Лида

– Тебе не стыдно?

– Стыдно. Но давай не будем маму в это посвящать, – предложил Руслан Анатольевич. – Что было то было. Зачем её напрасно расстраивать?

Лида вроде и соглашалась с таким доводом потому что как тут не согласиться, когда маму любишь, а отец вон какой оказывается, но вместе с тем она и злилась оттого что вроде как он, в смысле отец, сухим из воды выходит и как будто так и надо, а два года его кувырканий на стороне это не в счёт. Да и не похоже, чтобы ему стыдно было. Хотя, как по человеку определить стыдно ему или нет Лида вообще не понимала и думала так скорее по инерции, чем от души.

– Как можно так обнаглеть, что прямо в больничной палате?

Руслан Анатольевич хотел было развести руками, но ладони вспотели и он просто вытер их о штаны как бы невзначай, а сам всё соображал обнаглел он или дочери просто кажется потому что она баба по факту рождения.

– Дурацкая ситуация. Мы ничего такого не планировали. Да и не было бы ничего. Это так, минутное. Не знаю, как тебе объяснить. Ты просто зашла… ну уж очень вовремя.

Шутки из этого не получилось и ни он ни Лида даже не улыбнулись.

Вот ведь дурак! Вот ведь простачок! Рукоплещите цинику холопской породы.

Руслану Анатольевичу давно уже не бывало так, извиняюсь за выражение, стыдно за свой лексический каламбур, который на поверку и не каламбур вовсе, а так, скучность на соплях.

– И что дальше?

– Дальше? Дальше ничего.

«Что «ничего»? – не поняла Лида.

– Я тебе обещаю, что больше ничего такого не повторится, – разъяснил свою мысль Руслан Анатольевич и сам себе не поверил.

Гендерный парадокс: первое, что пришло на ум Руслану Анатольевичу, после того как он пообещал дочери что его похождения закончены, так вот первое о чём он тут же подумал, так это о том что Маша Журавлёва когда возбуждается сильно потеет, особенно пятки, как это ни странно, но ему это даже нравится и запах её прямо ух какой!

Лида кусала губу и придумывала что-то, хотя это «что-то» на деле оказывалось человеческой – то есть беспомощной, жалкой, недолговечной, – глупостью. А больше и ничего.

Руслан Анатольевич чувствовал, что уже надоело ему да и жена из магазина скоро вернётся, а в покупках наверняка ни пива, ни веселья.

– Мы договорились?

Лида ничего не сказала и просто молча отвернулась к окну, но там всё спокойно, безразлично и – очень даже может быть! – бессмысленно, и словно бы кто-то невидимый гундосо нашёптывает в форточку «и скучно и грустно и тошно ни сдохнуть ни выжить ни взять…»

Руслан Анатольевич понял, что больше говорить ничего не нужно иначе только хуже будет и вышел из комнаты, но именно что через дверь, а не как попало.

А Лида смотрела в окно и тщетно пыталась привести в порядок свои мысли и свои представления о мире в котором её родили и в котором ей теперь предстояло жить и как-то взаимодействовать с родителями, друзьями, не выспавшимися кондукторами в автобусах, фригидными кассиршами и мужскими самцами.

Открывшийся ей поступок отца сдвинул все границы и ориентиры так, что теперь надо было найти что-то, обо что можно опереться и начать осматриваться заново в поисках других неизвестных ей пока фундаментов на которых будет строиться её дальнейшая жизнь.

Лида любила отца и даже предположить не могла чего-то подобного с его стороны, а тут такое – нате ешьте пожалуйста! – и что со всем этим делать теперь прикажите? Поневоле на глаза наворачивались слёзы обиды за то что ещё несколько дней назад она жила в самой счастливой семье на свете и при любых неприятностях Лида могла вернуться в эту самую семью, где все друг друга любят и понимают, и никогда не предают, и здесь всё забудется, всё смягчится и она всегда утешится. Но вот оказывается, что всё не так радужно как ей представлялось и выясняется, что отец вот уже два года имеет связь с посторонней хотя и знакомой женщиной и по-видимому рад этому, а от того что Лида узнала его тайну наоборот не рад, а скорее даже сердит. Вывод был очевиден и напрашивался сам собой: если семья, которая представлялась средоточием всего хорошего, доброго и светлого что есть в мире сама оказывается с червоточиной то что тогда ждёт впереди и в чём найти утешение на предстоящие долгие годы жизни? Дальше – больше. Лида автоматически представила себе что однажды, даже наверное в ближайшем будущем потому как Лида уже взрослая, так вот однажды кто-то из мужчин разденет её и всё-такое прочее, а потом как честный человек или под давлением её родителей женится на ней, ну и свадьба будет, и медовый полумесяц, и потом этот кто-то по прошествии некоторых лет тоже будет иметь связь с посторонней женщиной в тайне от Лиды, а может и с несколькими женщинами сразу и жизнь будет течь дальше и дальше и в чём смысл всего этого понять будет невозможно, а будет только одно сплошное расстройство и горечь от того что тебя предал самый близкий человек под названием муж. Лида думала и думала и всё больше увязала в серых и невесёлых мыслях, как бы проваливаясь внутрь собственной головы через маленькое отверстие на затылке проделанное там её же отцом. Она пыталась себе приказать не судить о жизни и мужчинах по примеру отца, но пока что-то не очень выходила потому что врождённое женское чутьё, которое скрыто у всех женщин где-то в районе тазобедренной кости, подсказывало ей что как ни крути, а мысль о том что все мужчины – это просто особый вид разумной скотины скорее всего верна и редкие исключения из этого – только исключения, а действительность именно такова. Параллельно с этим в памяти всплыли истории её как бы подруги Лены, которую крутили ого-го сколько раз и которая уже достаточно хорошо прочувствовала мужское естество на вкус и однозначно утверждала, что все мужики – бабники, и стоит только при любом из них ляжку оголить так они готовы на четвереньки встать и хвостом завилять от радости. Даже Настя, гуманистка проклятая, и та не очень-то возражала против этих очернительских речей Лены, а так только, скорее из чувства противоречия бывало что-то там крякала, но на лице было написано, что в этом вопросе она скорее за Лену чем против неё. Да что Настя! Даже сама Вера Витальевна, преподаватель социологии в институте, где Лида училась на очном, говорила о противостоянии полов и даже однажды на всю аудиторию брякнула о том что муж её, с которым она развелась в прошлом году, был тот ещё кобель и раздухарившись выдала небольшую историческую справку о неверности тех или иных государственных персон высшего эшелона. Бардак и беспредметная вседозволенность мужской похоти царили повсюду и пронизывали всю историю рода человеческого и что же с этим со всем делать чёрт побери?!

По сути, весь этот вопрошающий монолог Лиды – по авторитетному завету Антона Павловича Чехова – можно было породнить с талантом, сократив до одного простого вопроса: «Раз Бог здесь в воде и чёрт, как можно здесь жить в уме?».

Лида долго ещё сидела погруженная в размышления такого рода в то время как Руслан Анатольевич зажарил себе яичницу с луком и сыром и ел всё это под сериал о грубых милиционерах. Вернулась Нелля Ринатовна и вроде как вечер потёк в обычной форме.

Но случилось таки.

Да, всё именно так и случается в жизни – нежданно-негаданно.

А если бы в жизни всё иначе случалось – всё иначе и было бы.

Лида продолжала бессильно думать. Мама её, до сих пор неосведомлённая о похождениях мужа, пребывала в отупляющей безызвестности и что-то там кочегарила на кухне под звуки умных телевизионных людей. А Руслан Анатольевич, наевшись яичницы, лежал в зале на диване и подрёмывал, а что там ему снилось одному господу богу известно.

В дверь позвонили и открывать пошёл именно Руслан Анатольевич.

За дверью стоял Сергей Журавлёв. Руслан Анатольевич спросонок туго соображал, но всё-такие его насторожило нежданное появление мужчины с женой которого он спал последние два года, хотя вроде бы сама жена Журавлёва как раз была довольна, ну почти всегда, а уж если Руслан Анатольевич чуть выпивал и случался конфуз так это извините у всех мужиков бывает и нечего тут кренделя выписывать.

Вид у Журавлёва был неприветливый и особенно странными были глаза. Руслан Анатольевич готов был побиться об заклад что Журавлёв недавно плакал как девчонка, хотя может и не плакал, а просто репчатый лук накануне чистил кто его знает.

Лида, значит, всё ещё думала и Нелля Ринатовна как и прежде кочегарила, а Руслан Анатольевич и Сергей Журавлёв молча мерились взглядами и тишина между ними уже потрескивала от нарастающего в геометрической прогрессии напряжения.

Это было красноречивое молчание. В том что ни тот и ни другой не произносили ни звука было что-то угрожающее и трагическое и каждый из мужчин теперь уже ясно понимал, что оба они думают об одном и том же, а именно о том что Журавлёв пришел сюда с претензиями обманутого мужа и видимо намеревался устроить скандал, а может даже и побить Руслана Анатольевича за то что тот целых два года портил жену Журавлёва своим конским членом, хотя если вдуматься то он как раз не портил, а совсем даже наоборот, ублажал её, ну как мог конечно.

Потом, когда Журавлёв уже замахнулся, Руслан Анатольевич наконец-то заметил, что у того в руке столовый нож, но к сожалению не серебряный, а обычный. Сергей ударил его странно, даже можно сказать по-идиотски, ну так будто бы он в детстве боевиков не смотрел и не видел, как бьют ножом настоящие мужики. Ударил сверху, словно хотел по плечу ладошкой шлёпнуть. Нож вошёл в тело Руслана Анатольевича под левой ключицей и разрезал мясо из которого было сделано его тело.

Руслан Анатольевич заорал и отступил назад с ножом в груди. Кровь потекла по рубашке и закапала на пол быстро-быстро. Руслан Анатольевич глянул под ноги и всё вокруг стало тёплым и красным и мебель поплыла перед глазами.

Маша Журавлёва молчала несколько дней. Сергей видел, что жена какая-то сама не своя, но не придал этому значения потому как уже привык к её циклическим кризисам женщины, недовольной половой активностью своего мужа.

В день выписки из больницы Руслан Анатольевич позвонил ей и спросил, что она думает делать теперь и не пронюхал ли чего Сергей. Кое-как поговорили, но дополнительной ясности этот разговор в их жизнь не внёс, хотя впрочем Руслан Анатольевич и не питал на этот счёт больших дикенсоновских надежд. Как истинный материалист и знаток некоторых трудов Кьеркегора он не верил в то что понимания между людьми можно достигнуть путём разговора или спора, или конструктивного диалога ну или как там ещё. Всё это бред и трепалогия и по большому счёту за две тысячи лет христианства ни к чему хорошему вся эта болтовня не привела и чего тогда тут доказывать вообще? Одно время ему казалось, что лучшими формами взаимодействия между людьми являются секс и совместное пение чувственных песен. Но позже он пересмотрел свою точку зрения, поскольку вспомнил что секс бывает причиной всяких гадостей в виде высыпаний и зуда в области паха, а совместное пение может перерасти в ссору или мордобой или просто чёрт знает во что по причине отсутствия музыкального слуха у одного из поющих, и чувства юмора у одного из слушающих. В итоге выходило что-то неутешительное и Руслан Анатольевич плевал на подобные размышления и как любой нормальный мужчина снимал умственное напряжение прогрессирующим онанизмом.

Ну а Маша Журавлёва значит молчала. Надо сказать что при внешнем спокойствии нервы у неё были натянуты как паутинки в бабье лето, ну то есть она уже вся прямо извелась после того раза, когда их Лида вдвоём застукала и теперь Маша казнила себя за то что это ведь она сама пошла в больницу и все беды теперь из-за этого и гадость вообще. Глупо конечно попадать в такие переплёты когда тебе уже сорок лет и дети все буквы алфавиты выучили. Но с другой стороны, когда ещё в них попадать, если до этого ни разу ничего такого не было? Не в шестьдесят же лет, когда все мысли о давлении, да о том как на пенсию прожить и при этом скопить денег на круиз по Волге.

Маша была чувственной женщиной и быть может в этом-то и была её беда, хотя бред это конечно и прийти в голову такие мысли могу только убежденным импотентам и тем, кто уже словил какую-нибудь заразу, а теперь упорно лечится и учит всех праведной жизни. Замуж за Сергея она вышла в двадцать четыре года по любви, ну а на самом деле потому что забеременела, хоть это конечно и банально, но чего уж теперь. Сергей был хорошим мужем и медовый месяц растянул почти что на год, в течении которого буквально закормил беременную жену сладостями, особенно ванильным мороженным, которое и сам употреблял в зверских количествах. Время шло и Маша обнаружила что её представления и о жизни, и о браке, и о семье меняются вместе с цифрами обозначающими номер года, в котором теперь живут люди. В частности до свадьбы Маша верила, что жениться нужно по большой любви, что б прям кишки сводило при виде мужчины, а браки по необходимости, ну по беременности то есть она считала кабальными и обречёнными на провал. Интересно отметить что как и большинство женщин Маша гармонично совмещала эти идеалистические представления о замужестве вместе с подростковыми похождениями по клубам и представьте себе она даже пару раз парням ноги на плечи закидывала, хотя они её об этом и не просили вовсе. И вот третьим таким кому она закинула ноги и был Сергей, который надо сказать до неё ни с одной женщиной не был и потому очень удивился когда Машины пятки оказались на уровне его ушей. Ну естественно он был покорён такой её растяжкой и терзал Машу целую неделю с перерывами на поход домой чтобы родители не волновались, ну и так вообще пожрать, то да сё. Потом по прошествии времени Машу начало тошнить от Сергея, точнее не от его внешнего вида, а от факта их сожительства и так далее. Маша пошла к врачу потому что наверное забеременела. Врач был скучным, оттого что был женщиной за шестьдесят лет, которая осуждала всех подряд за всё подряд и уж особенно не выносила вот таких вот как Маша, которые даже имя певца Леонтьева не знают, а ещё при этом путаются с кем ни попади и не думают о том что будет после. Когда Сергей узнал, что Маша беременна он чуть было не заплакал у неё на глазах, но не от того что испугался или что-то там, а от того что ясно осознал, что детство безвозвратно кончилось – именно в этот момент, когда ему сообщили что теперь он сам может делать детей сколько хочет и с кем захочет. Ну вроде как ракета, в которую его посадили при рождении достигла зенита и теперь пошла вниз по дуге, и хотя топлива в баках ещё прилично, и не все ещё каюты завалены хламом, капитан корабля понимает, что дело труба и что сколько курс не высчитывай себя не обманешь: пункт прибытия уже виден – земная твердь, как раз у подножья радуги над которой – казалось вот только сейчас! – пролетала ракета. Так вот, Сергей было сильно тронут известием о Машиной беременности, и зайдя в туалет он обронил несколько горячих капель на пол, но это были слёзы. И так они и поженились. Жили в общем и целом хорошо, и даже второго ребёнка родили, а он оказался не в пример первому девочкой. Сергей жену и детей любил и с зарплаты дарил им всякие разности да ещё и мармелад по выходным иногда покупал, правда сам же его и жрал так как никто в их семье кроме него мармелад не любил. И Маша со временем стала понимать, что её юношеские представления о семье и браке, ну и о любви конечно и всё такое – это просто наивная чушь и розовые слюни на подушке, а в жизни всё гораздо сложнее и проще одновременно и какую-то формулу счастья выводить – просто холопская глупость. Ну, может кому-нибудь формулу любви под силу вывести, да и то только на экране советского телевизора и с непременным участием Леонида Броневого в роли сельского лекаря.

Маша чесала затылок и раз за разом приходила к мысли о том что мужчина и женщина – это слишком сложные понятия, включающие в себя чердаки и подвалы бессознательного и непознанного – там даже Фрейд с Юнгом порядка не смогли навести – и что высчитывание принципа взаимодействия между мужчиной и женщиной сравнимо с сельским онанизмом, когда прямо на грядке да грязными руками, а потом лечишь и ломаешь голову откуда все эти болячки.

Проблемы начались нежданно, когда у Сергея по причине обостренной нервозности на работе проявились первые признаки импотенции и он стал засыпать повернувшись к Маше спиной. Маша сначала не понимала и списывала это на усталость. Потом стала подозревать мужа в неверности и думать о том что вроде как он с какой-то посторонней бабой того-этого, а домой приходит уже сытым, ни на что не способным и спит поэтому. Но присмотревшись к мужу новыми обострёнными от ревности глазами Маша поняла, что Сергей скорее уж тюфяк чем какой-нибудь жигало, ну или как их там. Тогда она решила, что может с ней что-то не так, но осмотрев себя в зеркале со всех сторон и потрогав руками разные части своего мяса, Маша не нашла больших жирных кусков и пришла к выводу что для своих лет она ещё очень даже и рано бить тревогу. И вот мучаясь от неудовлетворённости и бессонницы, и слушая как спящий муж портит в комнате воздух, она-таки добралась до истины и осознала, что у Сергея проблемы с потенцией. Чтобы это проверить Маша на следующий же вечер, когда дети уже спали, а муж всё ещё неспокойно ворочался рядом, крепко ухватила его за член и стала изо всех сил тянуть к себе так, что он даже заверещал и подпрыгнул. И вот тут-то все карты были раскрыты и в тягучем и мутном как болото разговоре выяснилось, что у Сергея не получается и что нервы ни к чёрту и вообще что пристала дура, разве не видишь что мужику этот разговор поперёк горла?!

Неделю или даже целых семь дней Маша и Сергей замалчивали эту тему и когда они ложились в кровать обоим казалось, что между ними кто-то цементную балку положил и от этой балки воняет чем-то незнакомым и чужим. Потом, когда Сергей наконец заметил, что Маша изнемогает и готова уже чуть ли не об батарею тереться, они вернулись к болоту, ну то есть к неприятному разговору о потерянной потенции. Решили идти к врачу. Сергей яростно мылся в ванной, предчувствуя что его будут осматривать со всех сторон, может это даже женщина-доктор будет и не пристало ему порядочному гражданину вонять в каких-нибудь местах. Когда пришли в больницу и маялись в очереди в кабинет к врачу, Сергею мерещилось, что все окружающие смотрят ему в область паха и как только он отвернётся к окну или ещё куда хихикают и тычут в него пальцами. Как назло все вокруг были страшные и старые так что и глаз некуда положить и Сергей сколько не пытался возбудиться всем назло не получалось ничего только пот из подмышек сильнее выступал и всё в общем-то.

Когда вошли в кабинет выяснилось, что доктор никакая не женщина, а наоборот серьёзный мужчина в белом халате, который зевал и что-то писал корявым почерком в чужую тетрадь. Вид у него был не то чтобы не приветливый, но какой-то очень уж внушительный так что казалось, что он всем своим пациентам бьёт по шее, а коллегам по работе просто раздаёт зуботычины. Когда доктор стал беседовать с Журавлёвыми, и особенно когда он задавал вопросы Маше касающиеся поведения члена Сергея в постели, обстановка накалилась до предела и Сергей напряжённо ждал, когда же наконец доктор спросит у Маши какой длины член у её мужа, что бы громко рассмеяться и обозвать Сергея карликом, недоростком или ещё как. Почему-то Сергей был твёрдо убеждён в том, что доктора-урологи – если они мужчины – ненавидят пациентов у которых член длиннее чем у них и плохо их лечат или вообще мышьяк вместо димедрола прописывают, а над теми у кого член меньше чем у них издеваются и смеются. От подобных мыслей Сергей начал бредить и ему мерещилось что доктор запрыгнул на стол, расстегнул штаны и машет своим огромным членом, подзывая к себе жену, Журавлёва а та вся прямо аж с ног до головы мокрая стремится к нему, словно бандерлоги к Каа. Сергей уже готов был подскочить к доктору и дать ему в морду, но Маша заметив нервозность мужа вовремя положила руку ему на плечо чтобы он в себя пришёл и Сергей надо сказать пришёл. А доктор всё сидел и говорил незнакомые латинские слова, и так и не понял, что находился в шаге от того чтобы быть избитым.

В конце концов после всех мытарств и сдачи анализов Сергею выписали какие-то перламутровые таблетки и массаж простаты. От последнего Сергей отказался, когда ему объяснили, что это процедура делается пальцами сильной руки. Курс лечения был назначен и Сергей стал жрать таблетки горстями. И по началу это помогло. Твёрдость его была удивительна и Сергей отвыкший от подобного поведения своего тела как ребёнок радовался и вешал на повернутый к небу член всякие тяжёлости, вроде сумки с продуктами или душевого шланга в ванной, чтобы посмотреть, как это будет. Маша тоже воспрянула духом и даже стала чистить зубы пастой с персиками, как она делала это до свадьбы, когда нужно было привлекать и заманивать.

Но с течением времени стрелки мужских часов Сергея снова бездыханно повисли в районе цифры «шесть». После нескольких невнятных попыток Маши как-то повлиять на мужа и возобновить процесс лечения Сергей запил и целую неделю не ходил на работу, торжественно пролёживая дома на диване с небритой мордой и босиком. И так шаг за шагом, точнее день за днём этот вопрос отодвигался куда-то в сторону и всё больше выцветал, пока наконец совсем не засох. Всё устаканилось и больше обсуждать было нечего, да что собственно обсуждать если не стоùт а так хотелось бы.

Дети были на улице и Маша нервно ковыряя ногтем указательного пальца ладонь начала разговор, хотя Сергей только что поел и беззаботно улыбался женщине-диктору в телевизоре, которая вот уже с час гундосила что-то о Шостаковиче и его трудностях с нотным станом.

– Я тебе изменила, – рубанула Маша с плеча.

Сергей отвлёкся от телевизора и всё ещё с улыбкой посмотрел на жену.

– Что?

Маша поискала во рту слюны чтобы сглотнуть, но там было шаром покати и вообще отступать теперь поздно.

– Только давай без сцен. Поговорим спокойно.

Сергей слегка загасил улыбку.

– Давай. Но я не расслышал, что ты сказала.

«Как нелепо», – пронеслось в голове у Маши, но что тут поделаешь.

– Я изменила тебе.

Тут улыбка Сергея окончательно развеялась и превратилась во что-то трудно описуемое. Он смотрел на жену и взгляд у него был такой как будто бы она сообщила ему что на Юпитере найдена разумная жизнь или что правительством сегодня принято решение переименовать город Воронеж в Платонов-под-Бугром. Одним словом будто бы она ему несусветную чушь сейчас сообщила, ну что-то такое чего быть не может.

Маша заметила, что до Сергея наконец-то дошло и присела в кресло.

– Я решила сама тебе всё рассказать прежде чем тебе кто-то другой донесёт.

«А кто донесёт?» – тут же подумала она.

Сергей молчал.

Главное – пережить первые пять минут.

Потом будет легче.

Наверное, легче.

– Что ты молчишь? – спросила Маша.

У Сергея в голове сейчас был самый настоящий муравейник, который беспощадно разворошили палкой и теперь он ждал какая из мыслей первой выползет наружу через трещину в голове.

А женщина-диктор в телевизоре всё Шостаковиче да о Шостаковиче.

– Скажи что-нибудь, – попросила Маша, чувствуя неясную тревогу.

Но Сергей молчал и бледнел на глазах.

Маша встала и принялась ходить туда-сюда по комнате, а по телевизору кто-то громко смеялся и вообще там была счастливая жизнь а тут в реальности чёрти что творилось.

– Я не знаю, что ещё сказать. Да я, наверное, виновата. Но что теперь?

Она снова посмотрела на мужа.

– Ну что ты молчишь?! Ну скажи что-нибудь!

Молчание как известно пугает сильнее всяких даже самых страшных слов потому что непонятно что будет в следующий момент. Но Сергей молчал не потому что думал именно об этом, а потому что просто не знал с чего начать разговор, да и надо ли его вообще начинать? Внутри у него был только что съеденный обед, который после слов жены начал блуждать по всему телу, просясь наружу, ну то есть тошно было.

Да еще этот Шостакович из телевизора прёт.

– Я не хочу, чтобы дети страдали, – ни с того ни с сего выдала Маша.

Это конечно было искренне, но прозвучало как-то неуместно и по дурацки и Сергей невольно подумал о том что вот жена сказала, что не хочет, чтобы дети страдали, но ни пол слова ни сказала о том что не хочет чтобы страдал он. А он страдал и даже глаза щипали от непривычки, ведь не плакал уже давно – с тех самых пор, когда Маша сообщила ему что беременна.

Сергей даже за сердце схватился, ну даже может и не за сердце, а просто руку положил на бок но выглядело именно так будто за сердце.

– Что с тобой? – не поняла Маша.

У Сергея только желваки на лице играли и больше вообще никакого действия. Маша решила, что он специально хватается за сердце чтобы ей стыдно стало ну и всё такое.

– Прекрати, слышишь?

–Что? – не понял Сергей.

– Давай поговорим.

– О чём?

Маша не знала о чём. Ну не о том, как она в лифте с Русланом Анатольевичем потела, в самом-то деле. Так а о чём тогда? Она-то надеялась, что какие-то вопросы муж будет ей задавать, ну и цивилизованный диалог как-то завяжется, а тут на тебе: сидит да за сердце хватается, как эпилептик. Ну, сказала она что изменила. Ну, он это услышал. Дальше-то что? Когда скандала-то начинать? Пора что ли?