Студенты

Первый рабочий день, который пришелся на пятницу 2 июля, начался с устройства летнего туалета. В общаге было два туалета, отдельно для девочек и мальчиков, но, со слов директрисы интерната, оба были неисправны. В чем там была неисправность, выяснить нам не удалось, туалеты были заперты и для верности заколочены. В день приезда мы бегали куда-то в заросли за дом, но два месяца так не побегаешь, поэтому двое из нашей бригады остались мастерить из досок клозет, остальные пошли к пустырю, где нам предстояло построить домики. Пустырь был весь покрыт бурьяном в наш рост, из-за чего мы не сразу нашли нужное место. Разыскать строительную площадку помог фундамент, изготовленный каким-то стройотрядом в прошлом году. Что за отряд здесь трудился и почему они выше фундамента не продвинулись, никто рассказать нам не смог. Некоторое время мы расчищали территорию вокруг фундамента, чтобы было куда складывать стройматериалы. Через пару дней конторщик Рудольф передал нам разборную будку, в которую мы по завершении рабочего дня складывали инструмент и некоторые материалы вроде цемента, на который местный народ поглядывал с неизменным интересом. Из будки никто ничего не крал, хотя там замочек был – подуй, и он развалится…

…Комиссар отряда Андрей Германсон уселся на край фундамента, расстелил перед собой проект домика и глубокомысленно уставился на него. Остальной отряд стал рядом полукругом и тоже принял участие в разглядывании чертежей и схем.

– Так, молодые строители коммунизма, – Андрей поднял глаза и посмотрел на нас, – у меня анод за катод заходит… Кому-нибудь доводилось строить что-то похожее? Или хотя бы видел, как строят, а?

Мы молчали.

– Что, совсем глухо? А зачем тогда в отряд полезли, если ни хрена не умеете?

– Затем же, зачем и ты, – возразил я ему. – Мы тут все великие зодчие.

– Мне вообще работать не полагается, – заметил Андрей. – Моя задача – смотреть за вашим моральным обликом.

– Смотрящих у нас хватает, – Витька сплюнул в сторону, – работать некому. Тебе надо было перед тем, как сюда ехать, узнать, кто что умеет. А то едем дворцы строить, а никто из нас даже во сне не видел, как их лепят. Это как?

– Да так, – разозлился Андрей, – критиковать легко, а у нас во всем отряде только два каменщика и полтора штукатура. Думаете, Круглов их отдал бы сюда?

– Славка Крылов, вроде, строил дом, – подал голос Серега Калакин.

– А где он? – встрепенулся комиссар. – А, ну да…

Славка с Юрой Кулешовым строили туалет типа сортир…

Дальше разделились. Андрей Германсон ушел решать вопрос со стройматериалами, поскольку даже нам, зодчим, было понятно, что для строительства дома потребуется брус, доска, кирпич, цемент, песок и еще куча всего, а нас с Витькой делегировал к Рудольфу за инструментом. Рудольф нам помог. Можно даже сказать, выручил. Узнав, что наш отряд состоит исключительно из крупных специалистов в области строительства домов, он, отсмеявшись, посоветовал нам обратиться к Ваське Хромому. Хромой – это фамилия, а не аномалия походки. Васька был уже на пенсии, но еще совсем недавно работал каменщиком в каком-то СМУ (строительно-монтажное управление). Пил, конечно, как рыба, но дело знал. Непьющего в этих краях было найти трудновато, даже если объявить конкурс. Рудольф дал нам адрес этого Васьки. Мы с Витькой взяли бутылку «Русской» и побежали искать Хромого. Так у нас появился настоящий каменщик. Василий оказался мужиком чуть за шестьдесят, еще очень крепким и, действительно, по обычаям земли родной, сильно пьющим. Он быстро возвел одну из стен дома, параллельно обучая нас работать мастерком, который называл кельмой, расшивкой и угольником. В процессе обучения он непрерывно удивлялся, как такие олухи, как мы, смогут в будущем стать инженерами и руководителями производств, если даже после пятого показа мы все равно держали своими клешнями кельму так, будто это взрывчатка. Но главным развлечением для него было обучение нас искусству нанесения штукатурки на внутренние поверхности стен. Вот тут он посмеялся вдоволь до хрипоты, пока в какой-то момент мы не добились того, что штукатурки на стену нанесли больше, чем на себя. Обычно бывало наоборот. А дальше наше мастерство только возрастало, и Васька скоро смеяться перестал. К концу рабочего дня Васька созревал для принятия допинга, выпивал граненый 200-грамовый стакан с водкой и исчезал до следующего утра. Иногда уходил в запой на три-четыре дня, и тогда стена у нас начинала заваливаться немного набок. Но даже попугая можно научить ругаться по-вьетнамски, вот и мы к концу месяца уже довольно ловко (как нам казалось) махали мастерками. Второй домик мы слепили уже без него, хотя Василий постоянно приходил на стройку и комментировал нашу работу не хуже, чем Николай Озеров (немного другой лексикой) хоккей с канадцами, пока ему не наливали стакан водки, которую держали в будке специально для него. После этого он репортаж заканчивал, укладывался в тенечке и громко храпел. От Василия, кстати, мы узнали про пасеку. Ладно, про налет на пасеку потом. …Домой в первый стройотрядовский день мы вернулись около девяти вечера. И застыли, глядя на творение рук наших умельцев, Славки и Юрки. Напротив входа в общагу красовался небоскреб высотой метра три, шириной не меньше двух и такой же глубины – летний туалет, сиявший свежей краской зеленого цвета. Габариты туалета позволяли посещать это место одновременно всей нашей бригаде, если не всему поселку. Над дверцей, с виду тяжелой, как у сейфа, на табличке Юркиным каллиграфическим почерком было написано «Обсерватория»…

В субботу мы работали до трех часов дня. Не потому, что мы такие уж ленивцы или в отряд затесались евреи, а из-за цемента и Васьки. Цемент просто кончился. Тут, конечно, целиком была наша вина, надо было запастись им заранее. А Васька заявил, что по субботе у него принципиальный подход, работает только до трех, а после трех в субботу у советского человека вступает в силу конституционное право на отдых. Он аккуратно вытер свою кельму, спрятал ее в футляр и сказал, что и нам можно сворачиваться. Мы посмотрели на Германсона, который для вида возмутился, но нарушать наши конституционные права не стал. Васька ушел, а мы с Андреем пошли искать Рудольфа, выбить из него этот самый цемент. В понедельник же надо чем-то с утра работать. Тогда мы еще не знали, что после 11-ти утра искать Рудольфа бессмысленно, и пришли в его келью. Келья была открыта, но Рудольфа, естественно в ней не было. И цемента не было. Впрочем, мы знали, где у него хранится цемент, – в той самой конуре, где у нас состоялось рандеву с директором торфодобытчиков. Конура была закрыта на амбарный замок.

– Что будем делать? – спросил меня Андрей.

– Подождем немного, – предложил я. – Может, отошел по делам фирмы. Мы подождали с полчаса, потом еще столько же рыскали по окрестностям, даже забежали в столовую, но Рудольфа не нашли.

– Ладно, завтра зайдем, – решил Андрей. – А если нет, то в понедельник. Рудольф мне говорил, что с пяти утра он всегда на посту.

Вернувшись на базу, мы занялись подготовкой к вечерним мероприятиям. Разведка донесла, что в поселковом клубе в тот день должна быть дискотека для молодежи. Она так и называлась – «Для молодежи». Может, у них были и другие варианты дискотек? Например, для тех, кто с сединой. Ну а что, в Иванове полно было танцевальных вечеров «для тех, кому за»: за тридцать, за сорок. Почему бы и здесь такое не устроить? Сегодня в 20:00 дискотека для молодежи, а завтра дискотека для пенсионеров, в программе кадриль и летка-енка. Подготовка к танцам у нас в основном свелась к распитию трех бутылок водки. Закуской послужили два сырка «Дружба», которые мы закупили оптом в ближайшем к нам магазине. Наевшись ими до отвала, мы ощутили, что к субботнему вечеру готовы.

– Так, ребята, – внушительно сказал Германсон, – сегодня наш первый выход на арену, от его результатов зависит судьба нашего дальнейшего пребывания в этой местности. Дадим слабину – перейдем в категорию второго сорта. Поэтому действуем следующим образом: топчемся вместе рядом…

– Всем смотреть на меня, – вставил Юра Кулешов, – я как самый высокий, буду боевым знаменем…

– Кого зацепят, бьем сразу, – не обращая внимания на Юркины репризы, продолжил Андрей. – Никаких «Пошли один на один» – налетаем стаей. Пусть сразу поймут: нас цеплять себе дороже.

– Понятно, – ответил за всех Андрей Мирнов.

В том, что сказал Германсон, в общем-то, ничего нового не было, мы и дома всегда так действовали. Иначе было не выжить… Настроение и так было неплохим, все-таки суббота, а впереди воскресенье – чего не жить! А три бутылки водки вообще подкрасили окружающий мир до пасторального пейзажа. На дискотеку мы прибыли в мажоре, не забывая, впрочем, поглядывать по сторонам – может, не все нам тут рады. Зашли под песню группы «Машина времени» «Поворот». Песню исполняла сотня пьяных глоток, полностью заглушивших вокалиста машины Кутикова. В исполнении пьяных глоток песня мне понравилась меньше, чем у «Машины времени», но ребята и не стремились доставить нам удовольствие, они просто поймали драйв. Первое время мы с удивлением разглядывали танцпол, стены которого были отделаны с экстравагантной роскошью, во всяком случае, мне еще не приходилось бывать на скачках в местах, где все задрапировано красной бархатной материей. Рубиновые отблески от мерцающих шаров на потолке получались из-за этого какими-то зловещими. Адаптировавшись, мы расположились небольшим кружком у одной из четырех стен недалеко от диджея, который, в отличие от тех диджеев, которых мы знали, неподвижно сидел над своей аппаратурой с напряженным лицом. Наши институтские диджеи, запустив песню, скакали вместе с нами, а между треками балагурили, сами смеялись над своими шутками, даже короткие байки успевали травануть, а этот что-то нервничал, как Штирлиц на встрече с женой. Потом мы, конечно, привыкли к его стилю, а тогда подумалось, что парень никак не может припомнить, выключил он газ перед уходом или нет. На следующих субботах, когда смотрели на Мугреевского диджея, гадали: если парень на дискотеке такой печальный, какой же он на похоронах?.. Следующим треком у них пошла песня Пугачевой про миллион алых роз, и я пригласил на танец симпатичную девушку в майке с АББА. Была такая шведская группа в 70–80-х. Не уверен, что песня была подходящей для медляка, и вообще, по моему мнению, это не слишком танцевальная вещь, но некоторые продолжали скакать в прежнем ритме. Часть танцующих разбилась на пары, и я решил, что не нарушу общей гармонии, если потанцую с девушкой по имени Марина. Ее имя выяснилось в ходе танца. Марина протянула ко мне тонкие руки с таким вдохновением, будто я потеряшка, потерявшийся десять лет назад, а теперь нашедшийся. За три минуты, или сколько там пела Пугачева про розы, она успела растолковать мне, что сегодня жарко, поэтому она так одета (одета она была, как и все остальные девушки: босоножки, брюки-бананы, майка), а на прохладную погоду у нее есть другой прикид. Что в следующую субботу ее на дискотеке не будет, она уедет к тетке в Южу, поэтому я могу ее не искать. Что вон тот парень, который стоит с таким видом, будто прищемил себе молнией часть тела и без симпатии смотрит на нас, это ее бойфренд. Вставить словечко мне никак не удавалось вплоть до последнего сообщения про ее парня. Тут она наконец замолкла и стала наблюдать, как я себя поведу, узнав про ее парня. Заметаюсь по танцполу, разыскивая выход, или рвану через окно? Увидев, что я не падаю в обморок и вообще ничего не предпринимаю для спасения своей жизни, Марина задумалась. Потом сообщила, что ее парень силен, как бык, убивает все, что приближается к ней на расстояние ближе метра, и в самое ближайшее время мне придется туго. А травмпункт до понедельника закрыт. Так что, если я хочу успеть завещать кому-нибудь свое ружье и велосипед, самое время начинать диктовать. Она все запомнит и передаст. Я повнимательней взглянул на этого Отелло, но ничего такого в его фигуре не узрел. Парень как парень. Ну, стоит с несчастным видом, а так ничего, что внушало бы ужас.

– Передай своему быку, – продиктовал я, – что я на тебя не претендую и он может забрать тебя в любое время.

– Поздно! – торжествующе объявила Марина. – Ты обречен!

– Ему надо было нацепить на тебя табличку «Не влезай – убью», – посоветовал я.

Она довольно захихикала и томно прижалась ко мне. Когда кончился танец, я отвел ее туда, откуда взял, и огляделся вокруг, не мчится ли на меня Маринин бойфренд, выставив бычьи рога. А он уже стоял рядом и не просто стоял, а ухватился за мою рубашку у локтя.

– Пойдем, поговорим, – предложил он мне.

Я резко выдернул рукав из его цепких рук и повернулся к нему вполоборота. Не люблю, когда цепляются к моей выходной рубашке, она у меня одна.

– Ну пойдем, – ответил я, продолжая следить за его стойкой. По позиции оппонента всегда можно определить, что он собирается предпринять. Будет нападать сразу или начнет с разговоров. Этот воевать, вроде, пока не собирался.

– Мишка! – громко, чтобы слышал вся дискотека, крикнула Марина. – Мы просто танцевали, не смей его бить!

Она возникла рядом с нами, счастливая от того, что оказалась в центре внимания. Я ухмыльнулся, и Мишке это не понравилось.

– Пошли, – сурово сказал он мне, но не успел сделать и шаг. Как и я, впрочем. Андрей Мирнов вылетел из-за моего плеча и нанес тяжелый удар Мишке. Девяносто Андрюхиных килограммов, вложенных в удар, снесли Мишку, как кеглю в боулинге. Где-то рядом, просто над ухом заработала пилорама, и эта пилорама бросилась на Андрея, целя острыми коготками в его лицо. Я успел перехватить Марину, схватив ее за запястья, но получил от нее такой пинок по голени, что чуть не улегся рядом с Мишкой. Не думал, что босоножкой можно так стукнуть. Она так остервенело рвалась к Андрею, что я подумал: проще было с Мишкой поговорить. Марина все-таки вырвалась из моих рук и, треснув меня сумочкой по макушке, бросилась вперед. Но уже не на Андрея, который, кстати, был к тому времени немного занят – молотил какого-то подбежавшего парня, а к своему быку. Она довольно быстро реанимировала его, подняла на ноги, и он даже успел принять участие в концовке битвы. Стройотряд «Авангард» тем временем в соответствии с утвержденным ранее планом действий в кризисный период набросился на тех ребят, которые вольно или невольно оказались поблизости. Я, быстро оценив обстановку (опыт), стянул рубашку через голову, но бросать на пол ее было жалко – затопчут, поэтому протянул рубашку Марине. Она оторопело взяла рубашку, глядя то на меня, то на Мишку. А я уже рванул к бородатому шкафу, который старался ухватить Юрку Кулешова за горло. Сильный удар в ухо заставил шкафа оставить Юркино горло в покое и переключиться на меня. Этот парень был действительно крепким, и будь у него больше навыков уличных разборок, мне пришлось бы туго. Вернее, не уличных, а дискотечных, в уличных немного другая специфика. Он никак не мог зафиксировать меня в одном положении, чтобы организовать встречу моего подбородка с его кувалдой (для того и сбрасывается рубашка), а я, вцепившись в ворот его майки, периодически массажировал его бородку. Юрка, подкравшись, хотел было внести свою лепту в разговор, но, получив от шкафа удар в лоб, отшатнулся. – Уйди! – рявкнул я Юрке.

– Ухожу, – согласился шкаф, приняв рекомендацию на свой счет.

Он начал отступать, но не успел. Я, правда, его не преследовал, но Витька, видно, освободившийся на другом участке фронта, прилетел шкафу ногой в бок. Это болезненный удар, в драке такой получить – приятного очень мало, и шкаф, накренившись, заковылял в сторону. Поле боя осталось за нами. Труднее всего было успокоить нашего комиссара Германсона. Он всегда долго остывал, первым шел в драку, последним выходил из нее. Вот и сейчас: все вроде уже отдыхают, инвентаризируют руки-ноги, пострадавшие в битве, а у Андрея еще не весь боекомплект израсходован, и он кружит по ратному полю, выискивая недружелюбные взгляды. Мирнов ходит за ним и убеждает, что на сегодня хватит, все довольны, будут и другие дискотеки. Наконец и Германсон успокоился.

– Просим наших дорогих гостей-студентов покинуть дискотеку, – объявил диджей.

Мы посмотрели на него. Это он нам, что ли? Щас посмотрим, кто ее покинет. Но, приглядевшись повнимательней, мы узрели рядом с диджеем человека в милицейской форме, который укоризненно глядел на нас. Не иначе, участковый? Терки с милицией в наши планы не входили, поэтому мы бодро двинули к выходу. Кто-то коснулся меня, и, обернувшись, я увидел Марину. Она протянула мне рубашку, хмуро глядя мимо меня.

– Держи. Я тебе не камера хранения.

– Спасибо, – поблагодарил я ее, – увидимся.

– В следующую субботу я у тетки буду, меня не ищи, – повторила она.

– Не буду, – пообещал я и пошел за ребятами.

Мы вышли на улицу и пошли в свою общагу, подставляя свои разгоряченные лица ветру, который как раз пролетал мимо.

– Нас хватило только на два танца, – констатировал Серега Калакин, – в следующий раз надо немного увеличить интервал.

– Некоторым, может, не спешить хватать чужих девчонок?– посмотрел на меня Слава Крылов. – А сначала осмотреться?

– Мы для того и приходили, – огрызнулся я.

– Отработали нормально, – вынес вердикт Германсон. – Еще пара таких ходок, и ребята будут здесь танцевать только с нашего разрешения. Мы засмеялись…

…В воскресенье Юра Кулешов отправился к озеру на поиск клада монахов. Он глубже других проникся легендой о спрятанных сокровищах монастыря в водах озера и решил, что если он немного поныряет у берега, то клад у него в кармане. День был очень жарким, делать нам все равно было нечего, и мы решили понаблюдать за его изысканиями. А заодно искупаться в озере. Так что на берег все пришли с намерением выжать из летнего дня максимум удовольствия. Под ногами у Юрки никто не путался, просто следили, чтобы количество его нырков в озеро равнялось количеству выныриваний. Поплавав, мы растянулись на травке у берега и грелись на солнышке, время от времени переворачиваясь, чтобы ни одна сторона тела не осталась непрожаренной. Юра к поиску монастырского загашника подошел основательно. Он раздобыл где-то ласты и маску для ныряния и с видом матерого дайвера свалился в озеро. Юрка, похоже, был убежден, что клад так и бросится на него, едва он окунется в воду. Главное – успеть отскочить, чтобы золотыми слитками не отдавило ногу. Почему-то в момент, когда кладоискатель погрузился в воду, вдруг налетел ветер и пригнал тучу. Эта туча спрятала солнце и сразу стало не так уж и жарко. Не знаю, насколько это взаимосвязанные вещи, солнце и пляжное лежбище, но лежать на берегу озера и переводить взгляд с тучи на нашего ихтиандра мне расхотелось. Пока собирал свою одежду, Юра вынырнул, держа в руках какой-то предмет. Мы заинтересованно подошли к берегу. Неужто и правда что-то нашел? Это был чугунный утюг, массивный и явно доэлектрической эпохи.

– Если этот агрегат припрятали монахи, то с сокровищами у них было совсем хреново, – сказал Германсон, разглядывая утюг.

Он взял его у Юрки и вертел в руках.

– Тяжелый, килограмм на пять потянет… Тут и клеймо какое-то есть…

– Что там написано? – спросил кто-то из ребят.

– Г. П. К. К. Рог, – прочитал Андрей, – Кривой Рог, что ли?

– Это все, что ты выудил? – спросил Юру Витька.

– Пока да, – ответил Юра, – потому что все это дилетантство. Поиск сокровищ надо ставить на научную основу.

– Это как?

– Я понял, что монахи не стали бы сваливать сундуки с драгоценностями прямо у берега, где их может подобрать любой дурак.

– А где они стали бы их сваливать? – полюбопытствовал Витька.

– Я думаю, в центре озера. Туда мне не доплыть, там как минимум с километр будет, поэтому нужна лодка.

– А ты донырнешь там до дна, Жак Ив Кусто? – спросил его Андрей Мирнов. – Сколько максимальная глубина в озере?

– Метров 5–6, говорят, – озабоченно ответил Юрка. – Акваланг нужен. Мы засмеялись, Юра нехотя признал, что найти в здешних местах акваланг будет затруднительно, и задумчиво сказал:

– Конечно, все непросто, но чувствую спинным мозгом: клад там. А было бы просто – давно бы нашли.

– Ты ищи клад не там, где тебе спинной мозг советует, а там, куда монахи могли его не только спрятать. И откуда могли достать обратно в случае чего, – сказал Славка Крылов. – У монахов тоже аквалангов не было, как же они собирались поднимать сундуки обратно?

– А они и не собирались его поднимать, – задумчиво ответил Юрка.

– А ты как это понял? – задал Серега Калакин вопрос, который у всех свисал с губ.

– Никто не станет прятать в воду то, что скоро собирается снова иметь под рукой. В воду прячут надолго. Это своего рода беспроцентный банковский вклад. Нет, монахи знали, что сокровища они больше не увидят, поэтому задача стояла именно такая – спрятать подальше и поглубже. А где поглубже? В центре озера. А дальше ищите-свищите. Озеро два километра в диаметре, хрен за жизнь найдешь, – Юра увлеченно излагал нам свои умозаключения, размахивая руками и не оставаясь в спокойном положении ни секунды. Раздраконил его клад, что и говорить.

– Ганс Христиан Кулешов, – покачал головой Андрей Германсон, наш бравый комиссар, – такие легенды насчет клада есть у любого водоема, которое больше лужи.

– Нельзя у человека отнимать мечту, – возразил Мирнов. – Ищи, Юра. В этом озере, если порыться, наверняка много чего есть.

– Вы даже представить себе не можете, сколько в этом озере всего есть! Даже оружие находят время от времени! Но вот чего там нет, так это клада монахов, – мы обернулись и увидели Полину Ивановну, директрису интерната.

– А как же легенда? – спросил Юра.

– Большое озеро, второе в области по зеркалу воды, на берегу монастырь XVI века – как тут без легенды? У нас даже одно время гуляла опись спрятанных сокровищ, записанная в школьной тетрадке по математике 60-х годов. Ладно, я не за этим пришла. Прибегал рабочий торфопредприятия, я как раз зашла в общежитие… Там вам цемент привезли. Просят принять и выставить часового, а то население растащит для своих нужд.

Андрей, прихватив с собой Славку, убежал, а мы, окружив Полину Ивановну, медленно пошли домой. Юрка, разочарованный до глубины души, продолжал пытать ее про клад монахов.

– Легенда не на пустом месте родилась, – утверждал он, – что-то такое все равно было. Монахи…

– Юра, деточка, – у нее после имени собственного всегда шла «деточка», – во-первых, никаких монахов не было…

– Как не было?! – воскликнул Юра. – А монастырь?

– Монастырь был женским, – сказала Полина Ивановна.

Мы засмеялись.

– Во-вторых, это он сейчас стал монастырем, а до революции был просто пустынью, – продолжала Полина Ивановна, – женская пустынь в лесной глухомани, вот что это было. Так откуда тут возьмутся, скажи на милость, сундуки с сокровищами?

– А что такое пустынь? – спросил Витька.

– Пустынь – это пустое место, где селились небольшие мужские монашеские общины, – ответила Полина Ивановна.

– Мужские?

– Сначала мужские, а потом стали возникать и женские. У нас тут до революции была женская Святоезерская Иверская пустынь. Потом в 17-м году монахинь, их тут было всего несколько человек, разогнали, часть построек сожгли, часть передали в торфопредприятие.

– Оно уже тогда было, что ли? – удивился Юра.

– Нет, торфопредприятие появилось чуть позже, в 30-х годах, – подумав, ответила Полина Ивановна, – какое-то время пустынь была бесхозной. В общем, ребятки, никаких сокровищ никогда не существовало.

– Жаль, – сказал Юра, – а то я их почти нашел.

– Думаю, если и есть в этих местах клад, то, скорей, в старой барской усадьбе, – веско сказал Витька. – Полина Ивановна, что в ней было после революции?

Полина Ивановна искоса глянула на него и улыбнулась.

– До войны там был магазин, потом здание кто-то поджег, и с тех пор стоят эти развалины, никак до конца не развалятся…

После обеда ребята опять пошли на озеро купаться, а мы с Витькой и Юрой пошли к барским развалинам на новые поиски сокровищ. Затея, конечно, грандиозная. Мало того, что целый день на солнце строим дом, так еще и в выходной вместо приятного времяпровождения на берегу озера нас снова понесло на солнцепек. Искать клад, который, если и был, то давно найден. Инициатором на этот раз выступил Витька. Юра после неудачи с кладом монахов уже несколько поостыл к кладоисканию, но, когда Витька шепнул ему, что знает точно, где закопан барский клад, согласился его сопровождать. Я долго упирался, говоря, что там, кроме полевых мышей, ничего они не найдут, что водичка в озере Святом в самый раз, но Витька, шельма, просто булькал энергией, и мне подумалось: а что если и правда найдет?

– Пошли, – сказал я, но предупредил. – Не больше часа.

Пришли мы на эти развалины часа в три, когда солнце жгло на полную мощность. Витька уговаривал нас с Юрой взять с собой лопаты, но не уговорил. Развалины были как развалины. Все, понятно, заросло бурьяном и деревьями, продираться сквозь которые было не особенно увлекательно. Витька вскарабкался на одну из сохранившихся стен и, как Илья Муромец на заставе, оглядывал окрестности.