1941 – Туман войны

Сам Карбышев, будучи профессором, доктором военных наук в области военно-инженерного дела, был твердо уверен в нужности и полезности инженерных войск не только в наступлении, но и во всех остальных видах боя и боевых операций, в том числе при грамотно спланированном отступлении. А будучи уверен, своими знаниями и опытом щедро делился, постоянно направляя в войска учебные пособия и методические материалы по теории и практике инженерного обеспечения боя, а также по тактике боевой работы военно-инженерных подразделений.

Кстати, его правоту в этом вопросе лишний раз подтвердил печальный для Красной армии опыт Советско-финской войны, где «горячие финские парни» на практике показали нужность и важность хорошего инженерного обеспечения оборонительных позиций.

А здесь, казалось бы, вот он, счастливый случай: под рукой хорошо обученный и полностью оснащенный инженерный полк со всем своим хозяйством – бери да пользуйся. И именно здесь, в условиях не только количественного, но и качественного тактического превосходства противника, казалось бы, грамотное инженерное обеспечение отступления заграждениями, в том числе минно-взрывными и комбинированными, на путях движения его войск, может помочь замедлить их продвижение и дать нашим войскам так необходимую им фору во времени, чтобы не бежать, все бросая, а отступать хотя бы в относительном порядке, сохраняя боевую матчасть.

Карбышев дважды ходил со своими предложениями к командованию, но оба раза был… вежливо выслушан, только и всего. Ему, как руководителю высокой комиссии из Москвы, никто не грубил, но и следовать его рекомендациям никто не собирался.

Может быть, именно поэтому он, ранее уже принявший было решение отступать из Гродно вместе со штабом 3-й армии, потом это решение переменил и вместе со своей группой решил двинуться сначала в сторону границы, к линии инженерных сооружений 68-го Гродненского УР, а затем вдоль нее, в сторону Осовца и потом Бреста. Места те он хорошо знал еще по службе в царской армии, перед Первой мировой, знал силу и мощь тамошних укреплений, многие из которых тогда же строил и оборудовал лично, а потому надеялся, что с ходу их захватить противник не сможет, наши войска там закрепятся, и уж там-то он, со своим опытом и знаниями, пригодится в инженерном обеспечении обороны. По крайней мере, не бежать от границы неизвестно куда и зачем, а сражаться. Определившись с новым маршрутом и взяв с собой небольшой запас продуктов из обширных гродненских складов, он еще затемно выдвинулся из Гродно вместе со своими помощниками.

Дмитрий Михайлович не знал и не мог знать, что, изменив свое решение, он тем самым круто изменил свою судьбу и всю последующую жизнь. И что, не случись этого, его очень скоро ждал бы немецкий плен, куда он, раненый и контуженый, попал бы не по своей воле. Его ждали бы долгие годы пыток и издевательств со стороны фашистов, которые всеми силами будут пытаться сломить советского генерала, заставить его предать Родину и перейти на их сторону. И потом, уже незадолго до победы над Германией, в феврале 1945 года, его, измученного и больного, ждала бы последняя пытка – мучительная смерть на морозе, где фашисты его – раздетого – обливали ледяной водой… Но даже и тогда, перед смертью, его последними словами, сказанными другим пленным, были: «Товарищи, думайте о Родине, и мужество не покинет вас…»

Однако он изменил решение, и его линия жизни пошла по иному пути, а вместе с ним по иному пути пошли и судьбы многих других людей, которым выпало встретиться с Карбышевым на его новой стезе служения своему Отечеству…

Глава 1

– До свидания, товарищ Сталин, – почти хором попрощались Молотов, Берия и Микоян, покидая кремлевский кабинет вождя. Сам Сталин, после их ухода, тяжело опустился в кресло у своего рабочего стола и взглянул на часы – 29 июня, 00 часов 50 мин – начались новые сутки этой войны… Восьмые сутки проклятой, тяжелейшей для молодого советского государства и всего советского народа, войны, которой так долго опасались, к которой так долго и упорно готовились, надрывая силы народа и экономику страны, которая началась в 4 часа утра 22 июня 1941 года и которую, в конце концов, проморгали…

Проморгала разведка, которая, имея по всему миру множество агентов, причем не только своих штатных сотрудников, но и завербованных из числа искренне сочувствующих молодой Советской республике иностранцев, так и не смогла достоверно определить ни точную дату начала войны, ни реальную степень мобилизации и развертывания немецкой армии у советских границ, ни истинную степень оснащения, организации, боеготовности войск противника…

Проморгали военные – маршалы и командармы, которые постоянно докладывали ему, что Рабоче-крестьянская Красная армия имеет самое совершенное оружие и технику, отлично подготовлена и имеет высокий боевой дух. И что в скорой и неизбежной войне эта самая Рабоче-крестьянская Красная армия после первых же часов вражеского нападения мощными контрударами ошеломит и опрокинет агрессора, а потом, неудержимой лавиной, сметая на своем пути все и вся, ринется своими великолепно оснащенными и горящими отвагой конно-механизированными соединениями на вражескую территорию, чтобы быстро добить врага в его же логове.

«…Получается, врали?.. Или, если не врали, а сами в это верили, тогда, получается, дураки?..»

Проморгал он сам… Да, чего уж тут скрывать или лукавить – самого себя ведь не обманешь, и он тоже проморгал… Знал, всеми силами старался сначала предотвратить, а потом, когда никто из лидеров европейских держав не захотел совместных действий против Германии, хотя бы отодвинуть начало войны, согласовав подписание «Договора о ненападении между Германией и Советским Союзом», который антисоветская западная пропаганда тут же стала называть не иначе, как Пакт Молотова-Риббентропа… и в результате все-таки проморгал…

Всю эту, первую, и потому самую тяжелую, неделю войны он, стараясь не показывать окружающим, очень сильно переживал и постоянно, чем бы ни занимался, задавал самому себе одни и те же вопросы: «Как так получилось, что проморгали?.. Почему проморгали?.. Куда смотрели?..»

Куда смотрела разведка, куда смотрели военные, куда, наконец, смотрел он сам?!

…Ну, ладно, он. Он не военный, и того, что когда-то влез, по молодости, в действия военных при обороне Царицына, ему вполне хватило, чтобы ясно понять: военное дело – это не его, и соваться туда, показывая всем окружающим свою некомпетентность, без крайней необходимости не следует. Он, по правде говоря, и в Царицыне-то влез в военные дела только потому, что ясно и совершенно определенно сделал для себя вывод: действия, а точнее бездействие, самих военных, во главе с бывшими царскими офицерами, могут привести к сдаче Царицына, а это привело бы и к невыполнению задачи по организации поставок хлеба в голодающий центр страны. Задачи, которую поставил перед ним сам Ленин, и не выполнить которую, не оправдав тем самым доверия Вождя Революции, он просто не мог…

Так вот: ладно, он – он не военный…

Но остальные-то, те, которые именно военные… Все эти «великие полководцы»: командармы, маршалы, наркомы, а с ними и военные теоретики, разработчики военной доктрины Советского Союза… Вот они-то, все вместе и по отдельности, куда смотрели?!

…Ну ладно, Ворошилов. Он никогда не отличался ни особым умом, ни особыми способностями к военному делу, да и вообще особыми способностями, за исключением разве что особо меткой стрельбы, в честь которой даже значок «Ворошиловский стрелок» учредили. И это еще во время обороны Царицына очень ясно проявилось. Но его сильная сторона всегда была в другом – в безоговорочной вере и личной преданности только ему, Сталину, в постоянной готовности поддержать любое мнение и решение своего вождя, причем не только поддержать, но и активно потом отстаивать на всех уровнях и всеми доступными ему способами… А время тогда было такое, что преданность казалась важнее способностей.

Потому и поставил Ворошилова на армию, наркомом, что всегда был уверен – этот никогда и ни при каких обстоятельствах не предаст.

…Ну ладно, Буденный – этот тоже не военный гений, но тоже лично предан, а еще он действительно лихой рубака-кавалерист, храбрый и смелый командир, очень популярный в войсках именно за эти свои качества. К тому же в житейском смысле он далеко не дурак и никогда поперек «линии партии», то есть мнения и решений вождя, ни словом, ни делом не перечил. Не так, как Ворошилов, но тоже надежен, потому и не менял на молодого и способного.

…Но Жуков?! Тимошенко?! Эти, «молодые и способные» – они-то куда смотрели?!

Молодое Советское государство дало им все – образование, службу и карьеру, возможность учиться и совершенствоваться, перенимая передовые военные знания и опыт. И еще – им, как защитникам Отечества, вся страна дала всенародную любовь и горячую поддержку во всех начинаниях и перспективах развития вверенных им войск Рабоче-крестьянской Красной армии.

И что в итоге?!

Теперь все эти военные теоретики и практики имеют, что называется, «бледный вид и тихую походку», а в Генштабе и Наркомате обороны царит растерянность и беспомощность в попытках не то, чтобы выправить или улучшить, но хотя бы стабилизировать ситуацию на фронтах. На заседаниях Ставки Главного командования ее председатель – нарком обороны Тимошенко – имеет все тот же бледный вид, невразумительно твердит о неожиданности нападения и явно не соответствует ни статусу председателя СГК, ни должности наркома обороны, война это ясно показала. Начальник Генштаба Жуков не лучше – до сих пор не может восстановить связь и управление войсками…

«Эх, бросить бы все к чертовой матери, уехать в Кунцево, на Ближнюю дачу, осмыслить все пару дней в спокойной обстановке, и пропади оно все пропадом… Пусть эти горе-вояки сами пытаются выкарабкаться из той задницы, в которую они попали сами и затянули всю страну!..»

Но нельзя, нельзя – потому что именно он, как верховный руководитель, в конечном счете, отвечает за все ошибки и промахи – не только свои, но и своих подчиненных…

Он знал, что за глаза его все чаще называют «Хозяин», и был этому только рад. Потому что он и есть именно хозяин огромной державы, и целью всей его жизни после прихода к власти было сначала побороть разруху после кровавого ужаса революции и гражданской войны, а потом обустроить, возвеличить эту державу, превратив ее снова в великую империю, к которой прислушивались и с которой считались абсолютно все остальные страны.

На этом пути он разошелся с Троцким, который хотел, используя бывшую Российскую империю, продолжить раздувать по всему миру пожары революций и которому было наплевать на Россию, ее народ, который служил для него только топливом для костра мировой революции.

На этом он разошелся и со многими «старыми большевиками», и вообще со многими «товарищами революционерами» в партии, которые тоже не хотели (или не могли, по причине малой образованности, а учиться опять-таки не желали) заниматься тяжелым трудом по строительству державы, а вместо этого либо продолжали веселиться в кровавом угаре, примкнув к Троцкому и его идеям, либо пытались стать «новым дворянством», новой элитой, ничего не производящей и не делающей, но зато жадно предающейся роскоши, разврату, сибаритству и прочим радостям жизни, в подражательство прежней царской знати.

«Товарищи» не успокоились и со всем пылом задетых за живое, за собственные интересы мелких душонок ринулись создавать оппозиции, левые и правые партийные уклоны, различные «платформы» и партийные дискуссии по вопросам как строительства партии, так и руководства страной в целом. Борьба с этими горлопанами, которые не только раскалывали партию, но и вносили смятение в умы простого народа, была долгой, кровавой и отнимала не только силы, но и время, которое можно было потратить на экономику, промышленность, на обустройство страны.

И теперь, когда его страна захлебывается кровью своих сынов и дочерей, гибнущих сейчас под ударами фашистских войск в приграничных округах, а кругом царит паника и неразбериха, именно он, Вождь и глава Советской страны, ее Хозяин, должен любой ценой остановить, предотвратить ту катастрофу, к которой привели ошибки, головотяпство, некомпетентность и еще много других обстоятельств… и которую проморгали…

Сталин с тоской оглядел свой рабочий стол и лежащие на нем документы с информацией по обстановке на фронтах – хотя какие там документы, какая информация!.. – обрывочные и крайне неточные сведения, зачастую противоречащие друг другу. Вот как можно на основании такой неполной и недостоверной информации принимать хоть какие-то решения?!

«Чем, черт возьми, занимается весь Генеральный штаб Красной армии, чем занимается целый Наркомат обороны?! Неделя войны прошла, а они до сих пор не могут не то что восстановить управление войсками в приграничных округах, но хотя бы наладить связь с командующими фронтами и армиями! Ладно, пусть уже не со всеми командующими и не на всех фронтах, но хотя бы на самом важном и значимом сейчас, на западном стратегическом направлении можно же было хоть что-то сделать?!»

Оба они, и Тимошенко, и Жуков, сегодня вечером были у него, а перед ними еще Буденный на прием затесался, да толку-то с этого?.. Сбивчивые и путаные доклады, полная неизвестность о том, что сейчас творится на Западном фронте и конкретно под Минском… Единственная «достоверная» информация – так это лишь то, что наши войска под постоянными ударами противника отступают от границы, причем и здесь без конкретики: как и куда эти войска отступают, где планируют остановиться, какие потери в живой силе и технике, какова их степень боеспособности. Да еще Буденный талдычил как заведенный о том, что надо, дескать, срочно разворачивать новые кавалерийские дивизии, а где для этих дивизий брать лошадей, танки, артиллерию, пулеметы и минометы – про то пусть у товарища Сталина голова болит… Стратеги, бл…!

Сталин тяжело вздохнул. «Пожалуй, завтра, а точнее уже сегодня, после нескольких часов короткого сна, придется самому ехать в Наркомат обороны и устраивать там разнос этим… таким говорливым и самоуверенным до войны, а теперь растерянным и обескураженным павлинам с маршальскими звездами в петлицах… Может, хоть так удастся заставить их встряхнуться и прояснить наконец обстановку в Белоруссии…»

Домыслить, что и кому конкретно в Наркомате обороны он сегодня будет говорить, Сталину помешал телефонный звонок из приемной – звонил Поскребышев.

– Товарищ Сталин, только что в приемную, посыльными фельдсвязи прямо с аэродрома, доставлен пакет на ваше имя от командующего войсками Западного фронта Павлова, гриф «Совершенно секретно».

– Несите, – недовольно ответил Сталин, поскольку ничего хорошего от содержимого этого пакета он не ждал. Павлов, боевой генерал, участник войны в Испании и его любимец до войны, которому он, Сталин, не скрывая, симпатизировал, за первые несколько дней войны, пока еще была устойчивая связь с Минском, ничем хорошим себя не зарекомендовал, а потому упоминание о нем сейчас вызывало только глухое раздражение.

«С первого дня войны ничего путного сделать не сумел: скрытое приведение в боевую готовность организовать не смог, оборону организовать не смог, резервы второго эшелона к границе перебросить не смог, контрудар под Гродно, во фланг наступающему противнику, организовать не смог, допустил развал фронта и прорыв немцев под Минск, а сам – только панические доклады в Москву: ”Все плохо, все пропало, фронт не удержим, Минск не удержим, надо отводить войска, столицу Белоруссии придется оставить…”».

Небось опять будет плакаться на потерю управления войсками, подавляющее превосходство противника и просить разрешения отступить, отвести войска из Минска… Куда отступать, черт возьми – до самой Москвы теперь удирать?!»

Сталин, сквозь зубы ругая Павлова, раздраженно копался во вскрытом пакете.

«Так, что он тут напихал?.. Сводка по фронту… карта с оперативной обстановкой, еще какие-то документы… А это что – донесение на мое имя? И почему это он мне напрямую пишет, почему не через Генштаб, у него что, своего, военного начальства нет?.. Совсем распоясались, этот вопрос завтра в Наркомате обороны тоже подниму… Ладно, почитаем…»

Сталин углубился в документы, но уже через несколько минут чтения прервался, отложил бумаги и нарочито неторопливыми движениями, чтобы немного успокоить волнение, принялся набивать трубку. Было от чего волноваться – столько всего и сразу прислал ему Павлов в этих бумагах!..

Прежде всего – свежая информация по оперативной обстановке Западного фронта. Павлов, будто бы и не он еще пару дней назад слал в Москву панические донесения о том, что Западный фронт трещит по всем швам, связь и управление войсками фронта практически полностью утеряны, оборона под Минском, с нескольких сторон продавливаемая немецкими танковыми и механизированными частями, рухнет со дня на день, и надо срочно отступать чуть ли не до Смоленска, сейчас, словно его кто подменил, грамотно и четко описывал текущую оперативную обстановку и вероятные планы немецкого командования, ссылаясь на недавно полученные точные разведданные. Теперь многое становилось понятным…

«Вот оно что!.. Вот, значит, как оно получается…»

Сталин встал и в задумчивости начал прогуливаться туда-сюда по ковровой дорожке вдоль стола для совещаний. Еще в далекой революционной юности, в Туруханской ссылке, он заболел полиартритом, и с тех пор от долгого сидения у него усиливались боли в ногах, а такие вот «прогулки» по кабинету их пусть немного, но ослабляли.

«Получается, немецкие танковые и механизированные части проломили нашу слабо организованную оборону по флангам Белостокского выступа, вышли на оперативный простор и двумя мощными механизированными клиньями, с постоянной поддержкой своей штурмовой авиации, форсированным броском оказались под Минском, причем так быстро, что этого никто из наших военных не ожидал, соответственно, и все предвоенные планы оборонительных мероприятий, а также развертывания войск второго и третьего эшелонов прикрытия госграницы, полетели к чертям собачим… Получается, войска Западного фронта уже сейчас рассечены на части, которые противник намеревается окружать и громить по очереди, и помешать ему в этом…

Да, пожалуй, это действительно катастрофа, и не только один Павлов в ней виноват, но и вся наша военная верхушка, под чьим руководством готовились предвоенные планы обороны… Тупоголовые ослы!..

Впрочем, кто виноват – об этом можно и позже, сейчас гораздо важнее – решить, что делать. Но прежде что там еще, в бумагах от Павлова?»

Сталин вернулся к столу и снова углубился в документы.

«Ну вот, это уже больше похоже на поведение моего бывшего любимца – первые хорошие новости за неделю этой проклятой войны!»

В своей докладной Павлов, так же четко и убедительно, описывал свои действия по организации обороны Минска вплоть до ведения масштабных уличных боев. Мало того, далее он писал, что, учитывая важность удержания войск противника на приграничных рубежах, принял решение об организации на территории Белостокского выступа круговой обороны в виде очень значительного по территории и наполненности войсками оборонительного укрепрайона, с частичной опорой на сооружения и ресурсы линии Молотова, с целью сбора, организации и восстановления боеспособности отступающих от западной границы войск, для последующей организации боевых действий в тылу противника и на его коммуникациях снабжения. Далее Павлов писал, что, постаравшись максимально обескровить механизированные части противника под Минском и во время уличных боев в самом Минске, он сам потом отступать вглубь Белоруссии вместе с войсками Западного фронта не планирует, а вместо этого просит разрешения направиться в Белосток, где сейчас сбором войск и организацией обороны временно командует командующий 6-го мехкорпуса генерал-майор Хацкилевич и где он, Павлов, планирует далее возглавить ведение боевых действий, а товарища Сталина просит согласовать это его решение, после чего назначить нового командующего войсками Западного фронта.

К донесению была приложена короткая записка о том, что надежная проводная и телеграфная связь с Москвой так и не восстановлена, а потому пакет направляется с делегатами фельдсвязи на самолете и лично товарищу Сталину, как наиболее авторитетному представителю Ставки Главного командования.

«…И ведь знает, засранец, что председатель Ставки ГК совсем не товарищ Сталин, а как раз его прямой начальник, Тимошенко, но пишет именно мне, хоть и понимает прекрасно, что за такое самовольство его собственное начальство по головке не погладит, да… С другой стороны, Павлов, похоже, так же хорошо понимает, что в той растерянности и неразберихе, которая сейчас творится в Генштабе и Наркомате обороны, ни помощи, ни четких указаний оттуда ждать не приходится, а потому и выбрал самый короткий, по его мнению, путь… Хитрый чертяка!..»

Закончив чтение, Сталин пока отложил бумаги, снова встал и прошелся по ковровой дорожке. Сейчас предстояло все тщательно взвесить, осмыслить и проанализировать, чтобы потом, после долгих и неторопливых размышлений, принять решение – суеты, торопливости ни в словах, ни в мыслях, как, впрочем, и в поступках, он не любил.

«…Оборонительный район, да еще в тылу наступающих немецких войск – это, пожалуй, идея хороша. Все не бежать нашим войскам, с заср… испачканными штанами, от границы и аж до самой Москвы…

Они тогда, если действительно удастся собрать в кучу, в единый кулак, дезорганизованные войска из первого эшелона прикрытия госграницы, могут стать грозной силой… и наступающие к Минску немецкие войска они на себя оттянут… Да, очень прилично войск противника они могут боями связать… К тому же партизанское движение по всей Белоруссии оттуда удобнее организовывать будет… Впрочем, это надо будет отдельно с Пантелеймоном Кондратьевичем Пономаренко обсудить, он, как руководитель ЦК Компартии Белоруссии, занимался вопросами возможной организации там партизанского движения еще до войны, так что ему, как говорится, и карты в руки…

Да, с этим оборонительным районом в тылу противника – хорошая идея, очень хорошая. Я думаю, надо будет ее поддержать. И самого Павлова, раз уж он так сильно хочет, я, пожалуй, туда воевать отпущу – как командующий фронтом он никакой оказался, так, может, там себя проявит, да репутацию свою, изрядно подмоченную первой неделей войны, поправит…

Вот только… Как они там снабжаться планируют, обороняясь в кольце немецких войск… Ну, да это им там видней, надеюсь… И то, что генерал-танкист сейчас там оборону строит, да еще на большой территории – это, я думаю, не очень хорошо, не очень правильно, тут надо думать. Сам Павлов, как специалист по организации масштабной обороны, тоже… тот еще специалист, война это четко показала. Эх, зря я все же согласился с его выдвижением на должность командующего округом, ошибся, тут, как говорится, не по Сеньке шапка оказалась… Теперь эту ошибку надо исправлять, поэтому, пожалуй, правильно будет направить Павлову в помощь толкового специалиста именно по организации грамотной обороны крупных войсковых соединений, и вот тут снова ошибиться никак нельзя, значит, нужно посоветоваться с грамотным и опытным именно в плане организации обороны военным… Как же все-таки хорошо, что среди нашего высшего комсостава не все подряд тупоголовые ослы, встречаются и светлые головы, вроде Шапошникова, вот только мало их, прискорбно мало…»

Борис Михайлович Шапошников был одним из немногих военных, которого Сталин очень ценил и к которому относился с подчеркнутым уважением. Умница, светлая голова, Шапошников удачно сочетал в себе способности одаренного военного теоретика, обладающего высокой эрудицией и широким кругозором, и умелого практика с большим опытом командной и штабной работы, причем значительную часть этого опыта Шапошников получил еще в боях Первой мировой, уже тогда пройдя ряд командных должностей и дослужившись до полковника и начштаба дивизии.

При этом сам Борис Михайлович был всегда выдержан, вежлив и тактичен в общении не только с начальством, но и с подчиненными, отличался исполнительностью и редкой ответственностью в работе.

Уже без малого пять лет Сталин периодически советовался с ним по разным военным вопросам. Не всегда и не во всем следовал потом этим советам, по разным причинам – здесь и политика, и особенности «текущего момента», и «подковерные» интриги разных группировок в руководстве РККА, и много еще нюансов, – но чувство глубокого уважения и восхищения этим достойным человеком поистине энциклопедических военных знаний не проходило. А единственным «недостатком» Шапошникова, если можно так выразиться, было слабое здоровье, изрядно подорванное тяготами и лишениями сорокалетней военной службы.

Вот и сейчас, Шапошников срочно нужен, а он серьезно болен – еще в первые дни войны он и заместитель наркома обороны Кулик вылетели в Минск, разобраться в той чехарде и панических донесениях Павлова. Ну, и просквозило его в самолете, да так, что по прилете в Минск Шапошников практически сразу слег, был самолетом отправлен обратно в Москву и здесь все еще никак не выздоровеет… Однако обстоятельства вынуждают.