Лида

– Что за чушь, – прокомментировала Нелля Ринатова какую-то телепередачу, а может даже выпуск новостей.

Руслан Анатольевич доел и потянулся стаканом к воде, текущей в раковину когда кран повернёшь. Воспоминания, внезапно вызванные в его мозг упоминанием фамилии Журавлёвых начали вытекать через тоже самое неизвестное Руслану Анатольевичу отверстие в его голове через которое чуть ранее втекли в неё. Последним что он вспомнил про Машу Журавлёву был эпизод из их кажется третьей случки, примерно недели через две после чувственного аттракциона в лифте. Именно тогда она рассказала, что муж её Сергей хороший инженер, но слегка импотент и вроде бы как проблемы у него с этим делом, но она как честная женщина его не бросит да дети к тому же есть.

По дороге из кухни в спальню Руслан Анатольевич в очередной уже раз осознал, что именно момент, когда Маша рассказала ему об этом и стал тем, так сказать, трамплином с которого они прыгнули и начали свой совместный вот уже два года как длившийся заплыв в запрещённых водах интимных экспериментов на стороне.

Улёгшись на кровать Руслан Анатольевич поймал пробегавшую мимо мысль «Ну в самом деле, не об этом же после еды думать», положил её под голову, включил радио и под песню с гипнотическим припевом «Манит, манит, манит карусель» мирно отошёл ко сну.

Лида с подружками сидели в кафе и музыка была негромкая даже больше приятная, ну вроде джаза только это был скорее блюз, а может и ещё что-то с английскими словами между нот и Лида благодаря школьным занятиям и усердию репетитора даже сумела разобрать, что чистопородный британец, который по мнению некоторых был богом с гитарой, поёт о том, как кто-то тонет в реке слёз, ну или что-то навроде.

Подружек было две – Настя Волошина и Лена Щеглова, гадина, вечно модничающая своими обновками. Лида дружила с ними со школы, с десятого, а точнее с восьмого класса когда ещё по литературе всякую дребедень типа Пушкина проходили, но читали в общем-то по диагонали да и то не все, а только умные по природе. Настя была красивой, даже с ямочками на щеках, но и Лена была не из под ногтя выковыряна и умела перетаскивать внимание озверелых от воздержания ребят на свою территорию. Так что Лида чувствовала себя между ними комфортно, ну как бы уравновешенно, да и вообще привыкла уже.

– Он меня бросил, – сообщила Лида.

Настя и Лена сразу сжалились и припрятали все заготовленные для обсуждения сплетни под нижние извилины мозгов.

– Козёл, – сказала Лена.

– А что вообще случилось? – спросила Настя.

Всё-таки надо принимать во внимание, что Настя была более красива чем Лена и поэтому не спешила с первого же абзаца называть мужчин козлами и другими неподобающими терминами хотя думала так может даже чаще самой Лены, ну а может и не думала кто их баб разберёт.

– Он сказал, что между нами всё кончено, – сказал Лида.

– Да пошёл он! – махнула рукой Лена. – Жлоб.

– Давно? – спросила Настя.

– Уже несколько дней.

– И ты ему не звонила?

Лида отрицательно покачала головой.

– И не думай даже! – приказал Лена. – Каждому звонить – пальцы сотрёшь.

– Какие пальцы? – не поняла Настя. – Глупости говоришь.

Лена показал Насте язык и это было ну как будто бы красная ящерица прошмыгнула по блестящим от влаги персикам.

– Он сказал, что ему со мной скучно, – объяснила Лида. – Что мне надо подрасти.

– Ты и так дылда! – удивилась Лена, но Настя толкнула её локтем и шутка оборвалась на восклицательном знаке.

Лида понимала, что Лена пытается юмором разогнать тучи над участками её мозга, которые отвечают за хорошее настроение, но пока слабо реагировала на эти самые попытки, хотя где-то внутри уже как будто нарастало желание прекратить эти никому не нужные потоки девичьих слёз и соплей об ушедшем парне.

– Тебе надо развеяться, – придумала Настя.

– Правильно! – поддержала Лена. – Сегодня пойдем в «Корову»? Я там с таким мальчиком познакомилась…

И она не докончив фразы закатила глаза в загадочное положение, ну вроде как парень с которым она познакомилась принц на белом жеребце или сам тот ещё жеребец.

Лида с Настей переглянулись и Лида впервые за последние несколько дней улыбнулась.

– У него своя парикмахерская, – продолжила рассказывать Лена. – Так что скоро, девочки, будем стричься раз в два дня, причем бесплатно.

Лена была девушкой свободного нрава, даже можно сказать была оторвой и заявление о том что они будут стричься бесплатно у её нового знакомого вполне могло быть правдой, поскольку мужчины, спящие с посторонними женщинами, имеют свойство потом делать для них всякие радости в виде подарков и бесплатных услуг и Лена об этом знала, как никто другой. В свои неполные девятнадцать лет она уже имела опыт корыстного сожительства с мужскими самцами, которые были гораздо старше её и у одного из них даже седые волосы были на груди, но Лена не брезговала. В каком-то смысле она была образцом женской толерантности по отношению к мужскому либидо и довольно легко могла позволить уговорить себя попробовать у совсем незнакомого парня, но не потому что была бесхарактерной, а скорее от того, что сочувствовала мужчинам в их компрометирующей зависимости от позорного онанизма. Лида с Настей знали о многослойной половой жизни своей подружки и с интересом, даже с удовольствием слушали подробности её кувырканий на разных чужих кроватях, тем более что сами они такого опыта не имели, ну точнее Лида совсем не имела, а Настя кое-какой имела, вернее её кое-как имели.

– Поедем, – уговаривала Лена. – Мы с ним сегодня договаривались встретиться,

– Ну вы договаривались, а мы тогда там зачем? – не соглашалась Настя.

– Да ладно! Весело будет. Я скажу, чтобы он с друзьями приходил.

Посомневавшись несколько секунд как того требовал этикет девушки согласились и посидев ещё с четверть часа поехали в ночной клуб с томным названием «Корова», но не в смысле дойная, а в каком-то другом смысле.

Клуб «Корова» был настоящим ристалищем для упражнений эротического характера и для тех кто хотел завести знакомства с согласными на сексуальные эксперименты тёплыми организмами противоположного пола, а можно и как нравится и с кем хочется потому что никакой гомофобии в «Корове» не практиковалось. Вообще это конечно было место для молодых, истекающих вожделением подростков, но сюда заявлялись и более взрослые люди, мужчины как правило, которые молодились и любили с помощью некоторых денег пускать пыль в глаза неопытным девочкам, а затем соблазнять их ну и всё как полагается по полной программе, даже стыдно пересказывать кое-что из этого. Все радовались или пытались радоваться жизни как умели или как получалось, и с помощью сексуальной силы трения и водки отгоняли мысли о так или иначе приближающейся старческой слабости и неизбежности подыхания любого человеческого существа. В лучшие дни разгул шёл такой, что стекла в окнах потели как при копчении свинины и самые беззаботные охапками хватали букеты венерических разноцветий, а потом страдали и лечились антибиотиками за гнусные, но всё равно дорогие сердцу деньги. Освещение в клубе судорожно мигало, раздражая какие-то открытые ещё Иваном Павловым рецепторы мозга, и бармены тайком от посетителей плевали в их стаканы с выпивкой, выказывая тем самым своё пренебрежение к творящемуся вокруг. А творилось всякое, и если бы Вакх без предварительной подготовки оказался в эпицентре всего этого, он наверняка бы расплакался от смущения. Большинство посетителей пили, некоторые расширяли сознание, малая часть просто курила всякую дрянь, но и те, и другие, и даже третьи в итоге видели смысл своего присутствия здесь в банальнейшем совокуплении, скорее всего в туалете, но если повезёт то можно и ещё где-нибудь. Кто поумней или уже наученные горьким опытом молодёжной беспечности заблаговременно вооружались контрацептивами и прочими артефактами, чтобы потом стыдно не было и так сказать были настороже, а то мало ли что. Некоторые избегали риска путем соприкосновения только со знакомыми партнёрами или с теми, о ком знали наверняка, что он здоров и чист потому что моется с мылом каждый день и зубы ещё чистит основательно. А отдельные, особо мудрые, в одиночестве укрывались в туалетных кабинках и одной левой сбрасывали бремя страстей человеческих безо всякой опасности занести какую-нибудь вредную гадость к себе под кожу и в живот. В общем, в клубе «Корова» шёл бешеный обмен энергией разного рода, но в любом случае тратившейся абы как и впустую, как в общем-то и во всём остальном мире.

Фирменными изъянами, точнее знаками клуба «Корова» были белые столы в виде обнаженных девушек, стоящих на четвереньках и молочные коктейли с тяжёлыми наркотиками на дне – но и то, и другое было в особо отгороженных помещениях и нищебродам вход туда был заказан навек. Хозяин «Коровы» утверждал, что это он сам придумал такое модерновое заведение и что один английский режиссёр был так впечатлён его клубом, что упомянул «Корову» в своём фильме про юных лондонских преступников. Некоторые посетители клуба в эту байку верили.

Когда девушки приехали в клуб, друг-парикмахер Лены уже сидел за столом – за обычным, надо сказать, квадратным – в сопровождении какого-то не вполне доношенного на вид своего то ли товарища, то ли просто так и пил коктейль синего, как яйца дрозда, цвета. На вид другу-парикмахеру было не больше двадцати пяти, но Настя и Лида знали, что на самом деле это уже опытный конь возрастом аж в тридцать четыре года. Лида и Настя пару раз общались с ребятами за тридцать, но их опыт был каплей воробьиного помёта в сравнении с монументальным опытом Лены, которая своими ляжками пользовалась как приманкой при ловле раков, правда не всегда удачно и бывали проколы, когда на эту самую приманку попадалась не раки, а иные субъекты и раком приходилось вставать уже самой Лене.

Друг-парикмахер поздоровался с Леной незначительным поцелуем.

– Это Яков, – представила Лена.

«Альфонс какой-то», – подумала Настя.

«Крестьянское имя», – подумала Лида.

Яков то ли поклонился, то ли просто срыгнул и дёрнул головой, и вообще как-то вяло отреагировал на знакомство, может просто уставший был.

– А это мои подруги. Это – Лида, а это – Настя.

Яков осмотрел обеих.

– Мы раньше встречались? – спросил он.

Настя с Лидой переглянулись как бы выясняя с которой из них он уже встречался или же ему кажется что он встречался.

– Девушки, вы можете стать чуть по другому? – попросил Яков.

– Как? – не поняла Лида.

– Повернитесь спиной, встаньте на четвереньки и чуть прогнитесь.

Сидевший рядом с ним не вполне доношенный на вид друг заржал лошадиным звуком и хлопнул по столу ладонью и даже стало жаль, что у него хвоста не было, а то он наверняка и им бы мотнул. Лена как-то скривила лицо, ну вроде она уже такие шутки слышала и они были в стиле Якова, пошлые и циничные, и она их всеми своими гримасами не одобряла, а даже совсем наоборот, но что уж с ним поделаешь, с грубияном этаким. Настя сделала серьёзное лицо, а Лида смутилась и покраснела потому что у неё было очень живое воображение и она представила что уже встала так, как попросил Яков.

– Прекрати, – то ли попросила, то ли приказал Лена.

Яков пожал плечами и сказал очень отчетливо, почти по слогам, но гораздо плавнее:

– Про-сти-те.

Настя с Лидой снова переглянулись.

– Пошли отсюда? – спросила Настя.

Лида кивнула, но Лена их опередила и быстро подбежала не давая им покинуть компанию.

– Погодите, – сказала она. – Да он пошутил. Ну дурак, что с него возьмёшь!

Яков на это замечание слегка развел руками как бы подтверждая, что дурак и что спрос с него не велик и обижаться на каждую его глупость не умно, тем более что так никакого терпения не хватит да и вообще пора уже выпить чего-нибудь спиртного, а то всё одни разговоры и скука.

Поначалу беседа как-то не клеилась. Яков и его полудруг, которого как выяснилось звали Андреем, вяло реагировали на присутствие молодых женщин и вообще больше глазели по сторонам, изредка вставляя пару-тройку неуместных замечаний в беседу подруг.

После распития некоторого количества алкогольных излишеств Яков сделался более разговорчивым и стал трепать языком по делу и без дела, часто скатываясь в канаву пошлостей и увлекая за собой всех сидящих за столом. Он перепрыгивал из одной темы в другую и запальчиво говорил о кино, о вреде эмансипации, о семантическом значении слова «блядь», о том что раздражительность копится у мужчин в яйцах и её надо почаще выплескивать и так далее – в общем, обо всём подряд, но с жаром и увлечённо. Лена и Андрей смеялись, но в разнобой, и вместе у них никак не выходило. Настя недоверчиво отнеслась к юмористическим размышлениям Якова и хмурила брови в скептические овалы, но Яков на это не реагировал и вообще казалось говорил сам с собой. Лида же беспрестанно смущалась, особенно когда речь зашла о раздражительности в яйцах, но вместе с тем слушала увлечённо потому что ничто так не заинтересовывает и не развивает человека как неприкрытая правда жизни которая в быту часто путается с пошлостью и вульгарным поведением.

– Так, предлагаю бросить монету и пока ещё все трезвые решить кто с кем будет сегодня спать, – сказал Яков. – Чтобы бардака потом не получилось.

Андрей начал шарить по карманам в поисках мелочи.

– Ты всегда такой наглый? – спросила Настя.

Яков как будто искренне удивился.

– Я? Наглый?

И он в поисках поддержки и заступничества посмотрел на всех сидящих в том числе и на Лиду, будто она тоже могла что-то подтвердить.

Андрей к тому моменту нашёл монетку.

– Так что? – спросил он у Якова.

– Нет, сегодня мы пас, – сказала Лена. – Вы, кажется, уже пьяны.

Яков посмотрел на Андрея.

– Разве мы пьяны?

Андрей весело кивнул.

– Не в говно, но рядом.

Яков снова повернулся к девушкам.

– Тогда, девушки, прошу нас извинить, – он даже привстал и поклонился. – Сегодня ничего не выйдет. И не приставайте.

– Эх! – вздохнула Лена.

– Как сказано в писании: лучше спать с трезвым каннибалом, чем с пьяным христианином, – сказал Яков.

– Я буддист, – возразил Андрей, но его никто не услышал.

Музыка в клубе гудела не переставая и всем те кто ещё не окончательно оглох то и дело в голову приходила мысль, что подобную музыку можно написать только переболев болезнью Альцгеймера или после купания в море Спокойствия да и то если с рождения был круглым дураком.

– Чего ты всё хмуришься? – обратился Яков к Насте. – У тебя что, газы?

– Дурак, – ответила Настя.

– Ну, допустим. А хмуриться-то зачем?

Настя видно слегка растерялась от того что Яков так легко на дурака согласился и поэтому невольно улыбнулась, но не так чтоб очень уж.

– А ты чушь не пори, – сказала она.

– А что не чушь?

Яков видно подвыдохся от своих ораторий и поэтому решил перейти с монолога на диалог.

– Всё чушь, – встрял Андрей.

– Заткнись, – попросил Яков и снова обратился к Насте. – Так что не чушь?

– Чего ты пристал к ней, парикмахер? – заступилась Лена.

Яков громко хлопнул по столу.

– Попрошу звать меня тупейщик.

И он слегка поклонился, но спьяну не очень-то грациозно, а так себе.

И повторил по слогам:

– Ту-пей-щик.

А потом пробурчал себе под нос «тупые сволочи» и выпил из своего стакана глоток алкогольной влаги и даже губы облизал.

Настя встала.

– Я ухожу.

– Ну и вали, – сказал Яков. – Тут таких как ты – пруд пруди. Всех бы вас отсюда к херам собачьим отправить…

– Эй! – громко сказала Лена но больше ничего.

– Придурок! – сказала Настя и уже собралась уйти, но Яков крикнул ей в ответ «Овца!» и Настя не ушла, а вместо этого наоборот схватила со стола стакан с каким-то сладким соком и выплеснула его в лицо Якову.

А затем уже ушла.

– Здорово, – обрадовался Яков и даже как будто немного протрезвел.

Андрей снова начал превращаться в коня и снова потихоньку ржал и тряс гривой. Лена тоже встала и крикнув Якову «козёл» побежала догонять Настю. А Лида сидела и не знала, что делать. Впервые перед ней разыгрывались такие действия с выплескиванием жидкости в лицо и она немного растерялась и всё ждала что кто-нибудь всё же заметит её присутствие и выплеснет и ей тоже что-нибудь в лицо.

Появилась Лена.

– Ты остаешься?! – спросила она.

Лида вскочила со стула и задумалась над тем стоит ли прощаться с Яковом и Андреем или же уйти молча.

– До свидания, – сам помахал ей рукой Яков.

Андрей снова заржал и стукнул пару раз копытом.

– Пока, – скорее машинально нежели сознательно ответила Лида и они с Леной растворились в агонизирующей массе движущихся в ритм с музыкой мужских и женских тел.

Когда подруги расстались и Лида подходила к подъезду своего дома, она думала о том, что кажется в её представлениях о мироустройстве есть некая доля неотфильтрованного оптимизма относительно мужчин. Манеры Лениного парня, этого тупейщика Якова, не дотягивали до манер не то, что принца, но даже учителя физкультуры в их институте, ну того самого, схаркивающего себе под ноги, от которого вечно селёдкой воняет, тьфу гадость! Хотя, конечно, Яков остроумный и одет по моде, и учитель физкультуры по сравнению с ним просто гусь лапчатый. А вот Андрей не остроумный. Просто пьянь. Но и не хамил так, как Яков. Интересно, когда они с Леной вдвоём он что, тоже так?

Поднялась на этаж, открыла дверь. Дома спокойно, пахнет котлетами. Телевизор в комнате родителей жужжит и мерцает.

Дома хорошо.

Разулась.

Никто не встречает.

Мама спит что ль уже?

Укладываясь головой на подушку, Лида снова вспоминала сегодняшнее знакомство и улыбнулась, когда поняла, что плакать про Виктора ей больше не хочется, ну может завтра чуть-чуть, да и то посмотрим ещё. Чудно. Наверное, просто сильно устала и спать надо, но скорее всего – обычная молодость.

Через два дня после первого не совсем внятного знакомства Лида и Яков снова встретились.

Папа Лиды, тот самый интимный шпион Руслан Анатольевич, отравился бутербродом, купленным в каком-то киоске быстрого питания за наличные деньги. Бутерброд был со вкусной колбасой и Руслан Анатольевич в спешке жевал его одной верхней челюстью, а на нижнюю пережёванные куски падали под действием собственного веса и затем усилием языка сталкивались вглубь горла и проваливались во тьму утробы. Отвратительный процесс, если читать его описание и чудесно приятный, если просто жрёшь.

Вечером Руслану Анатольевичу стало плохо от того что сильная боль в животе мешала смотреть телевизор и размеренно жить. Он прошёл в ванную комнату, где засунув два пальца поглубже громко вырвал в раковину угрозу из желудка и на этот звук жена с дочкой прибежали очень даже быстро. Но это не помогло, а жене вообще противно стало смотреть на блевотину в раковине.

Вызвали врача с лекарствами. Руслану Анатольевичу становилось хуже. Он побледнел почти до зелёного цвета и даже руки дрожать начали от пальцев до локтя. Приехала «скорая» помощь и санитар осмотрел больного молча, а затем запретил Руслану Анатольевичу блевать в его присутствии. Записав что-то в свой блокнот, санитар предложил Руслану Анатольевичу проехать в больницу, запугав возможными осложнениями и проблемами с поджелудочной железой. Жена и дочь начали торопить Руслана Анатольевича собираться в больницу, тыча ему в лицо то штанами от пижамы, то бритвенным станком, а он согласно кивал на всё и думал только о том, как бы не сблевать на ковёр. Руслана Анатольевича собирали двадцать минут. Санитар милосердно ждал, вспоминал что до конца смены ещё уйма времени и покачивался на табуретке. Наконец, пожитки были собраны и Руслан Анатольевич отправился на поиски здоровья.

В больнице было много всего, в том числе и людей пребывающих в ожидании исцеления, которое по их мнению могло настать не в следствии осмысленных действий докторов, а по случайному стечению обстоятельств или в процессе чуда, которое ни коей мере не связано с дипломом наблюдавшего их врача.

Даже странным могло показаться что в такой тлетворной атмосфере, которая царила в стенах больницы, у кого-то могло прибавиться здоровья, нервов или просто человеческого счастья. Гнусный интерьер и пыль на подоконниках навевали грусть, облупившийся потолок вызывал слёзы обиды за разруху в стране, запах в туалете – ошеломлял. Персонал вёл себя высокомерно, даже вызывающе, нисколько не раболепствуя перед расставшимися со здоровьем людьми, и у некоторых докторов – было заметно – просто руки чесались надавать щелбанов своим пациентом за то, что те и не дохли, и не выздоравливали как следует, а так себе, скромно болели на бюджетные средства.

Руслан Анатольевич просидел тридцать минут в коридоре, покорно дожидаясь, когда заведующий отделением вернётся то ли в кабинет, то ли просто в сознание после обеденного перерыва. Шнырявшие туда сюда по коридору доктора не смотрели в его сторону, потому что из собственного опыта знали, что на больных надо тратить минимум внимания и памяти, ведь все они рано или поздно или выздоравливают, или умирают, – то есть так или иначе покидают стены больницы, и чего тогда вообще о них помнить? Поэтому подавляющее большинство врачей ходили с этажа на этаж, сохраняя на лицах выражение застывшей сосредоточенности, от больных отворачивались, а всё больше мечтали о дефицитных заграничных микстурах или просто повторяли про себя клятву Гиппократу, ну что б помнить. Мимо Руслана Анатольевича прошли двое – доктор по фамилии Шалаев и пока ещё способный самостоятельно ходить пациент – а по сути больной старик – по имени Лев Ефремович, но никто из троих не заметил блеснувшую над ними кривую линию судьбы и миг этот, по своему примечательный, остался никем не замечен. Через минуту в дальнем конце коридора проковыляла старуха по имени Вера Петровна, но ни она сама, ни Руслан Анатольевич, никто другой не придали этому значения, потому что план мироздания известен лишь избранным, да и они-то, кажется, давно улетели на Марс или просто померли.

Было скучно и досадно просто так сидеть, смотреть и ничего не понимать в жизни. От безделья и возмущения, Руслан Анатольевич вспомнил, что когда-то читал всякие разности про больницы у Зощенко и ещё у Леонида Андреева и понял: не врали, классики, не врали – больница та ещё каторга.

Но есть Бог на русском небе и рано или поздно настаёт очередь каждого повидаться с врачом. Вот и Руслана Анатольевича пришёл черёд.

Руслану Анатольевичу промыли желудок и прописали пять дней капельницы и ещё какие-то уколы в шприцах, ну и клизму естественно, а то без этого и не лечение вроде. Доктор сказал, что печёнка у Руслана Анатольевича не в дугу и надо бы организм подремонтировать, а то даже стыдно будет в случае чего. Руслан Анатольевич ответил, что в случае чего печёнка его будет волновать в последнюю очередь и что в ремонт организма он не верит, тем более что ремонтом занимаются бездари и неумехи. Доктор на это кивнул и сказал, что хозяин – барин, и что заставлять человека жить дольше чем он сам того хочет занятие крайне низкое и вообще это не по нём.

Руслан Анатольевич лежал в одной палате с пожилым человеком, в принципе со стариком неизвестного заболевания, который неисправимо вонял по ночам, а когда не спал – говорил сам с собой про упущенные в жизни возможности. Например, он сильно жалел, что не купил машину когда ему было тридцать пять лет и водились деньги. Откуда взялись эти деньги и на что они в итоге были потрачены Руслан Анатольевич так и не узнал потому что старик про это не говорил то ли стесняясь, то ли намеренно скрывая подробности. Кроме упущенной машины старик жалел о том что в своё время не залез на какую-то Настенкьку и та, устав ждать естественного прекращения девственности, вышла замуж то ли за грузина, то ли за киргиза да ещё и детей нарожала. А ещё старик жалел, что не скончался в ранней молодости. Он часто вздыхал и на длинном выдохе раз от разу повторял как мантру:

– Ох-ох-ох, что ж я маленький не сдох.

За неимением другого развлечения Руслан Анатольевич молча слушал это бесконечное заклинание и мысленно придумывал тысячу и один способ гипотетического умерщвления вздыхавшего на соседней койке старика в младенчестве: от падения головой на бордюр, от чахотки, от рукоприкладства отчима-садиста, от голода, наконец. Тысячу и один способ хоть чего-нибудь, тем более умерщвления придумать сложно.

В первый день Руслана Анатольевича никто не навестил.

На второй день жена принесла ему кисломолочных продуктов в виде кефира и просидев около часа ушла, облегчённо вздохнув, а то уже надоело совсем.

А на третий день случилось.

Пришла Маша Журавлёва с какими-то нелепыми мандаринами в целлофановом пакете.

– Ты что?! – не понял Руслан Анатольевич.

– Узнала, что ты здесь, – просто сказала Маша. – И вот, пришла.

– С ума сошла?!

Руслан Анатольевич недоумевал: как можно в сорок лет быть такой дурой и припереться проведывать любовника в больницу, да ещё мандарины эти идиотские в пакетике притащить?