Легенды города 2000

– Нас с тобой кое-что объединяет: мы оба ненавидим одного и того же человека.

– Кого же?

– Твоего отца. Интересно, ты так же часто представляешь, как ломаешь ему хребет позвонок за позвонком, как это делаю я?.. – будничным тоном поинтересовалась она, словно спросила, какой сыр я люблю больше – чеддер или гауда.

Зонтик едва слышно скрипнул по полу.

Я предпочел промолчать, и она невозмутимо продолжала:

– Кулик Всеволод Ильич, владелец авторемонтной мастерской и крупной логистической компании «Полярная звезда». Честный бизнесмен и меценат, пожертвовавший на реставрацию церкви в Уссурийске десять миллионов рублей. Примерный семьянин и почетный болельщик «Адмирала». В этом году участвует в гонке за кресло мэра города Владивостока.

Я сдержал усмешку. На власти отец был помешан всегда, контроль и подчинение он считал самым важным как в бизнесе, так и в семейных отношениях. Моей матери он до самой ее смерти припоминал, что это был ее второй брак, что он, дескать, такой благородный и милосердный, взял ее, «порченую», снова замуж. Мать скользила по дому тенью той улыбчивой женщины со старых фотографий, и после того, как произошла авария, я иногда думал, что она принесла ей освобождение. Горе городу, где человек, подобный моему отцу, может стать мэром. Пожалуй, в его систему ценностей, где верховодили деньги, власть и красота, магия вписалась бы как нельзя лучше.

– Как там его новая женушка? – поинтересовался я.

У отца была репутация Синей Бороды: за десять лет после смерти моей матери он был женат несколько раз, и ни один брак не продержался дольше нескольких месяцев. Настя Полозова, дочь владельца мясокомбината, сломала шею, катаясь на лошади. Лика Борщова умерла от сердечного приступа и оставила отцу в наследство авторемонтную мастерскую. В больницу я попал при четвертой жене, Карине Красноветровой, с которой отец познакомился на отдыхе в Таиланде. Девчонка была ничем не примечательна – никакого богатого наследства или дворянских предков, но, пока длилось следствие по моему делу, они поженились. Чем отец брал этих женщин – деньгами ли, харизмой ли, мужской ли силой – я искренне не понимал.

– С Кариной уже что-то произошло?

Она мне нравилась – единственная, кто не считал меня сумасшедшим, единственная, кто считал, что, возможно, мне достался редкий природный дар. Когда я просыпался по ночам и заходился в крике, Карина приходила и сидела на моей кровати до тех пор, пока я не засыпал вновь. Впрочем, это не помешало ей утопить меня своими показаниями на суде.

– Ее растерзали собаки еще два года назад.

– Вот как…

Смерти всех жен моего отца выглядели как случайные. Никто не застрахован от взбесившейся лошади или болезни сердца, но я чувствовал, что эти женщины умирали неспроста. С каждой смертью отец получал какой-то бонус – капитал или какой-то прирост в бизнесе.

– Вы не из полиции, ведь верно?

Рыжая сидела расслабленно, явно ощущая, что целиком и полностью владеет ситуацией. Я подумал, что она вряд ли привыкла иметь под началом большое количество людей или отдавать приказы, скорее, любит действовать в одиночку.

– Нет, я не из полиции.

– Тогда кто вы? – нарастающее любопытство становилось все труднее сдерживать.

Вариантов было немного. Журналистка? Вряд ли. Она должна обладать очень хорошими связями, чтобы подделать документы и оказаться в таком тщательно охраняемом месте, как эта больница. Более того, гостья четко знала, в чью палату ей необходимо попасть. У нее было много ценной информации, но она не торопилась говорить, что именно ей известно. В конце концов, секрет, который знают многие, уже не секрет, а новость. Частный детектив? Пожалуй, это уже больше походило на правду. На кого она работает? На конкурентов отца? Чтобы накопать на моего отца грязи, глубоко в землю вонзать лопату не понадобится, достаточно лишь присмотреться и прислушаться. Вот только все те, кто держал глаза раскрытыми, с легкостью могли их лишиться.

– Я работаю в месте, которое ты можешь называть Бюро, – рыжая говорила медленно, взвешивая, обдумывая и подбирая каждое слово. – Мы занимаемся расследованием нестандартных преступлений.

– Вы считаете, что мой отец совершил преступление? – я затаил дыхание.

Вот оно. Вот оно! Ответ, который я так жаждал получить?..

Гостья жестом показала на кровать:

– Может быть, ты присядешь, и мы поговорим?

Я помешкал несколько секунд, прежде чем отойти от окна и сесть на кровать.

– Так вот, – продолжала она, – за твоим отцом мы ведем наблюдение уже несколько лет, и Карина Красноветрова была нашим агентом. Она намеренно познакомилась с ним, чтобы втереться в доверие.

– А от меня вы что хотите?

К этому моменту я был готов пойти на что угодно, чтобы не упустить свой шанс выбраться, но не хотел показывать это.

– Ты должен помочь мне проникнуть туда. У меня есть план дома, составленный Кариной, но он может быть неполным. И быстро сориентироваться там сможешь именно ты.

– Допустим, я помогу вам. А что я получу взамен?

Я был совершенно не против помочь им посадить моего отца, однако понимал, что простая месть не удовлетворит меня. Я хотел знать правду о том, что произошло два с половиной года назад. Точно ли мой отец убил Агату? И зачем?

– Свободу, – просто сказала рыжая. – Похоже, ты умный мальчик. Он запер тебя здесь, чтобы получить контроль над состоянием твоей матери. Она завещала все, что имела, тебе. Пока тебе не исполнилось восемнадцать, твой отец имел право распоряжаться ее деньгами. Сейчас он делает это как опекун душевнобольного сына. Ты в курсе, что Всеволод даже благотворительный фонд помощи больным наркоманией успел учредить?.. Интересно, как много денег ушло, чтобы сделать кучу липовых справок, подкупить присяжных и упечь тебя сюда? Даже студент первого курса юрфака скажет тебе, что твое дело шито белыми нитками.

Я предпочел умолчать, что видения, якобы подтолкнувшие меня к убийству, посещали меня вполне по-настоящему.

– Я в деле. Полагаю, вы можете помочь мне получить бизнес, деньги? – из соображений трезвого расчета вести нищенский образ жизни я не хотел. – Сделать документы и снять с учета?

– Ты многого хочешь, парень, – уголком рта усмехнулась девушка. – Но нам и правда без тебя не справиться.

– Тогда введи меня в курс дела и назови свое имя, – предложил я.

Странная посетительница, которая, конечно же, не была никакой медсестрой, заинтриговала меня. Ее речь казалась правильной, но за ее словами стояло что-то, недоступное моему пониманию. Какое-то Бюро, какие-то люди, какие-то интриги, о которых я не имел понятия. Но это заводило, дико заводило меня. В конце концов, что мне еще оставалось делать?

– Для начала нам надо отсюда выбраться, – покачала головой девушка. – А называть меня можешь Полуночницей. Готов рискнуть жизнью?

– Ради этого и живу.

На самом деле я ощущал сильную тревогу.

– Надо бы заехать в магазин за бритвой, – Полуночница поморщилась, глядя на мою порядком отросшую бороду. – Сейчас мы выйдем в коридор и пройдем до лестницы на северном конце здания, там по ночам только один охранник.

Я собрался было спросить, где же именно у лечебницы северный конец, но проглотил свой вопрос, натолкнувшись на ее взгляд.

Девушка наконец сняла солнечные очки. Они скрывали яркое бельмо на левом глазу, похожее на набухший влагой туман – такой обычно запечатлевают для журналов о путешествиях фотографы где-нибудь в Северной Америке. На таких снимках сероватая дымка наплывает на стоячие воды озера, слегка зеленоватые от накопившихся минеральных веществ, и сотворенный природой контраст белого и сине–зеленого завораживает зрителя очень надолго.

Именно такой глаз был у Полуночницы. Когда я заметил его, время на пару мгновений остановилось, и я ощутил покалывание в желудке, а затем она отшатнулась от меня, быстро протирая заслезившиеся глаза. В здоровом глазу, серо-голубом, на мгновение вспыхнула враждебность, а затем погасла. Контроль собственных эмоций, похоже, давался Полуночнице на все сто.

– Иди за мной и не отставай, делай, что я скажу, – отрывисто бросила она. – И помалкивай.

Полуночница нервно тряхнула своей роскошной гривой волос и коснулась рукой двери.

Створка бесшумно отъехала в сторону, и я выскользнул вслед за ней в коридор.

Девушка быстро покрутила головой, оглядывая коридор, и двинулась направо.

Коридор был коротким – всего несколько дверей и тусклые светильники, из-за которых наши крадущиеся фигуры отбрасывали странные кривые тени. Я вздрогнул, когда за одной из дверей кто-то заскулил и начал об нее биться: внушительный амбарный замок с угрожающим лязгом зашатался в скобах.

Следующий коридор начинался за мощной железной дверью с окошечком на уровне моего лица. Он был заметно длиннее, светлее и прохладнее предыдущего, и сквозняк мгновенно пробрался под мою легкую пижаму. По стенам, выкрашенным в тошнотворный серо-болотный цвет, то тут, то там выступили капельки воды, а доски под ногами издавали режущий ухо мяукающий звук, если наступишь не под тем углом.

Полуночница обернулась и показала пальцем себе на ноги. Дальше мы двигались след в след: девушка удивительным образом знала, какая половица скрипнет, а какая нет.

«Из нее получилась бы неплохая воровка», – подумал я. Она как бы перетекала из тени в тень, уверенная в себе, но осторожная, удивительно грациозная при достаточно высоком росте и атлетическом телосложении.

Внезапно девушка замерла, уставившись в пустое пространство перед собой, затем схватила меня за плечо и впихнула за ближайшую к нам дверь.

Ее шершавая ладонь прикрыла мне рот, приказывая, чтобы я не издавал ни звука. Мои ноздри защекотал запах ромашкового мыла, и пришлось на некоторое время задержать дыхание, чтобы не чихнуть в самый неподходящий момент.

К счастью, все обошлось, и человек, от которого мы поспешно спрятались, прошел мимо, довольно талантливо насвистывая себе под нос какую-то песенку. В комнате, где мы оказались, было очень темно, и единственным источником света была полоса из-под двери, на которой я сосредоточился, пытаясь понять, не прошел ли он слишком близко от нас.

Снаружи все стихло, как вдруг чье-то смрадное дыхание коснулось моей шеи, а в щеку ткнулось что-то колючее и одновременно очень липкое, как подсохшая жвачка. Кожа мгновенно запылала болью, словно это был ожог, и рука Полуночницы исчезла с моего рта, метнувшись куда-то вверх и в сторону.

Раздался тихий треск, как будто кто-то зубами перекусил хрящик у жареной курицы, и что-то тихо-тихо закапало на пол.

– Что это было? – сердце от напряжения и страха еле-еле билось в моей груди.

– Лондонская шуршащая гусеница, – отозвалась Полуночница. – Поверь, лучше не знать, как она выглядит. Пряталась за притолокой, я не успела ее заметить.

Я хотел было спросить, как вообще можно было что-то увидеть в этой кромешной тьме, но рыжая уже открыла дверь и просочилась обратно в коридор.

Чтобы немного снять напряжение, я, пока мы шли из палаты, мысленно считал шаги, не сбившись, даже когда эта странная тварь попробовала меня на вкус. По всему выходило, что в эту часть здания я ни разу не попадал.

Двери вокруг были одинаковые, такие же, как и у моей палаты. Как много людей томилось за ними? По какой причине? На одной двери красовался амбарный замок, другую сплошь завесили святыми распятиями разных калибров, а третью наискось пересекали размашистые глубокие царапины. В какой лечебнице можно встретить такое?

Выбор был невелик: либо довериться Полуночнице, либо остаться здесь и сгинуть с репутацией безумного наркомана и убийцы. Мысли о том, что не осталось в этом мире человека, которому было бы до меня хоть какое-то дело, могли бы утянуть меня вниз, в пучины сумасшествия и отчаяния. Я позволял себе думать лишь о справедливости и о мести. «Кто?»

С электронным замком на двери, которая вела на лестницу, рыжая справилась играючи, нажав на несколько кнопок. Мне уже начало казаться, что выбраться из лечебницы будет достаточно несложно, но, когда Полуночница взялась за дверную ручку, желание выйти наружу внезапно испарилось.

Ему на смену пришло жгучее желание сесть прямо на пол, обхватить колени руками, спрятать туда лицо и замереть в позе эмбриона на ближайшие несколько тысяч лет. Апатия окутывала меня, точно дурной запах, пускала колючие корни в каждой клетке моего тела, душила и повергала на колени.

– Вот так, мой дорогой, – проворковал женский голос где-то совсем рядом. – Не борись с этим, дай тетушке отнести тебя в кроватку… Наденем чистую пижамку, и ты поспишь…

Коридор поплыл, заморгал, замерцал, веки слипались, а тело стало таким мягким и невесомым, будто из него исчезли все кости.

Пощечина Полуночницы огрела меня по лицу с такой силой, что я не сразу сообразил, что это всего лишь ладонь, а не раскаленный утюг. Я больно врезался в стену плечом и сполз на пол. Дурман от лекарств все еще не проходил, и подняться удалось с трудом.

Весь отрезок коридора, который мы уже прошли, поглотила прозрачная студенистая масса, которая сантиметр за сантиметром продвигалась вперед, как паста из тюбика, с чавканьем всасывая в себя пространство. Внутри нее, как в невесомости, покачивались стулья, шприцы и, будто призрак, болтался медицинский халат с широко распахнутыми нам навстречу полами.

– Что это за дрянь? – спросил я, поднимаясь.

Желе подкрадывалось неторопливо, но до нас ему оставалось уже метра четыре. Наваждение, похожее на действие сильного седативного, ослабло, но где-то в темечке все еще ощущалась сонливость.

– Это причина, по которой я сказала, что у северного выхода только один охранник, – мрачно ответила Полуночница. – Встань за мной, будь добр.

– Это магия?

Тело начало вырабатывать адреналин, и отсиживаться в сторонке мне не хотелось. Как долго я не чувствовал себя таким живым и настоящим! Я огляделся в поисках чего-нибудь увесистого, но тут же сообразил, что против желейного монстра этот номер не пройдет. Так они не просто хотели знать о магии. Они умели ее применять.

– Это магия, – как-то нехотя признала Полуночница, и ее появление в моей палате начало обретать подлинный смысл.

Ну конечно. Если в этой чокнутой Вселенной существует магический мир, по закону жанра там должен быть баланс темных и светлых волшебников, две враждующие стороны. Я предпочел считать, что на моей стороне те, кто сильнее.

– Если чем-то срикошетит прямо в твою дурью башку, пеняй на себя.

Пока мы переговаривались, желе подползло еще ближе, и в нос ударил его запах.

Остро воняло безнадежностью зайца, умирающего в пасти волка и прелой осенней листвой. От желе несло формальдегидом морга, пластиковой зеленью погребальных венков, и по рукам у меня поползли мурашки, заставляя волосы встать дыбом. Эта тварь явно была чем-то живым, и мне очень захотелось, чтобы она оставалась живой уже как можно меньшее количество времени.

Полуночница откинула рыжую гриву за спину, и доски пола противно заскрипели, когда она расставила ноги пошире, чтобы занять более устойчивую позицию.

– Слово есть в Солнце, Слово есть в Луне. И вот мои Слова: Логос, повинуйся мне. 

Она простерла перед собой правую руку, а левой вытащила из кармана увесистую зажигалку.

– Нарекаю тебя отправиться туда, где всегда холодно.

С этими словами она одним движением большого пальца откинула крышку зажигалки в стальном корпусе, напоминавшей «Зиппо», и дунула на огонек.

Я не мог поручиться, был у нее во рту обыкновенный воздух или все-таки бензин, потому что спустя секунду маленький огонь зажигалки взорвался целой струей ревущего янтарного пламени, такого сильного и могущественного, что от его жара у меня вспыхнули брови, усы и борода. Пламя разъяренным тигром скакнуло вперед, очищая воздух от смрада уныния и смерти. Огонь пах теплом, летом, свободой и полем с солнечными одуванчиками. Нечто подобное, наверное, испытывают верующие, когда их охватывает молитвенный восторг, и я, как первобытный человек, впервые познавший благость огня в очаге, согретой пещеры и тушеного мяса, наблюдал, как он рвет на куски и растворяет кровожадный студень.

Мне хотелось, чтобы очищающий огонь проглотил это здание, стер его вместе с моей памятью, и на миг я поверил, что он способен изменить мое прошлое, сжечь дотла все его страницы, которые не хотелось ни переживать заново, ни хотя бы время от времени перечитывать.

Но огонь схлопнулся обратно до размеров светлячка и с жужжанием вернулся в недра зажигалки. Полуночница закрыла крышку, стерла рукавом бисеринки пота со лба и спрятала опасную игрушку обратно в карман.

– Не уверена, что это последний сюрприз, который нам приготовили, – сказала рыжая и открыла дверь на лестницу. – Ты идешь или так и будешь стоять?

Больничные шлепанцы звонко хлопали меня по пяткам, не давая спускаться так быстро, как я бы того хотел, и я то и дело оглядывался назад, чтобы проверить, нет ли за нами погони. Магия. Магия. Она все-таки существует.

На последнем пролете, возле двери, наполовину заваленной рухлядью, нас уже ждали.

– Procrustes vulgaris, какая редкость в наших краях.

Моего слабого знания латыни хватило, чтобы понять, что сказала Полуночница: Прокруст обыкновенный.

Герман Петрович стоял спокойно, я бы сказал, даже расслабленно, одной полуулыбкой намекая на угрозу.

От двух существ, которых он держал на поводках, кровь стыла в жилах: тонкая пергаментная кожа плотно обтягивала их черепа, и было заметно, что зубов в нижней челюсти не хватало, а черные как горошинки перца глаза так сильно ввалились в глазницы, что я невольно вспомнил «Крик» Мунка. На этом сходство с людьми у них заканчивалось. Сумасшедший хирург пришил каждому по четыре дополнительных ноги и по паре острых спиц, и из-за этого чудища стояли, чуть накренившись, и напоминали пауков. Швов на их телах я не заметил, но не сомневался: вот куда девались некоторые пациенты лечебницы.

Мы застыли на верхних ступеньках лестницы, и я снова обратил внимание на выражение лица Полуночницы. Меня мутило от вида препарированных и собранных по усмотрению Германа Петровича тел, но ее, казалось, это не трогало. На вид ей было максимум лет тридцать – что она пережила в своей жизни, если при виде подобного зрелища она спокойна?

– Париж тысяча девятьсот тридцать пятого, – Полуночница оперлась на перила и отбросила волосы назад. Мне почудились отблески огня. – Десять убийств. Концлагерь в Богдановке в сорок первом, доказанных семнадцать, вряд ли реальная цифра, вы ведь специалист по штучной работе, верно?

Герман Петрович склонил голову, как бы соглашаясь. Полуночница продолжила, а я не сводил глаз с тварей, которые то и дело дергались и шипели, неспособные произнести ни единого настоящего слова. Этот псих, Герман Петрович, то ослаблял, то натягивал поводки, из-за чего эти существа начинали задыхаться и поскуливать.

– Почему же вы исчезли на столько лет, не несли свое извращенное искусство в массы, а осели в далеком российском дальневосточном городе?

Герман Петрович наконец улыбнулся шире, и один из угрей на его щеке лопнул, испуская несколько капелек бело–желтого гноя:

– Я искал место, где будет легко дышаться, а я получу свободу для творчества. Вы уводите весьма ценный экземпляр. Полагаю, у Светлова большие планы на молодого человека?

– Больной садюга, – вздохнула Полуночница и неожиданно прыгнула вперед.

Алый зонт в ее руке с хлопком раскрылся и исчез, уступая место короткому обоюдоострому мечу с тусклым лунным камнем на рукояти.

Человекопауки не ждали смиренно на месте, а тоже ринулись в атаку: один – к ней, другой – на меня. Шесть босых ног с двумя спицами наголо метнулись ко мне по-паучьи – не по лестнице, а по стенке, разбрызгивая во все стороны серебристую слюну. Я заорал и сделал первое, что пришло мне в голову, – кубарем скатился по лестнице вниз.

Полуночница уже успела раскроить одно страшное творение Германа Петровича на две неровные половинки, которые продолжали извиваться на полу в лужах синеватой крови, а дверь, которая вела наружу, в ночь, стояла нараспашку, бросая мне навстречу запахи свободы и большого города, – паров бензина, пыли и жареного мяса из безымянного ларька с шаурмой за углом.

На второго «паука» рыжая даже не стала замахиваться мечом, а просто шикнула ему:

– Вернись туда, откуда ты пришел.

Он рассыпался в серый дымчатый прах.

– Герман Петрович сбежал? – уточнил я, пытаясь унять бешеное сердцебиение. – Нас пытались убить уже второй раз за двадцать минут, может быть, ты расскажешь мне поподробнее о том, что происходит?

– Третий, – коротко поправила меня рыжая и вытерла оружие салфеткой.

Она подбросила меч в воздух, отблеск убывающей луны сверкнул на лезвии, и в руку ей снова упал красный зонт–трость.

Ступив на улицу, я невольно глубоко вздохнул, и, хоть времени на рефлексию и не было, все же задрал голову, чтобы на минутку взглянуть на черное небо с белыми плевочками звезд.

Через маленькую парковку, заваленную деревянными брусьями и стертыми покрышками, Полуночница привела меня к неприметной калитке.

За калиткой проходила дорога, которую мы второпях перебежали. Было очень темно, и фонари не просто не горели, а отсутствовали, и единственным источником света были светильники на билборде – том самом, который я видел из окна своей палаты каждый день. Машина Полуночницы была припаркована как раз под ним, серая пятидверная «Тойота RAV4» в старой комплектации и с аэрографией знака Бэтмена на крыле. «Рафчик» в этом городе хотели многие, но даже старая модель стоила довольно прилично.

Я сел на переднее сиденье по левую руку от водителя и провел пальцами по приборной панели над бардачком. Полуночница торопливо завела машину и, одной рукой пристегиваясь, а вторую держа на руле, выехала на дорогу. Зонт она вставила в специальный держатель рядом с карабином ремня безопасности.

– Не думал, что мы поедем на машине, – сказал я, завороженно разглядывая огоньки в заливе, которые теперь были гораздо ближе и то и дело исчезали за домами и деревьями.

Чувство было такое, словно с меня сняли ошейник, который мешал дышать, и мне требовалось разобраться с объемными массами всего кислорода планеты, которые разом ринулись ко мне в легкие.

– А чего ты ожидал? Телепортации? – Полуночница хмыкнула и нацепила очки на нос.

Машина отличалась чистотой: коврики идеально вычищенные, отутюженные чехлы, ни пылинки на решетке кондиционера и едва уловимый запах ароматизатора, и не стандартной «елочки» за сто рублей, а хорошего японского, который тонко-тонко пах луговыми цветами. На зеркале болтался брелок с черной летучей мышью в желтом овале.

– Ну, не «бэтмобиль» точно.

Рыжая фыркнула, вытащила смартфон и нажала на кнопку быстрого вызова.

– Алло, Емар? Привет, мой дорогой, как хорошо, что сегодня дежуришь ты, – заворковала девушка в трубку. – Как и докладывал Патрокл, эту лечебницу на Калинина давно следовало взять в оборот, у них весь пятый этаж – просто рассадник дерьма. Прикинь, там Прокруст завелся. Да. Да. Парня я забрала, все, как и говорила Карина. Едем к Латыпову. Выбью у него постановление и помчим за город. Да. Да. Бывай.

Она положила трубку и засунула телефон в подставку.

– Зачем нам к мэру? Это же тот самый Латыпов?..

– Без его подписи я не могу прийти и предъявить твоему папаше обвинение. Видите ли, в таких случаях нужно согласие всех членов Триптиха. Как самочувствие? Голова не болит? Не тошнит? Имей в виду, в этой машине я тебе блевать не дам, лучше сразу говори, и я тебя высажу, – пригрозила Полуночница, плавно петляя по дорожной развязке, чтобы выехать на Золотой мост.

– На мосту запрещено останавливаться, и тем более высаживать пассажиров, – напомнил я ей, разглядывая плоский брелок, болтавшийся возле моей головы. На нем было написано: «Тише едешь – дальше выйдешь».

– Есть некоторые запреты, которые на меня не распространяются.

Она обогнала «Фит», который тащился впереди нас чересчур медленно, и на большой скорости нырнула в тоннель.

– Вот об этом я и хотел поговорить в первую очередь. Так кто ты и на кого работаешь?

Вместо ответа Полуночница потыкала пальцами в кнопки на магнитоле, и из колонок негромко полилась музыка – хриплый голос незнакомого парня на новый для меня мотив пел про «седую ночь».

– Да, это все-таки стоит выяснять до того, как садишься к незнакомой девушке в машину, – заметила она, постукивая пальцами по рулю в такт песне. – Полуночница – мое боевое имя, и я работаю на Бюро жаров – организацию, которая защищает жителей Владивостока от магических чудовищ и несанкционированной магии. Твой отец уже обвиняется в убийстве двух претендентов на кресло мэра Владивостока и покушении на убийство третьего. На его руках также кровь нашей сотрудницы, которая осуществляла слежку под прикрытием. Карины. И жен своих несчастных наверняка убил он же.