Мои крылья

Он молчал, позволял себя обнимать, и больше не заговаривал о Ру. Даже плотно пообедал, и я подумала, что выбросил из головы идею по спасению, но он только позволил мне так думать. Стэнли усыпил мою бдительность, притворился смирившимся, и вел себя как обычно целый день: улыбался, слушал, как я читаю ему книгу о приключениях, а когда на город опустилась ночь и я уснула, сбежал из дома…

Я проснулась с колотящимся сердцем, перевернулась на другой бок, закрыла глаза, но не смогла заставить себя уснуть. Дом был темен и тих, я была уверена, что Стэнли спит, но что-то подтолкнуло меня встать и зайти к нему в комнату.

– Стэнли? – позвала я, подходя к кровати.

Но еще не дойдя до нее, я уже знала, что Стэнли в ней нет. Я не слышала его запаха, я не чувствовала его присутствия.

И Стэнли действительно не было! Как не было и его стула, и палки, которой он помогал себе передвигаться!

Ветер заглянул в распахнутое окно, прошелся по моей спине, и заставил меня очнуться. Я бросилась в свою комнату, наспех накинула платье, и что было сил побежала к главной площади. Стул Стэнли я увидела издали, он лежал перевернутым, две ножки сломаны, рядом валялась палка. Но моего сына не было! На помосте крутились жабы герцогини и стражники, воняло гарью и смертью, а моего сына не было! Как не было и демоницы…

– Стэнли! – задыхаясь от бега, бьющегося лихорадочно сердца и чувства непоправимого, я бросилась к помосту, но меня перехватили, начали задавать вопросы: как давно я стала пособницей демонов и когда именно решилась стать соучастницей преступления?

А я повисла безвольной куклой в чужих руках и только смотрела на перевернутый стул. Потом рванулась – видимо, стражники не рассчитывали, что у меня появятся силы, и легко отпустили. Я подбежала к стулу, начала ощупывать его, как живого, ища, надеясь найти своего сына, даже зная, что он ведь не может стать невидимкой.

Но Стэнли не было!

Я закрыла глаза и попыталась из десятка чужих запахов уловить запах сына, но мне помешали. Мои руки снова сжали чужие ладони, снова посыпались вопросы, но я даже не видела лиц, я ничего не видела, и тщетно пыталась сориентироваться, где мой сын.

А, может, если я закрою глаза, то проснусь и пойму, что мне все это снится? Стэнли дома, конечно же, спит, а я много думала о Ру, о словах сына, и это вылилось в кошмарный сон… Мне просто надо проснуться, дома, в своей постели. Мне всего лишь надо снова уснуть, чтобы проснуться!

– Оставь ее, Оскар, она ни при чем, – услышала я рядом знакомый голос, и тут же уткнулась в мужскую грудь, рыдая, и уже не скрывая слез.

– Маргус, – я подняла лицо, попыталась заглянуть в глаза, но ничего не увидела за дымчатой пеленой. – Маргус, где мой сын? Ты знаешь? Пожалуйста, помоги мне найти его!

– Илия, – он погладил меня по щеке, стирая дорожку слез.

– Маргус, пожалуйста! – не выдержала я неизвестности. – Пожалуйста, скажи, где мой сын! Я не слышу его!

– Илия, – Маргус не обратил внимания на мою оговорку, но с тяжелым вздохом стер очередную дорожку слез на моей щеке, – твой сын арестован за попытку освободить демона. Он в темнице.

Мир перевернулся – я бы рухнула на землю, не держи меня Маргус так крепко. В обморок не упала только потому, что понимала: я нужна своему сыну, и нужна сейчас, у меня нет времени для слабости, нет времени отдохнуть в беспамятстве. Потому что это не сон. Это реальность.

– Маргус, – зашептала я, крепче прижимаясь к мужчине, – прошу тебя… помоги спасти сына…

– Илия…

– Прошу тебя, Маргус, я готова на все, – я погладила его по щеке, не обращая внимания на жаб, на других стражников. – На все, что захочешь…

– Иными словами, ты готова стать моей любовницей? – Он встряхнул меня, как фруктовое дерево, и я почти явственно услышала, как что-то осыпается.

Гниль.

Моя гниль. Это я во всем виновата. Не уследила. Не уберегла. Испугалась. Мне нужно было самой пойти на главную площадь, самой сделать отчаянную попытку спасти демоницу, даже зная, что ничего не выйдет. Тогда бы мой сын не был в темнице, а тихо спал в своей комнате. Тогда бы с ним все было в порядке. Любая мать сделала бы это для сына, а я – трусиха. Я просто трусиха, мне даже страшно ответить на вопрос Маргуса, потому что внутри все противится тому, чтобы стать его женщиной. Но что такое спать с нелюбимым ради того, чтобы твой сын спал спокойно?

– Да, – ответила я, посмотрев в глаза Маргусу. – Да, я согласна. Только, пожалуйста, помоги спасти сына!

Не знаю, что Маргус надеялся во мне рассмотреть, но всматривался в меня очень долго. Пристально. Цепко. Мне мерещилась нотка сожаления в его взгляде, но, возможно, мне и впрямь только мерещилось. Слез больше не было – плакать некогда, время слабости в прошлом, но глаза болели, и я зажмуривалась, чтобы успокоить их и затем видеть четче.

– Маргус? – вцепилась в его синий мундир.

– Это невозможно, Илия, – он вздохнул и уже не взглядом, а словами выразил сожаление. – Мне жаль, но я не могу помочь твоему сыну.

– Маргус, но он ведь ребенок! – безысходность душила, но я гнала ее от себя вместе с паникой. Не время. Не время! – Стэнли не виноват. Он не хотел…

– Он виноват, Илия, – возразил жестче Маргус, – и он хотел освободить демона.

– Но…

– Иди домой, Илия.

– Домой? Без сына? Маргус, у тебя самого двое детей. Неужели ты смог бы спокойно сидеть дома, зная, что они в беде? Прошу тебя…

Напоминание о детях не смягчило Маргуса. Он поджал губы, рассматривая меня, словно удивляясь, что я в курсе или что посмела затронуть святое, и сказал:

– Илия, если ты не уйдешь, тебя могут тоже арестовать, – он покосился на снующих поблизости жаб герцогини. – Иди домой. Я знаю, что ты не уснешь, но лучше тебе хотя бы сделать вид. Единственное, что я могу, – сказал он значительно тише, – передать твоему сыну, что ты волнуешься за него.

– Волнуюсь? Нет, не надо, не говори ему этого, – шепотом ответила я. – Скажи, что я люблю его.

– И ты пойдешь домой?

– Да, – кивнула я, – домой.

– Хорошо, я передам твоему сыну то, что ты просишь.

Маргус отпустил меня, и я поплелась в сторону дома, догадываясь теперь, что за мной могут приглядывать, дабы убедиться, что не планирую таких же глупостей, как и мой сын. Нет, я не такая смелая. Я шла домой. Я даже покорно зашла в свою комнату и опустилась на кровать. Свет не зажигала. Пусть тот, кто следит за мной, думает, что я легла спать или люблю в темноте поплакать.

Мне нужна была только минута, одна минута, чтобы решиться и сорвать с шеи цепочку с треугольным кулоном. Тотчас же меня накрыла темнота, но не из-за постыдного обморока. Просто в Сайле, городе моего детства, сейчас тоже ночь, и хотя меня перенесло не на улицу, а в родительский замок, никто сегодня не ждал моего возвращения и не держал свет впустую.

Оглядев свою бывшую комнату, припорошенную густой пылью, я убедилась в своем предположении: не ждали. И не только сегодня, а никогда.

Но я здесь…

Не верилось, что я снова в замке, который безумно любила, в замке, в котором выросла и из которого меня должны были отдать жениху…

На ностальгию не было времени, и я вышла из комнаты, ступив в темный коридор. Направо – за десять лет я не успела забыть, где находятся покои отца. Еще раз направо, еще раз.

Шла и удивлялась: ни одного стражника, минимум охранных заклятий, только ленивый не проникнет в замок. Ничему-то прошлое не научило. Впрочем, отец до конца был уверен, что я сама во всем виновата, и что обязана понести наказание.

Отбросила воспоминания, как старую паутину. Злость не давала сосредоточиться. Мне нужна помощь, а не всплеск семейной войны.

Вот комната отца.

Вошла без стука и остановилась на пороге. Отца в комнате не было, и он не спал. Дверь в его кабинет была приоткрыта, оттуда лился свет, и я видела, что он сидит у стола, что-то сосредоточенно пишет. Ничуть не изменился – темноволосый, моложавый, без проблеска седины. Казалось, что не было десяти лет, и что я все еще молодая семнадцатилетняя девушка, которая просто зашла пожелать отцу доброй ночи. И вот сейчас он почувствует мое присутствие, обернется, и складки между бровей разгладятся, а его губы улыбнутся мне…

Мужчина, сидящий за столом, перестал писать, поднял голову, словно задумавшись, а потом обернулся.

Несколько минут он смотрел на меня, наверное, не в силах поверить, что это действительно я, что все-таки посмела явиться, несмотря на изгнание. Но он сам оставил мне шанс…

– Папа, – скорее скрип зимнего узора на стекле, чем мой голос.

Мужчина поднялся и сделал шаг навстречу.

– Илия?

– Папа, – прохрипела я, а потом не удержалась и, несмотря на то, что он сказал, что не хочет видеть меня, что отрекается, что меня для него больше нет, бросилась к нему совсем как в детстве, и обняла. Его руки опустились на мои плечи и прижали к себе.

– Илия. Ты.

– Я.

Сегодняшний день оказался щедрым на слезы, и снова я прижималась к мужской груди, ища поддержки и понимания. Мой отец очень сильный. Он поможет. Когда он рядом, я чувствую, что возможно все, даже чудо. А мне просто необходимо всего одно чудо сегодня!

– Вернулась, – отец приподнял мое лицо, рассматривая такими же голубыми глазами, как у меня.

– Папа, – я обняла ладони, которые обнимали мое лицо, – папа, мне нужна твоя помощь!

– Вот, значит, как… – он убрал свои руки, вернулся к столу, рассматривая бумаги, над которыми работал до моего появления.

Он обернулся, но ненадолго – видимо, только для того, чтобы я по отрешенному взгляду все поняла. В нем больше не было даже искры радости, удивления. Только упрек, разочарование, что я снова не оправдала надежд. Но я, как и много лет назад, не чувствовала вины за собой.

Отец отвернулся, предпочтя мне бумаги, предпочтя мне работу, долг, привычную жизнь. Как и тогда, много лет назад, он молчал, замкнувшись на все замки, а я должна была пытаться найти к нему ключик, пытаться уговорить, пытаться сделать так, чтобы он хотя бы посмотрел на меня!

Тогда я не стала умолять его, просто просила, но сейчас от отца зависело самое дорогое, что у меня есть. Раньше речь шла всего лишь о моей жизни и погубленной репутации. Сейчас в помощи нуждался мой сын.

– Папа, пожалуйста, – попросила я, – помоги спасти Стэнли.

– Стэнли?

Он притворился, что не знает, о ком речь. Ему было проще думать, что у него никогда не рождался внук. Потому что внук получился не достойным Илланиара альх анкер Свалье. Но гордость – последнее, о чем я думала в эту минуту.

– Это мой сын, – пояснила я, раз папа забывчивый. – Пожалуйста, помоги… Если ты не поможешь, Стэнли казнят…

– Вот как? Казнят? – Он так и не обернулся. – Твой сын вырос преступником? Не удивлен. С такой наследственностью, как у него…

– С какой наследственностью? Он тоже из рода Свалье! Его полное имя Стэнли альх анкер Свалье!

– Я не давал ему разрешения носить свое имя, – вот здесь отец обернулся, и его голубые глаза полоснули осколками льда. – Я предлагал избавиться от него еще до его рождения. Но ты отказалась. Ты поставила под угрозу мою репутацию, не говоря о своей. А сейчас, когда я вычеркнул тебя и твоего ублюдка из своей жизни, ты возвращаешься. Не потому, что раскаялась и поняла, что я был прав. А потому, что тебе понадобилась моя помощь, а идти больше не к кому. Поправь, если я что-нибудь упустил.

Поправить…

Я не могла совладать с голосом, меня душили рыдания, но изнутри. Я билась, кричала, я пыталась доказать мужчине, стоящему передо мной, что все не так, но мысленно, не выплескивая наружу.

Он прав.

Илланиар альх анкер Свалье, второй советник Их Императорского Величества, прав всегда. И не упустил ничего.

Он предлагал избавиться от Стэнли, едва узнав о моей беременности. Да, мой отказ поставил под угрозу его репутацию. И да, я пришла за помощью к нему, потому что не знала, к кому мне пойти еще.

День слез. И день отказа в помощи сразу двух мужчин, которые могут… могут, но не хотят помочь…

День осознания, что Маргусу все-таки нужно было мое тело, а не я. Когда любишь, готов на все. Когда просто хочешь, но риск велик, меняешь одно желание на другое.

Так проще.

День осознания, что призрачное прошлое нужно оставить в прошлом. Его больше нет. Есть я и Стэнли. Есть настоящее. И будущее, наше будущее с сыном, которое я постараюсь выбить даже из темных сил!

Темные…

Когда светлые отрекаются, остаются темные.

Пусть страшно, противно, пусть обещала, что никогда… никогда больше…

Но выбора нет. Светлые не оставили выбора. А был ли он изначально?

Глядя на отца, я вдруг задалась вопросом: любил ли он меня когда-нибудь? По-настоящему. Без оглядки на то, что я его дочь, и так принято, раз уж я есть. Просто так. Потому что я – это я. Любил? Хотя бы минуту? Пусть до того, как я испортила себе и ему репутацию и родила ублюдка.

– Мой сын не преступник, – мой надломленный голос выдавал эмоции, вопреки попытке их скрыть. – Он пытался спасти осужденного.

– Всего-то? Как смело! Один преступник хочет спасти другого!

– Папа… – голос сорвался, говорить не хотелось.

С чужим мужчиной, что стоял напротив меня с уверенностью Бога, говорить не хотелось. Я чувствовала, что он не поможет, я уже поняла – душой, сердцем, что он не спасет моего сына, но пока был хоть маленький шанс, я за него цеплялась. Я даже всерьез подумывала встать перед отцом на колени…

Возможно ли, что мое падение оставит Стэнли в живых? Возможно ли, что все эти годы отец ждал от меня именно этого?

– Кого он пытался спасти? – глаза отца перестали жечь льдом, теперь они обдавали мое тело горячим ветром.

Эмоции отца били через край, словно проверяя, где предел моей выдержки. Если бы не семейный иммунитет, я бы сгорела заживо. Мой отец – один из самых сильных представителей анкер, и один из самых злопамятных, как оказалось.

– Только не говори, что какую-нибудь невинную барышню!

Он забавлялся. В то время как мой сын, который на самом деле пытался спасти невинную барышню, в темнице. Нет, он не плачет. Я знала сына, он может держать боль в себе, он сильный, и он никогда не разрешал плакать мне, говоря, что это пройдет, что мы сможем…

И я смогу.

Не брошусь на равнодушного мужчину напротив с криками, кулаками. Не сорвусь. Не заплачу, потому что он, как и Стэнли, не переносит слез. У них много общего, хотя отец никогда (это я уже поняла) не признает этого.

– Он пытался спасти одну девушку… – начала я.

– Илия! – взорвался отец. – Я легко могу навести справки, ты знаешь. Кого пытался спасти, – сарказм и неверие в голосе, – твой… Твой?

Он так и смог назвать его моим сыном, но я проглотила боль и обиду. Пусть так. Это мой мальчик. Только мой, и никого больше. Главное – вытащить его из темницы, спасти! Но отец все равно узнает, если согласится помочь, поэтому лгать ему не было смысла.

– Он пытался спасти демона.

Отец рассмеялся.

Он так редко смеялся, по крайне мере, я слышала всего пару раз, да и то его смех больше напоминал громкий выдох. А здесь он хохотал с удовольствием, долго, и даже взгляд его, обычно строгий, смягчился.

– Вот так ирония! – утирая слезу возле левого глаза, сказал он, вдоволь нахохотавшись. – Никогда не думал, что услышу такую хорошую шутку! А я сижу здесь над документами, заработался так, что глаза болят, и вот являешься ты, и смешишь меня. Да уж, стоило подождать десять лет!

Лицо его снова стало серьезным, а глаза превратились в нейтральное голубое небо.

– Ты не пришла, чтобы признать свою вину перед семьей, – обвинительно начал он. – Демоны с тобой, ты не пришла даже просто так, чтобы остаться, и мы бы забыли о прошлом. Ты пришла, потому что тебе нужна моя помощь!

Отец думал, что смутит меня, думал, что его слова хлещут меня больнее пощечин, но они проходили мимо. Болью отдавалась только уверенность, что он не поможет.

– Да, – сказала я, сжав со всей силы сорванный с шеи кулон, и один из его углов впился в ладонь. Достаточно больно, чтобы затмить боль от того, что я опустилась перед отцом на колени и повинно склонила голову. – Да, это так. Ты прав. Я пришла за помощью.

Последний шанс. Для меня, для отца, для нас.

Но он молчал. Мне послышался хрип, но я не подняла головы. Я не могла видеть его, не хотела прочесть ответ до того, как скажу ему все, как попробую еще раз уговорить. Быть может, он сжалится? Быть может, он вспомнит, как еще маленькой за побег из замка меня пытались поставить на колени на соль, но я сказала, что лучше смерть! Меня выпороли, оставили без еды на день, и я в отместку не ела еще неделю, пока отцу не пришлось прийти в мою комнату лично и попросить меня жить. Быть может, он вспомнит, как я обняла его тогда и сказала, что люблю, и ради него буду есть, так часто, как он захочет.

Он захотел так много, что я за полгода поправилась на десять кило, и потом с трудом их сбросила. Ради папы я почти еще год была толстой, я была самой толстой из всех знакомых мне анкер.

– Я пришла за помощью, – повторила я, разрывая непослушным голосом гнетущее молчание. – К отцу. К тому, кого считала самым близким на свете.

Он молчал. Мои надежды на помощь рухнули, а вместе с ними сдержанность, и я, наконец, сказала то, что все эти годы жгло меня изнутри.

– Пришла к тому, кто предал меня. К тому, кто уговаривал убить моего сына. К тому, у кого был шанс все исправить. Ты отказался от меня еще тогда, но я…

Я подняла лицо, чтобы увидеть, как побледнел отец. И как упрямо поджал губы, чтобы вдруг не поддаться и не согласиться помочь?

– Родители, – сказала я, – это первая и самая надежная опора детям. Так и должно быть, папа. Это нормально. Стэнли знает: что бы ни случилось, что бы он ни сделал, я всегда буду рядом. До последнего. Он знает, что я не брошу его, и это правильно. Потому что я никогда не брошу его. А ты…

Кулон впился в ладонь сильнее, словно догадываясь, что я собиралась сделать, отец сдвинул брови, будто пытаясь предостеречь, но все, этот мост я сжигаю. Надо было сделать это раньше, но я оставляла шанс. Отцу. Себе. Стэнли. Шанс пропал. Он больше не нужен мне, потому что он не помог Стэнли. И этот шанс никогда не был нужен отцу.

– Теперь моя очередь от тебя отказаться, папа.

– Илия… – хрип, все-таки хрип не послышался.

– Прощай, отец. Теперь у тебя действительно больше нет старшей дочери. Как ты и хотел.

Я выпустила из ладони кулон, и еще успела увидеть, как удивленно расширились глаза отца, и как он, борясь с гордостью и надуманной обидой, бросился ко мне, чтобы удержать.

Но опоздал…

Я вернулась в Анидат, и путь домой был для меня закрыт. Маячок остался в прошлом, где меня не ждали еще десять лет назад.

Отказываясь от меня, отец милостиво позволил взять с собой кулон, чтобы если я однажды одумаюсь, могла покаяться и вернуться к безмятежной жизни. Где не нужно работать прислугой, где не нужно думать о хлебе, и где нет незаконнорожденного ребенка.

Вот только без Стэнли мне не нужна безмятежная жизнь. Мне любая жизнь не нужна без него…

Глава 3

Переодевшись, чтобы запах покоя и безмятежности не напоминал о бывшем доме, я выглянула на улицу.

Темно – фонари в этом районе для корри магически заряжали лишь по большим праздникам, и, видимо, поимку демона, несмотря на шумиху, не отнесли к таковым. Тихо – если и сновал кто в такой темноте да в позднее время, то воришки, а их редко можно увидеть из окна напротив, голод быстро учил осторожности.

Но меня интересовало: не следит ли кто за моим домом?

Долго всматривалась в темноту, но под взглядом моим дрогнули только деревья, зашумев от порыва внезапного ветра, который не принес близких запахов чужака. Возможно, убедившись в том, что я не наделаю глупостей, приставленный ко мне ушел. А, возможно, никого не было изначально.

Хотя, все могло быть иначе, и за мной все еще могли следить. Осторожно, прячась в тени. Думаю, стражники умеют быть незаметными по долгу службы. Но я все равно собиралась выйти из дома, и уже взялась за ручку двери, когда постучали.

Мелькнула сумасшедшая мысль, что это отец, но я тут же остудила себя. Отец, конечно, мог бы найти меня, но за десять лет ни разу не проявил ко мне интереса, и если стояние на коленях не убедило его помочь, то эффектный уход и подавно.

Глубоко вдохнув, я поняла, кто за дверью. Не хотела видеть его, никого не хотела видеть, но Маргус потребовал:

– Илия, открой! Я знаю, что ты не спишь!

Открывать я не торопилась, надеялась, что он уйдет и позволит уйти мне.

– Это касается твоего сына! – крикнул мужчина, и я отодвинула скрипучий засов.

Маргус сверкнул на меня глазами, видимо, подмечая, как быстро я открыла ему и что я в платье, а не в ночной сорочке. С намеком заглянул в прихожую.

– Далеко собралась?

Я отошла, впуская его, и он включил свет, ловко найдя выключатель. Так ловко, словно бывал в моем доме.

– Это тебе, – он протянул пухлый сверток.

– Что это?

– Платье. Я ведь обещал, – удивился он. – Примеришь?

С трудом подавила раздражение – у меня сын в беде, а он приносит мне платье, и думает, что я с радостью юной девочки побегу наряжаться и крутиться у зеркала?!

– В другой раз, – по возможности мягко сказала я, и положила пакет на стол. – Прости, я устала, и… немного не до подарков. Что ты хотел сказать о Стэнли?

Маргус подвинул к себе стул, сел, и все равно умудрился смотреть на меня сверху вниз, хотя теперь я возвышалась над ним.

– Предложи хотя бы чая, – он устало потер лоб.

– Что со Стэнли?

– Я передал ему, что ты просила. Сказал, что ты его любишь.

– Спасибо.

Маргус молчал, он не собирался никуда уходить, и я поторопила его:

– Ты пришел только для этого?

– Нет, еще принес тебе платье, которое ты даже не хочешь примерить. Я понимаю, что ты волнуешься, но разве то, что я сказал тебе – ерунда? Когда ты просила меня передать слова любви твоему сыну, мне показалось, что это важно. Илия, слова любви – это ведь важно? Я их от тебя не дождался, так хотя бы твой сын… Но когда я пришел, чтобы сказать, что выполнил твою просьбу, оказывается, это был всего лишь пустяк?

Он пытался вызвать во мне чувство благодарности, пытался воззвать к моей совести, но мне было все равно, что он устал. Да, я видела, что устал, от него буквально веяло утомленностью пылью, потом и чьим-то страхом. Но он не выполнил моей главной просьбы – не помог Стэнли, а сейчас просто меня задерживал.

– Не пустяк, – возразила я, но посмотрела на дверь.

– Спешишь?

– Нет, – солгала. – Но, думаю, что тебе пора.

– Куда? – Он, усмехнувшись, откинулся на спинку стула, тот подозрительно скрипнул, но выдержал его вес. – Мои у родственников, я тебе говорил. Еще день я совершенно свободен.

– А как же твоя работа?

– Завтра у меня выходной.

– С чего бы?

– Я все сделал сегодня.

В словах Маргуса мне послышалось имя сына, хотя оно и не прозвучало. Мое сердце на минуту замерло и снова забилось.

– А Стэнли?

– Илия, я же сказал, что передал ему твои слова!

– Не то. Что с ним? Ты сказал, что все сделал сегодня. Что ты сделал с моим сыном?

Пристальный взгляд Маргуса ощущался лаской. Чужой, ненужной, но лаской. И совсем не вязался с жестоким вопросом, который он задал мне:

– Илия, чей он сын?

– Что? – хрип, уже не отца, а мой.

Я схватилась за шею, словно цепочка и кулон душили меня, но вспомнила, что их больше нет, и опустила руку.

– Я никогда не спрашивал тебя, чей Стэнли сын.

– Мой.

– Твой и?…

– Он – мой.

– И демона?

Несуществующая цепочка на шее перекрыла мое дыхание, хрип вырвался и повис напряжением в комнате.

– Стэнли. Мой. Сын, – отчеканила я.

Но Маргус знал правду – так говорили его глаза, все еще ласковые глаза, несмотря на жестокость вопросов.

– Как ты узнал? – выдавила я, ухватив судорожный вдох.

Мой мальчик не был похож на демона, и я так радовалась, что ему ничего не передалось от отца. Он был похож на меня. И на упрямого поборника репутации и морали – Илланиара альх анкер Свалье, своего деда.

– Хотел бы я этого не знать, – с грустной улыбкой ответил Маргус.

Он обвел взглядом прихожую, но у меня возникло ощущение, что он успел рассмотреть каждую деталь во всем доме. Крошечном доме – по сравнению с замком моего отца. И даже по сравнению с домом Маргуса.

– Илия, ты понимаешь, что тебя тоже могут кинуть в темницу?

– За что? В империи много демонов!

– В империи, – согласился он. – Не в Анидат.

Да, я была в курсе о нелюбви герцогини и короля к демонам. Более того, их нелюбовь перешла в какую-то болезненную ненависть, словно они опасались чего-то. Говорят, раньше в Анидат были демоны, и вполне себе жили наряду с другими расами, но потом от них постарались избавиться. Некоторые сами ушли в более темные и гостеприимные города, некоторые хотя и переместились, иногда все еще мстили за изгнание, а с некоторыми пришлось договариваться о ненападении.