Легенды города 2000

– Все перечисленное мало похоже на магию, – заметил я. – С чего вы решили, что этим делом должно заниматься ваше Бюро?

Полуночница завела руку за спину и вытащила из кармана на чехле сиденья плотную папку.

– Посмотри на фотки. Первая убитая, Антонина Новик, получила на свой юбилей в подарок собаку – щенка алабая. Полгода спустя ее тело нашли на пороге ее загородного дома с разорванным горлом. По официальной версии, она жестоко обращалась с собакой, садила на цепь под палящим солнцем и оставляла без еды и воды, била, и когда алабай сумел вырвать цепь вместе с кольцом и колышком, то первым делом решил отомстить хозяйке. Новик изначально была главной претенденткой на кресло мэра, любимица жителей города, а это, согласись, труднодостижимая величина для российского политика. Она из своего кармана оплатила операции нескольким детям в Корее, вложилась в ремонт подпорной стены на Нейбута, отказалась печатать предвыборные листовки, а сумму, эквивалентную стоимости печати, отдала на нужды ветеранов войны. Она обещала сократить представительские расходы администрации, а деньги передать в помощь людям, оставшимся без работы.

– Если вы считаете, что это было преднамеренное убийство, то я не удивлен.

Я помнил из газет о необычайной популярности Новик и очень хотел посмотреть, что же будет, если такой человек, как она, придет ко власти. Ей и ее семье неоднократно поступали угрозы, причем вдвое чаще, чем остальным кандидатам. Часть угроз поступала из-за ее политических взглядов, часть поступала из-за того, что она была женщиной.

В папке было несколько фотографий трупов, и в одном из них я едва узнал бодрую рыжую женщину, которой всегда представала перед массами Новик.

– Я не специалист, но горло не просто разорвано – оно перекушено пополам, причем с необычайной аккуратностью, – заметил я. – А что произошло со вторым кандидатом?

– Арсений Глаголев, кандидат от очень крупной партии. Участвовал еще в предыдущих выборах, но был замешан в весьма грязной истории о вбросе бюллетеней. Найден мертвым в своей квартире, запертой на ключ изнутри. Кроме него, в доме никого не было, и, если бы не тот факт, что у него между лопаток торчал нож, дело закрыли бы как самоубийство. Собственно, именно на этом этапе дело передали нам.

– Согласен, все это звучит очень загадочно, но я все еще не понимаю, как тут могла быть замешана магия.

– Оперативники не нашли в квартире людей, – с нажимом проговорила Полуночница и бросила в рот пару драже «тик-така». – Но там была любимая собака Глаголева, померанский шпиц.

Я вообразил себе шпица, эдакое облачко шерсти на коротеньких ножках, с ножом в зубах, и едва не рассмеялся:

– Вы считаете, что его тоже убила собака?

– Не собака, Костя. А дальневосточный оборотень, самый опасный мыслящий хищник планеты, за исключением чарожоров, – Полуночницу передернуло. – В случае с Глаголевым мы нашли в квартире следы борьбы – уже раненый, он пытался убежать от своего убийцы и опрокинул на него тяжелый стеллаж. С одной стороны стеллажа торчали белые собачьи ножки, а с другой – голова девушки с кровавым месивом вместо лица.

– Разве оборотня можно убить, просто уронив на него что-нибудь вроде шкафа? – я искренне пытался отбросить все стереотипы об огромных клыкастых волках, воющих на луну.

– Нет, но у Глаголева был огромный шкаф, набитый бутылками с алкоголем – от дешевых маленьких флакончиков с виски из дьюти-фри до вполне серьезных напитков многолетней выдержки. Как и все творения Нерушимого Дракона, оборотни не выносят спиртосодержащие продукты. При падении бутылки, естественно, разбились, осколки порезали кожу оборотнессы, и адская смесь вина, коньяка, водки, кальвадоса, абсента и Нерушимый знает, чего еще залилась в свежие раны. В агонии она пыталась снова превратиться в собаку и выползти из-под шкафа, но оборотнесса умерла раньше, чем ей это удалось.

– А разве оборотни могут превращаться в собак? Это же вроде большие волки.

Полуночница закатила глаза.

– Оборотни бывают разные: и волки, и тигры, и медведи. Но если волк-оборотень съест сердце собаки, то он может в нее перекинуться. Оборотная магия действует не вечно  – от восьми до двенадцати часов, пока тело не переварит съеденное. Тигры при желании могут перекинуться в кошек, а вот медведи хуже всех – эти могут превращаться в других людей.

Я почувствовал, что у меня начинает кружиться голова, и опустил стекло, чтобы немного подышать.

– А что случилось с Кариной, и с чего вы взяли, что это мой отец?

– Карина помогала благотворительному фонду «Мамонтенок», который спасает, лечит и пристраивает бездомных кошек и собак. Она хорошая оперативница и обладает… обладала редким даром ладить с любыми животными.

Полуночница вдруг замолчала и продолжила говорить лишь после небольшой паузы, и я заметил, что в ее голосе появились хриплые нотки.

– Бюро понимало, что если за убийствами стоят оборотни, то остальные кандидаты тоже находятся под ударом. К тому же из «Мамонтенка» регулярно пропадали собаки и кошки. Поэтому Карине поручили войти в ближний круг твоего отца, и поскольку у тебя уже была на тот момент девушка, ей пришлось его охмурять.

– А она не переборщила со внедрением? – удивился я. – Все-таки они даже поженились.

– А вот это и вызывает у меня вопросы. Последний отчет в Бюро она отправила накануне свадьбы, а умерла она через полторы недели после вынесения тебе приговора. – Руки Полуночницы крепко сжали руль и побелели. – Собственно, так мы и узнали, что у Кулика есть сын под другой фамилией, Константин Гердов.

– А что произошло с третьим кандидатом? – я решил перевести тему.

– А мы к нему сейчас как раз едем, – отозвалась Полуночница, щелкая поворотником. – На заднем сиденье есть большая черная толстовка, накинь.

Глава 3. СИНЯЯ БОРОДА

Той же ночью

Мэр Владивостока жил в трехкомнатной квартире в районе Чкалова – улицы на севере города, неподалеку от знаменитой фабрики «Заря» и паре километров от городского автовокзала.

Лифт в доме был сломан, а я так устал от впечатлений, что подниматься по лестницам я изрядно отвык, так что отстал от девушки и пришел на площадку четвертого этажа уже тогда, когда Полуночница препиралась со здоровенным охранником возле двери в квартиру, угрожающе постукивая зонтиком по плитам пола.

– Уже за полночь, приходите завтра, – ровным голосом вещал ей бритый налысо мужчина с гарнитурой в ухе.

Его костюм был идеально черного, глубокого оттенка, а ботинки отливали лаком, но все впечатление портил (или, наоборот, усиливал?) багровый рубец, пересекавший его лицо от брови до подбородка.

– Мэр уже спит, а войти в квартиру без приглашения вы не можете.

Полуночница в очередной раз помянула какого-то Нерушимого Дракона. В это время открылась дверь, и на лестницу вышел тщедушный седеющий мужчина в белоснежной пижаме в полоску. Он зябко задрожал на сквозняке, потирая заспанные глаза:

– Василий, пропусти их. Спасибо. Приглашаю вас в дом.

Охранник наградил нас ледяным взглядом и посторонился.

Свет в квартире горел только на кухне, но я все равно успел заметить, что господин Латыпов живет достаточно скромно. В прихожей стоял низенький советский шкафчик, старенькие цветастые обои подпирал синий велосипед со спущенной шиной. Я мельком посчитал пары обуви на подставке. Выходило, что в доме живет двое мужчин и двое женщин, скорее всего, жена, сын и дочь мэра. Над дверной притолокой висел маленький резной замочек.

Я неловко сел на табуретку, борясь с искушением попросить поесть. Впрочем, мужчина деловито налил нам чай и поставил на стол вазочку с печеньем.

– Это ваш коллега? – мэр надел очки и теперь мог разглядывать меня в упор без прищура.

– Это наш пропуск в особняк Кулика, – ответила Полуночница, бросив в рот сразу два печенья.

– Вы говорили, что без кровного родственника вы не сможете открыть некоторые из тайников.

Под взглядом Латыпова аппетит у меня исчез. И чего он так на меня уставился?

– Я его сын.

Щека Латыпова дернулась, и я сообразил, что мужчина страшно напуган.

– Насколько я знаю, сын Всеволода – убийца и содержится в сумасшедшем доме, – с подозрением сказал Латыпов. – Если это и есть он, то прошу найти какой-то другой способ и убрать этого молодого человека из моего дома. За стенкой спит моя семья!..

– Если бы вы хотели, чтобы ваша семья спала сладко и в безопасности, – Полуночница небрежно оседлала табуретку, продолжая поглощать печенье (в вазе уже оставалось всего несколько штук), – или действительно боялись убийц, то не шли бы в политику. Насчет того, что Костя действительно убил свою невесту, у Бюро серьезные сомнения.

Я воззрился на нее. Она говорила искренне?

– Покойная Бастет, Карина, на суде заявила, что Константин убил Агату у нее на глазах на семейном ужине. Бедняжка умерла мгновенно, – Латыпов смотрел на меня с отвращением и ненавистью.

Когда мой взгляд упал на фотографию на обеденном столе, я вдруг узнал хмурого очкастого парня, который даже на семейном портрете не мог выдавить подобие улыбки. Я частенько видел его на трибунах, когда играла команда Агаты, и пару раз паренек дарил ей цветы – огромные букеты удушающе ароматных белых лилий. Тогда я и не догадывался, что это был сын мэра.

– В последние месяцы жизни у Бастет было много странностей, – сказала Полуночница, и я догадался, что Бастет было боевым именем Карины.

Я помнил, как девушка стояла за трибуной и рассказывала, как я несколько раз ударил Агату ножом, но тогда не придал особого значения тому, что, рассказывая о страшном убийстве, Карина была очень спокойна и даже отстраненна. Может быть, с ней и правда был что-то не так?

– Это все ваши домыслы.

– Карина никогда не интересовалась мужчинами, но все-таки вышла замуж за Всеволода, – на этих словах Полуночницы Латыпов подавился чаем, и я со мстительным удовольствием наблюдал, как он пытается промокнуть полотенцем коричневые разводы на своей дорогущей пижаме. – Это было не по плану Бюро, но она слала письма, что все в порядке, просто ей нужно больше времени, а Кулик уже начинает что-то подозревать.

– Возможно, девочка просто сделала выбор в пользу правильных семейных ценностей, – сдержанно проговорил мэр. – Я пойду переоденусь.

Когда он вышел, Полуночница сказала мне:

– Мы правда считаем, что ты не убивал Агату. Скорее всего, это сделал твой отец, чтобы от тебя избавиться и окончательно наложить лапу на твои деньги. У тебя фамилия матери, Костя, и я видела твою больничную карточку. Ни один указанный там диагноз к тебе не относится. Ты Гердов, сын Марии Гердовой. Это было условие твоих покойных бабушки с дедушкой. Они ненавидели твоего папашу и хотели, чтобы ты носил родовое имя.

– Сейчас двадцать первый век, Полуночница, – напомнил я ей. – Какое еще родовое имя?

– Ну, покопаться в твоей родословной мы еще успеем, – ответила рыжая. – Но твоя прабабка, княжна Надежда Гердова, бежала из Польши во время Гражданской войны и припрятала в корсаже золотые монеты и алмазы. Во время перестройки твои бабушка с дедушкой вложили деньги то тут, то там, и в итоге по завещанию твоей матери тебе отходит кругленькая сумма, акции в крупной нефтяной компании и небольшой участок земли на острове Елены.

– О да, участок земли в заднице Владивостока стоит того, чтобы завещать его единственному внуку, – саркастически усмехнулся я.

– Ты бы не говорил так, если бы знал, что по плану этот участок земли должен быть задействован во время строительства нового моста с пляжа Токаревской кошки на остров Елены. Естественно, участок предложат продать, и предоставлю тебе шанс прикинуть, каких денег он может стоить.

– Прикинул.

– А теперь умножь на два, – посоветовала Полуночница.

Вернулся Латыпов, к удовольствию рыжей, с собственной авторучкой.

– Где подписать? – он неотрывно смотрел на меня, и я сильно подозревал, что документ он подписывает только для того, чтобы мы убрались из его дома поскорее.

– С ним тяжело работать, – вздохнула Полуночница уже в машине.

Свет в квартире номер семнадцать горел до тех пор, пока «Рафчик» не скрылся за деревьями.

– Что такое Триптих? – я рефлекторно повернул голову направо, когда по железнодорожным путям загрохотал слабо подсвеченный товарняк.

– Поскольку в городе уживаются сразу три разумных расы, пришлось создать совет, который сообща решал бы конфликтные вопросы. Интересы людей представляет мэр города, сейчас это известный тебе Артем Павлович Латыпов. Мы – раса жаров. От нас в совете раньше участвовал Борис Борисович Светлов, – она произнесла это имя с улыбкой, по которой я понял, что они явно были близко знакомы, – один из самых талантливых жаров современности. Открыл утерянное наречие ускорения роста растений, оно считалось давно утерянным, написал кучу научных трудов, чемпион Жарких игр по мечу две тысячи третьего.

– Жарких игр?..

– Ну, это что-то типа ваших Олимпийских игр, только с мечами и раз в два года. Теперь от нас в Триптихе Владимир Лисовский, – ее лицо помрачнело. – Детей Нерушимого представляет Катерина Блут, вампирская принцесса.

Я почувствовал, что мозг начинает вскипать.

– Так… Это я вроде понял. А почему ты в принципе делишься со мной информацией? Зачем это тебе?

– Ну, ты уже и так впутался в это дело по самую макушку.

Мы выехали на трассу, и машина заметно прибавила в скорости. Из колонок по-прежнему негромко играла музыка. Я чувствовал, что она недоговаривает.

– С тобой явно что-то не то. Бельмо на моем глазу наследственное, у всех женщин моего рода такое есть. Я хорошо вижу во тьме, могу сквозь толстую бетонную стену разглядеть, что происходит в доме. Играя против меня, маскироваться бесполезно.

Девушка помолчала, как бы размышляя, говорить что-то дальше или нет. И все-таки продолжила:

– Конечно, от моего дара есть защита. Но на тебе никакой защиты нет. Сердца жаров я вижу оранжевыми, сердца людей – красными, сердца оборотней, вампиров и прочих – серыми. Но твое, черт побери, двухцветное – черно-белое.

– Может, стоит сделать рентген или МРТ и убедиться, что сердце у меня нормальное? – попытался пошутить я.

Разноцветные сердца, магическая система, в которой еще предстояло разобраться. Как вообще могло выйти, что эти маги, точнее, жары, сидят, кажется, чуть ли не в подполье?

– Так или иначе, покончим с твоим папашей, и я покажу тебя Светлову. Он знает больше моего.

– А мое мнение учитывается? – поинтересовался я.

Полуночница отлично дралась, владела магией и кучей знаний, которые я пока не получил, и, чтобы добраться до них, стоило в нужные моменты помалкивать и дать ей выговориться, поскольку она была склонна рассуждать вслух, но, несмотря на это, мне порядком надоело ей подчиняться. Последние два с половиной года я и так провел, выполняя чужую волю. Хотя со Светловым, похоже, стоит пообщаться. Даже Герман Петрович упомянул эту фамилию.

– Отрадно видеть, что за столько лет ты не потерял способность спорить, – отозвалась Полуночница. – Буду надеяться, что и трезвым мышлением, и навыками работы в команде ты тоже не обделен.

Машина свернула с асфальта на небольшой участок грунтовки, а затем шины снова уютно зашуршали по заасфальтированной поверхности. Я увидел указатель на базу «Комета», самое популярное в городе место зимой для катания на сноуборде, лыжах или коньках, и сообразил, что мы выехали на дорогу к Шаморе, пляжу бухты Лазурной. За два с половиной года развязки за городом сильно изменились, и я не сразу понял, правильно ли мы едем. Но дорогу, которая вела к месту, которое я большую часть своей жизни называл домом, я все еще мог узнать.

Полуночница прижалась к обочине и включила «аварийки». Снова покопавшись в заднем кармане водительского кресла, она вытащила два листа бумаги и протянула один мне.

– Где ты раздобыла план дома? – я разгладил лист на коленях.

Чертеж был явно сделан в хорошем графическом редакторе и представлял собой очень подробный план двухэтажного дома со всеми его пристройками. Ноготь невольно царапнул прямоугольник, отмечавший мою комнату на плане. Этот дом не ассоциировался с теплом домашнего очага, и после смерти матери я редко чувствовал себя счастливым в его серых стенах. Он стал для меня просто зданием. Иногда казалось, что за высокой оградой нет ничего, кроме столетнего леса, и когда я покидал пределы коттеджа «Белладонна», то неизменно испытывал облегчение.

– Это один из документов, который Карина успела передать Бюро. Не знаю, насколько этот план соответствует нынешним реалиям.

– Я запомнил дом таким же, – пожал плечами я. – Вот тут, в домике охраны, по ночам всегда два человека, и по территории ходит еще один. Ворота управляются с пульта, который находится там же. По ночам спускают собак.

– Ну, через ворота мы вряд ли пойдем, – Полуночница водила пальцем по своему экземпляру карты. – Охрану лучше застать врасплох, чтобы не успели подать в дом сигнал.

Мимо с ревом клаксона пролетел черный «Ленд Крузер». Я успел разглядеть молодую девушку, которая высунулась из окна с бутылкой вина в руках. Фонарей на Шаморовской дороге отродясь не было, и в темноте даже при включенных фарах стоило ехать более внимательно.

– А если не через ворота, то как? Ограда высотой четыре метра, через нее дом-то едва-едва видно.

– В доме установлена новейшая система сортировки мусора, – начала объяснять Полуночница. – У всех оборотней пунктик по экологии, и в эту систему было вбухано несколько миллионов рублей. Во дворе стоит несколько огромных баков с умными сенсорами, которые анализируют, распределяют и упаковывают мусор. Этот мусор в итоге по огромным трубам попадает за ограду, где его забирают на переработку. Мы попадем во двор по одной из этих труб.

Я преисполнился скептицизма:

– А магия твоя здесь никак не поможет? Мы можем не рисковать и просто перелететь через ворота? Или сделать подкоп?

– Костя, – устало вздохнула рыжая и положила в рот подушечку жвачки, – твой отец метит в кресло мэра города и отлично знает о существовании Бюро и магии. Вряд ли он такой идиот, что не поставил на ворота и вдоль стен детекторы движения и детекторы магии. А подкоп – я тебе что, крот?

Коттеджный поселок клубного типа «Золотой залив» пользовался среди жителей Владивостока не самой лучшей славой, что я знал не понаслышке, и в прежней жизни, стоило мне упомянуть, где я живу, люди начинали бросать на меня подозрительные взгляды.

Город застраивался с юга на север, от порта и моря вглубь материка, и долгое время в его лесах водились тигры, олени, медведи – прямо там, где сейчас гордо выпятили грудь торговый центр «Седанка Сити», база горнолыжного отдыха «Комета», автозаправки, автомобильные салоны и, конечно, коттеджные поселки с домами, виллами и таунхаусами на любой вкус и на определенный объем кошелька.

На месте «Золотого залива» были дома старообрядцев, которых ссылали в Приморский край еще во времена Николая Второго по весьма прозаическим причинам: эти семьи оставались глухи к проповедям миссионеров других религиозных конфессий, которых на Дальневосточных границах Российской империи хватало с лихвой, а также они были фантастически трудолюбивы, что обеспечивало портовый город овощами, ягодами и фруктами. В советские времена, естественно, их угодья забрали на «нужды государства», а затем по кусочкам передали под дачные участки.

В девяностые эти участки выкупили владельцы «Золотого залива» и построили элитный поселок. Впрочем, в том, что они действительно что-то выкупали, сомневался каждый второй, только благоразумно молчал. Пенсионеров обманом заставляли подписывать документы, а от тех, кто этого делать не хотел, избавлялись. Милиция города, естественно, занималась этим вопросом, но никаких доказательств найдено не было, свидетелей, готовых дать показания, тоже не нашлось.

Купить дом в поселке можно было только по рекомендации человека, который уже владеет там недвижимостью, и так или иначе в «Золотом заливе» все друг друга знали чуть ли не в лицо.

Прямая подъездная дорожка к черным кованым воротам пролегала между дубами, березами и редкими вкраплениями маньчжурского ореха и амурского бархата. Слишком длинные ветки деревьев и кустарников регулярно подрезали, чтобы они не царапали проезжающие машины.

Эти ворота в последний раз я видел в день смерти Агаты. Тогда была осень, ягоды бархата постоянно падали на дорогу, из-за чего работникам поселка то и дело приходилось выбегать с совком и пакетом и поспешно убирать их.

С тех пор ничего не изменилось, за исключением того, что деревья были покрыты молодой зеленью, а на ветвях маньчжурского ореха покачивались темно-зеленые богатые кисточки.

– Как мы попадем внутрь? – спросил я, отгоняя от себя неприятные воспоминания.

Полуночница опустила солнцезащитные очки на нос.

– У меня там давний приятель живет, он дал пропуск. А тебя с такой окладистой бородой вряд ли узнают.

Пожалуй, рыжая обладала недюжинными актерскими способностями, потому что когда наша машина притормозила перед воротами и дюжий охранник в камуфляже вырос возле двери водителя, она опустила стекло и скривила губы:

– Почему мы вечно ждем так долго? За что я вообще плачу деньги? Чтобы торчать тут перед воротами и ждать, пока вы соизволите нас пропустить?..

Она сунула пластиковую карточку с QR-кодом охраннику почти в лицо, потянулась всем телом, давая понять, что одна лишь куртка на ней стоит больше его годового оклада, и небрежно поправила рыжую гриву, глядя в зеркало заднего вида:

– Я и так просила сделать мне стрижку под Джессику Честейн из «Большой игры», а получилась Никки Николс из «Оранжевый – хит сезона», не заставляйте меня нервничать еще больше.

Я пытался не расхохотаться.

– Проезжайте, – охранник вернул Полуночнице карточку, даже не заглядывая в нее.

Она приняла ее небрежно, двумя пальцами, и нажала на газ в то же мгновение, когда ворота открылись достаточно широко, чтобы между ними мог проскользнуть автомобиль. Рыжая бросила карточку в подставку для стаканов между нашими сиденьями, и я наконец дал волю веселью: на карточке была фотография ее владельца, одутловатого мужчины лет сорока с выпученными глазами и шикарными усами.

– Запомни, – сказала Полуночница, включая поворотник, – не всегда для решения насущных вопросов надо раскидываться налево и направо магическими наречиями. Иногда достаточно хитрости.

– Дом находится в восточной части поселка, почему мы едем в другую сторону? – поинтересовался я, разглядывая знакомые дома.

Напускная элитарность пропитывала здесь каждый угол. Искусственно состаренные коттеджи с треугольными сводами крыш были равноудалены друг от друга, у каждого был свой гараж на две машины и место для барбекю. Правилами поселка регулировались цвета фасадов, разновидности плюща для украшения стен и крыш, а также высота зданий – не более трех этажей.

Вдоль дороги пролегали комфортные велосипедные дорожки, а у тротуаров было особое покрытие, чтобы было удобно не только ходить, но и бегать. Школу тут так и не построили, зато имелся детский садик, и каждый день в семь тридцать утра и в восемь вечера можно было увидеть чопорную няню в строгой черной юбке, белой блузке и неизменным гладким пучком на голове, за которой гуськом шли дети в одинаковых ярких желтых панамках. Впрочем, все дети уже давно спали, и пришло время недетских развлечений. Несмотря на поздний час, во многих окнах горел свет, и через музыку пробивались смех и громкие голоса. Я невольно вспомнил свой последний счастливый день рождения, двенадцатый, отпразднованный с матерью. Тогда мы только-только переехали в этот поселок (который, к слову сказать, она терпеть не могла), друзей у меня еще не было, и мама напекла огромное количество орешков со сгущенкой, чтобы зазвать ко мне на праздник окрестных детей.

– Потому что нам нужно в другую сторону, – загадочно отозвалась рыжая.

Мы притормозили у мусорных баков, огороженных с трех сторон листами крашеного железа. Больших прямоугольных ящиков мятного оттенка (каждый сезон здесь ставили новые баки, а цвет выбирали жители поселка всеобщим голосованием) насчитывалось около пятнадцати.

Баки должны были опустошить только утром, так что половину из них уже доверху набили мусором. На углах баков были расставлены старый утюг, трехлитровая банка с лечо сомнительного оттенка, упаковка плесневелого винегрета из супермаркета, советский набор терок в прозрачной пластиковой коробке, кулек с арбузными корками и пустая бутылка из-под воды.

Нам под ноги выкатилась стеклянная бутылка. Я наступил на нее, чтобы рассмотреть черно-белую этикетку. Pierre Gimonnet & Fils, дорогое терруарное шампанское, которым здесь многие полоскали рот после ужина.

Мимо нас, хлестнув чем-то по ногам, дала стрекача загадочная пушистая тень размером с ребенка.