Я всё! Почему мы выгораем на работе и как это изменить

Джонатан Малесик

Я всё! Почему мы выгораем на работе и как это изменить

Переводчик: Диана Максимова

Редактор: Юлия Самулёнок

Главный редактор: Сергей Турко

Руководитель проекта: Анна Деркач

Арт-директор: Юрий Буга

Корректоры: Мария Смирнова, Елена Чудинова

Верстка: Александр Абрамов

Иллюстрация на обложке: gettyimages.ru

© 2022 Jonathan Malesic

Published by arrangement with University of California Press (USA) via Alexander Korzhenevski Agency (Russia)

© Издание на русском языке, перевод, оформление. ООО «Альпина Паблишер», 2024

* * *

Все права защищены. Данная электронная книга предназначена исключительно для частного использования в личных (некоммерческих) целях. Электронная книга, ее части, фрагменты и элементы, включая текст, изображения и иное, не подлежат копированию и любому другому использованию без разрешения правообладателя. В частности, запрещено такое использование, в результате которого электронная книга, ее часть, фрагмент или элемент станут доступными ограниченному или неопределенному кругу лиц, в том числе посредством сети интернет, независимо от того, будет предоставляться доступ за плату или безвозмездно.

Копирование, воспроизведение и иное использование электронной книги, ее частей, фрагментов и элементов, выходящее за пределы частного использования в личных (некоммерческих) целях, без согласия правообладателя является незаконным и влечет уголовную, административную и гражданскую ответственность.

Вы не обязаны ее любить. На то она и работа.

Джордж Малесик (1933–2018)

Вступление

Несколько лет назад по утрам вместо того, чтобы готовиться к занятиям в университете, я часами лежал в постели, пересматривая раз за разом клип 1986 г. на песню Don't Give Up[1] – дуэт британского поп-исполнителя Питера Гэбриела и Кейт Буш. В этом клипе они шесть минут обнимаются на фоне солнечного затмения. Отчаяние и одиночество Гэбриела совпадало с моим настроением. И неважно, сколько раз я слушал, как Буш сочувственно повторяет заглавную строчку песни, убеждая меня, что страданию есть конец, мне в это не верилось.

Первое занятие начиналось в два часа: я приходил впритык, почти не готовясь, а по окончании тут же убегал домой. По ночам я ел мороженое и пил крепкое пиво – зачастую всё вместе. Я набрал больше 13 килограммов.

По любым объективным меркам у меня была замечательная работа. Я мог похвастаться профессиональными навыками и занимался тем, что у меня отлично получалось: преподавал религиоведение, этику и теологию. Я работал с умными и отзывчивыми коллегами. Зарабатывал более чем достаточно, получал отличные бонусы. Я самостоятельно определял, как преподавать на занятиях и в каких научных проектах участвовать. Благодаря стажу у меня была абсолютная гарантия занятости, что в академических кругах большая редкость. Тем не менее я чувствовал себя ужасно: было ясно, что причина тому – работа. Я был готов сдаться. Я выгорел.

Тогда я думал, что причина именно во мне. Как я мог ненавидеть такую хорошую работу? Однако со временем я осознал, что проблема выгорания масштабнее, чем отчаяние одного конкретного работника. Жители США, Канады и других богатых стран взрастили целую культуру выгорания в рабочей среде. Но выгорания можно избежать.

Замысел книги «Я всё!» происходит из моего желания понять, почему миллионы работников из разных сфер деятельности лишаются сил, необходимых для выполнения своих задач, и почему это заставляет их чувствовать себя неудачниками. Для меня выгорание – это ощущение, что ты разрываешься между ожиданиями от работы и реальностью. Я уверен, что выгорание – это культурный феномен, который широко распространился в последние полвека, однако корнями он уходит в наше убеждение, что работа – это способ не только заработать деньги, но и обрести чувство собственного достоинства, сформировать характер, найти смысл жизни. В сущности, несмотря на всеобщую озабоченность по поводу выгорания, само это явление продолжает существовать, потому что мы уважаем эти ценности. Мы боимся потерять смысл, который обещает нам работа. При этом условия труда, типичные для США и других богатых постиндустриальных стран, мешают нам достичь того, к чему мы стремимся.

Надеюсь, эта книга поможет обществу признать, что работа не наделяет нас достоинством, не формирует наш характер и не наполняет жизнь смыслом. Это мы наделяем работу достоинством, мы формируем ее характер, мы придаем ей смысл. Осознав это, мы сможем меньше посвящать себя работе, улучшать условия труда и ценить тех, кто работает не ради зарплаты. Вместе мы способны положить конец культуре выгорания и достичь процветания вне работы. Уже сейчас многие пересматривают роль работы в той жизни, которая может считаться полноценной. Нередко они находятся на периферии культуры выгорания. С ними вы познакомитесь в этой книге.

«Я всё!» выходит в разгар пандемии коронавируса[2], которая перевернула рабочий процесс по всему миру. Массовая безработица в США, вызванная карантином, раз и навсегда показала, что наши представления о работе оказались ложными. Оказалось, что достоинство человека и его значимость как личности не зависят от статуса занятости. Официантка, потерявшая работу в период пандемии, не стала менее достойной уважения после того, как ее ресторан закрылся из-за режима изоляции. В этом смысле пандемия позволила нам отойти от привычного отношения к работе, которое и служило причиной выгорания последние полвека. Это шанс создать новую версию работы и переосмыслить ее место в нашей жизни. Упустив эту возможность, мы вновь вернемся к привычной закономерности, которая и приводит к распространению выгорания.

По сравнению с обычными проблемами на работе выгорание представляется загадочным явлением. От него страдают даже заслуженные профессора университетов – значит, дело не только в плохих условиях труда. Его нельзя искоренить, просто увеличив повсеместно зарплаты, предоставив социальные гарантии и обеспечив стабильность. Условия работы играют большую роль, и я уверен, что сотрудники заслуживают большего, но не только в этом проблема.

Выгорание не ограничивается рамками экономики труда. Это болезненное состояние души. По большей части мы выгораем, потому что уверены: работа – прямой путь к социальному, интеллектуальному и духовному успеху. Работа просто не может обеспечить всего, что мы от нее ждем, и разрыв между нашими идеалами и рабочей реальностью ведет к усталости, цинизму и отчаянию. Вдобавок наш индивидуалистический подход к работе мешает нам обсуждать выгорание или объединяться, чтобы улучшить условия труда. Мы виним себя, когда работа не оправдывает наших ожиданий. Мы страдаем в одиночестве, что только усугубляет наше состояние. Именно поэтому излечение от выгорания может быть достигнуто в рамках культуры, коллектива: мы должны сосредоточиться на том, чтобы проявлять друг к другу сострадание и уважение, которых не дает нам работа.

Прежде чем мы перейдем к решению проблемы, необходимо почувствовать, как проявляется выгорание. Рассказы о выгорании лишены драматизма. Они не похожи на истории о великих открытиях, катастрофах или любовных интригах. Не существует четкой грани между работоспособным сотрудником и его опустошенной оболочкой, которая с трудом пытается пережить еще один рабочий день. Скорее всего, однажды наступило утро, когда вы проснулись и подумали: «Опять вставать на работу!» – но вы не запомнили этот момент. Тогда уже в любом случае было поздно: вы упустили шанс избежать выгорания. Вы просто выполняли работу так, как от вас ожидали, но день за днем силы иссякали. И однажды вы осознали, что едва ли способны работать дальше. Вы вымотанны, вы озлобленны, вы бесполезны.

Начну с рассказа о том, как это произошло со мной.

* * *

Я мечтал стать преподавателем в университете с тех пор, как познакомился со своими учителями. Я хотел быть как они: читать странные книги Ницше и Анни Диллард и задавать провокационные вопросы на занятиях. Один из моих любимых преподавателей читал курс теологии и жил в кампусе, являясь советником факультета. По пятницам после обеда он открывал для студентов двери своей крошечной квартирки. Я был в числе постоянных гостей. Сидел на бордовом казенном диване, пил кофе и разговаривал на разные волнующие темы вроде теологических последствий расширения Вселенной. Еще он показывал в холле общежития разные фильмы – в основном зарубежное авторское кино, которое смотрел сам, будучи в нашем возрасте: «Мой ужин с Андре», «Преступления и проступки», «До свидания, дети». После просмотра мы долго беседовали. Как по мне, профессор жил хорошо. Жил ради знаний, искусства и мудрости, получал за это деньги и передавал все это жаждущему знаний юному поколению. Ну, я-то точно всего этого жаждал. Он превратил полуночные разговоры в комнате общежития в профессию, и я сделал все, чтобы пойти по его стопам.

Следующие 10 лет я приложил много усилий, чтобы жить такой же жизнью. Пошел в аспирантуру, написал диссертацию и вышел на академический рынок труда, который всегда был непростым. После нескольких попыток мне повезло: меня взяли на полную ставку профессором теологии в небольшой католический университет. Это был мой шанс осуществить мечту. Моя девушка помогла мне упаковать десятки коробок с книгами и твидовыми пиджаками, и я переехал из Вирджинии, где учился в аспирантуре, в северо-восточную Пенсильванию. Моя девушка переехала в Беркли, штат Калифорния, чтобы пойти в аспирантуру: она, как и я, мечтала преподавать в университете.

Оказавшись в отношениях на расстоянии, я с головой окунулся в работу. Просил студентов читать Ницше и Анни Диллард, задавал провокационные вопросы на занятиях. Публиковался, работал в факультетских комитетах, засиживался допоздна. Мне хотелось вдохновлять, как мои преподаватели, а не быть древним динозавром, который год за годом читает лекции по одним и тем же пожелтевшим листкам. Самой большой проблемой, с которой я столкнулся, стало безразличие студентов к моему предмету. Они должны были изучать теологию, но едва ли кто-то из них этого хотел. Поэтому я придумал несколько разных методик (своего рода трюков), чтобы заставить их узнать и усвоить чуть больше, чем требовала программа. В каком-то смысле это сработало. Некоторых я даже умудрился склонить к выбору теологии в качестве основной специализации. На занятиях мы смотрели фильмы – «Апостол», «Небо и земля», «Преступления и проступки», а потом обсуждали их. Моя мечта воплотилась в жизнь.

Через шесть лет я получил штатную должность преподавателя. К этому времени моя девушка стала моей женой и переехала на восток страны. Она защитила диссертацию и получила работу в сельской местности на западе штата Массачусетс. У меня был академический отпуск, так что на год я переехал к ней. Каждый день по утрам я занимался спортом или писал, а днем либо читал в кафе, либо катался на велосипеде мимо пастбищ и заброшенных водяных мельниц. Трудно было представить себе более приятную жизнь.

Но настало время вернуться к работе, и мы снова оказались в отношениях на расстоянии. Чтобы увидеться, приходилось проводить четыре с половиной часа в пути два-три раза в месяц на выходных. Я снова погрузился в работу, но на этот раз было намного труднее. С одной стороны, я больше не был новичком. Мне не надо было производить впечатление, чтобы получить штатную должность. С другой стороны – и это было гораздо важнее, – университет столкнулся с двумя кризисами, связанными с финансированием и получением аккредитации. Сотрудников увольняли. Зарплаты и финансовые планы были заморожены. Появились опасения по поводу набора студентов. Хватит ли оплаты за обучение, чтобы уберечь университет от убытков? Да и надо было потрудиться, чтобы удовлетворить аккредитационное агентство. Все в кампусе пребывали в постоянном стрессе.

Я тоже нервничал, несмотря на гарантию занятости. Работал еще усерднее, чем когда-либо: не просто преподавал и занимался исследовательской работой, но еще и возглавлял комитеты и университетский центр по совершенствованию преподавательских навыков. Правда, как мне казалось, я не пользовался большим авторитетом у руководства университета. Вдобавок моя работа не получала поддержки от студентов. Было ощущение, что они ничему у меня не учатся. При этом коллеги, включая декана моего факультета, продолжали восхищаться моими преподавательскими навыками. Я им не верил: я ежедневно видел собственные неудачи, глядя на безразличные лица студентов, которые предпочитали находиться где угодно, только не на моих занятиях.

Больше всего мне хотелось получить подтверждение, что моя работа что-то для кого-то значит. Это звучит как проявление позорной слабости, надуманная проблема привилегированного человека. Неужели люди не сталкиваются с чем-то похуже, чем нехватка признания? Я зарабатывал хорошие деньги. Занимался интересным делом. За моей спиной не стояло строгое начальство. Почему я не мог просто заткнуться и работать так же, как остальные? Что со мной было не так?

Я становился раздражительнее. Я все позже и позже возвращал проверенные работы студентов. Готовиться к занятиям стало невыносимо сложно. Каждый вечер я впадал в ступор, пытаясь вспомнить мои методические приемы. Я забыл все, что знал о хорошем преподавании, и продолжал пересматривать клип на песню Don't Give Up.

Мне больше не казалось, что я живу жизнью своей мечты. Двадцать лет назад я представлял все совсем не так. Спустя два года, за которые я стал лишь несчастнее, я взял семестр за свой счет и уехал обратно к жене, в пасторальное местечко, где провел свой академический отпуск. Я надеялся, что отдых мне поможет. Весной я вернулся в Пенсильванию, но ничего не изменилось. Работа не изменилась. Я тоже не изменился. Более того, было похоже, что станет еще хуже.

* * *

В аудитории тихо; проектор светит прямо мне в глаза. Декан факультета сидит за столом в углу и что-то записывает. Сегодня день ежегодной аттестации преподавателей, и никто из двадцати студентов моего курса социальной этики никак не реагирует на душераздирающий клип Кендрика Ламара Alright[3]. В нем есть сцена, где белые полицейские с усами и в солнечных очках шагают по улице и несут на плечах машину, будто гроб: Кендрик на месте водителя поет, раскачиваясь взад-вперед, кто-то из его друзей выливает содержимое бутылки через заднее окно автомобиля. Есть сцены, где полиция стреляет в темнокожих мужчин на улице, в том числе и в самого Кендрика. Может, студенты молчат, потому что для них видео слишком необычное, жуткое, агрессивное. Каждая секунда тишины – эмоциональная пытка.

Наконец смелая искренняя девушка на первом ряду поднимает руку. Она говорит, что ее взволновали слова песни и видеоряд клипа. Мы беседуем, ее голос дрожит. Но скоро разговор сходит на нет. Я задаю аудитории больше вопросов: «Связано ли то, что вы увидели в клипе, с тем, что мы обсуждаем на занятиях? Что вы думаете о сцене, где Кендрик стоит на телефонном столбе, раскинув руки, будто Иисус на парапете храма? Если Иисус – это он, то кто Люцифер, соблазняющий его деньгами и машинами?»

Тишина. Никто не говорит ни слова. Я чувствую, как по спине ползет холодок. Ладно. Следующий пункт в плане урока – послание папы Льва XIII 1891 года о труде в индустриальной экономике. Кто скажет мне, что Лев XIII думает о частной собственности? Кто уловил здесь отсылку к Библии? Студенты сидят неподвижно. У кого есть вопросы? Вопросы?

Вопрос есть у меня, но я не произношу его вслух: «У кого из вас в голове есть хоть одна мысль? Что, ни у одного, черт подери, человека?» Холодок добирается до затылка, я чувствую, что пора либо бить, либо бежать.

Отругать студентов за то, что они ничего не прочитали? За то, что ленятся, что даже не пытаются прилагать усилия? Пристыдить их? Может, в качестве педагогической уловки напомнить им, что на кону их обучение, а не мое? Попросить всех, кто ничего не прочитал, покинуть аудиторию? А затем подождать, повторить то же самое, демонстрируя серьезность, и прожигать их взглядом, пока они собирают вещи и надевают куртки?

Или это мне собраться и уйти? Такую выходку не сможет проигнорировать в отчете декан факультета, несмотря на все сочувствие ко мне. Зато я смогу сбежать. Смогу жить.

Я сжимаю зубы. Лицо краснеет. Я не бью. И не бегу. Я глубоко вдыхаю и возвращаю себе профессиональное самообладание. Взойдя на кафедру, я снисходительно напоминаю студентам о домашнем задании по чтению. Участия от них я уже не жду.

Никогда в жизни я не чувствовал себя настолько глупо, никогда за 11 лет преподавательской деятельности не ощущал такого унижения. Я не способен даже заставить двадцатилеток выразить мнение о музыкальном клипе.

К счастью, занятие подходит к концу. Студенты собирают вещи и уходят. Декан идет вместе со мной к выходу и говорит, что все не так плохо, как мне кажется. Но я-то знаю: это конец.

Моя жизнь стала полной противоположностью того идеала, который я видел перед собой, будучи студентом. Преподаватель, являвшийся предметом моей зависти, никогда не был педантом. На занятиях он садился вместе с нами в круг, мы разговаривали, и он, кивая, поощрял нас продолжать, когда мы неуверенно нащупывали новые идеи. Он был приветливым эрудитом. А я сердитый догматик. Моя мечта быть профессором университета, которая заставила меня пройти долгий путь через аспирантуру и рынок труда к штатной должности, разбилась на осколки.

Неделю спустя я решил уволиться.

* * *

В США и других богатых странах выгорание много обсуждают, но плохо понимают. Мы используем расплывчатые формулировки, что только способствует его распространению. Мне кажется, что я десятки раз читал одну и ту же бесполезную статью о выгорании в бизнес-журналах и на популярных сайтах. Авторы статей часто обращают внимание на то, что выгорание ведет к бессоннице, мешает вовлечению в рабочий процесс, а также повышает шансы на развитие болезней сердца, депрессии и тревожности{1}. Многие указывают, что стресс на рабочем месте обходится американцам в сумму до $190 млрд, которые тратятся на здравоохранение, и составляют неучтенные затраты, связанные с потерей продуктивности{2}. Кроме того, авторы раздают сомнительные советы. Чтобы избежать выгорания, в одной из типичных статей рекомендуется делать три вещи:

Во-первых, найдите способ приносить пользу каждый день. Во-вторых, выбирайте для работы организации с подходящей вам миссией и культурой. В-третьих, станьте собственным боссом – возьмите ответственность за ситуацию на себя и найдите креативные пути, чтобы ваши ценности, сильные стороны и увлечения соответствовали сути вашей работы. Так вы не только достигнете успеха, но и обретете чувство собственной значимости{3}.

Эти предложения до смешного оторваны от реальности и выдают незнание как литературы о психологии выгорания, так и рабочих реалий. Подобные авторы не просто перекладывают всю ответственность за выгорание на плечи сотрудников, но еще и утверждают, что человек сам определяет, куда он может устроиться на работу и за какие ее аспекты может «взять ответственность на себя». Эта статья вышла в разгар мирового экономического кризиса 2008 г. – в тот месяц в США сократили больше полумиллиона человек{4}. Хотелось бы сказать, что это исключение из правил, но оно отражает общепринятый взгляд социума на выгорание и освобождает компании и их руководство от ответственности за стресс сотрудников{5}.

Унылое однообразие статей о выгорании демонстрирует, что наши коллективные размышления на эту тему зашли в тупик. Мы читаем и пишем одно и то же, какой бы вред это нам ни приносило. Многие авторы говорят уже измотанным и неспособным работать продуктивно людям, что они могут изменить ситуацию, если приложат достаточно усилий. Более того, предлагая им самостоятельно бороться с проблемой, авторы статей игнорируют бесчеловечную этическую и экономическую систему, которая главным образом и провоцирует выгорание.

Наши размышления зашли в тупик, потому что мы не осознаем, насколько глубоко выгорание вплетено в наши культурные ценности. Или осознаем, но боимся это признать. Пока система, заставляющая сотрудников работать до потери сил, приносит прибыль, у тех, кто получает эту прибыль, нет стимула ничего менять. В индивидуалистской культуре, где работа – моральный долг, ваша работоспособность зависит именно от вас. Многие сотрудники, хвастающиеся своей энергичностью, принимают этот долг, несмотря на вред, который приносит его исполнение. В извращенном смысле многим из нас нравится выгорание. В глубине души мы хотим выгореть.

Цель этой книги – не ограничиваться временными рамками последних 50 лет в изучении выгорания. Исследования о нем за этот период определяют выгорание как проблему культуры, а не отдельного человека. Мы проследим историю выгорания и познакомимся с тенденциями, которые в 1970-х гг. придали ему культурное значение. Здесь обобщены научные данные, позволяющие определить выгорание как необходимость преодолевать разрыв между идеальными представлениями о работе и ее реалиями. В книге показано, как за последние несколько десятков лет требования к работе увеличивались, в то время как условия труда становились хуже. Затем я представлю новое восприятие работы, которое положит конец выгоранию как культурному явлению. В книге представлен новый набор идеалов, превозносящих человеческое достоинство, взращивающих сострадание и обогащающих досуг, а это, в свою очередь, способно вытеснить работу из центра нашей жизни. Мы досконально изучим профессиональные сообщества, рабочие места, ближе познакомимся с людьми, которые противостоят выгоранию и выступают в качестве авангарда, создающего новый способ жить и работать.

Плохие советы по борьбе с выгоранием подразумевают (как часто делаем все мы), что культурные институты и системы незыблемы и чуть ли не предопределены свыше. Само собой, это не так. Мы уже меняли подходы к работе: культурные сдвиги нередко играли важную роль в попытках провести реформы. Всего за несколько десятилетий XX в. детский труд превратился из обычной практики в абсолютно нелегальную; одновременно родители начали воспринимать детей не как источник экономической выгоды, а как нечто «бесценное», слишком дорогое с нравственной и эмоциональной точки зрения, чтобы заставлять их заниматься опасным трудом{6}. С тех пор много раз менялись и другие нормы и институты, нередко – в стремительном темпе. Уничтожать старые социальные структуры и создавать новые, может быть, непросто, но точно возможно. Вообще-то именно люди и создают эти структуры. Так почему бы нам не создать что-нибудь получше?

* * *

Выгорание – это многогранный феномен, внутреннее переживание, которое влияет на наше поведение как на работе, так и вне ее. У него широкий спектр причин – от наших возвышенных идеалов до необходимости обеспечивать семью, от глобальных экономических факторов до ежедневных переговоров с клиентом, который действует нам на нервы. Стремление рассмотреть все грани выгорания привело меня к чтению множества работ по психологии наряду с трудами по социологии, политологии и теологии. Я опросил десятки сотрудников и провел несколько дней в удаленном от цивилизации каньоне в пустыне в штате Нью-Мексико. Также я внимательнее пригляделся к своей жизни, перекопав электронные письма и заметки, которые написал за время академической карьеры. В этой книге вы найдете научные исследования и историю, культурный анализ и философию, репортажи с эффектом участия и воспоминания.

В части I я рассказываю о том, как за последние полвека выгорание стало элементом нашей культуры. В главе 1 я исследую, какое место выгорание занимает в общественном дискурсе, и прихожу к выводу, что широта палитры мнений о нем связана с недостатком информированности. Интересы ученых, врачей, маркетологов, работодателей и работников различаются, когда речь заходит о выгорании. Нет единого мнения даже о том, что означает этот термин. Поэтому выгорание становится модным словом, зачастую пустой формой, которую мы можем заполнить любым содержанием. То, как расплывчато мы о нем говорим, заставляет сомневаться, хотим ли мы на самом деле справиться с проблемой.

Выгорание – феномен современный, но у него есть предшественники – акедия[4], меланхолия и неврастения. О них мы поговорим в главе 2. Подобно выгоранию, эти душевные недуги прошлого были как поводом для стыда, так и предметом гордости, что отражало культурные приоритеты. Само по себе выгорание впервые привлекло внимание общественности в США в 1970-х гг., когда два психолога, работавшие независимо друг от друга, одновременно описали новое заболевание, к которому были склонны работники-идеалисты: врачи-добровольцы, адвокаты для малоимущих и консультанты. Выгорание возникло в тот переломный период, когда в обществе менялся подход к работе и вопрос о ее роли в жизни человека становился острее и глубже.