Космическая Армада. Том 1. Королева

– Я б на твоём месте тоже так говорил.

– Что ты знаешь о «моём месте»?! Это не твой отец умер вчера ночью! Не твой, а мой!..

– Ты прав. Мой отец умер очень давно, а я даже не полетел на его похороны. Я по нему вообще не плакал, представляешь? Зато вчера я потерял своего Короля. И своего друга, Эджер. Я очень любил твоего отца.

Принц расплакался, проливая крупные слёзы, шмыгал носом, вытирал подбородок рукавами вышитой рубашки. Лешер молча стоял перед ним с опущенным взглядом, пока Эджер не заговорил снова:

– Почему ты.. не полетел на похороны отца?.. Ты не любил его?

«Я его ненавидел».

– Я не хотел возвращаться домой, и улетал оттуда не для того, чтобы возвращаться.

– Это звучит грустно…

– Потому что ты сам грустишь. Может, посидим у тебя или у меня? Я нам малсары налью. Ты, наверное, и не ел ничего с утра.

– Да… Ко мне только мама зашла. Сказала, что папа умер. Я и не сразу понял, что это значит, а потом… Мне стало больно, и я плакал, и плакал!..

– Дженова уже ушла, когда ты начал плакать?

– Я… Я не хотел плакать при маме. Настоящие мужчины не плачут! Ты же не плачешь. Как у тебя это получается?

– Все плачут, Эджер, и мужчины, и женщины. Если бы мужчинам не положено было рыдать, у нас не было бы слёзных желез…

– Каким ты бываешь занудой, Цимих… – сказал Эджер, отвернувшись.

Лешер вздохнул и сел на корточки перед принцем.

– Прости, я совсем не знаю, что говорят в таких случаях. Я не знаю, как тебя утешить. Но я хочу сказать тебе, что ты не один. Мне тоже больно. И Её Величеству. И твоей сестре. Если тебе будет грустно – не бойся к нам подходить и плакать, хорошо? Это важно. Я не плачу потому что… Потому что мне тоже не разрешали плакать при всех. Но я уже большой дядька, и меня сложно исправить, всё равно что кричать на реку, чтобы она потекла в другую сторону. А ты ещё юный принц, и я хочу, чтобы ты поверил мне, понимаешь? Я твой наставник, и я забочусь о твоём благополучии. А если ты будешь держать всё в себе и плакать в одиночестве, как я узнаю, что ты здоров и счастлив?

– Ну, наверное, никак…

– Поэтому пойдём посидим вместе, хотя бы малсары попьём, если тебе совсем кусок в горло не лезет.

– А как же Энтара?.. Я её не видел даже сегодня. Стучался, но она не открыла. Может, ей тоже плохо и грустно.

– С твоей сестрой я тоже поговорю, не переживай. Я хотел узнать, как ты поживаешь.

Эджер развёл руками.

– Мама сказала, что папа разбился, это если… Если его тело разделено Даэт’Мирре может не увидеть его, и он не сможет потом переродиться… А я бы хотел, чтобы он переродился скорее, и может, я увижу его ещё при жизни, только в другом человеке… Но я же сразу пойму, что это он! Я это почувствую…

– Даэт’Мирре обязательно примет его, Эджер. Жрицы Смерти уже заботятся о твоём отце подобающе. Помнишь, я рассказывал, что они сведущи в сакральных законах тонкого мира? – Эджер активно закивал. – Они обязательно помогут твоему отцу воссоединиться с Ней и найти путь к следующей жизни.

– А когда мы будем с ним прощаться?

– Чуть позже, Ваша Высочество. А сегодня будет всеобщее внутреннее собрание, на котором я оглашу последнюю волю твоего отца, и тебе нужно будет присутствовать, понимаешь? Если ты не попьёшь и не поешь, у тебя совсем не будет сил.

– Ладно, уговорил, я поем, сколько смогу. Мы же вместе пойдём на кухню? – Цимих кивнул, и в этот же момент у Эджера заурчало в животе. – Ох, ведьмовские козни!..

Лешер усмехнулся.

– Не ругайся.

– Как тут не ругаться? Это ты можешь целый день проработать без обеденного перерыва и… Папа так ругался. И аван Рохтар. А он вообще похуже словечки знает, я слышал!

Лешер поднялся на ноги и одарил принца хитрым взглядом.

– Я тоже такие слова знаю, что тебе и не снилось.

Эджер закатил глаза.

– Ты?! Я тебе не верю. Ты слишком деловой. Ты даже на своих подчинённых не орёшь!

– Потому что мой имидж – это отражение власти Аверфолдов. Но.. об этих занудствах позже, хорошо?

Цимих раскинул руки в стороны, и Эджер тут же бросился к нему в объятья.

– Я тебя всё равно люблю, Цимих. Таким, какой ты есть. Это ведь значит, что я тебя по-настоящему люблю, да?

Лешер медленно погладил подопечного по голове, а на его губах расплылась мягкая улыбка.

– И я тебя люблю, проказник Эджер…

***

Когда аван Чейнт дочитал до точки, я опустил голову опёрся локтями о стол и помассировал виски. Голова гудела. От ужаса, от мыслей. Мыслей, что уносили меня далеко в прошлое, а я не любитель возвращаться к ушедшему – было и прошло, воспоминания – удел стариков, а я чувствовал себя хуже, чем старик. Я чувствовал боль. Я буквально ощутил, как мой отец умирал, как страдала моя мать. Вспомнил, как страдал я, что было со мной, когда мама сказала мне: «Эджер, папа больше не придёт. Папы больше нет».

Видимо, моё лицо приобрело какое-то скверное выражение, поскольку все глядели на меня с осторожностью и не смели даже слова вперёд вставить, когда я, наконец, взглянул на всех. И как я мог сохранить лицо в такой момент?

– Что скажете, Ваше Величество? – первым подал голос аван Берфон.

– Я.. ничего не понимаю… Кто мог такое написать?!

– Это нам и надо выяснить, мой Король, – с нажимом на каждое слово произнёс он. – Теперь вы понимаете, почему я так обеспокоен?

– Ведьмовщина какая-то!.. – сорвалось с моих губ.

– М-да, дело скверно… – протянул аван Рохтар. – И что же, вся книга.. такая?

– Полагаю, что да, – кивнул Берфон.

– Но, погодите… – заговорил я, немного обретая способность здраво рассуждать. – Вы сказали, что книга про меня, однако, она начинается с правления моей матери. А чем она заканчивается?

Берфон опустил взгляд и нервно сглотнул.

– Она заканчивается завершением её правления, Ваше Величество.

Я откинулся на спинку стула:

– Ничего не понимаю… «Король»? И там есть что-то про Содиена? Про его, так сказать, преступления? Так… Мне срочно нужен отчёт. Структурированная информация. А это всё.. уводит меня от реальных целей. Сбивает с толку. Я не люблю такое. Берфон, сделайте из этой художественной фантазии на тему «семья Аверфолд» что-то более приземлённое.

Берфон прямо смотрел на меня во время своего ответа:

– Ваше Величество, за «художественной фантазией» прячется неприглядная и пугающая правда: автор пишет так, будто он сам там был. Обратите внимание, в начале сказано, что ваша мать была в окровавленной ночнушке – никто из открытых источников не мог об этом узнать, между тем, она выскочила из спальни в чём спала и вместе с докторами оказывала вашему отцу первую помощь, потому и была в крови, я это хорошо помню. Аван Рохтар, подтвердите мои слова!

Начальник безопасности моей резиденции нахмурился так, что складка между его бровей стала явной, хотя он вечно её скрывал, стараясь не напрягать лоб.

– Меня тоже пугает, как это всё написано. Я будто слышу их голоса в голове: Лешера и покойной Дженовы… Это наводит на мысли, что наш автор либо жил во дворце, либо хорошо знает дворцовую жизнь.

– Вот поэтому я настаиваю на более тщательном изучении работы. Конечно, без вас, Ваше Величество, у нас ничего не выйдет, поскольку мы, и правда, не сможем спросить со многих участников книги, но вы – живой свидетель событий, что в ней описаны. Если мы поймём, чего хотел автор, мы сможем выйти на него…

Аван Рохтар развёл руками.

– Следствие проводится не за чтением, Валайт… Круг подозреваемых слишком велик. Мы зря тратим время. Мои парни быстрее выйдут на автора по горячим следам.

– Не утешайте себя напрасно, мой друг, след давно простыл.

– Я верю в своих людей.

– А я верю, что мы можем понять мотив и выйти на человека быстрее.

– Мотив ясен. Более того, я бы уже арестовал одного. Цимиха Лешера.

Берфон покачал головой.

– Его причастность… Слишком очевидна. Поэтому я в неё не верю.

– Он достаточно умён, чтобы скрыть следы. Я бы сказал, преступник из него вышел бы не хуже, чем финансист. На всякий случай… Я бы велел найти и его.

Берфон разозлился.

– Ты серьёзно, Найл? Ты.. Думаешь, что он мог так поступить с Королём, с Эджером, после всего пережитого?! Он входил в Первый круг министров, он был нашим другом… Метеоритный дождь мне на голову, Рохтар!

– Да мне плевать. Наша дружба не имеет теперь никакого значения. Цимих Лешер в изгнании, и под явным подозрением.

Мои челюсти неприятно сомкнулись.

То, как автор описал наше с ним взаимодействие, когда я узнал о смерти отца… Это было слишком реально. Острые чувства оставляют острые воспоминания. Мать зашла ко мне в спальню, закрыла дверь, попросила меня присесть. Я сел. «Эджер, папа умер», – сказала она. Я переспросил её, тогда она озвучила, что он разбился на беспилотнике, спасатели вытащили его, но врачи не смогли ничего сделать. Всё, что я мог сделать тогда – это кивнуть в ответ. На глаза наворачивались слёзы, но я молча сидел на стуле. Мама ещё спросила меня о чём-то вроде: «Как ты себя чувствуешь? Ты не хочешь поплакать?» Я сказал «нет». Она что-то неловко пробормотала и ушла, оставив меня за закрытой дверью. Мне было одиноко и больно. Я плакал. Побежал к Энтаре, но её дверь была заперта, а за ней не было слышно звуков человека. Я вернулся к себе, подавленный горем, злился на жизнь, на мир, что оставил меня без отца. И как раз в те часы ко мне постучался Лешер.

И хотя книга лежала далеко от меня, глядя на её печатные страницы, я ощущал привкус нежности и тоски, которые я испытывал к этому человеку, переваривал в голове каждое его слово, каждое движение или взгляд… И кто, как не он, мог такое написать? Про меня самого… Тот стих, что он читал отцу – он читал и мне в самые скверные мои дни, в ночи, когда я вскакивал от кошмаров и звал его, распугивая слуг и стражу своими криками… Я погружался в ту страну и засыпал. Я и по сей день слышу голос, шепчущий мне о благословенной стране, о водопадах и о горах в сонных льдах, о туманах и пещерах, в которых слышны крики о жутких предвестиях – о грядущей, неминуемой войне, что всё разрушит.

Лешер так много значил для меня, и его было сейчас так много, в то время как я пожелал бы не слышать и не видеть его!

Как и Рохтар, я отчётливо видел наставника перед собой, слушал Чейнта, а слышал его голос. Я ощутил боль и стиснул руку в кулак, очевидно, Инга почувствовала моё напряжение и коснулась плеча, заставив меня вернуться к реальности, перевести на неё взгляд.

– А что ты помнишь, мой неспокойный океан? – спросила она. – Так ли всё было?

– Я… плохо помню те дни. – Отчасти слукавил я. – Я был мальчишкой, ребёнком, потерявшим отца. Может, оно всё так и было, а, может, было иначе – сейчас и не вспомнишь. Мне нужны результаты, а не изучение какой-то писанины, вы понимаете? Король Содиен оказался в ужасном положении, и я должен исправить это. Не его репутацию брошена тень страшных преступлений, которых он не совершал, мне нужна информация, которая подтвердит его невиновность, и она есть в этой ведьмовской книге – так найдите её! Мне нет дела до всего остального, вы должны…

– Прошу тебя, Эджер, мы найдём доказательства, – прервала меня моя супруга, подтягивая книгу к себе. Я смотрел в её зелёные кошачьи глаза, как околдованный. Я заткнулся. – Но наш враг, возможно, среди нас. Это кто-то, чья жизнь проходила во дворце, и ему известны тайны, недоступные общественности. Твоё желание исправить положение короля Содиена оправдано, однако, такие книги вызывают сильный общественный резонанс. Если нашему соседу нечего стыдиться – он подождёт. Армаду же точит червь. И уже давно. Позволь, я продолжу читать. А ты – слушай внимательно. Постарайся вспомнить, как всё было. Сердце подскажет правду. Я начну…

Голос Инги приобрёл новые оттенки в своём звучании, когда она стала читать. Я закрыл глаза, погружаясь в шёлк её голоса; мысли растворились, а память унесла меня далеко, туда, где я был её мальчишкой.

Эджером, в девять лет. Маленьким Королём.

Глава 2. Жизнь после смерти.

По завещанию Короля Армады единственным и истинным правителем назначен его малолетний сын Эджер. До его совершеннолетия право правления в качестве регентов было отдано королеве Дженове, а затем принцессе Энтаре, которая по достижении двадцати двух лет могла стать королевой. Также упоминалось, что в случае смерти законного Короля, его право на трон перейдёт второму сыну Паэгона – Неву.

Как только Цимих умолк, дочитав последнюю строчку, министры и подданные настороженно зашептались: королём Армады стал ребёнок? Регент не обладал абсолютной властью Короля, её ограничивал Первый Круг Министров, согласно конституции королевства. А этот самый Первый Круг возглавлял министр Лешер. Цимих, чтоб его, Лешер. Мало кто был доволен таким положением дел. Но Дженова успокоилась: она осталась у власти, и её сын станет королём!

Немного позже внутреннего собрания, Королева выступила перед камерами с обращением для граждан. Всё это время Лешер был с ней рядом, поскольку Дженове не приходилось заниматься политикой. Она была прекрасной Королевой в глазах народа, поскольку подарила их любимому Королю троих детей, среди которых двое наследных принцев, также Дженова постоянно уделяла время благотворительности, в частности помогала жителям Андоруса, и была известна как покровительница искусств. Всё же внутренние дела королевства были ей мало знакомы, и Лешер взял с себя обещание ознакомить Королеву-регента с ними, но сразу после выступления не стал ими донимать. Дженова ушла в свои покои, а Цимих взял свой плащ и отправился на парковку беспилотников, забрал у охранника ключи от своего красного кабриолета, и поехал к дальним окрестностям дворца – к Некрополю.

Ему доводилось лишь раз бывать в том месте, поэтому пришлось включить навигацию в коммуникаторе. Дорога казалась ему длинной, почти бесконечной, а пейзажи чёрных лесов по обе стороны дороги из-за облысевших деревьев ещё больше навевали тоску, коричнево-серые ветки выглядели острыми и цеплялись за взгляд, монотонное вождение утомляло… Вскоре навигатор оповестил о приближении к назначенной точки, и Лешер сосредоточенно уставился перед собой.

Впереди замаячило широкое пространство без деревьев, теряющееся за горизонтом. В оттенках бело-серого неба Обитель Даэт’Тхалли была едва различима. Цимих остановился у самого края леса, выкурил сигарету и двинулся по вечноцветущему бордово-красному газону к Дороге Скорби. Разумеется, он не собирался идти по ней, зато обнаружил у самого края бассейна знакомые ему туфельки. Он окинул взглядом обрамлённые белым камнем чёрные воды, которые казались такими из-за плитки, и на широкую лестницу у другого края, что вела к белокаменным дверям храма Жриц Смерти, взял туфельки и пошёл по краю.

То, что Лешер сразу отметил, побывав здесь – это тишина. Само место словно застыло во времени и пространстве: птичка не вскрикнет, ветер не пробежит по траве или чёрной водной глади, человек не покажется поблизости. Цимиху стало не по себе, но он продолжал медленно тащиться по громоздким белым плитам дорожки, озираясь по сторонам, затем сосредоточился на разглядывании храма. Его колоссальные размеры внушали ужас, а крыша центральной трапециевидной башни терялась в облаках. Остальные башни-колонны, будто лестницы, опускались всё ниже и ниже по обе стороны от центральной, напоминая финансисту что-то вроде зубов, соединённых серыми перешейками галерей. Ни окон, ни арок, ни лепнины. Белокаменные монолиты. Лешер не представлял, каково это – добровольно уйти сюда от мирской жизни, жить здесь изо дня в день, вдали от людей, среди камня и тишины, служить мёртвым?

Приблизившись, наконец, к массивным дверям, он три раза постучался, и стук его костяшек сухо отозвался в царящем здесь молчании. Створки медленно отворились сами собой, расширяя проход, за которым виделся центральный зал, слабоосвещённый, чёрно-бардовый. Лешер на секунду представил себя героем сказки, перед которым распахнулась пасть чудища, и он смотрит в его слизистое, непроглядное нутро. «Была не была, – сказал себе Цимих, – пора спасать несчастную принцессу…», – и перешагнул порог.

Когда двери за ним закрылись, ему пришлось привыкнуть к темноте, только тогда он смог разглядеть высокий альков на противоположной стене зала, где располагалась алтарная часть, и вокруг неё на ковриках сидели Жрицы Смерти, по меньшей мере дюжина. Все они были в закрытых масках и остроконечных чёрно-красных кокошниках из алых камней и чёрных, тонких подвесок, что спадали водопадом до самой поясницы, закрывая волосы. И, разумеется, в традиционно чёрно-красных платьях в пол. Женщины даже не шевельнулись, хотя знали о присутствии чужака по эху шагов.

«Где этот чёртов выход к кладбищу? – усиленно соображал Цимих, потирая локоть занятой руки. – Хотя… Зачем ей быть на кладбище? Тело Паэгона обратят в прах только на пятый день. К нему её тоже пустить не могут – Жрицы ещё не отмолили…»

Вдруг поток мыслей прервал ритмичный стук каблуков. Повернувшись в сторону звука, Лешер увидел приближающуюся к нему жрицу без маски, по виду средних лет, как он. Она сложила руки на груди, вышагивала медленно, опустив взгляд. Цимих никогда раньше не видел жриц так близко, зачем-то сделал шаг назад и выпрямился, всматриваясь в ничего не выражающее лицо женщины. У неё был очень яркий макияж – щедрая красная подводка в уголках глаз, чёрные мерцающие тени, бардовая помада и что-то напоминающее дорожку от слёз на щеках, того же цвета, что и подводка. Жрица встала очень близко к нему и жестом попросила склониться к ней. Цимих одним движением убрал за спину копну светлых волос и наклонился. У самого его уха прозвучал мягкий, глубокий шёпот:

– Она в Жертвенном зале…

«А-а, ну конечно! – подумал финансист про себя. – Хочет задобрить Даэт’Тхалли, поскольку тело Паэгона разделено…»

По губам Лешера пробежала ухмылка. Он выпрямился, затем склонился к уху жрицы.

– Мне… Очень стыдно… Но я не знаю, где он находится…

Жрица кивнула и поманила за собой.

Оказавшись в нижней галерее вдали от центрального зала, женщина заговорила с Цимихом обычным тоном. У него даже мурашки побежали от её выразительного, низкого голоса.

– Мы сейчас перейдём в Дом Плача, а уже затем – в Дом Таинств. Там и находится Жертвенный зал. Если пожелаете, аван, можете тоже оставить пожертвование, – говорила жрица, пока они шли.

– Извините… У меня с собой ничего нет.

– У входа в зал всегда лежат ножницы. Вы можете пожертвовать прядь волос.

Цимиху в голову пришла одна мысль, которую он почему-то озвучил:

– Разве не опасно держать на виду острый предмет? Сюда приходят много скорбящих или даже отчаявшихся людей. У вас не бывает несчастных случаев?

– Самоубийство приведёт к расщеплению сущности души, и она никогда не сможет переродиться, как и в случае ритуальной казни. Даэт’Мирре не примет такого духа. Он будет навеки проклят и беспокоен, приближая Великую Тьму. Ни один верующий аридиец в здравом уме не станет этого делать.

Лешер не умел краснеть, но слегка сжался.

– Простите, глупость сказал…

– Вы ведь и не аридиец.

– Почему же? Никто раньше не говорил мне такого. Я чем-то отличаюсь?

– В вас другой дух. Вы не трепещите перед Даэт’Тхалли. Ваша подопечная, чью обувь вы прихватили, прошла по Дороге Скорби в такой холод и стужу. Это тяжёлое испытание. Лишь аридиец, что впитал с молоком матери любовь к Даэт’Мирре и благоговейный трепет перед Даэт’Тхалли способен на такое. Я многих людей здесь повидала и знаю, как входят сюда аридийцы, а как входят иноверцы.

– Даже не буду пытаться спорить с Жрицей Смерти. Кто знает? Может, это приведёт к расщеплению души, а я вовсе не собираюсь приближать Великую Тьму.

Женщина кивнула.

– Вы иноверец, но ваше сердце исполнено уважением к высшим силам. Также, как детмон, уважающий Яна, вы имеете право следовать путями Незримых.

– Если честно… Я не знал, что Жрицы не осуждают другие верования. Для меня это настоящее открытие.

– Любая вера, осуждающая чужую, стелет себе кровавую дорожку. Вселенная слишком велика и обширна, ни одному смертному не дано постичь Её жизни. Сами посудите, наша вера слишком зациклена на ритуалах погребения, и любой, чьё тело будет разделено или пройдёт ритуал не надлежащим образом, может стать частью Даэт’Тхалли. Любые войны, дрязги, столкновения приводят к этому. Логично, что нам не выгодно сеять распри и ненависть между смертными. И потому любой аридиец страшится детмона, что вечно жаждет крови…

– Хм, я не думал об этом… Но я понимаю, почему моя.. подопечная.. так любит ходить сюда. Она, случайно, не к вам ходит?

– Ко мне, всё верно.

– Вы старшая?

– Да, я слежу за всем, что происходит внутри и снаружи храма. Как только девушка пришла сюда, я сразу же к ней вышла.

– А ко мне нет…

– Вы курили. И я сразу поняла, что вы за человек.

Цимих сощурился и странно заулыбался, подняв подбородок.

– Интересно… И чем же меня может удивить старшая Жрица?

– Вы зависимый человек. Вам кажется, что привязанности, стабильность и привычки создадут связи между вами и этим миром. Но это не так. Вам также одиноко, как и прежде. Вы окружаете себя коконом дел, лишь бы не смотреть в глаза одиночеству. Истинных связей, что наполняют душу, вы страшитесь, потому что они слишком болезненны, а ещё больнее, когда они рвутся. Вот мы и у входа. Прошу вас, туфли девушки оставьте за порогом. Она сможет их надеть только когда покинет Дом Смерти.

– А мне обувь можно не снимать?

– Нет. Вы и с ней и без неё закрытый человек, – сказала Жрица и ушла.

***

Оставшись в одиночестве, Лешер положил туфельки принцессы у порога, взял ножницы из ниши в стене и недовольно пробурчал:

– Жрицы Смерти… Те же Ведьмы, только в Армаде, видите ли, служители веры…

Каменные двери в Жертвенный зал открывались с трудом. Цимих не мог поверить, что юная девушка, вроде Энтары, могла бы открыть их самостоятельно. Он, конечно, сам не был спортсменом, но следил за собой и поддерживал физическую форму, и даже при таких условиях открытие «врат» давалось ему с трудом.

За проёмом – очередная полутьма, тишина, запах сырости и железа. Некоторые люди приносили невинные жертвы, однако, проливать кровь животных или птиц было нормой, особенно если тело покойника было сильно разделено и жертв локоном волос, цветами, фруктами или любым рукотворным предметом было недостаточно.

Оказавшись за порогом, Цимих привык к полутьме, затем внимательно огляделся, поскольку никогда раньше не бывал здесь. Это был огромный зал со множеством жертвенных чаш, куда опускались подношения, а на противоположной стене из камня была вырезана статуя общепризнанного воплощения Великой Тьмы – Даэт’Тхалли. Гигантская и внушающая страх, она олицетворяла собой не просто смерть, а забвение, все проклятые и не упокоенные души, разрушение миров, что последует за неуважением к мёртвым, однако, Лешер не отвёл взгляда. Его не пугал воплощённый в ней ужас. И у её ног как раз виднелся силуэт ещё одного присутствующего.

Лешер прошёлся мимо чаш, в поисках свободной. В одной лежали цветы, в другой – украшение из камней и драгоценного металла, которое стоило в разы больше ежемесячного оклада финансиста, а он получал хорошие деньги за свою службу Короне. Где-то лежала добротная посуда, плетёная тонкая шаль, бутылка нектара, даже коммуникатор с резной крышкой. Лешер усмехнулся, глядя на это всё, спрятал ножницы в карман куртки и напрямую зашагал к принцессе. Она не стала прерывать молитвы, хотя и слышала стук каблуков за своей спиной, продолжила шептать, не поднимая опущенного взгляда. Цимих встал рядом с ней и подождал, когда она закончит.

– И.. что ты оставила отцу?.. – спросил он после затянувшейся паузы. Ему ещё не нравилось, что Энтара стоит босая на каменном полу, хоть Жрицы и укутали её в толстое одеяло после «купания» в бассейне Дороги Скорби.

– Я оставила свою лучшую картину, которая ему очень нравилась. Больше ничего у меня нет…

– Какая жалось. Она мне тоже нравилась.