Сказки лунных дней. Часть II

Интересно, как сложилась их судьба? Выпало ли на их долю счастье или юные волшебники переругались и разошлись в разные стороны?

Дженн обернулся в сторону Востока. На краткий миг его одолело прежнее жгучее любопытство. Но век, проведённый на пище демонов, дал о себе знать. Все прежде яркие и радостные его эмоции были недолговечны. Лишь демонический гнев, буря, которую едва удавалось сдерживать, теперь бушевала в его груди.

Злые глаза мага устремились на Запад. Он смотрел на горизонт. В свете разгорающегося заката тот будто утопал в крови. Агару… проклятое королевство, из которого явились охотники на ведьм. Эсфира, где до сих пор жил и здравствовал Владыка, погубивший тысячи жизней. Ведьм он называл слугами некого Зверя…

Как наяву в голове Дженна вспыхнули слова Сайрона:

– В Агару сожгли хранительницу…

Хорошо знакомое с детства чувство вдруг всколыхнулось в груди мага. К чему были все эти семена, камни, демоны? Дженн пробыл в теле мужчины больше лет, чем в женском! Кто он теперь?! Кому он теперь нужен? О, Сайрон вряд ли обрадуется этой перемене.

Магу вдруг стало всё так очевидно. Конец сказки лежал перед его глазами. Легко и просто он мог прекратить мучения: людей силы и… свои собственные.

Если бы только сфера физического тела вновь стала повиноваться Дженну… Но, быть может, смертельная опасность заставит его вновь вспомнить себя… Как случилось тогда, в морских глубинах Сет.

Дженн сделал было шаг в западном направлении – и замер, встревоженный шумом позади себя.

– Ты… – вздохнул он. Чувство отчаянья сгинуло, и пришло некое подобие веселья. – Маленький надоедливый сгусток живой воды.

– Чего? – переспросил вышедший из тени Тикка.

– Есть живая вода, есть мёртвая – это витали, я рассказывал тебе… – маг обернулся.

– Да ну мартышке под хвост твоё волшебство, – фыркнул вор.

– Согласен… – кивнул Дженн. – Ты передумал?

– Вот ещё, – усмехнулся Тикка. – Я и не собирался оставаться. Просто хотел кое-что проверить…

– Обманывать плохо, – нахмурился Дженн.

– Это не обман, а игра слов, – рассмеялся Тикка. – К тому же игра во благо! – Мальчик засунул руку в свою тень и вынул фигурку в виде чёрного женского тела. – Вот, это твоё, кажется…

– О Единый! – ахнул Дженн, глядя на амулет Миркира в чужих руках. – Как же я мог его потерять?!

– Запомни на будущее, никогда не позволяй незнакомцам обнимать себя, – строго наказал Тикка. – Обезьяний прохвост вдоль и поперёк изучил твои вещи, пока ты разглядывал его подданных. Да и мартышки всю дорогу глаз с тебя не сводили.

– Ты обворовал короля? – брови волшебника удивлённо подпрыгнули.

– Я же лучший вор во всём Алриасе! – похвалился Тикка. – Маалуцингу нечему меня учить… И ты что, серьёзно думал, что я останусь в этих облачках, когда моей семье угрожает опасность? – начал ворчать мальчик. – Ты же слышал, обезьян спасает только детей…. А кто будет спасать взрослых? Да дети, скажу я тебе, сами способны на многое. А вот взрослые вечно попадают в неприятности… Вспомни, кого я выудил из лампы? Угораздило же тебя!

– И я очень признателен тебе… – признался волшебник. – Спасибо.

– Слово благодарности и мартышке приятно, – кивнул вор, оглядевшись. – Но лучше скажи, чего ты забыл на западе Сурам? Нам же в другую сторону! Я насилу отыскал твой след в тенях…

– Я хочу пройти сквозь Агару, – пояснил волшебник, вновь устремляя задумчивый взгляд на закат. – Обезьян говорил, что в королевстве всё стало ещё хуже… Я хочу посмотреть на это собственными глазами. Хотя бы из тени…

– Что ж, я не против приключений, – согласился Тикка. – Только не мешкай особенно! Помни, мы спешим… Что-о? – Тикка удивлённо рассмеялся. – Не верю своим глазам! Ты улыбаешься, волшебник?!

– Кажется, – признался Дженн, – я очень рад тебя видеть, Тикка.

3

Проклятие эсфирцев

Выло и ярилось пламя костров, поднимались клубы дыма над ними. Воздух наполняли страх и отчаянье, голоса солдат, тихие рыдания, шёпот молитв и запах… Сладкий, дразнящий голодную утробу и от того ещё более кошмарный запах жареного человеческого мяса.

Словно бы весь мир превратился в один полыхающий костёр. И не было для агарцев более другой яви.

Кажется, светало. Стояло безветрие. Покрывало дыма застыло у воды, обволакивало редкие кустарники и равнину. Дым ослеплял, затмевал всё пространство вокруг. От неба до земли воцарилась удушливая мгла.

Прячась за её белёсым покровом, беглецы почти выбрались из кольца солдат и достигли края дальнего водоёма. Неподвижными серыми глазами взирали в безоблачную синь две Пиалки – легендарные озёра Агару, из которых, согласно поверьям, вышли первые боги, и на берегу которых теперь творились преступления пред самой Жизнью.

– …Мамочка, мама, – девочка застонала, прорвались непрошенные слёзы.

Зверь потащил её, схватившись зубами за подол юбки. Ткань трещала, но девочка послушно, хотя и слишком медленно, ступала за зверем.

Один из стражников услышал её голос. Он заметил движение в дымке. Раздался предупреждающий оклик, последовал звук извлекаемого из ножен меча.

Зверь не стал дожидаться атаки. Низко припав к земле, он оттолкнулся всеми четырьмя лапами, бросился на солдата. Мощное тело сбило воина с ног. Белые клыки быстро нашли незащищённый участок плоти. Уже через миг зверь слизнул кровь со своих усов, рыкнул.

«Всё кончено, – говорил этот скрипучий звук, полный не меньшей скорби, чем слёзы девочки. – Ты знаешь, что ждёт нашу мать…»

Его милая сестрёнка – самая добрая и светлая душа из всех, кого он знал. Самая светлая, чистая, прекрасная…

Позади их дома в Эсфире вся земля была усеяна крохотными надгробиями. Пока был жив отец, мать рожала почти каждый год. И каждый раз это были мертворождённые дочери.

Девочки в их проклятом роду выжить не могли. А потом случилось настоящее чудо. Малышка пришла в мир без дыхания, как и остальные. Но в последний момент, когда тельце начали омывать, взвизгнула, как котёнок.

Она была даром. Драгоценным даром богини Оссы, которой служила мать.

Ценой неимоверных усилий зверю удалось выхватить свою сестру из рук солдат. Сам не зная как, не поранив девушку, он перегрыз её путы и, посадив на спину, помчался прочь. Всё происходило как во сне. Он туго соображал в зверином облике, а боль от утраты и вовсе помутила сознание. Костёр, на котором погибла их мать, ещё горел.

Зверь бы перегрыз глотки солдатам Владыки Панириса, всем послушным его воле предателям агарцам, жадным наёмникам добурцам, презренным степным дикарям. Мракоборцы – так называли себя те, кто якобы боролся с мраком! Он встретил бы смерть с радостной улыбкой, с распростёртыми объятиями. Но оставалась она, его сестра… И только о ней он должен был думать в этот миг.

Зверь бросил последний, полный ненависти взгляд на исчезающие в дыму башни эсфирской цитадели. Привычный к анализу его ум пылал сейчас злее костров. Как могло дойти до такого развитое цивилизованное общество? Почему хранитель, даровавший Агару процветание, теперь нёс своим подданным лишь горе?

Владыке Панирису словно бы не хватало тепла и света от дневного светила. По его приказу были вырублены под корень некогда пышные дубравы. День и ночь полыхали костры на берегу Пиалок, к которым выходили окна его замка.

Проклятый хранитель-дракон с Северного континента, который ввёл поклонение единому богу, не давал сомкнуть глаз трижды проклятому Владыке Агару. Панирис, провозгласивший себя первым хранителем-человеком, и сам был близок божественным силам. Он жил не одну сотню лет, но с каждым годом набирала мощь не благость, а безумие.

Если раньше преследованию подвергались колдуны и травники, затем под опалу попали артисты, то в последние три года не стало житья даже людям науки. Учителей и врачевателей забирали прямо из классов и лечебниц. Лишь жрецы, проповедовавшие многобожие в противовес Единой вере Севера, оставались в чести…

Их мать была одной из жриц в храме Ведающей языками богов, людей, зверей и птиц богини Оссы. Она была благородной жительницей полиса, коренной эсфиркой. Она достойно выполняла свой долг пред людьми и Небесами, никогда и ни в чём не имела нареканий. Но женщина не смогла смириться с тем, что происходило в Эсфире.

На свой страх и риск жрица богини Оссы укрыла в храме двух учителей. Пожилой паре удалось сбежать из школы, когда на пороге появились мракоборцы. И тем жрица навлекла горе на всю свою небольшую семью: дочь и сына.

«Мать выбрала свой путь, но ты должна жить, – прорычал зверь. – Я сделаю всё, чтобы ты жила, сестра моя».

Он исполнил, что обещал. Он вывел сестру за границы Агару: за озёра и реки, за леса и степи. Вывел, ступая по трупам и вдоволь напившись человеческой крови. Сквозь гарь и дым зверь вынес свою сестру на собственной спине. Два дня и две ночи он бежал на север почти без отдыха.

– Я не могу, не могу больше… – плакала девочка, цепляясь за бурую шерсть на его шее. – Ты должен остановиться, братец… Ты должен поспать. Даже мне не хватает сил держаться…

«Не время! – отвечал его оскал. – Мы должны успеть покинуть границы Агару, пока я ощущаю своё проклятье…»

Он ненавидел ночи полнолуния. Три ночи, когда бледное светило наливалось полнотой, будто становились возмездием за все грехи их рода. Его возмездием. Кара передавалась по мужской линии. Сестра же его была чиста и невинна, словно сама богиня Девственница.

Однако в тот раз лишь его проклятие принесло спасение. Никогда бы они не ушли от мракоборцев на человеческих ногах. Только тело зверя и звериная ярость помогли юноше спасти младшую сестрёнку.

Брат и сестра бежали из Эсфиры, оставив родные края далеко на юге. Они покинули свой дом, не взяв с собой ничего. Зверю, ставшему спустя три ночи человеком, пришлось воровать для себя одежду в стане кочевников.

Брат и сестра забыли родину, друзей, знакомых. Но не забыли последний взгляд матери и свою скорбь. Этот взгляд, пламя, дым и удушающий запах гари преследовали их в кошмарах, куда бы они ни следовали и сколько бы лет ни отделяло их от той ночи.

Он вздрогнул, засучил лапами, то ли продолжая свой бег, то ли пытаясь отогнать дурной сон; потом болезненно зарычал, но, ощутив человечью гортань, выругался и открыл глаза.

Его встретило чистое небо, не замутнённое ни дымом костров, ни мглой гнева, ни страхом за жизнь близких. Вокруг вместо шёпота молитв и стонов разносился многоголосый шум джунглей. Не Пиалки – озёра Шама глядели вверх десятками своих искристых синих, зелёных и голубых глаз. Шуршал тростниками ветер.

Мужчина перевернулся на бок, сел, привычно обегая взглядом своё тело. Несколько ссадин от рогов антилопы обнаружилось на боках. Руки покрывала засохшая кровь. Всего лишь кровь жертвы, которую ночью он загрыз в зверином облике, – не человеческая.

За годы, которые он носил проклятие, оборотень приучил себя возвращаться туда, где он оставил свою одежду. Отыскать её в зарослях тростника не составило труда. Омывшись и одевшись, мужчина взглянул на далёкие купола и башни Алриаса.

Десять лет, десять долгих лет каждый месяц он просыпался у озёр и болот Шама и каждый раз смотрел на эти башни и купола. Был ли он счастлив здесь? Был, несомненно.

Эту страну и этот город он выбрал не случайно. Его уму и сердцу были близки нравы джаэрубского народа, его предпочтение долгому дневному сну после ночных празднеств.

Он любовался храмами Азрэка с посеребрёнными куполами, блистающими эмалями дворцами, даже жилищами простых людей, в однообразной кладке которых нет-нет да и встречались яркие кирпичи, украденные у богатых соседей.

Но главное – ему нравился певучий джаэрубский язык, позаимствованный у Элибира Мудрого. Этот полузабытый эльфий бог, как и богиня Осса, которой служила его матушка, умел понимать языки всех живых существ. За то древние народы Сии прозвали его Мудрым.

Эсфирец надеялся, что часть этой мудрости передалась от эльфов и джаэрубцам. Пока его надежды оправдывались. Жители побережья с почтением относились ко всем, будь то приезжий, странник, купец или… беглец. Не совали носа сюда и мракоборцы. За последние годы Алриас стал надёжным прибежищем учёных, философов, врачевателей, артистов.

Эсфирец любил яркое солнце Джаэруба и жаркий воздух. Не страшила мужчину близость пустыни и её опасные обитатели, жестокие законы и процветающее воровство. Лишь гиганты слоны, шествующие по королевской площади, да грохот морских волн нервировали его частично кошачью природу.

* * *

Вечерний Алриас светился священными белыми огнями Азрэка, переливался тёплым сиянием уличных ламп и подмигивал разноцветными калосскими фонариками. Он пыхтел дымом кальянов и чиллумов. Он вдохновлял красотой дворцов, соблазнял ароматами стряпни и предлагал обширный выбор поистине королевских развлечений за дверями таверн. Город шумел, торговал, обманывал, танцевал и пел.

Люди и эльвэнообразные всех цветов кожи переговаривались на всех возможных языках и наречиях Сии. Они толкались, бранились, смеялись. Горожане и гости, покупатели и праздные зеваки наполняли улицы и площади.

Соперничая друг с другом в сложении патетичных или смешных стишков, артисты приглашали зрителей в лабиринты своих ярких шатров. Зазывалы наперебой расхваливали ассортимент базара. Не обходилось здесь без споров и даже драк с конкурентами.

Пёстрые ковры и ленты тканей свешивались с окон, выходящих к базару. Они колыхались на разделяющих торговые кварталы арках, словно театральные занавесы, обещающие увлекательное представление.

С вереницы прилавков тянулись вверх разноцветные треугольные горы пахучих специй, фруктов, орехов, сластей. Пузатые бочки и ряды бутылей источали запах перебродивших фруктов, ягод, злаков. Жаренные в масле пироги сияли, словно золотые. Блестели подобно луне широкие блюда и изящные кувшины, лампы, тарелки, черпаки и прочая утварь.

– Ах, вот я и дома, – алриасский вор издал счастливый вздох.

Тёмные глаза мальчишки сияли ярче звёзд. Первым делом он, разумеется, наведался в Нижний Алриас. Удостоверившись, что его родные живы и в добром здравии, Тикка вернулся к своему спутнику. К неудовольствию последнего.

Если поначалу Дженн был рад весёлой компании, то теперь, спустя несколько дней непростого пути, проведённого к тому же в неумолкающей болтовне людка, он был готов откусить тому голову. Увиденное в Агару оставило тяжёлое впечатление на душе у обоих странников. Но если Тикка спасался в разговорах, то Дженну требовалось осмыслить увиденное молча.

Впрочем, легкомысленная юность проще переносила чужое горе. Оказавшись в Алриасе, Тикка прекратил проклинать безумных агарцев с их Владыкой и мгновенно повеселел. Маг же брёл по шумным ярким улицам, словно по серым сумеркам. Ум его притупился, а сердце точно онемело.

Дженн ничего не ответил приятелю, но того молчание собеседника не остановило. Как и раньше, он интерпретировал его на свой лад.

– Не печалься, когда-нибудь и ты найдёшь свой дом, Дженн, – пообещал Тикка. – Вот увидишь, ты обретёшь своё счастье. На что поспорим?

– Пустое занятие, – скривил губы маг, глядя лишь себе под ноги. – Счастье и дом мне уж больше ста лет обещают.

– Что ж, тогда ты должен обернуться назад, – продолжил умничать мальчишка. – Быть может, ты идёшь в противоположную сторону?

– Быть может, тебе стоит пойти в противоположную сторону? – предложил Дженн.

– Ты много времени провёл в одиночестве, – объяснил Тикка то ли самому себе, то ли магу. – Тебе нужно привыкнуть к свободе. Я знаю, о чём говорю. Один мой приятель был узником в подземной темнице Алзалама. Дурачина, ограбил больно мстительного богача и попал на целый год… Алзалама, скажу тебе, это не простая клетка, а грязная яма. Ни людей, ни солнца не видать. Кормят раз в день, испражняешься там же, где спишь.

– Ну точно моя лампа… – согласился маг.

– Люди в ямах Алзалама с ума сходят, – пояснил свою мысль мальчик. – Мой приятель рассказывал: вот отсидел он срок, вышел, а на душе хуже, чем у трупоеда гуля…

– И как же он поступил? – заинтересовался Дженн.

– Ну, он долго метался в поисках лекарства и нашёл его, – менторским тоном продолжил мальчишка. – Чтобы вернуть вкус к жизни, начать нужно с самых азов! Первое: хорошенько поесть. Блюдо должно быть вкусное, но простое. Не кисло-сладко-острая стряпня из змей и кузнечиков калосской бабули. Можно начать с тушёных овощей и баранины.

– Признаю, ты меня убедил, – облизнул губы Дженн.

– Затем стоит выпить, – порекомендовал мальчик.

– Много выпить, – одобрительно кивнул маг. – Столько, чтобы забыть последние три дня… И, извини, не в компании ребёнка.

– И не так, чтобы проснуться на улице без своих вещичек, – хохотнул алриасский вор.

– А что дальше?

– О, самое интересно! Дальше нужно влюбиться…

– Гениально, – поморщился маг. – Иди ты… иди, купи нам апельсинов, что ли…

– Отличное начало, – по-учительски оценил малец. – Только зачем же покупать? Я достану для тебя самых свежих, самых лучших апельсинов бесплатно!

– Воровать плохо… – только и успел проговорить Дженн, а его спутник уже скрылся в толпе.

В праведном порыве наставить вора на путь истинный маг всё-таки оторвал взгляд от своих сандалий и покрутил головой. Попытка отыскать мальчишку у фруктовых развалов оказалась тщетной. Тикка словно под землю провалился. Неужели отправился ловить удачу в царских садах?

Пока Дженна занимала собственная обувь, он не замечал и лишь теперь обратил внимание, как разительно переменился Алриас за последние сто лет. На вечерних улицах появились женщины!

Нет, как и прежде, большая часть зажиточных горожан прятала нижнюю часть лица за полупрозрачной вуалью. Горожанки и вовсе носили на себе настоящие шатры преимущественно из тёмных тканей. Изредка на глаза попадались открытые лица калосских дам, но чаще они скрывали лики за яркими шелками.

Светловолосые эльфы с Северного материка также чтили традиции чужой страны и носили вуали. Но вот западные соседи джаэрубцев тактом не отличались. Смуглые, низкорослые, но бойкие добурки Юга не только не скрывали чарующие улыбки, но прикрывали груди лишь ожерельями из бус.

Иной стала и мелодия столицы. Чаще, смелее, многоголоснее пели колокола среброкупольных храмов. А среди поэтичных молитв Азрэку, доносящихся из соборов, были слышны восхваления и его супруге – двуликой Танах.

Однако никакие священнодействия не могли поднять настроение дракону. Дженн поморщился, зацепив взглядом тёмную улочку под тесными навесами, где прятали от глаз луноликого Азрэка свой товар работорговцы. Мужчины, женщины, дети, грязные и полуголые, молчаливыми рядами застыли вдоль домов.

Дженн придушил в себе приступ ярости и поспешил отвернуться. Да, кое-что в Джаэрубе осталось неизменным, и не ему это менять. Разве что не помешает прочесть нотацию Тикке. Зачем это парню вздумалось рисковать своей свободой, да тем более после рассказа об ужасах Алзалама, ведь у них обоих остались монеты, собранные в пещере Времени?

С этими мыслями маг развернулся по направлению к фруктовым лавкам. Пребывая в задумчивости, он неловко задел плечом или же сам был задет мужчиной, который следовал в противоположном направлении. Дракон обернулся, чтобы пристальнее рассмотреть грубияна, который мельком напомнил ему Дэзерта.

В этот момент его внимание привлекла двухколёсная повозка, застывшая на пути у мужчины. Такие двуколки заменили богатым алриасцам паланкины. Колёса значительно облегчали работу носильщиков – их требовалось всего двое. И за счёт своего небольшого размера коробчонки могли проехать даже по тесным базарным улочкам.

Нарядная повозка остановилась у прилавка специй. Слуги поочерёдно подносили к задёрнутому шторами окошку чаши. Россыпи высушенных бутонов гвоздики, трубочек корицы, зеленоватых семян кардамона, тмина, кориандра и прочих пряностей поочерёдно исчезали в окне и возвращались обратно. По-видимому, богатая госпожа, не желавшая показывать своего личика, самолично изучала товар и затем давала распоряжения.

Как раз в это время грузный мужчина с излишне широкими плечами приблизился к повозке и протянул руку, чтобы открыть дверь. Слуги, заподозрив неладное, бросились наперерез бандиту. Тот легко отпихнул их в стороны. Мужчины упали на прилавки, рассыпая товар.

Раздались возмущённые крики, взвизгнули женщины. Но городская стража явно не спешила восстановить порядок.

– Поесть, выпить, влюбиться, – буркнул себе под нос Дженн. – Я точно знаю, что мне посоветовал бы Его бывшее Величество…

С этими словами мужчина громко окликнул нахального верзилу.

Метод Дэзерта был интересен. В миг, когда костяшки на кулаке дракона соприкоснулись с чужой челюстью, когда шершавый щетинистый подбородок противника ушёл в сторону, брызнула слюна и отдача от удара сотрясла мускулы, маг ощутил нечто похожее на блаженство.

Его оппонент качнулся по направлению к мешкам с крупами, но удержал равновесие. Уже на следующем вдохе он развернулся к Дженну и, скривив угрожающую гримасу, широко замахнулся для удара. Маг встретил атаку блоком, отвёл её, нанёс свой удар.

К удивлению и разочарованию мага, его левая рука оказалась значительно слабее правой. Дженн выругался на собственную беспечность: такая разница была непозволительна во времена, когда он тренировался в обители Аркха!

Завязалась драка. Бандит был тяжелее мага, зато тот за сто лет в лампе всё же не утратил своей ловкости. Тело, хотя и мужское, отлично помнило всё, чему много лет училась сумеречная лиса.

Противник рычал и расточал проклятья. Губы Дженна были плотно стиснуты. Каждой частицей тела он смаковал радостную песнь живой воды, которая проснулась в его жилах. Ох, не одобрил бы Катан подобное отношение мага к собственным пальцам, но каков эффект!

В один момент, отступая с линии атаки, Дженн мимоходом приблизился к повозке. Спиной он ощутил её каркас, сквозь тонкие занавеси до его лица донёсся аромат… В этой яркой, кричащей пестроте южного базара с его специями, цветами и фруктами аромат был, словно глоток свежего воздуха. Это была до боли знакомая мелодия хвойного леса, степных трав и прохладных оттенков солёной воды…

Будто сфера времени снова расщепилась в тонком теле мага. На малую долю мига Дженн оказался на том берегу, где впервые очнулась Василиса. Его оглушили те эмоции, свет и цвет, звуки и запахи. Он словно застыл в шаге от себя – от той девочки: ещё не дракона, но уже не человека…

Дженн не мог не обернуться.

Его взгляд встретился со взглядом таинственного пассажира повозки. Свет, падающий наискось сквозь узкую щель между шторами, очертил ключицы, изгиб шеи и белый овал лица, выхватил из мрака широко раскрытые в испуге зелёные глаза с проблеском золота.

В следующий миг Дженн оказался уже позади повозки. Он увернулся от удара, ухватил бандита за предплечье, подсёк коленом. Использовав инерцию атаки, маг швырнул негодяя на мостовую.

Стукнувшись лбом о камень, тот оставил на нём следы крови. Её вид вызвал настоящее бешенство. Мужчина загудел, точно бешеный слон. Мелодия его витали отозвалась сотнями боевых барабанов.

Почуяв неладное, маг громогласно крикнул слуг. Он распорядился, чтобы те, не мешкая, увозили свою госпожу. А сам повернулся к противнику. Дженн ждал, пока тот поднимется на ноги, дабы продолжить драку достойно. Но вместо этого подлец молниеносно перекатился ближе и со всей силы пнул мага своей ножищей снизу вверх.

Перед глазами Дженна будто полыхнула молния, дыхание перехватило, и мир померк. На миг осталась лишь тьма и боль, расползающаяся по животу и бёдрам.

В этом бреду маг уловил колебание воздуха. С усилием оторвав ладонь от паха, он поднял правую руку, заслоняя лицо. Ему не удалось отвести удар противника, он лишь слегка сместил его траекторию.

Тяжёлый, скользкий от крови кулак задел челюсть по касательной. Новый прилив боли слегка отрезвил Дженна. Его тело, по крайней мере верхняя его половина, подчинилось воле. Вместо того чтобы стенать, свернувшись клубочком, маг переместился на четвереньки и порядком отбитыми пальцами кое-как сплёл простой магический силок.

Негодяй вновь отвёл ногу, явно нацелившись на этот раз в голову. Но во время удара ступня бандита угодила в путы. Дженн дёрнул магическую верёвку, туже затягивая ловушку. Здоровяк плюхнулся на землю. Площадь сотрясли грохот и отборная ругань.

Дженн глубоко вздохнул и, пошатываясь, кое-как поднялся. Голова его кружилась, челюсть горела, ноги всё ещё с трудом слушались. О прочих чувствительных частях тела лучше было не размышлять.

«Что ж, это новый опыт», – заключил про себя маг, глядя на противника, который сейчас был подобен червю – извивающемуся, беспомощному и очень сердитому.

Дженн наклонился к нему, показав ублюдку собственный оскал. Мгновение он размышлял, не прикончить ли подлеца на месте самым болезненным методом. В это время маг ощутил, как его настойчиво тянут за подол кафтана.