Первая формула

Тьма одолела Брама, притушив его внутренний свет, и создатель всего сущего изнывал от тоски и грусти и лил горькие слезы.

Как же хрупок я, как непрочен… Еще немного, и разобьюсь я, словно яйцо, давшее мне жизнь! Мне нужно… что-то, не знаю что. Прошу…

И вдруг жемчужный свет, что дало Браму яйцо, полился из его глаз. С ресниц его закапали слезы из белого огня, и упали они на пальцы его. Ощутив их тепло, раскинул Брам руки, и во все концы пустоты разлетелись его слезы. Упали они во тьму и повисли там, заблистав в необъятной ночи.

Тепло… Свет.

Протянул он руку и покачал светящиеся точки на ладони.

Они живые. Настоящие… И нет от них никакого вреда. Они заполнят тьму. Теперь я не одинок! Как тепло!

И притянул Брам пылающие слезы к груди своей, и светящиеся сферы избавили его от одиночества.

Так сотворил Брам первую материю мира, первые огни его. Сотворил звезды. Некоторые из них мигали – вот-вот погаснут, – и Брам дунул на них, и выросли они. Дыхание его давало жизнь, рождало огонь, что рассеет черную ночь.

Нет… Не умирайте!

Он дул еще и еще.

Танцуйте, дышите! Только не надо бросать меня в темноте!

Так уговаривал он каждую звездочку, так пóтом и кровью своей поддерживал в них жизнь. И первые в этом мире друзья его светили ярко. И заняли они свои места в пространстве, и каждому из них Брам дал имя.

Махор. Первенец мой…

Звезда, что Брам создал первой, замигала и завертелась вокруг его головы, и забыл Брам о тьме и одиночестве. Теперь был у него свет и были создания, которыми мог он заполнить темноту.

Были крохотные звезды, сохранившие первозданное тепло огненных слез Брама, и сияли они добрым белым светом. Другие, желтые, превратились в злобных гигантов, настолько огромных, что без труда поглотили бы весь мир.

Говорят, если ночью долго вглядываться в глубины неба, создания, заброшенные Брамом в самые далекие скопления тьмы, можно увидеть. Пришлось ему оставить этих детей в дальних краях, чтобы не выжгли они своим гневом окружавший Брама добрый свет. Решил он, что боль их не должна испортить то, что ему еще предстояло сотворить. Пожалел несчастных Брам – и уронил еще несколько слез, и стряхнул их с пальцев. И повисло в ночи еще несколько звезд.

Простите меня, дети… Некоторым из вас досталось слишком много тоски моей, и потому можете вы навредить следующим созданиям. Как больно…

Прижал Брам руку к груди, горюя о том, что пришлось ему изгнать первых светочей своих.

Не забывайте меня. Я всегда буду заботиться о вас и дам вам те имена, что вы заслуживаете, и будут их помнить до скончания времен!

Брам вытер слезы. Осознал он могущество свое, постиг силу пламени, что горело в его груди, и понял, что никогда его мощь не ослабнет. Он вновь пустился в путь. Видел Брам теперь ясно и знал цель свою. Предстояло ему найти такое место, где одиночество растворится без остатка. Место, где он сумеет создать нечто новое.

Я должен идти вперед. Должен творить и заполнять необъятные пространства. Свет – лишь начало, и тьма так просто не отступит. Да не будет в этом мире ни боли, ни пустоты!

Говорят, что дошел он до нашего далекого уголка вселенной. Темно в нем было и пусто. Именно здесь и следовало соткать живую ткань, засеять первые семена жизни.

Как же мрачно тут, как холодно и пусто, как далеко те звезды, что я родил… Как же нужны здесь новые сущности, сколько предстоит сотворить… Позволишь ли ты мне заполнить себя жизнью, пустое место?

Брам ждал ответа, слушал пустоту. Не желал он нарушать безмолвия уголка вселенной, в котором вдруг очутился. А затем услышал беззвучное согласие.

Он выдохнул тонкую горячую струю, несущую в пламени душу его. И был то первый животворный ветер, что породил потом и нас с тобой.

Не отвергай же силу мою, надежду и любовь! Да наполнится это безжизненное место! И пусть мечты мои превратятся здесь в венец творения!

Брам создал дыханием своим теплый круг и начал творить. Выдох его загустел, словно гончарная глина, и Брам добавил огня, и вложил он в наш мир кусочек своей плоти – такова была цена творения. Затем дунул холодным воздухом, и вылепленные им формы затвердели, став первым драгоценным камнем подлинной жизни.

И все же пока в нем не было ничего, кроме остывающей заготовки, прохладной снаружи и горячей внутри. И нужен ей был толчок. Зная, что слезы его становятся огненной субстанцией, Брам не мог лепить из них наш дом. Тогда поднес он руку ко рту и впился в нее зубами. И пролил он кровь свою, что хлынула в будущий великий мир. Появились из его плоти и крови вода и камень.

О, как больно… Каждый акт творенья лишает меня драгоценной частички сущности моей…

Он бросил взгляд на толику плоти, которой пожертвовал ради создания нашего мира.

Прекрасно! И ни на что не похоже… О, сколько чудес здесь еще можно сотворить! Вот только каких? Что я знаю? Пустота, тьма… Как заполнить мир тем, чего у тебя нет?

Осмотрелся Брам вокруг и сообразил, что нужно делать. Ведь до сих пор он лишь создавал и наполнял, а теперь ему предстояло нечто большее. Итак, творение лежало у его ног – влажная застывшая форма. В ней не было жизни. Не было души Брама.

Что ж, придется вынести новую боль, лишь тогда смогу я дать этому миру что-то еще…

Итак, Брам сжал между пальцами плоть свою и дернул, порвав кожу и вытянув сухожилие.

Возьми же тело мое. Отдаю тебе себя, ибо ты вернешь мне утерянное сторицей…

И частичка тела его превратилась в землю, известную как Ибрамия, а теперь – Империя Мутри. Так появился наш дом.

Однако новый мир не слишком изменился.

Чего же не хватает? Хочешь больше? Что ж, бери…

Вырвал Брам прядь волос своих и, разбросав их по земле, окропил собственной кровью. И поднялись первые растения, и зацвели, и дальше уж размножались сами. Каждая частица тела Брама к нему вернулась, словно и не отдавал он ее. Не гас и его внутренний огонь, сколько бы Брам его ни расходовал.

Хм… Однако чем больше отдаю я, тем меньше испытываю боли.

Улыбнулся он, нежно лаская свое новое творение.

Что нужно тебе еще? Скажи, все сделаю. Чего ты желаешь, новый мир?

И ответил наш мир, только никто не знает, что сказал он.

Тогда понял Брам, что может создать нечто великое. И принялся он за дело, творя все новые и новые сущности из тела своего. Зубы и кости пошли на создание холмов и высоких гор. Шепот его, подхваченный дыханием, стал ветром, что теперь свободно овевает землю нашу.

Еще? Изволь… За каждую частицу плоти моей вознаграждаешь ты меня небывалой красотой. Благодарю тебя, о, благодарю!

И все же Брам себя обманывал. Так много отдал, что ему становилось все хуже, однако радость затмевала боль.

Вдохнул он огонь в наш мир. Его окутало тепло, и опять чего-то не хватало. Искры, что возожжет жизнь. Меня. Тебя…

Что хочешь сказать ты? О чем забыл я? Отчего здесь так пусто? Могу ли дать я тебе что-то еще? Скажи, мое детище, не молчи…

Брам ласково погладил созданный им мир, надеясь получить ответ – чего же ему недостает?

Мир молчал.

И не мог понять Брам, ту ли форму придал он сотворенной им жизни и как ему поправить свои ошибки.

О, ответь, ответь же, и я прислушаюсь к тебе!

В смятении оторвал он от себя еще кусок плоти, надеясь, что воспрянет новая жизнь.

Что же тогда? Или ты доволен? Хочешь получить еще часть меня? Пожалуйста – я готов… Больно… Скажи, что это последняя моя жертва, скажи, что я наконец вылепил тебя…

И отдал Брам себя без остатка, отдал душу свою. И породил он нового бога, которого мы все знаем, сотворил жизнь – цельную и достойную. Была соткана новая сущность из гордости и гнева, из одиночества и страданий Брама.

Ты прекрасен… Дай же взглянуть на тебя, мое подлинно живое создание! Подай голос, услади слух мой… Дай узнать тебя!

И новый факел, возгоревшийся во тьме, заговорил. Услышал Брам его и дал имя ему.

О Сайтан, сын мой…

Предстал пред ним Сайтан, принц белого пламени и звездного света. Самой судьбой было ему назначено способствовать отцу, чтобы тот выполнил долг свой.

– Поможешь ли ты мне? Пойдешь ли со мной, избавишь ли от одиночества?

Не преминул сын ответить согласием:

– Да, отец мой.

Взялись они за руки и обменялись плотью своей, чтобы родились от нее дети, братья и сестры Сайтана.

Ратийя, Ши́ву и Арни́я —Богов мы помним имена.Плоды земли достались Ши́ву,Любовь Ратийе отдана…Арния долго размышляла;Ждала, смотрела, выбирала…И дождалась, пока на светНе появился человек.В тот самый миг она решила,Что примет под свое крылоЛюдей безродных и гонимых,В ком семя мудрости росло.Вслед за Арнией Хан родился,И рассердился новый бог:Ужель для младшего для сынаБрам ничего не приберег?И выбрал Хан свою стихию,Героям славным стал отцом,Стал богом храбрости и силы,Великих подвигов творцом.Творенье мира продолжалось,Брам строил новой жизни сад,Следили боги неустанноЗа тем, чтоб дело шло на лад.

Долго обменивались они историями своими, обсуждали, кто чем будет заниматься, и держали ответ пред теми, кто избрал их, а кто-то тихонько сидел подле Брама, ожидая, когда появятся на свет другие его творения. Смертных – людей и Шаен – еще не было.

И все же новые боги не сумели избавить Брама от одиночества. Картина творения оставалась неполной. Но в чем причина? Брам догадаться не мог.

Что-то тут не так… Чего-то по-прежнему недостает, однако не могут разум и взор мои этого постигнуть. Быть может, не мне об этом судить, а детям моим?

Собрал Брам детей своих и спросил: что мыслят они? Дети предложили ему действовать как ранее: отделять от себя частички сущности, и от них тоже, и таким образом попытаться создать нечто новое. Обдумал Брам их предложение. Что изменится? Нет ли иных путей творения?

И сказал он:

– Нет. На этот раз будет иначе. Создание пламени и богов – в прошлом. Неужели ничего не сумеем мы придумать? Так и будем творить сущности из плоти моей и огня моего? Мне требуется нечто другое: более высокое и в то же время более приспособленное. Нечто простое, но могущественное. Нечто иное, что потребуется смертным мира сего.

Итак, на этот раз не стал Брам жертвовать плотью своей и вновь возникших богов. Попросил он их лишь поделиться внутренним огнем и частичкой естества, чтобы бросить их в великое ничто.

– Последуете ли вы за мной, дети мои? Поступитесь ли частью сущности своей – тела и души, как бы больно ни было вам?

Желал Брам, чтобы дети его все обдумали и твердо уверовали в то, что жизнь может возникнуть там, где ее никогда не было. И вознаградились усилия их.

– Кто они, Отец? – спросил его Сайтан.

– Прислушайся, сын мой, и ты поймешь. Здесь есть сила, и вам следует лишь ее освободить. Тогда те, кому жертвуете вы, все расскажут сами – и истории свои, и имена.

– Они – Ситры… – сказал первенец Брама.

Первыми из Ситров – Сиратре – стали сущности, несущие совсем малую толику огня и света. И каждый из них нуждался в меньшей опеке. И гораздо меньше напоминали богов они, что чрезвычайно устраивало Брама. Наконец удалось создать ему нечто новое.

– Посмотрите же на них! Пока пусты они, и можем мы вылепить из них что угодно. Вот только неведомо мне – как… Они пока ничего не знают и на нас совсем не похожи. Они… другие!

Они готовы меня принять…

Итак, Брам с помощью рожденных от плоти его детей занялся обучением Ситров. И научил их многому, и узнали Ситры свою роль в новом мире.

Ненадолго успокоился Брам. Однако Ситры не слишком оправдывали его ожидания. Отличались они от богов и в то же время на них походили, хотя стать богами им было не дано. Пусты были они и растеряны. Ничего не выражала улыбка их, и напоминала она безжизненную маску. И падающий в глаза их свет счастья бытия становился холодным и далеким отражением.

Ничего не меняется… Слишком много в этих созданиях первозданной пустоты. Слишком близки они к сущности моей, и потому не удастся избавиться им от моей древней боли. Что же делать? Должен я пытаться еще и еще. И пусть на этот раз все будет иначе!

Обиделся на отца своего Сайтан, поняв, что задумал тот. Сайтан – первенец и гордость Брама – был не просто звездным светом и белым пламенем. Именно он служил вместилищем для одиночества и страданий отца, именно в нем скрывалась давняя боль богов. И зашевелилась она, но надеялся Сайтан, что прекратит Брам ненужные попытки и удовлетворится тем, что уже создал.

Однако не суждено было сбыться мечтам его, ибо продолжил Брам поиски свои.

И новое страдание угнездилось в сердце первенца его, и достанется той боли всем, и плакать будет весь мир.

Не обратил Брам внимания на муки сына и вновь приступил к творению. Шел он по прежнему пути: от звезд брал лучи света, от богов – волосы, от Ситров – дыхание. Своим телом более он не делился и потому надеялся на то, что на сей раз появятся иные сущности. Впервые вложил он в творение не плоть и кровь свою, а страсть и гордость.

Вот так и появились на свет существа, которых знаем мы под именем Шаен – безупречные и благородные создания. И поручил им Брам управлять нашим миром, присматривать за сушей и водой.

Охотно взялись Шаен за его поручение. Придавали форму сущностям нашего мира, подобно самому творцу. Возводили первые города, но знания, что применяли они, ныне утеряны. Вызывали к жизни такие создания, что Брам испытывал священный трепет.

Только посмотрите, как они творят… Создают, наполняют содержимым… О, сколько в них необузданного воображения! И все же за ними нужно приглядывать…

Царство свое Шаен построили во тьме, разбавленной звездным светом, и продолжили творить собственный рай как умели.

Время текло, и забыли Шаен о божественном начале. Предпочли отвратить свой взор от Брама и его сыновей.

Как же быстро они меня забыли! Но почему? Разве дал я им недостаточно? Разве не осталось у них в душах ни тепла, ни благодарности? Должно быть, я что-то упустил…

Новая боль пронзила сердце Брама, однако не позволил он ей подчинить себя. Он найдет иную форму жизни, посеет ее семена. Давнее одиночество по-прежнему звало Брама созидать, однако ничего не менялось – семена давали все те же всходы. Что оставалось ему? Замешать творение свое на радости, божественном разуме и небесном огне – и посмотреть, что из этого выйдет.

Слишком много терзающей меня боли вкладывал я в создаваемые сущности… А ведь какую радость и блаженство довелось мне изведать при рождении первой звезды и первого сына, при сотворении нового мира…

Итак, теперь излучал Брам в процессе творения радость и волнение. Не было у него на сей раз намерения создать нечто идеальное. Пусть станет новая сущность скромной, независимой и необузданной, решил он – и впервые засмеялся от счастья. Ибо испытал Брам восторг, родив нечто столь не похожее на все, что получалось до того.

* * *

– Так что же у него получилось?

Вопрос Ниши меня покоробил, а почему – я до сих пор затрудняюсь объяснить. Наверное, мое повествование лилось подобно мелодии, исполняемой мастером; голос Ниши прозвучал фальшивой нотой, что издает случайно соскользнувший со струны палец.

Я откашлялся и бросил на девочку сердитый взгляд. Сердитый, но не злой – ссориться с ней я не желал. Взглянув на меня, она притихла, позволив продолжить рассказ.

* * *

Итак, получились у Брама первые люди, что возникли в мире, населенном дикими тварями и Шаен. Названия их племени никто уже не помнит, давно позабыта их внешность, и сказаний о них не найдешь ни в одной книге. Однако был у них неповторимый яркий дар, который многое изменил для Брама. Первые люди принесли в мир новую магию – пение. Играли они словами и дыханием своим, и ничего подобного ранее никто не слышал. В звуках их пения слышался голос Брама, но не только. Было в них что-то еще непостижимое. Жили они в дарованном им мире и не пытались, подобно Шаен, выйти за его пределы. А еще первые люди танцевали под луной и звездами, не страшась холода, наслаждались – и вспоминали Брама.

– Вы слышали их, дети мои? Только посмотрите, какие звуки издают они, какие песни поют… Они сами выдумали нечто такое, о чем я и помыслить не смел. О, как прекрасно…

И как больно… Однако боль уж не та, что прежде. Хочется плакать, только на сей раз не от одиночества. Прекрасно, прекрасно…

Первое время все шло чудесно – или, во всяком случае, так казалось Браму. Тем временем первый сын, Сайтан, продолжал копить в себе гнев. Жаждал он безмерной любви и внимания от родителя своего, а тот испытывал несравненное блаженство, всецело отдавшись созиданию. Понял он, что способен творить так, чтобы всего в новых мирах было в достатке. За первыми людьми появились вторые, которые остались уже навсегда. Вторым людям была дарована способность менять жизнь народа своего.

Называли их Рума. Родились они под черными небесами и боролись за жизнь, держась подальше от старших братьев своих. Неустанно странствовали Рума во тьме, подобно самому Браму, удовлетворяя жажду познания. Брам следил за их судьбой, и болело за них сердце его, однако новых даров он вторым людям не делал, полагая, что дал им достаточно.

Как затеряны они в огромном мире… Блуждают в потемках, вспоминая долгий путь мой. Вижу я в них искру, и напоминает она то пламя, которым я некогда горел. Молю, докажите мне, что не ошибся я снова. Прошу вас! Прошу…

Брам ждал и смотрел, желая понять, на что способны Рума, чем отличаются они от предыдущих его созданий.

И Рума все ему доказали. Трудились они много и упорно, только никак не могли добиться того, что требовалось. Однако жажда тепла и света позволила им победить, и добыли они огонь.

И вспомнил Брам, как родился в пламени, а затем родил его сам. Нужда заставила Рума сделать нечто, подвластное лишь богам. И возрадовался Брам, и захотел он преподнести вторым людям еще один дар.

– Смотрите, смотрите! – кричал он, радуясь, словно ребенок. – Не имея ничего, возожгли они собственный огонь!

Обязан я вознаградить их…

И Брам сдержал свое слово, и подарил Рума сокровище.

Выдохнул он изо всех сил – и родилось в пустоте солнце. Наше солнце.

Итак, Рума странствовали по своему миру, заглядывая в самые дальние его уголки. Рассказывали истории об огне, о зверях, о море и о суше. Способность сочинять сказания – те самые сказания, что мы любим, – стала для них еще одним даром.

Дни Рума проводили в пути, а ночи коротали у костра, внимая сказителям.

Прошло время, и появились новые люди – уже не столь значительный народ, которому многому предстояло научиться, однако и он произошел от того первого трепещущего язычка небесного пламени. Первые люди были позабыты, вторые стали тайной, а уж третьи – это мы с тобой и есть. У всех нас одно начало, которое дали нам те, что наполнили форму содержанием.

Лишь Сайтан не радовался. Не мог он подавить свою боль, свой гнев.

Время шло, и решил первенец Брама действовать. Выступил он против отца перед лицом прочих богов:

– Посмотри, что наделал ты, отец! Проклинаю я тех, кого создал ты! Сотворил от одиночества и отчаяния пустые оболочки, дабы заполнить ими еще большую пустоту. Разве тебе было недостаточно нас? Неужели не любит Брам первых детей своих, не желает заботиться о них? Кто мы для тебя, отец? Кто для тебя я?

Вопросы Сайтана поразили Брама в самое сердце. Не ожидал он подобных мук.

Что происходит? Какую боль причинил мне сын мой… Слабеет мой огонь, становится хилым и холодным. Что сделать мне, чтобы избавиться от боли? Что сказать?

Так рассорились отец с сыном.

И становились разногласия их все сильнее, ибо Сайтан, пылая ненавистью, нанес удар, метя по любимым созданиям Брама. Отделил он от себя частицы плоти, как учил отец, и породил существ, которым лучше бы никогда не рождаться. И проклял он людей, родившихся от Брама. Наслал на них горе, ненависть и лишения, заставил познать непосильный труд и боль, которую испытывал сам и которая никогда не отпускает.

– Будь проклят ты и создания твои, отец! Обрекаю их на муки от руки моей или от рук тех, что придут вслед за ними! И пусть ненавидят их лишь за то, что существуют они, – точно так же, как презираешь нас ты за то, какие мы есть! Неужели тебе недостаточно меня? Меня!

– О нет… Не делай этого, сын мой… не причинили люди зла тебе и не заслуживают гнева твоего. Пощади их!

И ударил Брам в ярости сына, и проклял его:

– Не смей вредить им! Каждый гнусный поступок твой я обращу против тебя! Как только осмелишься выйти из света, что источаю я, погаснет твой собственный огонь и ослепнешь ты!

И Брам сдержал слово свое. Погасил он огонь Сайтана, оставив сына пустым и немощным – жалкой тенью первого пламени. Наказал первенца, хоть и знал, что на самом деле пожалел его. Ибо Сайтан выбьется из сил, но попытается извратить дело отца своего и, пока жив, будет сеять страх и ужас.

Итак, отец в гневе и тоске разорвал Сайтана и забросил части его тела в неведомые дали. Такую боль испытал Брам, такую тоску, что покинул вселенную и бросил созданный им мир на произвол судьбы.

Слишком больно мне смотреть с высоты на то, что творится тут. Хочу я вновь остаться один, хочу ото всех спрятаться. Затеряюсь я в черных далях и снова примусь странствовать. Стану вечным путником. Спущусь с небес на землю…

– Не забывайте меня, дети мои, запомните то, что желал сделать я! Запомните, как творил, какие цели вынашивал, как заботился о созданиях своих. Теперь ваша очередь. И – если на то способно ваше сердце – полюбите их. Ухожу я. Не ищите меня – вам не суждено меня найти. Помните последние слова мои: не забывайте, во имя чего жертвовал собой отец ваш и проливал кровь свою…

Боги простились с отцом своим и заставили Ситров сражаться с созданиями Сайтана. Пережил наш мир века боли, как переживал их Брам. Чередовались взлеты с падениями. Но в конце концов воцарился с трудом завоеванный мир. И все населявшие вселенную создания возрадовались.

Вот и вся история о том, откуда взялась жизнь, – история, воспетая тысячелетиями, история Брама и сотворения мира.

* * *

Ниша сидела, покачиваясь на месте и округлив глаза. Резко выдохнув, она обняла меня за шею:

– Спасибо, Ари! Это было… чудесно!

Мои щеки невольно заалели. Заметила? Непонятно. Я быстро отломил кусочек хлеба, макнул его в подливку и бросил в рот. Можно будет списать предательский румянец на горячую пищу и пряности.

Лицедей я, в конце концов, или нет? Пусть даже Халим не допускает меня до сцены – неважно.

Остаток ночи прошел незаметно: мы с Нишей сидели, прижавшись друг к другу, и разговаривали о всякой всячине, о которой только могут болтать дети, и наконец уснули.

Как хорошо становится на душе, когда проводишь время с симпатичным тебе человеком! Можно даже помолчать – не страшно. Эта ночь стала одним из лучших воспоминаний детства, хоть вечером я поцапался с Махамом. Хорошая компания и отличная история – а что еще надо?

Легенда о величии Брама меня всегда вдохновляла – я забывал об обидах и несправедливости. Привлекательна была идея изменить мир с помощью плетений и собственного дыхания, когда усилием воли человек переиначивает свою жизнь и окружающую реальность. Я часто думал о том, как стану героем, забуду об одиночестве и почувствую в себе силу, о которой рассказывали древние предания. Судя по легендам, эта сила прокладывала прямой путь к свободе.

Уже в детстве я настраивал себя на то, чтобы следовать по стопам богов, хотя тогда этого и не понимал.

Не понимал – но все же шел намеченным путем, выбрав за образец жизнь Брама, в сказаниях о которой переплетались правда и ложь. И в конце концов сам стал кем-то вроде бога.

11

Предвестники магии

Утром я проснулся в одиночестве – Ниши и след простыл, как будто ее никогда не было в трюме. Ни скатерти, ни пустой миски.

Приходила она обычно по ночам, словно сновидение, потом точно так же испарялась. Мы дружили, и хоть нашей дружбе чего-то недоставало, относился я к Нише с нежной теплотой.

Разогнав сонную одурь, я сел и задумался о предстоящем дне. У Халима сегодня намечалась важная встреча с одним из покровителей театра; можно было рассчитывать, что тот привлечет к нам еще больше публики. А где публика – там и звонкая монета.

Но самое главное – Халим наверняка подготовит к встрече какую-то историю. Наверняка одну из лучших, возможно, что совсем свежую. Вот это меня больше всего и заводило.

Значит, станем репетировать новую пьесу.

Будет интересная работа в театральном трюме. Любая постановка требовала больше лицедеев, чем мог обеспечить Халим. Бывало, что играли они по нескольку ролей сразу. Вдруг прозябающий на задворках театра маленький мальчик получит шанс?