bannerbanner
Незнакомка
Незнакомка

Полная версия

Незнакомка

Настройки чтения
Размер шрифта
Высота строк
Поля
На страницу:
1 из 4

Алексей Блинов

Незнакомка

Роман о сказочной любви,

О том, как время ход меняет.

Мои лишь строки, а шаги

Герои сами совершают

Незнакомка

Часть первая


Пользуясь всеобщей оторопью, под грохот сотрясающейся экономики, зима вконец обнаглела и вдарила в ноябре. Минус двенадцать, даже днём.

Кутаясь в длинный красный шарф, подняв воротник серо-чёрного пуховика, Макс семенил по щедро посыпанному реагентами тротуару, сильно смахивая на нахохлившегося снегиря. Он бы не оказался в этом переулке, между чудом уцелевших старинных особняков, под неусыпным надзором могучих львов и кокетливых взглядов полуголых кариатид, но от встречи с издателем не отвертишься, да и встреча, собственно, нужна только ему, впрочем, как и его назойливые книги. Мир старался не замечать его нестандартные строки, не копаться в этих слишком светлых мыслях, а если кто и обращал внимание, то тут же крутил у виска: «Очередной писюк-философ. Нам оно надо? Мы сами с усами, да и вообще, есть проблемы и поважнее, чем о любви кричать».

Когда Макс был ещё ребёнком, до практичного и хваткого отца быстро дошло, что его младший сын – точь Иван-дурак, мягкотелый разиня. Но отец любил этого оболтуса, понял, что толком из него ничего не выйдет, хотя пару раз к мозгоправам и водил. Поэтому, даже когда Максу перевалило за двадцать, он продолжал содержать непутёвого отрока, правда, сам уехал аж в Австралию, исправно посылая деньги, а их у него было немало. Чтоб его «Иванушка» не впал во все тяжкие, денег давал в обрез, а Максу много и не надо. Машина не нужна, куда такому рассеянному за руль, он в ногах-то путался, квартира от бабки досталась в самом центре города, а ноут ему старший брат подогнал в одну из редких встреч. Что касается матери, так она бросила их всех лет десять назад и ускакала в Европу с каким-то расфуфыренным ценителем живописи. Наверное, творческую жилку младшенький сыночек унаследовал от мамы, да и всю эту импрессионистскую философию тоже.

Совещание было назначено на два часа пополудни, но Макс, как всегда, перепутал время, сейчас всего одиннадцать, а он практически доплёлся до офиса издателя. Недотёпа повертел головой в поиске кафешки, зацепился взглядом за грузинский ресторан, но сразу же отмёл эту идею, на карточке остались крохи, а отцовский транш доберётся до его кармана аж в начале следующего месяца. Макс не был лентяем, пытался зарабатывать, но каждая попытка заканчивалась полным фиаско. Уже на следующий день работодатель под тем или иным предлогом указывал на порог. С такой несобранностью и забывчивостью сотрудничать желанием не горели, и по этой же причине у него не было друзей, тем более девушки. Он настолько глубоко окунался в свои фантазии, что мог запросто выйти из дома в шлёпанцах или забыть закрыть дверь. Путал дни недели, терялся в метро, проезжая мимо своей станции, а с часами вообще не дружил. При всех этих недостатках глупым он не был. Ухватывал суть – ту самую, скрытую от стандартного взгляда, поэтому и писал свои рассказы, тщетно стараясь раскрыть глаза наивным обывателям, с наслаждением барахтающихся в море обмана.

Если бы Макс был художником, то на его картинах непременно яркие, обжигающие сетчатку мазки, несуразные контуры неожиданного сюжета, пугали зрителя не меньше замысловатых строк и напоролись бы на куда бо́льшие штыки. Конечно же, при наличии хотя бы одной пары глаз стандартного зрителя.

Макс «выбросил» грузинский ресторан в замызганный сугроб и свернул на тихую улочку, усеянную дорогими машинами. Шаркая заляпанной грязью обувью, доковылял до зелёной витрины магазина и на свою удачу через приветливые двери зашёл внутрь. В самом конце торгового зала, за полками, ломящимися от заморской снеди, приютился невзрачный кафетерий, скромненький, то что надо. Заказав два бублика и чай с ромашкой, Макс выбрал подходящий столик. Это оказалось плёвым делом, так как все посадочные места были свободны, кинул куртку и шарф на подоконник и вернулся за ожидающем его потным чайничком и разогретыми бубликами. Рассчитавшись за нехитрый перекус, пошёл обратно и… привычно растерялся. Дело в том, что за его столиком сидела молодая девушка в коротенькой дымчатой шубке, серой юбке и сапожках на небольшом каблуке.

Макс, зная о своей рассеянности, решил, что он, как обычно, всё напутал, уже было дёрнулся занять другое место, но увидел красный шарф и пуховик на подоконнике – аккурат там, куда он направлялся изначально. Все места были свободны, а незнакомка уселась почему-то именно за его столик. Покачавшись на весах сомнения, он всё-таки отважился приземлиться у своего пуховика, посчитав этот подвиг крайне логичным.

Деловито посапывая в губу, налил чая в стеклянную чашку, всыпал два пакетика сахара и, перемешивая напиток деревянной палочкой, шальной от стеснения, украдкой, всё же разглядел девушку.


Она смотрела в окно, опершись подбородком на раскрасневшиеся от мороза ладони, медленно моргала длинными ресницами и казалось не замечала его. На указательном пальчике красовалось бронзовое кольцо-печатка, а на запястье широкий, тоже бронзовый браслет, усыпанный густой витиеватой вязью. На ангельском бархатном личике румянились чуть пухлые щёчки – очевидно, девушка замёрзла, гуляя в такую погоду без шапки.

Сердобольный Макс сходил за второй чашкой, плеснул туда чая и не решившись добавлять сахар, просто подвинул чашку ближе к её локтям. Но на этом его галантность не иссякла. Сравнив размеры бубликов между собой, измерив дырки пальцами, выявив микроскопическую разницу, «Архимед» расстелил возле себя салфетку, положил на неё «маленький» бублик, а тарелку с «большим» предоставил скучающей красавице.

Незнакомка наконец отлипла от окна и внимательно посмотрела на щедрого парня выразительными глазами с изумрудным отливом. На волнистых, цвета чёрного шоколада густых волосах ещё мерцали снежинки, быстро превращаясь в капельки росы.

Девушка аккуратно взяла чашку за стеклянное ушко, сделала пару маленьких глотков, вернула на блюдечко, встала и сняла шубку, положив её на тот же подоконник. Длинное шерстяное серое платье великолепно подчёркивало точёную фигуру. Казалось, что огромный янтарный кулон на толстой бронзовой цепочке может легко её опрокинуть, если вдруг она неосторожно наклонится вниз.

Усевшись обратно, незнакомка грациозно отломила кусочек бублика и отправила в капризный чувственный рот.

Макс, не имея опыта общения с девушками, привычно молчал, старательно юзая свой бублик и основательно ёрзая на пластиковом стуле. Когда чай у незнакомки закончился, она мягко подтолкнула блюдечко с чашкой чуть ближе к пузатому чайничку, скользнула случайным взглядом по залу магазина и вновь уставилась в окно. Макс умудрился догадаться долить ей напитка, даже вернуть чашку хозяйке, но дальше вовсе не думалось, лишь грай панический, глумливый бескрылых мыслей в голове. Сконфуженный от неловкой ситуации, кляня себя во всех грехах, он принялся тщательно изучать вычурные полки, рассматривая яркие этикетки шоколадок и броские коробки с конфетами. Читая заморские буквы, вспоминая иностранные слова, которые вовсе не знал, он вдруг надрывисто и излишне громко, пересилив свою дурацкую застенчивость, всё же осмелился обратиться к девушке:

– Вы шоколад любите?

Ему показалось, что она улыбнулась, но так осторожно, что он не был в этом уверен. Решив, что сморозил очередную глупость, Макс вылупился на горошины мака на мятой салфетке, не найдя ничего лучшего, как посчитать их. Её «люблю», буквально выдернуло его из «увлекательного» занятия. Рука «арифметика» вместе с прилипшей салфеткой стукнулась о чашку, чашка о чайник, а чайник только каким-то чудом не свалился на пол. Макс даже успел заранее охнуть, предрекая его неминуемую гибель.

– Люблю, – повторила незнакомка, двигая чайник за носик ближе к середине стола

– Вы о шоколаде? – растерянно переспросил Макс. Она кивнула и медленно моргнула, подтверждая свою любовь к шоколаду. Затем сдула салфетку с его ладони и с облегчением откинулась на спинку стула:

– Только горький, ну, в меру горький, без начинок разных.


Руководствуясь исключительно своим вкусом и интересом к новому, выбор Макса пал на шоколадку с зёрнами кофе. Занятие это его столь поглотило, что прошло немало времени – и чай остыл, и девушка согрелась.

Когда он, наконец, вернулся и торжественно протянул ей плитку, вдруг опомнился:

– Ой, вот же я дурень, она с зёрнами кофе, простите мою рассеянность, это мой бич.

– Рассеянность? – незнакомка отломила квадратик от шоколадки и переспросила по обыкновению подвисшего Макса:

– Твой бич – это твоя рассеянность?

– Да, такая основная черта характера: жирная, неуклюжая чёрная полоса.

– А почему чёрная?

– Да потому что черкает все светлые начинания.

– Это как?

Незнакомка слизнула крошку с пухлой верхней губы и уточнила свой вопрос:

– Мешает жить?

– Да, не то слово, – Макс обречённо махнул рукой по чашке, – всё путаю, забываю. Кто с таким дело-то иметь будет? Растяпа.

– Это вы сами себя таким титулом наградили или надоумил кто? – спросила незнакомка, подвинув его чашку к себе, подальше от края.

– А ты, извините, вы, не видите, ну, рассеянность мою? Не напрягает? Нестандартный детина, заблудившийся в детских грёзах, – Макс обиженно отвернулся и принялся считать снежинки на стекле.

– Напрягает? Вот ещё, я вижу романтичного молодого человека, незаурядного и беспричинно печального.

Он удивлённо обернулся – собеседница улыбалась. Кулон задорно подмигнул ему, перетянул внимание на себя, и теперь Макс видел только здоровенный кусок янтаря.

– Детские грёзы – это же здорово… это, как сок, – далёкий голос незнакомки доносился со всех сторон: и слева, и справа, и даже со спины.

– Сок? – спросил Макс, не совсем понимая, с кем он разговаривает. Жёлтый туман клубился над бесконечной жидкой столешницей, размывая физические границы, стирая грани бытия.

– Ага, свежевыжатый – фреш, – кулон ярко вспыхнул и погас. Привычные очертания мира тут же вернулись.

– Он долго не хранится, надо каждый день выжимать, зато самый вкусный, – незнакомка как ни в чём не бывало сидела на своём стуле и, казалось, сдерживалась, чтобы не рассмеяться. – Посмотрите вокруг, много вы видите людей с цветущими садами в душе? Посмотрите, посмотрите. Мне интересен ваш вердикт.

Макс постучал костяшками пальцев по столу, удостоверился в его былой прочности, буркнул что-то невнятное и с опаской оглядел торговый зал, уступая настойчивости загадочной особы. Покупателей в магазине было не так чтобы много, но у касс человек пять топталось: женщина среднего возраста, две старушки, мальчик-подросток и мужчина с прилипшим к уху телефоном. Юнец излишне дёргался и горбился, бабки таранили друг друга тележками, дама – мрачнее тучи, а болтун постоянно повышал голос, брезгливо гримасничая.

Колючки, да крапива, канавы, пустыри, ошмётки позитива – тщедушные цветы.

Макс помолчал, по-старчески пошамкал губами и кратко ответил:

– Да не особо.

– Сухо. Добавьте поэзии.

– Куда добавить?

– Не куда, а во что. В ваш ответ, разумеется.

– М-м-м, у всех концентрат разбавленный, долгоиграющий, так и булькает.

Тут девушка впервые засмеялась в голос и Максу почему-то передалось её веселье и уверенность. Не ожидая от себя такой дерзости, ну, по его убеждениям – зато предсказуемо глупо, прямо смотря ей в глаза, он простодушно поинтересовался:

– А почему вы за мой столик сели, полно же свободных?

Незнакомка снова замкнулась и опять уставилась в окно, слегка задрав вздёрнутый носик. Длинные ресницы скрывали зелёные глаза, и было не разобрать, закрыла она их или смотрит на снежную дорогу под колёсами редких машин. Макс скакал на стуле, будто на кол уселся, не переставая себя ругать за бестактность. Замучил белую салфетку, затискал пакетик с сахаром.

– А ты не рад? – Она перешла на «ты», он даже не сразу заметил. Открыл было рот, чтобы ответить:

– Конечно, рад, очень рад, – но незнакомка вдруг встала, кулон сердито закачался, девушка накинула шубку на свои юные плечи и, ни разу не взглянув на закостенелого тугодума, бросила сухое «спасибо за чай», «особенно за зёрна кофе», торопливо направилась к выходу.

Макс уплыл за горизонт, наблюдая, как красавица исчезает в дверях магазина, потом всё же опомнился и пустился следом, надеясь её догнать.

На ходу застёгивая пуховик, пыхающий клубами пара юноша заметался по коротким улочкам, высматривая хрупкий силуэт. Львы и кариатиды так громко гоготали, надсмехаясь над ним, что он едва не угодил под машину. После нескольких часов поиска, замёрзший и подавленный, Макс, спотыкаясь о собственную неуверенность, поплёлся домой, забыв о встрече с издателем.

Случайность – вот величина, способная менять значения, любовь горазда сочинять и выбирать своё течение.


Всю следующую неделю в перерывах между неистовой писаниной он шатался по улочкам, которые примыкали к тому самому магазину. Сидел часами за тем же столиком, но встретился лишь со своим красным шарфом, который ему любезно вернул охранник, хотя Макс и не спрашивал.

Побежали дни тянучки, утром скучно, ночью скучно, вечерами плач отчаянный и мерцающий экран. Буквы в строчки, многоточья, мысли прыгают на кочках: не бывает встреч нечаянных, даже если жизнь обман.


Макс старательно возводил мосты, прокладывал логические дороги, задавал себе целый ворох вопросов, но на самый актуальный – «почему она села за его столик?» ответить не мог. Пытался выкинуть девушку из своей дурной головы – но какое там! Даже несмотря на значительные бреши в его черепной коробке, образ прекрасной незнакомки не улетучивался. Напротив, её ошеломительные изумрудные глаза преследовали его повсюду, каждый миг, на каждом метре бесполезной круговерти.

Немудрено, что Макс сдался, осознав поистине светлую мысль: случайностей не бывает. Это озарение принесло ему ещё больше мучений. Он не знал, что делать дальше, зато перестал тратить уйму сил на глупую борьбу с любовью, которую впервые испытал. Теперь он специально вызывал в памяти ту встречу во всех деталях, по многу раз переписывал их разговор, перечитывал, недовольно хрюкал и начинал заново, дополняя мимолётную беседу крохотными нюансами. Величайшей трудностью оказалось припомнить число маковых зёрнышек на салфетке, пришлось импровизировать.

Время сделалось густым, буквально прилипло к циферблату, но умудрялось бежать вперёд. Зима окончательно поглотила город, а Макс проглотил наживку. Крючок больно терзал его душу, но удочку никто не дёргал. Он плаксиво барахтался в море печали, стоически претерпевая сердечные муки, не теряя надежды, что рыбачка соизволит вытянуть его на берег.

Ближе к Новому году, следуя эстетическому велению, Макс забрёл в антикварный салон на выставку картин из частной коллекции. Зашёл случайно, привлекла знакомая фамилия именитого художника – Саврасов.

Купил билет и, повесив пуховик на плечики, принялся блуждать по центральному залу, хаотично заглядывая в примыкающие комнаты, где тоже, толкаясь массивными рамами, ютились полотна признанных мастеров. В одной из таких комнат он и увидел знакомый силуэт. В этот раз платье было чёрное. Она с интересом смотрела на увековеченный художником закат, совершенно не замечая редких посетителей. Он приблизился к ней на привычно ватных ногах, излишне горбясь, прячась в плечи, остановился за её спиной в нескольких метрах, лихорадочно моргая и лапая воздух, дабы убедиться, что перед ним не мираж.

– Красиво.

Макс быстро убрал руки в карманы, вытянулся в струнку и огляделся. Никого, кроме их двоих, в комнате не было. Значит, она говорит с ним. Значит, заметила его.

Не поворачивая головы, незнакомка повторила:

– Красиво, даже чувствуется духота вечера и слабый ветерок… да?

Макс взглянул на винегрет красок и тоже уловил ветерок в довольно небрежных мазках.

– «Духота» – не очень лицеприятное слово для картины, но не в этом случае. Мне кажется, художник так передал свою усталость, некое разочарование.

Макс облизал пересохшие губы и спросил:

– От чего? Ну, разочарование.

– От непонимания, от того, что люди не хотят видеть, слышать, думать. А ветерок символизирует надежду, – девушка, наконец, обернулась. – Надежду на восход, – кулон качался на своём месте.

Макс кивнул ей – как-то дёргано —и даже пошатнулся, что заставило её улыбнуться:

– Приветик, растяпа.

– Здравствуйте.

– Заел официоз, давай уже на «ты». Меня Вероника зовут, а тебя?

– Макс.

Вероника повторила его имя, взяла под руку и повела в другую комнату. В пряном облаке духов, слегка терпком, но приятном, с нотками гвоздики, в окружении картин в толстых золотистых рамах, в непривычной тишине Максу сделалось так хорошо, как он давно желал. Бурная река угомонилась и зашуршала ровным безмятежным потоком. Бархатный голос, лёгкая поступь убаюкивали его давно не спавший ум.

– Теперь за формой гоняются. Иногда смотришь на картину – фотка прямо! Любуешься, восхищаешься, а потом чувствуешь искусственность какую-то, неживое всё. И утка игрушечная, и берёзы не шелестят. Жизни нет, понимаешь? Слишком стандартно.

Макс кивнул, но Вероника, судя по всему, жест согласия не заметила:

– Или ты иначе считаешь? Скажи, я не права?

– Я в картинах не знаток, но такие мысли меня тоже посещали —скорее, по наитию.

– Вот именно, я об этом и говорю: инстинкт вкуса – или есть, или нет. От ума и образования никак не зависит. Это, скорее, зрение, чем рассуждения. Никакой логики, логика искусству вредит, сухая она, как статистика. Правила – они на дороге хороши, а для крыльев это цепи, холодные железные оковы.


Они походили по выставке ещё минут сорок. Он бы ротозейничал и дальше, хоть целую вечность, но Вероника притащила его в гардероб.

Макс так размяк в её компании, так прилип к трепетному локтю, что с трудом отцепился, и то только потому, что даме надо было надеть шубку. Не дожидаясь, пока он за ней поухаживает, Вероника сама сняла шубу с плечиков и сунула ему в руки, пояснив доходчивым жестом, что от него требуется. До Макса дошло, хотя и с задержкой. Он помог ей одеться и, накинув пуховик, поспешил за звонким цоканьем каблучков, боясь снова упустить вдохновение.

Сегодня было теплее, чем в тот день, Вероника даже не запахнула шубку. Шла довольно размашисто, можно сказать, вульгарно и постоянно задирала голову вверх, любуясь витиеватой лепниной старинных особняков.

Макс семенил следом, утратив не только ощущение времени, но и слова. Метров через сто она остановилась и взяла его под руку:

– А поехали в зоопарк?

– Куда? – удивился Макс.

– В зоопарк. Я его терпеть не могу.

– Так зачем тогда туда ехать?

Вероника резко отстранилась, кинула ему: «Не провожай», – и опять исчезла.

Макс стоял, блуждая рассеянным взглядом по белым барельефам, украшающим фасад жёлтого здания, пожимая плечами и мусоля один и тот же вопрос: «При чём здесь зоопарк?» И стоял бы так ещё долго, если бы не увидел, как один из купидончиков хмыкнул, надув щёчки, и помахал ему пухлой ладошкой, мол, топай домой, городской растяпа.

Не найти и никогда не встретить тоже та ещё беда, но потеря так бьёт плетью страшным словом «навсегда». Что уже, глотая слёзы, думаешь, что зря искал ту шипованную розу, если каждый раз терял.


Макс не понимал Веронику даже больше, чем себя. Взбалмошность – это явно её конёк. Он о ней так ничего и не узнал. Только имя. Ну, хоть что-то. Леди-икс, Леди само Совершенство. Мучительные дни разлуки, воздушные мытарства, унылые стенания, претензии к судьбе сподвигли Макса к невероятной дерзости: он в гордом одиночестве оприходовал целую бутылку вина, хотя до спонтанной встречи с любовью почти и не пробовал напитки крепче кефира.

В пара́х туманных алкогольных бродил по улицам мечты, но утром сделалось так больно от ощущенья наготы, что захотелось похмелиться зелёным взглядом красоты, взлететь до солнца и разбиться, но на земле, где ходишь ты.

А где она ходила, он понятия не имел. Где живёт? Где учится? Вряд ли работает, юная совсем, хотя и этот вариант не исключается, мало ли. И вообще, местная она или в город лишь наскоками является? Может, в гости к кому приезжает, к родителям, например? Или к парню своему? Последнее предположение наделало немало шума в голове фантазёра. Смешно, но он ревновал, ревновал к видению. Ха-ха, да не до смеха.


Тридцать первого, часов в пять вечера, вздумалось ему проветриться, на витрины поглазеть, да на ёлки наряженные полюбоваться. Побродил обычным маршрутом по знакомым тихим улочкам, попинал бордюры, пока глубоко и бесповоротно не задумался и естественным образом не оказался на оживлённой площади. Толпа праздных гуляк тут же подхватила его и, пошвыряв, уже по гораздо более громким улицам занесла в душную кондитерскую.

Народу уйма, хоть отбавляй, а у прилавка, заставленного марципановыми фигурками, и вовсе творился ажиотаж.

Являясь верным адептом тишины, Макс незамедлительно навострил лыжи на выход. Планируя уплыть от суматохи, уже оттолкнулся от чьей-то внушительной спины, но тут, в самом дальнем углу, заметил «её». Облегающее кремовое платье, крепдешиновый сюрреалистичный шарфик, браслет, колечко, кулон – всё как положено, всё при ней. Вероника сидела одна, отстранённо читала книгу. Знаменитая шубка пылилась на соседнем стульчике. На столе – большая чашка и початая шоколадка. Пятно уюта, будто театральный софит, отвоевало для неё несколько квадратных метров у галдящей толпы, суета разбивалась о незримые барьеры, как волны о скалистый берег.

Макс потоптался, потолкался с посетителями, так как замер на самом проходе, и боязливо направился к ней. Задержав дыхание, нырнул в зону комфорта. Пристроил дымчатую шубку на скучающую вешалку, сел за лакированный стол, выдохнул и сконцентрировался на отчётливом биении ошалевшего сердца. Вероника молчала ещё минут пять, он, соответственно, тоже. Потом она подвинула шоколадку на его половину стола и, не отрываясь от чтения, сказала:

– Привет, и угощайся.

– Привет, – чуть слышно буркнул Макс и сунул кусочек угощения себе в рот, не чувствуя сладости.

Минут через двадцать она захлопнула книгу, положила её на диван, встала и с шубкой в руках поспешила к выходу, бросив на ходу:

– Пошли.

Толпа растаяла за первым же поворотом, стало тихо.

Снег валил стеной, злосчастные коммунальщики ушли в запой, поэтому дороги были чистые, белые и пушистые, и город хоть немного сделался сказочным. Она шла по обыкновению без рукавиц, прятала кулачки в рукава, плотно скрестив руки на груди, хлопала тяжёлыми ресницами и нестерпимо молчала. Крупные снежинки, похожие на куски ваты, ложились на её волосы, лицо и плечи – такая серебристая фата, зыбкая вуаль, прозрачная, но не настолько, чтоб разгадать маршрут похода.

Макс всё же рискнул спросить:

– А куда мы идём?

Вероника остановилась и, ни секунды не мешкая, ошарашила простым ответом, будто это и так было очевидно с самого начала:

– Ко мне.


Макс растерялся и обязательно перепутал бы что-нибудь, ну, или забыл, но в данный момент его рассеянность уже никак не могла навредить. На всякий случай он гнал все свои безумные размашистые мысли, кроме одной: главное – не открывать рта, чтобы не ляпнуть лишнего. Они зашли во двор-колодец древнего трёхэтажного здания, сделали несколько шагов, но вдруг она резко развернулась, схватила Макса за руку и потащила к красным вывескам через дорогу. Обстучав башмаки о ступени, чудаковатая парочка прыгнула в магазин, неряшливо приукрашенный к празднику гирляндами и пучками мишуры. Вероника встряхнула головой, снежинки посыпались на пол, быстро исчезая в грязном месиве. Оглядев хаотичные ряды стеллажей, не уяснив смысл их расстановки, не оценив аляповатый стиль убранства, она протяжно фыркнула, красноречиво моргнула и весело озадачила своего кавалера:

– Надо шампанское купить, ну, и поесть… наверное.

Макс старался взять дело в свои руки: чванно гарцевал павлином, вальяжно взирал на товар, важно цедил сквозь зубы «такс-такс-такс», но инициатива предпочла Веронику, поэтому на нужный уголок указал её аккуратный пальчик и ёмкая фраза «да здесь же».

У полок с напитками он завис окончательно, силясь разобраться в этой батарее бутылок. Увяз в болоте этикеток, дивясь картинкам разных форм. Маленькие циферки, большие буковки ни о чём ему не говорили, не проясняли патовую ситуацию. Дело серьёзное, абы какой бутыль не возьмёшь, надо ж фее угодить. Вероника снова пришла на помощь, спасла его от мук выбора, то ли заскучав в сторонке, понимая, что умственное сражение затянется надолго, то ли сжалилась над ним, а может, просто стоять устала:

На страницу:
1 из 4