. Стены были завешаны коврами и прочими плетеными изделиями. Здесь окружало обилие небольших украшений, элементов декора – всяческие бусы, фонарики, гирлянды, тихо звенели поющие ветра – хотя ветер в помещении, казалось, отсутствовал. Мрачноватые статуэтки, вымпелы, фетиши, канделябры, чего тут только не было. Комната сияла яркими красками, они наполняли помещение не меньше, чем запахи – яркие ковры и драпировки, яркие вещи, яркие огни.

Среди всего этого фейерверка не сразу можно было заметить хозяина жилья. Небольшой чернокожий парень полусидел-полулежал на груде шелковых подушек на полу, чуть ли не в самой середине комнаты. Его одежда, усыпанная мельчайшим узором, была столь же яркой и наполненной цветами, как и все вокруг, а голову покрывала просторная вязаная шапка, под которой, похоже, прятался слон, ну или хотя бы кот. К тому же человек сидел недвижимо, как статуя, лишь следуя взглядом за движениями гостя. Внимание вошедшего не концентрировалось, отчего незнающий посетитель мог минут пять бродить по комнате, разглядывая вещи, пока не осознавал, что все это время хозяин сидит перед ним.

– Рад видеть тебя, брат. – Произнес он, так и не пошевельнувшись. – Пришел попрощаться?

Кай посмотрел ему в глаза, сегодня они были зеркально-черными, без всяких зрачков – цвет его глаз менялся линзами каждый день.

Кай молча стоял перед ним, засунув руки в карманы штанов. Какое-то время он смотрел на его стеклянные черные глаза, а затем опустился в груду подушек на полу.

Этого человека звали Джамал. Он провел довольно продолжительное время на границе Подземелья и теперь практиковал психонавтику, занимался эзотерикой и проводил исследования в алхимии. Его своеобразный взгляд на окружающий мир сильно сузил круг его близких знакомых, причем большинство людей прекращали общаться с ним как раз потому, что сами были не способны выдержать его общество. Оттого действительно близких людей у него было совсем немного. Кай, как ему казалось, был одним из… Тем не менее гостей у Джамала хватало, но в основном они посещали его по делу. Изучение расширения сознания предписывало ему иметь психоделические препараты, некоторые из которых он к тому же изготавливал сам, что привлекало покупателей определенного толка, а заодно и давало какой-никакой капитал для исследований. Джамал не называл себя дилером, и не любил, когда другие так отзывались о нем, но доходным делом не брезговал и относился к нему серьезно.

Тем не менее, Джамал никоим образом не создавал впечатление наркомана или дилера. Он вызывал ощущение чего-то мистического и возвышенного, его глаза, когда можно было их разглядеть, постоянно смотрели куда-то вглубь и прочь, не в это пространство, не в эту реальность, глядя на кого-то он видел нечто больше, чем определенные одежду и выражение лица. Он создавал впечатление шамана – к тому же иногда красил лицо – или колдуна, особенно жестами и манерой говорить.

– Похоже, ты давно этого ждал. – Продолжил разговор Джамал, не услышав от Кая никаких слов.

Кай удивленно вскинул брови.

– Давно это могло произойти. – Поправил он.

– Я сказал, что сказал. – Джамал отвел взгляд.

– Похоже, ты видишь больше, чем я сам знаю.

– Возможно. Все равно тебе никуда от этого не деться, я лишь знаю, что чувствую – это энергия, поток, и он течет, как течет. Твои глубочайшие желания творят события, а вовсе не действия, действия лишь направляют их в то время и место, где они должны находиться. Твои внутренние, скрытые желания создают то, чему предназначено произойти, это и есть энергия, родник, из которого рождается поток. Твои внешние желания лишь создают причины, смысл, который любой пытается найти в событиях. Среди этих желаний ты ищешь объяснение тому, что в нем не нуждается. Хочешь узнать истину – загляни внутрь, так глубоко, что тебе станет страшно от присутствия этой глубины в тебе.

Кай кивнул.

– Спасибо тебе. – Сказал он. – Но, боюсь, я не способен на это.

– Каждый способен ровно на то, что ему нужно для себя самого, не больше, не меньше. Когда тебе понадобится увидеть то, что ты хочешь, сила сделать это придет к тебе. – Джамал на мгновение задумался, а затем обратил взгляд на Кая. – Я чувствую тебя не так, как всех, и я не могу заглянуть в глубину… Но это ведь говорит о том, что ты способен на большее… на нечто грандиозное… Только не теряй контроль, буря внутри способна поглотить твой разум. Чем сильнее буря, тем крепче должно быть сознание.

Кай кивнул. Джамал наконец пошевелился – он достал пару маленьких круглых мешочков, похожих на пакетики с одноразовой чайной заваркой, но эти были холщевыми.

– Может, увидимся. – Сказал он, отдавая мешочки Каю.

Затем Джамал закурил. Глубоко затянувшись тонкой самокруткой, скрученной не из папиросной бумаги, а из какого-то широкого темно-зеленого листа, он передал ее Каю. Кай принял дымящуюся самокрутку и тоже затянулся. Джамал, едва у него освободились руки, принялся церемонно заваривать горячий напиток в стоящих перед ним пиалах.

*

Мрачные туннели несколько опустели с утренних часов, но наркоман все еще оставался здесь. Он сидел на полу в темном углу, привалившись к стене. Его стеклянные глаза без выражения взглянули на Кая и вновь уставились во мрак.

Официальной власти в Подземелье не существовало, потому не существовало официального закона или конституции. Оттого наркотики никак не контролировались, и их распространение не было ограничено. Но это официально. Кроме присматривающего за положением дел базарного Совета Магистров, состоящего из жителей, убежденных в существенном весе своих голосов, в Подземелье существовало что-то вроде нравственного кодекса – свод негласных правил, поддерживающий порядок в туннелях. Каждый занимался своим делом, и каждый мог заниматься чем угодно, до тех пор, пока не преступал границы разумного. А тех, кто не подходил обществу Подземелья ожидало линчевание.

Взглянув на развилке на бьющие вдали белым светом коридоры, куда утром удалилась Доминика, Кай повернул совсем в другую сторону. Там, куда он направился, было совсем темно, стены отдавали сыростью, и мало кто знал, где оканчиваются туннели.