Монгольские этюды. Удивительная история, рассказанная в письмах, стихах и прозе

Владимир Азаров

Монгольские этюды

© Владимир Азаров, 2023

© «ПРОБЕЛ-2000», 2023

* * *

Посвящается Намсрайджав Очир

Одну стрелу можно легко сломать, но много стрел невозможно сломать.

Чингисхан

Пролог

Торонто, Канада

12 октября 2012 г.

Чрезвычайному полномочному послу

Российской Федерации в Монголии

Самойленко Виктору Васильевичу

Уважаемый Виктор Васильевич!

Я – архитектор, вырос в Казахстане и учился в Москве. В начале 1970-х годов я руководил строительством российского посольства в Монголии. Сейчас я живу в Канаде, где стал писателем и поэтом. В настоящее время пишу о периоде работы над проектом и строительстве посольства в Улан-Баторе, что произошло несколько десятилетий назад. Я помню удивительную монгольскую женщину, которая работала координатором этого проекта со стороны монгольского правительства. Она стала моим другом. Эта женщина училась в Ленинградском университете и была подругой замечательного этнолога Льва Гумилева[1]; она также знала его мать – великого русского поэта Анну Ахматову.

Прошли десятилетия с тех пор, как я был в Монголии, и время стерло имя этой женщины. Я бы очень хотел посвятить ей свою книгу. Уважаемый Виктор Васильевич, прошу прощения за то, что утруждаю Вас этой просьбой, но мне очень хотелось бы, чтобы в архивах посольства нашли имя этой женщины.

Я ценю Вашу помощь и ценю время, которое выполнение моей просьбы займет не только у Вас, но и у занятых и ответственных работников, которые будут задействованы в поисках.

С уважением, Владимир Азаров

Посольство Российской Федерации в Монголии № 624

19 ноября 2012 г.

Азарову В.П.

Уважаемый Владимир Павлович!

По поводу Вашей просьбы помочь Вам найти имя монгольской женщины, которая курировала строительство здания нашего посольства в Улан-Баторе и которая также была другом Льва Гумилева, мы рады сообщить Вам, что, по мнению нескольких ветеранов дипломатической службы Монголии, этой женщиной, скорее всего, была Намсрайджав Очир (среди монголов она была известна как Ина Очир).

Коллеги помогли нам связаться с ее дочерью Герель, которая является профессором Монгольского государственного университета. Герель подтвердила, что ее мать была подругой Гумилева Л.H. во времена ее учебы в Ленинградском государственном университете. В распоряжении Герель находится переписка между ее матерью и известным ученым. Она готова ответить на ваши вопросы.

С уважением, посол Виктор Васильевич Самойленко

Торонто, Канада

21 ноября 2012 г.

Уважаемая Герель!

Я ищу информацию о Вашей матери: пишу книгу о своей поездке в Улан-Батор, когда я был архитектором, наблюдавшим за процессом строительства российского посольства в Монголии. Ваша мать курировала строительство со стороны правительства Монголии. Я почти закончил свою книгу стихов, в которой ваша мать Намсрайджав Очир занимает одно из центральных мест. Мне хотелось бы узнать некоторые подробности из ее жизни, хотел бы задать Вам несколько вопросов. Если Вы можете мне помочь, я буду глубоко признателен. Думаю, Вам также будут благодарны и читатели моей книги.

Насколько я помню, Ваша мать была выдающейся женщиной, высокообразованной, любила искусство и была другом Льва Гумилева. Дорогая Герель, я был бы очень рад, если бы Вы поделились со мной информацией для моей книги.

Всего наилучшего!

С уважением, Владимир Азаров

Улан-Батор, Монголия

23 ноября 2012 г.

Уважаемый Владимир Павлович!

Я была рада получить Ваше письмо. Мне очень приятно, что Вы пишете о Монголии и моей матери. Я видела ваш веб-сайт. Я рада, что вы так успешно адаптировались в Канаде. Я много раз бывала в Канаде и работала в совместном проекте с университетом Святой Марии в Галифаксе. Кроме того, я принимала участие в нескольких научных симпозиумах, проходивших в Квебеке и Торонто. У меня много друзей и коллег в Канаде.

Я постараюсь ответить на Ваши вопросы. Моя мать не была обычным человеком, она была образованной, интересной собеседницей, разбиралась в музыке, живописи, астрономии, ботанике и многих других областях, таких как, например, история религии.

Я хотела написать книгу воспоминаний о ней, но это было давно. Моя мать умерла восемь лет назад, и сейчас я занимаюсь образованием студентов, а также проектами и работой в нескольких международных организациях. Ваше письмо напоминает мне, что я хотела отдать дань уважения своей матери.

С наилучшими пожеланиями, Герель

Торонто, Канада

Понедельник, 26 ноября 2012 г.

Уважаемая Герель!

Вы прислали мне потрясающий материал! Ваши воспоминания о матери, а также о годах сталинской диктатуры остаются актуальными и в наши дни. Я сообщил своему издателю о том, что Вы мне прислали. Он прекрасно знаком с российской историей и с радостью опубликует Ваш материал в качестве приложения к моей книге.

Жизнь Вашей матери началась с трагедии. Мне очень понравилось то, что она написала, ее очень свободный, разговорный, живой и естественный стиль изложения. Я попрошу, чтобы Ваш материал перевели. Буду держать Вас в курсе.

Большое спасибо, Владимир

То, что нас связывает

В мою первую ночь в МонголииЯ спал в отеле без подушки,Поселившись в номере,Из которого только что выехалиДвое финнов,Работавших на производителя лифтов,Компанию Копе.Финны оставили после себяОдинокий, угрожающего видаГалстук, висевший, как в небе,В недрах пустого шкафа.

Бесконечная монотонность

В широкие окна автомобиля рветсяБесконечная монотонность,Ничего между Дарханом и Улан-Батором –Пустое пространство,Изрытое оранжевыми шрамами,Марсианский пейзаж,Намек на разреженный воздух,Пустая подсвеченнаяПолоска неба,За евклидовымНагромождением холмов на холмы.Лысые луга,Простирающиеся за горизонт,Уходящие в чудовищную тьму,Гудящее давление в моих ушах,Пустая, оглушающая тишинаМонголии – планеты на этой земле.Из разбитого пространстваВверх тянутся руки, свободные, какПтицы с кремневыми глазами, парящие в воздухе,Отслеживающие странствующихОбитателей степи –Стада сайгаков,Большую одинокую лошадь и верблюда,Стада овец и группы кротов,Грызущих, перебегающих от норы к норе.Никаких признаков человеческой жизни –Безжалостная эрозияСклонов, созданных сползающим вниз льдом,Как и миллионы лет назад, нет дорог,И наш караван, в составеДвух машин, заглох!Мы ошеломлены –Двое сопровождающих меня мужчинСидят в тишине,Ладони с мольбой повернуты к небу,Колени в высоких сапогах сведены вместе,Два погонщика верблюдов, превратившиеся вШоферов, целуютСвоих слепых и сломанных железных зверей,Уповают на помощь высших сил,И я, подобно древнему скифу,Сижу в задумчивостиПод темно-красным нависающим небом

I. Намсрайджав

Разбитый бокал

Старинный набор хрустальных бокалов для вина,Но – о!Один из них разбилсяВечером под Рождество:Несчастный, как я одинок, –Подумал я.Cava Codorniu – литр искристогоИспанского вина и женщина с мягким голосомМогли бы изгнатьМою меланхолию –Итак: я выпил всю бутылку,Она пила за мое здоровьеТолько глазами.Поставив бокалыВ посудомоечную машину,И перед тем, как заснуть, –Я услышал:Дзынь-дзынь-дзынь –Один из моих бокалов на длинной ножке,Неправильно поставленныйВ посудомойку, разбился,Прощай, мой чудесный сет их шести бокалов!Потеря этогоБокала для винаЯвляется началомВсей этой истории!(И началомПечального звонаВ моих ушах!)Я приехал в Улан-БаторДля наблюденияЗа строительством советскогоПосольства –Я был молодымПровинциаломСреди провинциалов,Немного сдержанным, суровым,Ушедшим с головой в работу парнем,Советским архитектором,Несущим чертежи и эскизыУ себя под мышкой,Готовым добавитьПоследние штрихи вИнтерьер комнат,Готовый подбирать плитку, ткани иАнтиквариатДля внутреннего убранства.Приехал в январе,И был поцелован в щекуЖеной посла!Первой леди советского посольства в Монголии.К июнюМне подарилиНабор из шести стеклянных бокаловВместе сСоветско-монгольскойПочетной грамотой,С профилем Ленина, отпечатаннымМалиново-красным цветом!(О, недавний печальный звукразбитого стекла!)В конце декабря я подготовил всёДля новогодней вечеринкиС несколькими добрымиПодрядчиками строительства,Говорившими на русскомС сильным акцентом,РазражаясьВоинственным смехом,Убаюкивая хрустальные бокалыМозолистыми рабочими руками,Бокалы, до краев наполненныеАРХИ – монгольской водкой,Прямо из перегонного куба!К трем часам утраЯ слышал, какКатались по полу бутылки,Лязг-лязг-лязг мертвых солдатПод столом!Я закрыл глазаИ не открывал ихДо позднего утра…Это было тогда, когдаСуществовал так называемыйМеждународный стиль архитектуры!(Сигрем-билдинг Мис ван дер РоэВ Нью-Йорке был объявлен всеобщим стандартомВлиятельным журналом – L´ArchitectureDAujourd’hui – нашей французскойАрхитектурной Библией!)Никакого снисхождения к декоративнымДеталям! – чистая, но податливаяГеометрическая линия –Казалось, что ван дер Роэ очень легкоИмитировать (но только тем из нас,Которые были глупы): в его работах былаРешительная пуританская ясность,Послевоенная расчистка завалов дляТого, чтобы прийти к спасительному минимализму,Ясному, как простой жест,Олицетворяющий то, чтоНазывается ЗОЛОТОЙ СЕРЕДИНОЙИли ЗОЛОТЫМ СЕЧЕНИЕМ,В полном соответствии с древнегреческимиПредставлениямиО пропорции и балансе.Потом Ле КорбюзьеВернул в архитектуруЭто точное осознание средства –Стена, окно, дверь, потолок и т. д. – тыСтремишься к тому, чтобы найтиИдеальное соотношение размеровВнутри рабочего объема!Где у тебя фасад, например,Надо учесть соотношение междуГоризонтальным и вертикальным внутриОбщего целого –Пусть «А» и «В» – двеЦифры – пропорциональность тогда привела быК обработанному идеально, точно так же, какСоотношение «А» на «В»Равно греческому π1,6180339887… –Независимо от количестваЧерновиков, эскизов, чертежей и предложений!Это всегда одно и то же – пи! –1,6180339887…Серьезная игра (французыСчитают, что игра является серьезной)С пропорциями:«Стекло? Металл? Вот,Мой дорогой Владимир Павлович,Товарищ архитектор!»(Это отСтареющего архитектора,Который кое-что знал о международном стиле –Я дал ему посмотреть предложения,Которые сам в свое время делал,Так много инстанций –Так многоЧерновиков и утверждающих инстанций…)«Здесь – в Монголии,Можете себе представить, –Летом сильные ветра,А зимой заносит снегом.Представьте себеСтеклянную коробку с облицовкой изПолированного американского металла легче вздоха!Ха! – балерина на пуантахНа монгольском картофельном поле!»Это было еще во времена похмельяОстатков диалектического материализмаИ сталинской готики,Годы оттепели –Между Хрущевым иБрежневым – годы полнейшего застоя,Когда москвичиРАЗУЧИЛИСЬ вспоминать о золотом сечении,И не смогли открыто принятьАвангард в архитектуре!Наш! Собственный! Русский!Конструктивизм!ПрогуливаясьВ строну холмов заСтроительной площадкой здания посольства,Я надеялся встретитьДревнего гунна – дикого кочевникаНа своем верблюде –(Я читал о гуннахВ библиотеке имени Ленина недалеко от Кремля –Вместе с работамиРоссийских исследователей Монголии –Пржевальского, Козлова и Позднеева,Я погружался в историюМонгольского плато, с пустыней ГобиПосередине) –С седельными сумками,Нагруженными товарами для бартера:Благовониями, молитвенными барабанамиИ шелками.Вместо этого я встретилНе исторического гунна,А эффектную современную женщину,С глазамиЯнтарного цвета темного медаИ высокими скулами –Женщину с мягким сердцемИ с грамотной, правильной речью,Курировавшей стройку со стороныМонгольского МИДа в Улан-Баторе –Первой, кто прикоснулся губами к моим бокалам.Это моя подруга из монгольской столицыПо имени – Намсрайджав, –Какой приятный звук!Как дыхание!ДыханиеЖенщины с грамотной, правильной речью,Которая работала вМинистерстве иностранных дел в Улан-Баторе,И жилаВ скромной квартире,Где единственной картиной на стенеБыла не тибетская танка,А холст русского художника и философа,Николая Рериха.Картина называлась «Гималаи».Время от времениПоявлялась ее внучка:Маленькая бойкая девочка,Говорившая по-монгольски,Я ей никак не мог ответить,Поэтому дипломатично смотрел в окно,Из которого было видноНесколько юрт,Вокруг залитой бетономИндустриального вида площадиС пятиэтажными стандартными домамиСоветского образца.«У нас нетТрадицииОкружать себяСтенами, – сказала она, –Особенно бетонными.У меня, например, есть юртаВ пригородах».После глоткаКрепкойАрхи,Налитой Намсрайджав вСеребряныеСтаканчики-наперстки, –Она показала мнеКниги:Альбомы буддийского духовного искусства,Затем – неожиданно –Книгу стихов Анны Ахматовой!«Вот это моя любимая,О, такая она страстная –Не написала ни одного лживого слова!Поэт с суровым взглядом, но сЖенским сердцем! –О, Владимир, я свидетель этого,Ее жизни – да!Я читала ее слова –Каждый день:Ни в лодке, ни в телегеНельзя попасть сюда.Стоит на гиблом снегеГлубокая вода…Анна стала вдовой в молодости,Ее мужа расстреляли большевики в 1921 году.Он был новатором, поэтом,Его звали Николай Гумилев(Я надеюсь, вы знаете о нем),Он стоял у истоковАкмеизма, стиля,Появившегося в России после революции,В молодости АхматоваСама была акмеисткой.Аккуратно и с уважениемНамсрайджав досталаС полкиНесколько книгИ журналов.Я читаю имя сына(Анны АхматовойИ Николая Гумилева) –Льва Гумилева.Намсрайджав посмотрела на меня,Уголок ее рта растянулся в улыбкеДело было в канун Рождества,Она выпила со мной,Только глазами, хрустальный бокал…)«Что бы вы хотели услышать, О НЕМ,Владимир Павлович,Вы – наш посол советской архитектурыИз Москвы,Здесь в Улан-Баторе,Так близко отВашей строительнойПлощадки? Рассказать вам оМонгольском буддизме? Или оНаших завоевателях –Батые? Чингисхане?Тамерлане?Мы – беспокойныйКочевой народ –Расскажу вам о НЕМ.Он был студентом, как и я,Дело было в 1936 году!Нас отправилиВ Ленинград из Монголии,Нас было четверо или пятеро,Все было за год до…Этого Льва ужеОднажды высылали, но онВернулся к нам,В Ленинград,А потом былаЗимняя чистка 1937 года.Поздно осенью нас всех отправили домойИз университета, –О, это было так давно, –Его арестовали в январе,Точно так же, как и в первый раз,И увезлиВ концеСнежной бури…Потом я писалаЕму письма изДалекой Монголии,Но, конечно,Он не ответил,Какой ответ можно ждать из ГУЛАГа?Нашу дружбуРазрушили на десятилетия, десятилетия!Лев, да – в душе он был львом,Царем диких зверей, воином,Чье мировоззрение и интуицияОсновывались наЭтнологической теории.В студенческие временаЯ побежалаПо университетскомуКоридору, чтобы в дождливый зимний деньПослушатьНашего любимогоЕвгения Викторовича, –О, в моей смешной монгольской меховой шапкеИ овчинном тулупе!ЯНасквозь промокла,Молодая самка животногоИз степей.ОнОстановился – схватилМеня за руку,Глядя на меняШироко открытыми глазами!Я чуть не упала в обморокИ попыталась вырвать руку,Но он громко рассмеялся иВоскликнул:«О степная газель!О изваянная из камняДеваСибири!О невеста Чингисхана,Его любимая жена – Борте,И быстроногий кулан!О волчица сРеки Алтай!О Верблюд! Лошадь! Койот!О летящая птица!»

Ленинград

Самобытная порывистаяМолодая девушка изГраничащей с СССР республикиМонголия,Ее отправили в ЛенинградУчиться, то былоВремя послереволюционныхЛозунгов,ПеревоспитанияИ обновления советской жизни!Новой промышленностиИ нового сельского хозяйства!Восторженные плакаты с изображениемРешительных улыбающихся лиц и лозунгов,На маршеСоветская молодежь и молодежь всего мира:«Намсрайджав! ДевушкаИной дальневосточной расы!Быстрее иди к нам! Помоги намИсцелить наши послереволюционныеРаны!Ты к нам пришла –Нам нужна твоя помощь!Не бойся русского языка,Ты молода –Ты сможешь говорить бегло!»Но ее мысли были вМонголии!«Почему мы такие, какие есть?Почему верблюд – это верблюд, а не машина?Почему орел, а не самолет?Почему мы уезжаем в дальние края?Почему мы думаем, что наши юрты –Это дворцы?Почему так много вопросов «почему»?»И опять «почему»?У кого есть ответ? Кто можетОтветить?»Мы встретились в главномЗалеИсторического факультета,У него был такой мечтательный вид,И вскоре он доказывал нашей маленькойИсследовательнице,Что все мы, каждый из нас вместеИ каждый из нас, как нация,Начинаем свою жизнь.И потом мы стали друзьями –Достаточно близкими для того,Чтобы я попыталасьПонять его и его темперамент! –Однажды,Мы, громко смеясь,Вбежали с холодаВ его квартиру,Он топал ногамиЧтобы стряхнуть снег,Я сперва не обратила внимания, ноПотом, о! – Вот она,Королева матерей! –О, там была она!Воистину –Анна Ахматова –Когда я заглянулаВ гостиную и увиделаЗаставленные книжные полки,Массу фотографий наСтенах,Она сидела,Словно в коконе своейСобственной неподвижности,Через открытую дверь я смотрела наЕе вытянутое бледное лицо –Она не замечала ни его, ни меня.Мое сердце екнуло,О мои монгольские боги!Я была уверена, что здесь и сейчасЯ каким-то особым образомЧувствую ее настроение.Я услышала ее голос меццо-сопрано,Эти отточенные, жесткие строки,НаписанныеДля ее любимого сына, –Моего сокурсника Льва Гумилева:Прошлое гниет в будущем –Ужасный карнавал из опавших листьев.«Сегодня нет солнца, – сухо сказала она,глядя на меня, –Только наш заснеженный, обычный мрак,Сырая зимняя погода!Почему ты такПрищуриваешься?Ты не сможешь рассмотреть наш городЛенинград –Санкт-Петербург –Лучше, если будешь прищуриваться!Невежливо быть такой гордой! Намсрайджав!Маленькая девочкаИз Монголии!»О! – Эти резкие,Словно нож, словаВернули мысленно меня назадВ Монголию,К моей собственнойМатери в Улан-Баторе,Которая провожала меня в Ленинград,Воя и предостерегая:«Чтобы не было русских мужчин!Ни одного!Не надо мне их белой, какСнег или лилия крови,В венах моихВнуков!»Мне очень жаль, но именно так она сказала –Так сказала Ахматова,Посмотрев мне в глаза.Я распахнулаДверь и сбежала вниз по лестницеС третьего этажа.Лев бегом за мной:«Намсрайджав, Намсрайджав! Постой!Не обижайся!»Вдалеке сквозь метельЯ заметила трамвай! –«Намсрайджав! Постой, подожди!Моя сумасшедшая муза племени гуннов!Остановись!..»Его словаЗвучали в моейБедной головеЧем-то нереальным,Под дразнящийПерестук трамвайных колес, –Горькие слезы –Я чувствовала, как они наворачиваютсяНа глаза, –И снова услышалаСлова его матери,Королевы русской поэзии:Не приползай, как щенок,В мою одинокую постель.Я тебя не знаю.«Владимир Павлович,Позвольте вас спросить!Как давно с тех порВы читали ее?Вот ее записные книжки, почитайте ихНочью, когда выРаботаете над своимиЧертежами и проектами,Я уверена, что ее чистая твердостьСлога поможетВашим рисункам».

II. Стихи Анны Ахматовой

Внимательно взглянула на меня.Ей говорю: «Ты ль Данту диктовалаСтраницы Ада»?» Отвечает: «Я!»Анна Ахматова «Муза»

Александру Блоку

Я пришла к поэту в гости.Ровно полдень. Воскресенье.Тихо в комнате просторной,А за окнами мороз.И малиновое солнцеНад лохматым сизым дымом…Как хозяин молчаливыйЯсно смотрит на меня!У него глаза такие,Что запомнить каждый должен,Мне же лучше, осторожной,В них и вовсе не глядеть.Но запомнится беседа,Дымный полдень, воскресеньеВ доме сером и высокомУ морских ворот Невы.Январь 1914

Он любил три вещи на свете

Он любил три вещи на свете:За вечерней пенье, белых павлиновИ стертые карты Америки.Не любил, когда плачут дети,Не любил чая с малинойИ женской истерики…А я была его женой.

Под крышей промерзшей пустого жилья

Под крышей промерзшей пустого жильяЯ мертвенных дней не считаю,Читаю посланья Апостолов я,Слова Псалмопевца читаю.Но звезды синеют, но иней пушист,И каждая встреча чудесней, –А в Библии красный кленовый листЗаложен на Песне Песней.

Как ты можешь смотреть на Неву?

Как ты можешь смотреть на Неву,Как ты смеешь всходить на мосты?…Я недаром печальной слывуС той поры, как привиделся ты.Черных ангелов крылья остры,Скоро будет последний суд,И малиновые костры,Словно розы, в снегу цветут.

Черная вилась дорога

Черная вилась дорога,Дождик моросил,Проводить меня немногоКто-то попросил.Согласилась, да забылаНа него взглянуть,А потом так странно былоВспомнить этот путь.Плыл туман, как фимиамыТысячи кадил.Спутник песенкой упрямоСердце бередил.Помню древние воротаИ конец пути –Там со мною шедший кто-тоМне сказал: «Прости…»Медный крестик дал мне в руки,Словно брат родной…И я всюду слышу звукиПесенки степной.Ах, я дома как не дома –Плачу и грущу.Отзовись, мой незнакомый,Я тебя ищу!

Я улыбаться перестала

Морозный ветер губы студит,Одной надеждой меньше стало,Одною песней больше будет.И эту песню я невольноОтдам на смех и поруганье,Затем, что нестерпимо больноДуше любовное молчанье.

Распятие

1

Хор ангелов великий час восславил,И небеса расплавились в огне.Отцу сказал: «Почто Меня оставил?»А Матери: «О, не рыдай Мене…»

2

Магдалина билась и рыдала,Ученик любимый каменел,А туда, где молча Мать стояла,Так никто взглянуть и не посмел.

Ill. Лев Гумилев

Лев, мой Лев

Кто Лев,Мое Львиное сердце?Кажется вы мало о нем знаете.Это нехорошо –Русские должны знать своих героев:Его не смогли сломать,Ни за шестнадцать лет сталинских лагерей,Ни на фронте Второй мировой,Ни во время пребыванияВ нацистском концентрационном лагере.Он никогда не отказывалсяОт своей любви к жизни,От своей работы, исследований, творчества.Мы знаем, его во второй разПриговорили в конце 1940 годовК десяти годам заключенияЗа антисоветскую деятельность,Он продолжал,Он расширял свое понимание этнографии,Писал в мороз и холод,Писал свой основополагающий труд«Этногенез и биосфера Земли» –С первым холодом,С первым снегом,Птицы улетали из гнезд:«Летите, летите!»Пульсирующие в небеМиллионные стаиОхвачены желанием кочевать,Страстью оставить свой собственный дом –Племена кочевниковИдут по холмистым степям, поЗемле, покрытой сухой травой,Тащат за собой юрты.В крови неизменное стремленьеК перемене мест:Собрать вещи и мигрировать,Пересечь границы,Перепрыгнуть через социальные барьерыИ укрепления –Движение в их сердцах –Почему?Эта необузданная тяга к жизни?Этот биосигнал,Что-то ангельское в костном мозге,Этот постоянный пульсКочевого сознания –Смотреть на прячущееся от ветра стадо,Внимательно следить заПоявлением нового правителя, провидца,Командира, мясника,Первого консула,Главного небесного всадника:Чингисхана, Одегей-хана,Гуюка, Батыя,Мунке, Хубилая –Ленина, Сталина, Люцифера –Иисуса Христа – суперзвезды!Будды среди птиц!И заКаждым лидером, зараженнымВирусом,Зараженным приливом крови(Прозрение Льва Гумилева),Страсть как средство –Готовность сражаться –Освобождать пленников или завоевывать рабов,Сражаться за Слово, за воду, специи,Богоматерь, масло,О! – свист стрелы любви иВойны, поэзия для Отелло, поэзия дляХанов!Хищный контур страсти,Противоречащей жизни ради жизни.

Теория страсти

Лев ГумилевБыл сыном двухИзвестных петроградских илиЛенинградских поэтов,Советским диссидентом,Искренним и откровенным мыслителем,Неортодоксальные идеи которого оПоявлении и исчезновении групп сталиИзвестны какНеоевразийство –Новая этнология!

Лев Гумилев взял за основу исторические и философские теории, которые в то время почти все отвергали, он был отцом теории театрального этногенеза, согласно которой нации возникают из предсказуемых парадигм общественного развития.

«Страсть» – это передаваемая по наследству биологическая способность человека творить в своем «поле страсти» свою собственную историю.

Пророк Мухаммед, Александр Македонский, Наполеон, Владимир Ленин.

«Пассионарность» – это уровень жизненной бурлящей энергии, фактор силы этнической группы, заставляющий мужчин проходить через стадии: развития, кульминации, инерции, свертывания и воспоминания, даже когда человек или группа находились в состоянии глубокой инерции, как это было в то время в Европе, – в «состоянии», которое Гумилев назвал нашим периодом «введения в затемнение». Он верил, что Восточная культура и западная цивилизация слились в России, наложились в этой стране друг на друга, и он попросил нас понять в этом контексте, как и почему цивилизация и культура – это не одно и то же. Цивилизация – это использование результатов культуры, культура – это движение через тысячи поколений.

Близко к потолку

Летнее солнцестояние –Палящее солнце Улан-Батора,Сухой с песком ветер,Погода – обычная для этого сезона.Намсрайджав появилась наСтроительной площадке,Я был в помещении,Поэтому понятия не имел, какая была погода,Я работал под потолком.«Привет, Владимир! –Сегодня мы едем в Гандан,Где нас ждет монах!» –Она поднимает глаза.У меня массаЗаказов на производство,Надо заниматься акустикой иПодвесным потолком, –Просматриваю строительные чертежи,Сделанные моим главным партнером –Финской компанией NOKIA.Из Австрии должны привести дюжинуХрустальных люстр,Очень тяжелых.Вот он я, –Парю в пространстве будущего, носомК подвесному потолку, в процессе подготовкиДля вечернего собрания:Торжественные костюмы,Треугольники белоснежных рубашекВ просветеМежду лацканами черного атласа смокинга,Аромат одеколона, шелестШелковых платьев, шифона и атласа –О, блистательные дамы!Но в будущем, в будущем, будущем!Я здесь, наверху! – О!Намсрайджав:«Владимир! Владимир!Мы спешим!С монахом надо даже большеПунктуальности, чем с дипломатами!»И вот мы пошли быстрым шагомЧерез площадь Чойбалсан мимо Мавзолея[2],Затем, по тесным переулкам, где китайскиеКрестьяне продавали овощи с прилавков:Ярко-оранжевую морковь, фиолетовую свеклу,Пурпурные баклажаны, зеленый лук.Мой вопрос: «Китайцы?» И мой же ответ:«У монголов, видимо, нет традиций сельскогоХозяйства, их страсть –Это животные? Даже на окраине городаЕсть только стадаОвец, лошадей, верблюдов».Холмы серо-желтого цвета,Трава, хижины, пронизывающий ветер(Я был в шортах и в рубашке с короткими рукавами) –Намсрайджав, в спешке, задыхалась –У нее была одышка:«Ничего, мы отдохнем,Мы пойдем в библиотеку,Вы увидите Священные книги иНесколько манускриптов.Будьте терпеливы,Я немного расскажуО нашей истории:Все изменения – язык –Наш великий ГАНДАН…О, Владимир –Нам нужно остановиться и отдохнуть,Но еще полчаса езды!Неважно. Давайте сядем, откроем бутылку водыНа этом холме, иСмотрите…»

Наш самый старый сохранившийся литературный памятник. Он был написан для монгольской ханской семьи после смерти Чингисхана в 1227 году – на уйгурском языке – это единственное самое значительное исконно монгольское повествование о Чингисхане, поскольку оно является примером использования письменного, доклассического, монгольского и среднемонгольского языков, а также ПОЭЗИИ, написанной квадратным письмом, созданным Пагба-ламой[3]. Этот алфавит был разработан тибетским ламой Дрогён Чогьял Пагбой для Хубилай-хана, ставшего первым императором династии Юань. Алфавит использовался около ста лет во время правления династия Юань и был забыт с приходом к власти династии Мин в 1368 году.