Чужой крест

Снаружи здание походило на торговую галерею с арочными сводами и крышей из золотого кружева. Античные колонны из незнакомого Владимиру зелёного, жёлтого и серого камня, отшлифованные до блеска, подпирали свод. Не удержавшись, кузнец погладил одну из них и задрал голову, разглядывая золочёные сетки на окнах и рисунки на мраморе над ними.

– Камень тёплый, как живой, – пробормотал он, закрыв глаза и прислушиваясь, не заговорит ли с ним кристалл.

Внутри строение открывалось огромным холлом, разделённым арочными перегородками на три зала. Трудно передать словами всё великолепие Дивана. Мозаика и золото, от пола до потолка, дерево и бархат, огромный прозрачный купол. На родине Владимир видел лишь красоты Псковского кремля. Покои в домах некоторых богатых купцов, к которым он приходил за заказами, выглядели рядом с Диваном пустыми и бедными. Восточная мозаика повергла кузнеца пасть на колени. Мастеровой человек смотрел на золотую вязь на стенах, на ковёр под ногами, искусный, словно нарисованный, на полы из керамики, похожие на соты. Он глубоко вдыхал сладкие запахи ванили под высокими сводами. Он не мог оторвать глаз от каменного панно, представляя, что это волшебная птица в полёте нарисовала крылом на камне дворец султана и море, и землю под собой.

Дав безбородому юнцу насладиться красотой, визирь повелительным жестом попросил его подняться. Их повели в соседний с холлом зал, где вдоль стен стояли низкие мягкие топчаны – диваны, кои и дали название месту. И здесь, где заседал высший орган управления империи и куда приглашали высокопоставленных гостей, всё было совершенно диковинным. Многочисленные узоры и сочетания мозаик, красных, голубых, зелёных, переплетались золотыми орнаментами. Аляповатыми и излишне насаженными они могли показаться, когда бы русский юноша уже не видел местные базары, сочные и многоцветные, множественные оттенки тёплого моря, щедрости красок южной природы, не слышал эмоциональные переливы восточной речи. Свет от оконных витражей лился так мирно, что Владимир закрыл глаза и снова стал прислушиваться и принюхиваться. Перед ним пролетали годы и столетия, запечатлённые в каждом витке арабской вязи, в любом из узоров камня, во всяком повороте архитектуры.

Главный визирь остановил церемонию и осматривал очарованного гостя, довольно прищурившись и то и дело поглядывая в сторону окна в стене за золотой решёткой. Стефан и толмач склонили головы и степенно ждали.

– Ты впечатлён, пришелец? – наконец спросил Ибрагим-паша.

– Будь благословенны те, кто создали эту красоту! – ответил кузнец с неподдельным восторгом.

– Как твоё имя? – поинтересовался вельможа, впервые улыбнувшись. Когда Владимир назвался, распорядитель спросил, кто он и зачем просит аудиенции у падишаха.

– Достопочтенный, я приехал к вам научиться, как ваши мастера, сочетать камень и металл так, чтобы свет одного не затмевал блеск другого.

Стефан позволил себе вмешаться и добавил:

– Прошу Вас, уважаемый Ибрагим-паша, передать Вашему повелителю, что мы привезли с собой очень важную вещь. Угодно ли будет Сулейману Великолепному на неё посмотреть? – едва заметно молдаванин поклонился в сторону решётки.

Распорядитель молчал. Только ему было видно, как окно за решёткой закрылось. В зал зашёл янычар. Подойдя к вельможе с поклоном, он произнёс «хаммам» после чего попятился к двери, всё так же, не разгибаясь.

– Запомни, как нужно входить и выходить во дворце, обращаясь с почтением, – посоветовал переводчик, указывая взглядом на слугу.

Услышав незнакомую речь, визирь насторожился и заставил румына повторить, что он сказал. Переводу Ибрагим-паша улыбнулся:

– Ты прав, толмач, что объясняешь чужестранцам наши традиции. Великий султан просит своих гостей ознакомиться с одной из них. Не стоит вести долгие речи, будучи уставшими. Хаммам освежит вас. Скажи своему господину, что я доволен тобой, – добавил он для молдаванина и, дождавшись от Стефана кивка, коротко махнул рукой на выход.

5. Константинополь. 1535. Беседа Стефана и Владимира с султаном.

Встреча с Сулейманом состоялась только на следующий день. Весь вечер накануне гости провели в восточной бане и за ужином. В хаммаме эндеруна, внутреннего двора, где жил султан, их натирали сильно пахнущим тёмным мылом евнухи с белой кожей. Только им было позволено прислуживать во дворце мужчинам. В гареме, устроенном довольно далеко от покоев султана, там, где заканчивался сад и стоял Собор Святой Софии, одалисок, наложниц и фавориток обслуживали и воспитывали чёрные евнухи. Ужин был также совершенно необычным для русского питания. Привыкший есть мало, Владимир быстро насытился мясом гуся под гранатовым соусом, запил его щербетом из абрикоса, заел сушёной айвой. Ночь путники провели в разных комнатах дворца и под охраной. Наутро их пригласили в третий двор.

Сулейман Великий принимал их в своих покоях в зале переговоров. Помимо гостей в зале находились несколько визирей в белых кавуках с намотанными поверх огромными волнистыми чалмами-зефир из белой ткани, в халатах до пят из дорогого бархата или парчи, у кого с с длинными, у кого с короткими рукавами. Их повелитель сидел на золотой лавке императорского кресла в золотом парчовом халате, а голову его венчала белая фетровая шапка юсуфи, расшитая золотой тесьмой и с приколотой золотой брошью, возвеличенной каменьями и плюмажем. Глядя на роскошь этих нарядов, путники должны были понимать, почему Сулеймана зовут Великолепным.

Троих чужеземцев заставили встать перед султаном на колени. Первым падишах обратился к Стефану:

– Мне сказали, что ты привёз мне вещь, которую я должен видеть.

Молдаванин осторожно осмотрелся:

– Великий Сулейман, я хотел бы показать её только тебе.

Словно не слыша ответа, падишах сделал жест. Янычар встал перед Стефаном и протянул руку. Приезжему ничего не оставалось, как вынуть из-за пазухи свиток с рисунком. Рассмотрев, Сулейман вернул его Стефану:

– Чей это крест?

– Мой. И это копия креста Стефана Великого, моего прадеда.

– Ты позволил привезти мне рисунок? Зачем?

– Прости, Великий Сулейман, но об этом я хочу рассказать только тебе.

– Хорошо, я удостою тебя чести говорить с глазу на глаз. Скажи мне лишь, кто пришёл с тобой?

Кузнец из Опочки ещё ниже склонил голову, не поднимая, как ему советовали, век. Услыхав, что он хочет учиться ювелирному делу, падишах посмотрел на Владимира:

– Я люблю твою страну, русский, и считаю твой народ сильным и умным. Только покорствуя вашему великому князю вы можете быть уверенными в его благоволении. В этом русские люди схожи с подданными османской Империи. Ты впервые в моей стране? – Владимир кивнул: – Что ты думаешь о ней? Говори, не бойся!

Кузнец из Опочки осмелился посмотреть на грозного султана. Толмач толкнул его в спину, приказывая не молчать.

– Я благодарю Вас, Великий повелитель, за честь быть у ваших ног, – юноша приложил руку к груди и поклонился. Султан повелевал продолжать. Светлые глаза этого гостя и его непосредственность напомнили Сулейману поведение любимой Хюррем, бывшей православной одалиски, всегда искренней в своих признаниях: – Диковинная у вас страна. Много я увидал здесь чудес. Прекрасен Ваш дворец! – говорил меж тем Владимир: – Ваша еда дурманит быстрее браги. Но чем больше я гляжу по сторонам, тем больше подмечаю схожестей с моей родиной. Верхушки арок Топкапы изображены, как край сердца всякого русского человека. Сами арки похожи на своды покоев наших знатных людей. В минарете я смотрел на золото стен, как на родной иконостас. Арабская вязь напоминает мне узоры нашего мороза на стекле. Наши культуры разные, но это лишь помогает понять, как прекрасен мир. Мне нравится, что хлеб вы почтенно отламываете руками. Мне приятно ходить по дорожкам из камня и гравия. Меня пьянят ароматы ваших садов. Спасибо Вам, падишах, за гостеприимство.

Взгляд кузнеца, восторженно рисующий описываемое, снова опустился в пол. Сулейман, не ожидая подобной поэзии в словах простого ремесленника, гордо встал:

– Иди, добрый человек. Я распоряжусь, чтобы ты остался во дворце, как ученик ювелира. Я обещаю тебе содержание и достойный приём. Другого не жди.

Жестом султан повелел выйти из зала всем, кроме Стефана. Дальше разговор предполагался в присутствии доверенного султану лица. Им оказался не Ибрагим-паша. Та самая наивная и искренняя православная наложница Роксолана, что, приняв ислам, стала зваться Хюррем, уже много лет единственная делила с падишахом его ложе. После того, как Сулейман отослал подальше от дворца бывшую жену Махидевран султан и особенно после смерти матери Хафсы-султан главный визирь Ибрагим утратил положение первого советника Сулеймана.

 Падишах позволил молдавскому господарю сесть напротив. Почти бесшумно открылась дверь, и Стефан услышал лёгкие шаги за спиной. Хюррем приветствовала его на русском языке, какой знала. Отвечать ей гостю пришлось, не оборачиваясь. Любой, кто видел лицо женщин восточного гарема, вольно это случалось или нет, лишался головы.

– Говори, что я должен знать такого, что может быть мне интересным? – поторопил хозяин дворца гостя с объяснениями. Стефан трижды раболепно поклонился:

– О, Великий Сулейман, ты уже видел рисунок креста моего отца. Владимир должен сделать копию, которая послужит доброму делу и поспособствует твоим намерениям и далее господствовать в Европе. Я готов быть твоим союзником.

Сулейман усмехнулся:

– Твои слова, Стефан, как халва, но сладко мне от них не стало. Какая нужда привела тебя в мой дворец, чужеземец?

Молдаванин вынул из кармана жилета другой рулон и протянул бумагу:

– Это генеалогическая карта моей семьи. Прошу тебя, Великолепный, взгляни на неё, пока я расскажу тебе про свою семью.

Султан встал к столу, разложил карту. Как только молдаванин повернулся так, чтобы не видеть, туда же прошла женщина. Стефан с усердием стал рассказывать.

Его дед Александр был первым сыном Стефана III, прозванного при жизни Великим, и родился на свет в1464 году от киевской княгини Евдокии Олельковны. Александр должен был наследовать трон после отца, если бы не умер раньше его.

––

Карта Стефана

Стефан III Великий – Евдокия Олельковна и Иван III – Ефросинья

сын дочь сын

Александр – Вадома Елена Волошанка – Иван Молодой

1464 сын сын

Роман II – кузены – Дмитрий Иванович старший внук

1481 сын

Стефан V

-–

От брака Александра и Вадомы, принцессы Ардяла, в 1481 году явился на свет сын Роман. Княгиня Евдокия Олельковна умерла, когда сыну Александру было всего два с половиной года. На момент рождения Романа его дед был женат уже даже не вторым, а третьим браком на Марии Войкицы. Эта валашская принцесса являлась племянницей Влада Цепеша, верного друга Стефана Великого. Отцу Марии Раду Красивому было важно не только породниться с молдавским господарем, но и укрепить положение своей Валахии, оставив её независимой от поляков, румын и литовцев. Поэтому Раду Красивый принялся распускать слухи о том, что Александр Стефанович был рождён не от законной жены Евдокии, а от наложницы Марушки. На момент свадьбы Евдокия была двенадцатилетней девочкой и, якобы, не могла ещё иметь детей. Не потому ли Стефан Великий отослал первого внука Романа на воспитание в Ардял, в семью его матери Вадомы? Заступиться за мальчика никто не мог, и лишь второй дед Романа – Бартоломеу Драгффи, знаменитый воевода провинции Ардяла – отрицал эти сплетни. Ведь помимо Александра у Стефана Великого и Евдокии Олельковны было ещё двое детей – сын Пётр и дочь Елена (известная в миру, как Елена Волошанка). Славный воевода Драгффи в 1453 году вместе со сватом Стефаном Великим принимал участие в сражениях объединённой византийской армии за Константинополь, который завоевал отец Сулеймана Великого султан Мехмет II. Бартоломеу, как мог и сколько мог, отстаивал правонаследство Александра. Но умер воевода рано. Вадома из боязни, что Стефан Великий убьёт внука, прятала Романа в маленьком городке Бакэу. Естественно, что при подобном затворничестве мало кто мог знать о рождении у Романа сына.

Появившись на свет в 1508, Стефан, в роду по счёту пятый, всегда знал от бабушки и матери, что вполне может претендовать на трон. В истории Молдовы было несколько случаев несоблюдения примогенитуры, когда престол захватывали не правопреемники и даже не законные наследники. Богдан II, отец Стефана Великого, был бастардом императора Александра I Доброго. Да и нынешний правитель Пётр IV, «безбородый» или «Рареш», родился от женщины, которая не была женой Стефана Великого. Учитывая, что его отец Роман появился на свет раньше, чем Богдан III Кривой, младший брат деда Александра и дядя Романа, правивший страной до 1517 года и ныне покойный, гость султана хотел восстановить справедливость и стать во главе Молдовы.

– Великий Сулейман, ты давно мечтаешь превратить Средиземное море в османское озеро. Позволь мне помочь тебе? – сказал Стефан решительно, когда закончил с объяснениями.

За его спиной зашуршали ткани платья, и воцарилось молчание. Свернув бумагу, султан подошёл к гостю и в знак почтения приложил рулон к своей груди:

– Если правда то, что ты сказал, драгоценный гость, то тебя послало мне само небо! Но я не понимаю, как ты, Стефан пятый, даже став правителем маленькой страны, можешь помочь в моих делах? У Молдавии нет большого войска, Рареш-безбородый платит мне дань намного меньше, чем обещал. Вы даже не союзники Польши и Литвы. Они грабят вас не меньше, чем черкесы.

– Разреши, Великий Сулейман, рассказать тебе о моём плане, чтобы ты сказал мне, что про это думаешь?

Замысел хитрого молдаванина строился на следующих делах. В далёком теперь уже январе 1483 года его прадед Стефан Великий, уберегая свои земли от османцев, породнился с Русью, выдав замуж свою дочь Елену Стефановну Волошанку за Ивана Молодого, сына Великого князя Ивана III. Внук последнего Дмитрий Иванович, рождённый в тот же год, по крови являлся кузеном Романа, отца Стефана пятого. Иван Молодой умер в 1490 году, когда его сыну было всего 7 лет. Следуя принципу наследования имущества и титулов от отца к старшему сыну, избегая при этом младших сыновей, Иван III венчал старшего внука Дмитрия на царство в 1498 году, назначив его своим соправителем. По смерти деда в 1505 году именно Дмитрий Иванович, старший внук, должен был править Русью. Но в историю вмешалась вторая жена Ивана III – Софья Палеолог. Своим влиянием на бояр и при помощи византийского двора эта женщина сумела добиться того, чтобы следующим царем после её почившего мужа стал их сын Василий, по счёту третий. Дмитрия, мирного и покорного, Софья оковала железом и упрятала в тёмные палаты, где он умер через четыре года, и не исключено, что насильственной смертью.

Получается, что Великий русский князь Василий III был незаконно возведённым царём. А то, что после него на царство теперь был призван малолетний Иван, рождённый от второй жены, литовки Елены Глинской, совершенно меняло всю структуру принципа примогенитуры. Согласно ему после Василия III, в первом браке бездетного, следующим русским царём должен был стать один из его младших братьев. В семье Ивана III, кроме Василия, было ещё пять сыновей. На момент смерти Василия III их оставалось лишь два – Юрий, удельный князь Дмитровский, и Андрей, удельный князь Старицкий. Придя к власти в роли регентши при царе-юнце Иване IV, Елена Глинская по совету некоторых бояр заключила в темницу обоих братьев умершего мужа.

– Юрий не годится на трон, ибо характером мягок и вовсе не противился обвинениям в заговоре. Тогда как князь Андрей способен посеять смуту и сесть на трон. Крест, что должен сделать кузнец Владимир, останется в Молдавии для покоя в стране. Подлинник же должен послужить доброму делу и восстановить справедливость. Достопочтенный султан, все мои земляки знают о силе креста Стефана Великого, способного открывать любые двери. Я передам его в Москву, и он поможет князю Андрею Старицкому выйти на свободу и стать русским царём. Негоже женщинам править государствами. Жизнь и воля всякой из них в руках полюбовников. Елена Глинская – не исключение. Я же хочу, чтобы Русью правил законный князь.

Стефан замолчал. Сулейман смотрел не без удивления, то и дело бросая взгляд ему за спину. Очевидно, сказанное не совсем нравилось Хюррем.

– Зачем мне ссориться с Русью? – медленно вывел султан: – Я уважал Василия III. Я признаю его выбор. Если великий правитель, сын великого правителя, видел будущее своей державы только при сыне Иване, никто не смеет осуждать ушедшего государя. Великий князь есть исполнитель воли небесной, – султан обмахнул лицо ладонями и возвёл руки и взгляд к небу. Не многие власть предержащие их эпохи были согласны с подобными утверждениями. Европейская политика осуждала тиранию русских и восточных правителей, поэтому султану по душе были те, кто рассуждал, как он. Молдаванин не мог не знать, какое должное челобитье слал русский царь султану, и что за шортную грамоту не так давно писал Сулейман ушедшему Василию.

– «Верный приятель и добрый сосед, желаю быть с тобой в крепкой дружбе и в братстве», – процитировал он суть послания и поклонился. Падишах, вернув взгляд на гостя, довольно прищурился:

– Мне приятно, Стефан, твоё почтение. Ты правильно сказал, что мягким правителю быть негоже. Только лев способен быть царём зверей. Власть дана государю для подчинения. Тем, кто с этим не согласен, положена секира. Страх и зависимость – вот основа успеха на троне. Иначе сам окажешься посаженным на кол! Елена Глинская давно это поняла. Её муж, мудрый князь, велел «наблюдать жене своё достоинство», и мы не можем сказать, что царица забыла эти наставления. В политике русская государыня разумна: соблюдает со шведами шестидесятилетний мир, заключённый с Густавом Вазой, торгует с голландцами и датчанами, поддерживает дипломатию с Ливонией и Польшей, благоволит мне. А я, в ответ, приказываю подданным мне ногайцам, астраханцам, крымчанам и казанцам, не разорять Русь дотла. А то, что мать юного царя Ивана убрала с пути слабовольных родственников – это правильно. Мне тоже хотелось бы, чтобы после меня наследником стал тот из моих сыновей, кто сможет продолжать моё дело и удерживать все мои завоевания.

Стефан представил, как радостно кивнула за его спиной та, что подарила султану не одного сына. Даже если она не станет женой, Хюррем могла быть уверенной, что Османскую Империю возглавит один из них. И вряд ли в этот миг каждый из присутствующих в комнате мог предполагать, какой будет борьба между братьями за это место.

Стефан поклонился:

– Я полностью согласен с твоими рассуждениями, О! Великолепный! Однако, сев на трон, Андрей Старицкий будет признателен мне. Если же к тому времени Молдавия станет частью твоей Империи, султан, то мы сможем объединить Восток и Запад и сделать всю русскую землю подвластной тебе территорией. И тогда не только Средиземное море станет Константинопольским озером, но и Сибирь и Печорские дали османскими кладовыми. Чтобы ты мог покупать два сорока* соболей не за шестьдесят золотых флоринов или менять три девяноста* пудов воска на сталь, а брать их, как хозяин, и поберечь деньги и оружие для исполнения твоих великих замыслов!

*меры веса на Руси в те времена

Халиф, ниспосланный Аллахом! помоги мне стать первым господарем моей страны, и вместе мы завоюем непокорные тебе пока Ливонию, Речь Посполитую и хиреющий Немецкий Орден!

Огонь угодничества пробежал по глазам молдаванина; честолюбие султана было задето. Хитро улыбнувшись, хозяин карты потянулся за ней. Сулейман Великолепный вернул свою руку, оставляя свиток себе. Ему ещё пригодится эта родословная. Пусть молдаванин продолжает ненавидеть соседей. Тигр, наблюдая из-за скал за схваткой оленей, получит на обед проигравшего. Жестом султан дал понять, что всё сказано. Гость склонил голову и почтительно попятился к выходу.

Долго стоял в этот вечер без движения великий султан великой империи и смотрел на воды Босфора. Долгая война с Персией истощала его мысли. Непокорство Европейских правителей обязывало на новые походы. Но если верить вертлявому молдаванину, то уже скоро, через год- два, Султан I сможет стать властелином мира. Да будет на всё воля Аллаха!

6. Русь. 1536 Письмо Андрея Старицкого

В конце августа 1536 года в Москве в темнице умер от голода Юрий Иоаннович Димитровский, младший брат не так давно почившего царя Василия III и дядя молодого Ивана IV. Узнав о такой смерти брата и предчувствуя недоброе для себя, Андрей Иоаннович Старицкий, тоже заточённый в темницу Еленой Глинской, написал письмо сыну Владимиру. «Сънь мой! Вем аки крепостны муры подпола, и елико тяготно деля тя и мати тьвоейа, жены мьейа Евьдокьии во поруб ввергнуты быти. Не желил я живот покамест не пересекла мью стезю погана литовская девка. Блазнила сама зельем брата мьегого Василия. А то каждому ведомо, аки юностна жена водле старыго мужа можети блазнить оного, аже сам изыметится. Отнуду шёл Превеликий Князь не токмо супротив мирского суда, но аже господьнего. Соломоньию, половину сию нареченную сгубивши, а днесь наш черёд приходити. Вскую мы страдати? Бо каждый ведает об извете, возведённом на Юрия. Сам же в Дмитрове право чредить, равно аки мне в Старице, аво любше красных кремлёвых Полатей. Ако не то: живота он лихованъ аки поганый язычник, а бояре неприязные пируют, чая своевольствовать на залаз и тщету Отчине. Бельских аже известити перегрозили. За то Симеон Фёдорович и окольничьий Иван Лятьцкой и снеслися отай с каролем Сигизмундом. За то и согласны сами скитаться на странице. Есмь глуп зане ими не следовати. В шашьей земле живота нетути, и навь Юрия сему есть утверждение. Проклятой гарипе кьрвь княжена не дозволяет мърно спати, и мнитьмися, Володимир, скорую мне навь. За то меняти я мье узорочье вместо трости и папиры, анжебы споведовати те о коварстве Елены. Ако даже вороти я царице иговские поминки, фрей с дорогими удами, ценные опанины, шубы, кои не счесть и что в амбарах моих давно сгнили, всё одно аз есмь спона деля ливонки. Ще паче аж есмь ворог иговскому потаковнику Ваньке Овчине. Ако гридь сий льстивый бес. Уж сколь уверял я Глинску в приязни, сколь Даниил, Митрополит, ручался за речи мои – вьсё тща. Вестовщики и наушники клевещут, елико злословлю аз царицу. Отнуду сама и заслала мне ясака на Сход боярский толковать о немецких фазисах. А ежи сказалсися я огневичным, сама не уверовала и погнала мьне на увещание схимника Досифея. Ижде зрилси владыку Крутицкого, так и ведал еже буде мьне мука. За то и решился утечи купно с тя и матерь тьвоя. Стал аз прежде Старой Русы с чадью и полдве сотни истовых воев, абы дружину созьвати и Новыгород, Пьськов и всю Русию брати. Шортны сьлал и харатью к уездным детям боярским. Писал им, «што доколе мьй южик унота ести, царица прелюбы деяти, або не видити аки служит сама уверам бояр московитых. Оне до блазни и велелений готовы, потому как до жиру гладные. Аз быти радый соприяти сподряд усех, кои оборонять Русь согласны». Всё суета: израда ме вышла, бо и стреканулся в чужину. Або прежде Тюхоли настиг мя Ванька. Сам да Никита Оболенский царицу уберегли главу мя срубати, но не на мье же благо. Удеяти ми Овчина опять возвернуться и каятися. Сам клал заповедь живот мнъ ударовати. Рекел, де ристать и странствовать княжату негоже. Азъ веру яти, ноли той ме солгати: и мя в дыбу бросити, и тя трилетнего купно матерью твойея въ хранилище утискати. Малолетно мя тута жити. Насмертник азь есмь. Нуждная изгибель мя предпоставити, аз провидети. Сцегл мольбу имаю, темже препадаю пред Господоначальником нашьим – або васъ съ Евдокьией схоронил. Да елико разумеет уный Князь Иван Васильевич, аже срамно ветших людией известися токмо ради корысти. Убо покамест христиане насобную распрю имеют, поганые будуть тлети и гыбати земли россов. И али ако отьцъ мьй Иван единил Русь из земель вкупоотечных, крестных и далечих, оброчи и целовати ему Ярославль, и гордый Новогород, а щё Тверь и Вятку, и орла двоеглавого ны дати, и векожизненно возымел единоначалие с елиньскыми монархами Палеологами, дак почто не уразуметь ако не болярцы брехуны, а токмо Князь, богатный и блаженный, езмь истый хранитель честилища православия и деля всесоборныйя тревеликыйя отчины господарь. Може аз носити осе тяжкое бремя и быти ревностным пестуном, определённым на брежение нашьего князя не из мысли на столование, и не споны кому чинить, а абы с тщанием и страстью наставлять маво племянника уната, и егда час приходити урядити делы и безволненно предати оному клобук Константинов и бармы, и трон, и державу. Да внимати Перун и Велес мье истинноглаголание. Бо де правду аз изрещи, ово ведает Зиждитель! Аз есмь готовый хощь днесь скинуть багрянцы и паволокы, облачить байдану и на всяческую брань грясти. Лише не ввергнутым быти в затвор аки аманат або кощей. Убо не калик я переходной, а княжат. Обаче нешто не будети мя, не стань и ты зде быти, сьнъ мьй любезный Володимир. Сяковый есмь мьй те отень указ. Аз те заповедати оное, да так тому и быти пусть! Ибо лепше извет на крамолу принять, нег причастити очину кыя смьрти моей жедати. Веле любети тя и мати твойа и въ чело васъ лобзаю. То ты еси!»