Полная версия
1941 – Туман войны
Иван Байбаков
Малой кровью, на своей территории: 1941 – Туман войны
Серия «Военная фантастика»
Выпуск 256
© Иван Байбаков, 2024
© ООО «Издательство АСТ», 2024
Небольшое вступление от автора
Предлагаемый роман о событиях Великой Отечественной войны не является ни документальным историческим исследованием, ни учебником по тактике ведения боевых действий, ни справочником по истории развития техники. Это просто попытка рассмотреть и описать события того времени в условиях внедрения некоторых элементов послезнания и прогрессорства. Надеюсь, роман будет интересен читателям, которые любят анализировать и оценивать исторические события с разных точек зрения и в условиях изменения некоторых базовых обстоятельств.
Тем же из вас, кто серьезно интересуется реальной историей во всем многообразии ее проявлений: историей реальной и альтернативной, историей развития цивилизации и общества, историей войн, военной тактики и стратегии, историей развития техники, вооружения, организации армий и т. д., могу порекомендовать обратиться к открытым ресурсам информационной сети Интернет, содержащим много интересной и полезной информации.
Произведение написано в жанре альтернативной истории и является полностью фантастическим. Все персонажи вымышленные, и любые совпадения с реально живущими или жившими людьми случайны.
Пролог
«Я совестью и Родиной не торгую…»[1]
Посвежело, душная от жары и влажности близкой реки летняя белорусская ночь постепенно сменилась серым, туманным маревом раннего рассвета. Легкий речной ветерок, шурша прибрежным камышом, принес с собой прохладную жизнерадостность, и воздух в небольшом смешанном хвойно-лиственном перелеске наполнился веселым птичьим гомоном – им, птичкам-то, что, им невдомек, что война…
Разбуженные утренней прохладой, зашевелились, завозились сонные, плохо выспавшиеся люди, захныкали не желавшие возвращаться из своих сладких снов дети, их измученные долгой и трудной дорогой матери потянулись к единственному, хорошо укрытому в земляной ямке дежурному костру, мучительно прикидывая, чем сейчас накормить – нет, уже не себя, хотя бы детей, и насколько еще вообще хватит хоть какой-нибудь еды. Сами женщины и несколько мужчин этой оборванной, истерзанной долгим пешим маршем по лесам и буреломам группы, общим количеством под три десятка человек, шли впроголодь уже второй день, пока еще хоть как-то заглушая резь протестующих желудков негустым рыбным варевом, потому что жалкие остатки всех остальных продуктов теперь шли только детям. Детям, которые вместе с женщинами, подростками и парой непризывных стариков примкнули по дороге к небольшой группе военных, шедших от границы вслед за отступающими в беспорядке и неразберихе советскими войсками.
Примкнули, а потом и еще насобирались как-то незаметно, по пути через маленькие – хутора и поселки в лесной белорусской глухомани, и теперь обреченно брели вместе с военными, уже не ожидая в ближайшем будущем для себя ничего хорошего… Война, будь она проклята!..
Не видел никакого повода для оптимизма и старший из военных в этой разномастной группе – пожилой, уже за шестьдесят, но еще крепкий, жилистый человек, переодетый в поношенную и измятую гражданскую одежду, как и все остальные здесь.
Сейчас мало кто узнал бы в нем известного аккуратиста, всегда опрятного и подтянутого генерал-лейтенанта инженерных войск РККА СССР Дмитрия Михайловича Карбышева. Разве только по дореволюционной офицерской выправке, да по скупым, отточенным движениям привычного к тренировкам и физическим нагрузкам тела профессионального военного – этого, даже в целях маскировки, было не спрятать.
Как только лагерь проснулся и зашевелился, он тоже поднялся, через силу, через боль затекших от усталости и неудобного сна мышц, но поднялся одним из первых, хотя мог бы еще немного и полежать – если ты командир, так соответствуй. Поднялся, привычно сделал несколько разминочных движений, разгоняя кровь, и направился в обход периметра временной стоянки, стараясь не морщиться от жалкого зрелища измученных женщин и детей.
«Проклятье, нет никаких сил смотреть в эти маленькие голодные глазенки… И ведь ничего пока сделать нельзя – те небольшие запасы продуктов, что были при нас, давно съедены, а просить или выменивать новые в попутных хуторах становится все труднее и сложнее, да и поди, напасись на такую ораву… Хорошо хоть, сейчас лето – грибы, ягоды, спасибо изобильной белорусской природе. Опять же, рыба пока выручает – что ни говори, удачно мы тогда, после приема в свою компанию беженцев, ближе к реке маршрут выбрали. Однако же затягивать наши блуждания вместе с гражданскими не следует: уже сейчас – летом – днем жара, а ночью бывает зябко, особенно детям…
Машинально подняв руку, чтобы пришлепнуть надоедливую мошку, он наткнулся на щетину и досадливо скривился – его, привыкшего к чистоте и постоянной опрятности даже в боевой обстановке, отросшая за эти дни блужданий по лесам поросль на подбородке раздражала неимоверно.
Еще раз ощупав так раздражающую его щетину, пожилой генерал недовольно пробормотал: «А если в общем на ситуацию посмотреть – тогда нет, тогда совсем неудачно и крайне несуразно начинается моя пятая война…»
Дмитрий Михайлович Карбышев родился в октябре 1880 года, в Омске, в семье военного чиновника. Детство было трудным и сложным: когда ему было всего семь лет, за участие в студенческом революционном движении был арестован и затем исключён из Казанского университета его старший брат Владимир, а вся их семья с тех пор пребывала под надзором полиции.
Из-за этого одиннадцатилетнего Дмитрия не приняли в Сибирский кадетский корпус для обучения за государственный счет, право на которое имел отец за беспорочную службу Отечеству, и ему пришлось поступить на учебу за плату, а это весьма сильно ударило по и так невеликому семейному бюджету.
История с братом, потом постыдный, бесцеремонный надзор чиновников из полицейского ведомства и последующий унизительный отказ в бесплатном обучении сильно подкосили отца, и через год, будучи совсем еще юным двенадцатилетним подростком, Дмитрию довелось пережить его смерть, а с ней новые тяготы существования и без того небогатой семьи.
Однако трудности и невзгоды не сломили юношу, с детства отличавшегося твердым характером и упорством в достижении цели. А цель всей жизни Дмитрий Михайлович определил себе еще в раннем детстве – служить – Отечеству, как и его отец.
Закончив обучение в кадетском корпусе с блестящими характеристиками, он затем поступил в Николаевское инженерное училище, а в 1900 году был направлен служить в Маньчжурию, в 1-й Восточно-Сибирский сапёрный батальон, начальником кабельного отделения телеграфной роты.
Вот там молодой подпоручик, полный новыми знаниями и горячим желанием эти знания применить, впервые на практике столкнулся с закостенелой тупостью и глупостью старшего военного командования.
Тупостью, то есть общей малообразованностью в военном деле, пренебрежительной недооценкой роли связи, инженерного обеспечения боя, новых видов вооружения и новых тактических приемов, обусловленных эволюцией как самого вооружения, так и военной мысли в целом. И глупостью, то есть неумением, а зачастую еще и нежеланием грамотно планировать как сам бой, так и обеспечение, снабжение боя необходимыми материальными ресурсами.
А позже, с началом в 1904 году Русско-японской войны – его первой войны, – еще и с глупостью в планировании и проведении, а чаще всего как раз в непланировании и непроведении боевых операций в нужные или наиболее благоприятные моменты.
В результате стратегическая инициатива закономерно переходила к противнику, и русским солдатикам – вот уж кого никак нельзя было упрекнуть ни в отсутствии храбрости в атаке, ни в отсутствии стойкости в обороне – потом приходилось щедро и зазря проливать свою кровушку на невыгодных, неподготовленных позициях, а еще там и тогда, когда и где это было удобно именно японским войскам.
Видел, злился, негодовал, но служил честно, старался выполнять свои обязанности как можно лучше, тем более что военно-инженерное дело он полюбил всей душой, да и способности к этому проявились изрядные, в результате занимался этим, что называется, и для души, и от души. Устройство собственных и преодоление вражеских инженерных заграждений, минно-взрывное дело, организация связи и инженерно-саперного обеспечения боя в целом – тут он постепенно становился если еще не выдающимся, то уже и не рядовым специалистом.
В составе своего саперного батальона занимался укреплением оборонительных позиций, организацией и обеспечением проводной телефонной связи, наводил мосты и переправы. Довелось и повоевать, так сказать, непосредственно, то есть лицом к лицу с противником, поскольку командование, видя инициативу и способности молодого офицера, частенько поручало ему проведение не только инженерной разведки позиций неприятеля, но и разведку боем.
Так что война, в целом позорная как для армии, так и для страны, лично для Карбышева закончилась весьма удачно: он подрос в чинах до поручика, не был обойден наградами. А еще – набрал солидный боевой и командный опыт, учился сам и учил подчиненных, отлично понимая, что с появлением новых видов вооружений и общим развитием техники война изменилась, и теперь, чтобы победить в бою, и от солдат, и особенно от командного состава требуется не просто храбрость и лихость, чтобы гарцевать впереди, на лихом коне, нужны и знания, и новые умения, в том числе в области сложных технических и инженерных вопросов.
Однако потом из армии и от любимого дела пришлось уйти. После того, как огромная Российская империя позорно проиграла войну небольшой островной Японии, а «царь-батюшка» и его никчемное, тупое и самодовольное окружение, не желая ничего менять, попытались просто погасить народное недовольство репрессиями, по всей стране заполыхали революционные выступления, бороться с которыми чиновники всех мастей по давней русской традиции предпочли путем обычного в армии «наказания невиновных и награждения непричастных».
Вот и Карбышева обвинили в том, что он, дескать, проводит революционную агитацию среди солдат… Какая, к чертям собачьим, агитация, если он, будучи человеком военным, твердо и искренне был уверен в том, что армия всегда, во все времена, должна быть вне политики, ее дело – готовиться к войне и воевать с врагами Отечества, а их у России всегда было и всегда будет хватать с избытком, вне зависимости от того, какой будет политический строй и какая форма правления. Поэтому никакой революционной агитации он не вел, но… когда солдатики спрашивали у него о причинах постыдного проигрыша России в Русско-японской войне, врать им он не мог, да и не хотел, а потому рассказывал правду: о плохом обучении и подготовке войск, о бездарности генералов, о том, как солдаты и боевые офицеры своей кровью оплачивали ошибки и просчеты верховного командования… Может, именно эту критику ему и припомнили, а может, и что другое свою роль сыграло – бог весть, но службу пришлось оставить.
Вместе с женой осел во Владивостоке, кормились тем, что подрабатывал чертежником. Но душа рвалась к любимому делу, и потому, как только представилась возможность, он из запаса снова вернулся на военную службу, по специальности, командовать ротой во вновь формируемом крепостном саперном батальоне. Служил там же, во Владивостоке, а чуть позже, в 1908 году, выдержал экзамены и поступил в Николаевскую военно-инженерную академию, что в Санкт-Петербурге.
Академию закончил в 1911 году, с отличием, и уже штабс-капитаном, а затем снова продолжил службу по военно-инженерной части, совершенствуя свои навыки в полевой и долговременной фортификации сначала при укреплении фортов Брестской крепости, а потом в качестве дивизионного инженера пехотной дивизии в Галиции.
Там, будучи уже известным в кругах специалистов военно-инженерного дела, он и встретил свою вторую войну – Первую мировую, или, как ее еще называли в мире, Великую войну…
Воевал в Карпатах в составе 8-й армии генерала Брусилова, участвовал в знаменитом «Брусиловском прорыве», проявил себя и вырос до должности начальника инженерной службы стрелкового корпуса. При штурме крепости Перемышль был ранен в ногу, за храбрость и отвагу получил очередной орден, произведён в подполковники. И в 1917 году, уже как признанный военный инженер высокого уровня, руководил производством работ по укреплению позиций на границе с Румынией.
Затем страна и армия развалились, но Родина осталась, и он продолжил ей служить, пусть и в новых реалиях, на своей третьей войне – на этот раз на войне Гражданской…
Здесь он уже руководитель и военачальник высокого ранга, член Коллегии по обороне страны при Главном военно-техническом управлении РККА, руководитель всех оборонительных работ Восточного фронта, затем руководил инженерами Южного фронта. Позже, в 1923–1926 годах, был председателем Инженерного комитета Главного военно-инженерного управления РККА.
До своей четвертой – Советско-финляндской (или Советско-финской) – войны Карбышев успел многое. Щедро делился накопленными знаниями и опытом. Наряду с преподавательской работой в Военной академии имени Фрунзе разрабатывал и проектировал инженерные сооружения линии Сталина, руководил кафедрой военно-инженерного дела Военной академии Генштаба, публиковал научные труды по военной истории и военно-инженерному искусству, статьи и учебно-практические пособия по вопросам инженерного обеспечения боя и операции, возведения и разрушения заграждений, форсирования водных преград. Его учебные пособия были в те годы основными материалами по инженерно-саперной подготовке командиров Красной армии.
Потом началась Советско-финская…
Когда советские войска намертво уперлись в мощные долговременные укрепления линии Маннергейма и бессильно забуксовали, Карбышева включили в состав особой группы, которая вырабатывала рекомендации по инженерному обеспечению ее прорыва. Пришлось и на фронт выезжать для проведения рекогносцировок, и в грязи да в снегу при этом поваляться, несмотря на годы, но способы прорыва были найдены, рекомендации в войска направлены. Именно там и тогда себя очень хорошо проявили инженерно-штурмовые группы, которые, используя особую тактику и взрывчатку, выводили из строя мощные бетонные доты, расчищая дорогу пехоте и танкам. Дмитрию Михайловичу тогда присвоили звание генерал-лейтенанта инженерных войск, а чуть позже, уже в 1941 году, ученую степень доктора военных наук, по совокупности заслуг.
И вот, не успели еще военные специалисты молодой Советской республики осмыслить опыт, удачи и ошибки той войны, как 22 июня 1941 года на страну обрушилась Великая Отечественная война – его пятая и, скорее всего, последняя война…
Буквально за пару недель до ее начала Карбышева, как ведущего специалиста-практика по военно-инженерной фортификации, командировали в Западный Особый военный округ, проверять ход, а также сроки выполнения работ по строительству и оборудованию долговременных укреплений в составе вновь создаваемых укрепленных районов на новой границе, так называемой линии Молотова. Точнее, «проверять ход и сроки…» – это цель поездки для командировочного удостоверения, а по факту именно его направили потому, что плановые сроки сдачи, постоянно урезаемые сверху, безнадежно срывались, а он, по мнению начальства, мог в этом как-то помочь.
Честно признаться, ехать Карбышев не хотел, ибо особого смысла в этой поездке он не видел – строительство 62-го Брестского, 64-го Замбрувского, 66-го Осовецкого и 68-го Гродненского УРов на новой границе ЗОВО по объективным причинам началось только после освобождения Западной Белоруссии и организации новой границы, в июне 1940-го, то есть только год назад, и как ты тут ни крутись, какие грозные директивы на места ни посылай, но для строительства полосы долговременных железобетонных инженерных сооружений, да еще значительной степени сложности (многоамбразурных, двух- и трехэтажных, артиллерийских, с подземными уровнями – не чета более простым пулеметным дотам на «старой границе»), срок явно недостаточен. Плюс неизбежные технические перерывы в строительстве, обусловленные сроками «созревания» вновь заливаемого железобетона, плюс слабые и водонасыщенные грунты, плюс зима и местные морозы, при которых производить бетонные работы – только зря переводить материалы…
Поэтому единичные сооружения на сухих грунтах или отдельных возвышенностях – это еще может быть, но систему укреплений – нет, нереально, ибо, как гласит народная мудрость, даже если нужно очень срочно, даже если собрать девять баб, одного ребеночка за месяц они все равно не родят. Но… он человек военный, а приказы не обсуждаются…
Единственное полезное, что он смог извлечь из этой бессмысленной командировки, так это взял с собой трех молодых, но способных и горящих желанием учиться, постигать тонкости профессии военных инженеров с кафедры военно-инженерного дела Военной академии Генштаба – и ему в помощь, и для них это должно было стать неплохой практикой в полевых условиях. Как же они ему потом пригодились!..
Командировка, ожидаемо, ничего позитивного не принесла. То есть то, что линия укреплений не готова и не может быть готова всего за год, ему было отчетливо ясно еще в Москве, но то, что он увидел на месте… Раньше он думал, что известное выражение «пожар в борделе во время наводнения» – это лишь гипербола, явное преувеличение при описании ситуации хаоса и неразберихи, однако сейчас даже это выражение блекло на фоне творящейся безалаберщины. Такого он не видел даже в 1919 году, в самый разгар послереволюционной разрухи и беспорядка, когда был руководителем всех оборонительных работ Восточного фронта и, имея под рукой лишь крайне скудные материальные ресурсы да полностью неквалифицированных строителей из бывших крестьян, обеспечивал строительство сразу семи укреплённых районов.
Какие там сроки?! Какое, к черту, качество работ?!! Создавалось впечатление, что весь комплексный план строительства был выброшен за ненадобностью, строились, а затем всеми правдами и неправдами сдавались к приемке только железобетонные сооружения, а скорее, просто коробки, без орудийных и пулеметных казематных станков, без оборудования систем наблюдения, электропитания и вентиляции, без линий связи, без строительства прилегающей полевой фортификации, без… без всего остального, что делало бы построенные защитные сооружения полноценной системой долговременной обороны.
Причины… причин было много, и разных. Были причины субъективные, вроде острой нехватки квалифицированных рабочих и мастеров, разгильдяйства, недобросовестности производителей работ, безответственности и низкой требовательности приемных комиссий. Но были и объективные, в первую очередь – принципиальная невозможность одновременного обеспечения столь масштабного строительства на огромной территории всеми необходимыми ресурсами. Для этого пришлось бы собрать весь транспорт, всех квалифицированных строителей и весь бетон со всей Белоруссии, при этом остановив вообще все строительство и перевозки на ее территории…
Воочию наблюдая безрадостную ситуацию, Карбышев тем не менее рук не опустил. Вместе со своими помощниками он мотался по всей линии строительства, от Бреста до Гродно, помогая советами и рекомендациями, а кое-где, в особо запущенных случаях, используя и свои высокие полномочия. Конечно, принципиально изменить ситуацию было нереально, но чем смог, тем помог. Помогал бы и дальше, но… 22 июня, ровно в четыре часа…
Война застала Дмитрия Михайловича и его помощников в Гродно, в штабе 3-й армии, где он смог воочию наблюдать «разность потенциалов» в организации и ведении боевых действий сторон.
Немцы наступали, что называется, «по науке»: воздушная разведка, артиллерийская подготовка, выдвижение на легкой броне наземной разведки для вскрытия огневых средств противника и связывания его боем, затем подход основных сил, пехотная атака волнами при поддержке 81-миллиметровых минометов и полевой артиллерии, занятие наших оборонительных позиций и преследование отступающих советских войск.
Или, если атака не удалась – отход на свои позиции, обработка артиллерией вскрытых в ходе атаки огневых точек с целью уничтожения тяжелого вооружения, затем снова пехотная атака с артподдержкой. Если снова атака не удалась – перерыв, снова авиаразведка и вызов штурмовой авиации в лице пикирующих бомбардировщиков «Юнкерс Ю-87», которые не только точно бомбили с крутого пикирования, но при этом и выматывали всю душу ревом своих сирен. А потом снова пехотная атака…
Если же пехота натыкалась на советские танки – тогда помимо пикировщиков и штатных пехотных противотанковых пушек на передовую выдвигались еще штурмовые самоходные орудия с мощной лобовой броней, которые расстреливали наши легкие Т-26 и «бэтэшки», как в тире.
Словом, организация боя, как по учебнику, плюс к этому два года боевого опыта войны в Европе, и в результате, уже на следующий день, 23 июня, немецкие войска вошли в Гродно.
А советские войска… они, плохо обученные и оснащенные, без связи, без грамотного командования, горели в танках и гибли в окопах, задерживая врага своими жизнями, пока их командование, такое речистое и самоуверенное до войны (как же, «…и на вражьей земле мы врага разобьем – малой кровью, могучим ударом…»), пребывало в ступоре и панике: оказалось, противник воюет совсем не так, как от него этого ждали…
В результате командование не нашло ничего лучше, чем отдать приказ на отступление по всему фронту обороны 3-й армии. Отступление неорганизованное, беспорядочное и с элементами паники, больше похожее на бегство…
Никто до войны этого отступления не предполагал и не планировал, а потому и никаких планов отступления, очередности вывоза имущества и эвакуации, если не всего населения, так хотя бы семей комсостава, а также организации сдерживающих заслонов на пути наступающего противника, не было и в помине, как не было предусмотрено и потребного для этого транспорта и средств мехтяги. Как следствие, противнику оставляли все тяжелое вооружение и изрядные материальные ресурсы, которые не на чем и некогда было вывозить.
А уж там было что взять… Склады имущества и вооружения (в том числе артиллерийские) 4-го стрелкового корпуса, техника и материальная часть 29-й танковой дивизии 11-го мехкорпуса, имущество автобронетанкового склада окружного подчинения, база и ремонтные мощности гарнизонной автобронетанковой мастерской, крупный окружной продовольственный склад и даже склад стройматериалов для строительных батальонов УРов – все это, практически нетронутым, оставлялось немцам.
Для себя Карбышев окончательно понял, что «дел не будет», и ждать успехов в этой войне пока совершенно преждевременно, после того, как узнал, что противнику будут оставлены все запасы и почти вся материальная часть 23-го отдельного инженерного полка. Вот это взбесило его, обычно спокойного и уравновешенного, до ярости.
В стране до войны и так не особо уделялось внимание инженерно-саперным вопросам организации и обеспечения боя – тогдашняя военная доктрина предусматривала, что Красная армия будет вести войну наступательно, а потому, если и понадобятся, так только средства разминирования и наведения переправ, а заграждения, мины, фугасы – это все как бы и не особо потребно будет, так чего тогда понапрасну деньги народные тратить…
А тут, нате вам: отдельный, окружного подчинения, и потому стоящий на особом счету, полностью укомплектованный по довоенным штатам и нормам положенности инженерный полк, со всей номенклатурой средств организации заграждений и их разрушения, с понтонными и мостовыми парками, с тоннами взрывчатки и различных видов мин, да много с чем еще, и вдобавок, что немаловажно, со своим штатным транспортом и специальной инженерной техникой на гусеничном ходу.
«И что теперь – это все бросить, а воевать и обеспечивать инженерное сопровождение боя чем потом прикажете?..» – ярился Карбышев.
Но даже не это – не оставление наступающему врагу ценного имущества, которое тот обязательно потом использует в своих интересах – вывело из себя этого невозмутимого даже в боевой обстановке человека. Это была ситуация хоть и возмутительная, но привычная, за долгие годы службы Карбышев насмотрелся на таких вот «полководцев», которые при отступлении и о личном составе-то не особо заботились, не говоря уж о том, чтобы обозы сохранить и заранее вывести – это на войне дело житейское, понять можно. До глубины души его возмутило и выбило из равновесия другое: полная неграмотность и пренебрежение со стороны высокого начальства теми возможностями приостановить наступление противника, которые были у них в руках.