Память душ

Мия.

– Госпожа Мия… – сказал внук Терина.

– Это не мое имя, – ответила Хаэриэль.

Терин вздрогнул, когда воспоминание развеялось как туман, прежде чем он смог опознать его.

Женщина не могла быть Мией, потому что Хаэриэль стояла рядом с ним. Хаэриэль все еще носила тело Мии, даже если теперь оно выглядело по-другому. Оставался лишь один кандидат, который не только знал, как выглядит настоящая Мия, но и мог выдавать себя за нее.

Терин подошел к Коготь.

– Что тебя задержало?

– Прошу прощения, Ваше Величество. – Коготь присела в полупоклоне перед Хаэриэль. Та махнула рукой в знак согласия и вернулась к разговору с Дамаэрис.

Терин изо всех сил старался держать дыхание под контролем. Сердце колотилось как бешеное.

Коготь смерила его изучающим взглядом:

– Ой-ой.

Терин глубоко вздохнул:

– Что значит «ой-ой»? Что, что там произошло?

Коготь пожала плечами:

– О, я просто хотела узнать, могу ли я съесть демона. И думаю, что это любопытство должно остаться неудовлетворенным. – Она вновь вернулась к изучению Терина. – А «ой-ой» означает, что ты стоишь на краю обрыва, утеночек… Вопрос лишь в том, сойдешь ли ты с него?

По его телу пробежала дрожь:

– Не понимаю, о чем ты.

– Именно, не понимаешь. Но ты очень к этому близко, Ясноглазый. – Она окинула взглядом поляну. – Это место навевает воспоминания. Прошло несколько тысячелетий.

Охватившая Терина дрожь была вполне понятна. Ясноглазым его называла Ола – несколько десятилетий назад, когда Педрон решил, что то, что нужно Терину, чтобы стереть ханжеский слой с нимба, – это его собственный раб[105]. Он вспомнил, как Кирин предупреждал, что Коготь выдавала себя за Олу. Он достаточно знал о мимиках, чтобы понять, что они могут копировать кого угодно, но чтобы копировать кого угодно в совершенстве, нужно лишь одно…

– Я не убивала Олу, – тихо прошептала Коготь, отвечая на вопрос раньше, чем он сформировался в сознании Терина. – Я любила ее.

– Это бы тебя остановило? – спросил Терин.

Коготь вздрогнула. Она не ответила, лишь указала жестом на поляну.

– Это Колодец Спиралей, – сказала она. – Святая святых. Люди думают, что духовное сердце ванэ – Мать Деревьев, но нет, на самом деле оно здесь. – Коготь на мгновение замолчала, а потом продолжила: – Знаешь, я здесь родилась.

Терин взглянул на нее.

– А ты рождалась?

– Ладно. Я была здесь создана. О, пьянящие дни в начале основания… Люди делали все то, чего не следовало делать. Играли с понятиями, которые мы не понимали. – Она бросила на него особенно серьезный взгляд. – Ты понимаешь, что мы в Кууре?

– Что? – На этот раз Терин забыл, что надо говорить потише.

Хаэриэль оглянулась на него:

– Все в порядке?

– Все в порядке. Извини. – Он махнул ей рукой, и Хаэриэль снова обратила внимание на двух жрецов. Они устанавливали рядом с колонной цветов колыбель, в которую можно было положить арфу.

Терин повернулся к Коготь:

– Куур? Ты серьезно?

– О да, – ответила Коготь. – Это великий Кирписский лес. – Она усмехнулась, увидев выражение лица Терина. – Да ладно тебе. Ты действительно думаешь, что Куур выведал все грязные маленькие секреты ванэ? Вторглись вы сюда или нет, но человеческие глаза никогда не видели некоторых частей Кирписа. – Она помолчала. – Ну, до сих пор. – Коготь ударила Терина по руке. – Везучий пес.

– Никогда больше не прикасайся ко мне, – сказал Терин. Нахмурившись, он окинул взглядом невероятно красивый луг. – Однако я не понимаю. Разве у ванэ из Манола нет своего… что бы это ни было?

– О нет. Есть только один Колодец Спиралей, – ответила Коготь. – И как бы ни росла напряженность между двумя странами, никто никогда не ограничивал доступ к нему. – Она наклонилась к Терину. – Знаешь, все, что тебе нужно сделать, чтобы сбежать, – это просто… бежать. Недалеко отсюда находится Академия. Ты доберешься до нее меньше чем за день.

– С чего бы мне бежать? Я не пленник. – но на открытом лугу ему вдруг стало душно. Жрецы, бросавшие на него подозрительные взгляды, стали вдруг походить на охранников.

– Я верна Хаэриэль, – ни с того ни с сего сказала Коготь. – Но и у меня есть свои пределы. – Она прикусила нижнюю губу. – Большинство членов королевской семьи так и не позволили бы Оле работать на саму себя, будучи куртизанкой. Большинство не позволили бы ей купить свободу. Достаточно легко было просто забрать у нее слезы звезд и покончить с этим. Никто бы не подумал о тебе хуже. – Она фыркнула. – Никто из «важных шишек» не подумал бы о тебе хуже.

– И в благодарность за это Ола предала меня. – Терин не совсем понимал, почему Коготь говорит ему об этом. Даже если она обладала воспоминаниями Олы, для него эти воспоминания заключались только в боли.

– Нет, – сказала Коготь. – Она не предавала тебя. Но все же тебя предали. Люди, гораздо более близкие тебе, чем Ола Натера. – Она не отводила взгляд от разговаривающей Хаэриэль. – Гораздо более близкие.

– Все, что ты говоришь, – ложь. Почему Мия…

– Это не мое имя, – сказала она.

Терин не закончил фразу.

Коготь наклонилась ближе:

– Ты почти на месте, Ясноглазый. Помнишь старые добрые времена? Ты, Коран, Никали и тот большеглазый парень с фермы из Маракора… Помнишь, как твой отец Педрон решил сделать с тобой кое-что?..

Терин резко вдохнул. Потому что он действительно помнил, как это было. Педрон не хотел создавать ему гаэш, поэтому использовал кое-что другое. Он помнил, как его разум уклонялся от неправильных тем, как он забывал разговоры и важных для него людей. То, как весь мир, казалось, исказился…

Резкий звук ломающихся костей эхом разнесся по Великому Холлу. Крики.

Сломанная шея.

– Помоги мне, Таэна, – прошептал он. Проблема с чарами заключалась не в том, чтобы сломать их. Это было легко. Трудность заключалась лишь в том, чтобы понять, что они существуют.

– Вот, – прошептала Коготь. – Именно. Можешь считать, что это мой способ сказать тебе спасибо от имени Олы. Ты дал Оле свободу. А теперь я отдаю тебе твою.

Терин замер неподвижно, вытянувшись в струну и прижав кулаки к бокам, а воспоминания ураганным ветром проносились у него в голове. Воспоминания о том, как он не верил в происходящее, когда начались убийства. Воспоминания о боли от слов Хаэриэль, слов, которые били больнее, чем ее магия. Воспоминания об ужасе, который он испытал, увидев, как она убивает всех и он не способен ее остановить. Воспоминания о знании, что он заслужил такой исход. Что ее гнев был… оправдан.

Терин закрыл глаза, по его щекам потекли слезы.

– А теперь, когда ты перешагнул через край, – прошептала Коготь, – ты падаешь или летишь?

Терин знал, что ему лучше не бежать. Не надо делать никаких резких, быстрых движений, которые могли бы привлечь внимание Хаэриэль. Конечно, жрецы будут возражать против того, чтобы Хаэриэль чересчур уж разбрасывалась заклятьями, но предыдущая демонстрация ее магии показывала, что слишком уж сильно возражать они не будут. Он огляделся. Поляна должна была быть окружена иллюзиями. Хаэриэль не могла выглянуть за их пределы – так же, как и он. Стоит ему зайти за них – и он станет невидимым.

Он медленно отступил назад. С каждым шагом чувствуя то кошмарное беспокойство, что Хаэриэль могла обернуться и заметить его, узнать его намерения. Один из жрецов заметил, что он отступает, но, если не считать хмурого взгляда в его сторону, он ничего больше не предпринял.

А Коготь…

Терин подавил горький смех. Коготь превратилась в него. Если Хаэриэль оглянется, она увидит стоящего там Терина. И не посмотрит мимо мимика, чтобы увидеть настоящего Терина, медленно отступающего к деревьям.

Когда деревья сомкнулись вокруг него, Терин повернулся и побежал.

22. Под зеленым небом

(Рассказ Кирина)

Дрейки медленно кружили вокруг нас, то приближаясь, то отдаляясь.

– Они ждут, когда мы побежим? – нервно спросил Турвишар.

– Может быть, – ответил Тераэт. – Но есть еще одна возможность… – он повысил голос и выкрикнул приветствие на языке триссов.

После минутного молчания ему ответили их голоса.

– Не нападай на них, – шепнул я Джанель.

– С чего бы мне… – начала она и напряглась, когда полдюжины триссов вошли в круг света, отбрасываемый костром. – Ох…

Триссы выглядели почти как люди, если не считать, что они покрыты змеиной чешуей и у них змеиные головы. Я всегда считал, что вариации их облика, скорей всего, чисто косметические.

– Я не знал, что в Маноле живут триссы, – сказал я Тераэту, стараясь, чтобы мой голос звучал легко и непринужденно.

– Ты что, шутишь? Все триссы живут в Маноле. Как ты думаешь, куда они отправились после того, как Куур выгнал их из Хорвеша? – Тераэт сказал триссам что-то еще: что-то такое, что я понял достаточно хорошо, чтобы принять за вежливое предисловие.

Среди Черного Братства было много триссов, так как триссы перешли от поклонения своему богу-королю Инису к поклонению богу, ответственному за его уничтожение, – Таэне. В этом был какой-то странный смысл. Как бы то ни было, Тераэт и триссы еще некоторое время о чем-то разговаривали.

Тем временем Турвишар попытался скормить мясо крокодила дрейку, который осторожно, как дикая кошка, крался вперед. Турвишар даже не потерял при этом руки – что, надо сказать, весьма впечатляюще.

Тераэт встал. Напряжение спало. Трисс шагнул вперед и похлопал Тераэта по плечу.

– Это Всизин, – объяснил нам Тераэт, – двоюродный брат Сзарра. Он слышал о нас.

Чтобы подчеркнуть это, трисс, о котором шла речь, широко улыбнулся мне, раскрыл объятия и провозгласил:

– Слиголто!

Я застонал, а Тераэт рассмеялся. Джанель наклонилась к Турвишару:

– Что он только что сказал?

– Мартышка? – неуверенно предложил Турвишар, – По-видимому, в Маноле нашли мартышку с золотистым мехом?..

Я ущипнул себя за переносицу.

– Один из моих инструкторов по оружию, Сзарр, дал мне это прозвище. Я думал, что избавился от него, когда взорвал остров, на котором жил в то время.

Тераэт усмехнулся.

– Это был не ты. Не приписывай себе вспыльчивость Старика.

У Джанель загорелись глаза:

– Мартышка? Они называют тебя Мартышкой? Это намного лучше, чем Плут! Любой ведь может вступить в этот клуб и называть тебя Мартышкой?

Я серьезно посмотрел на нее.

– Нет.

Тераэт хлопнул меня по плечу.

– Давай, Мартышка. Они предложили отвезти нас в их деревню. Давай хоть сегодня выспимся в настоящих кроватях.

Я не могу винить триссов в их гостеприимстве.

«Деревня» оказалась довольно большой – почти как целый город где угодно в Кууре. Глубоко в джунглях дома обычно стояли на сваях, спасаясь от наводнений. Здесь же, на опушке, все располагалось на уровне земли.

Триссы предпочитали дневной свет, поэтому большинство горожан спали, когда охотники вместе с нами вернулись домой. Из окон выглянуло несколько голов. Внезапно одна из дверей распахнулась, и наружу выбежал крошечный трисс и обхватил ногу охотника, вызвав смех окружающих.

Я никогда раньше не видел ребенка-трисса. Ни у кого из триссов на Инистахане не было семей, так что я встречал только взрослых. Я не мог бы определить пол ребенка, впрочем, как и пол взрослых триссов. В любом случае ребенок был очарователен.

Триссы принесли крокодила Тераэта, а также другую дичь, пойманную с помощью дрейков.

Поскольку было уже поздно, здороваться мы ни с кем не стали. Триссы показали нам комнату с четырьмя покрытыми тростником деревянными кроватями. Стоило мне лечь на кровать, и я тут же уснул и не просыпался всю ночь.

На следующее утро нас угостили великолепным завтраком из яиц диких птиц и мяса крокодила, а также кофе и дрожжевым хлебом под названием шорва, который я полюбил за время своего пребывания на острове Инистхана. Мы знали, что нам нужно спешить, но Турвишар настоял, что нам необходимо время, чтобы оправиться после произошедшего с нами испытания. Никто не стал спорить.

Весь день я ловил себя на том, что благодарен триссам за их щедрость. Они обеспечили нас едой, ванной и одеждой. Кто-то одолжил мне достаточно острую бритву. Тераэт, обладавший среди триссов почти священным статусом, объяснил всю срочность наших поисков. И все же я уверен, что они помогли бы нам, даже если бы никогда не слышали о Таэне; триссы были щедрым народом.

Конечно, их одежду можно было счесть за доспехи: это была многослойная жесткая кожа и специально высушенные листья, обработанные до твердости железа. Триссы делали одежду из отдельных кусков, которые они зашнуровывали или связывали, так что никакого пошива не требовалось. Их оружие также было весьма специфичным, поскольку триссы использовали изогнутые мечи, сделанные словно в хорвешанском стиле[106]. Также у них всегда были кинжалы.

Я как раз собирал сумку, когда вдруг услышал, как Тераэт издал сдавленный звук. Я поднял голову, чтобы посмотреть, в чем заключалась проблема.

Проблема была в Джанель. О боги, неужели все проблемы всегда будут заключаться в ней?

Триссы дали ей типичную трисскую одежду, которую она надела так, чтоб та удовлетворяла ее требованиям приличия. А поэтому райсиги из змеиной кожи она завязала как можно туже, чтобы имитировать джоратский лиф, прочные сапоги и облегающий кожаный кеф. Большинство триссов носили юбку до колен или набедренную повязку с разрезами, но ей каким-то образом удалось найти брюки. Даже несмотря на то, что прошло много времени с тех пор, как она ездила верхом (это, должно быть, ее просто убивало!), и неизвестно, когда такая возможность еще представится снова, она по-прежнему стремилась носить наряд, подходящий для верховой езды. На всякий случай.

Вдобавок она убедила наших хозяев подарить ей украшения – понятия не имею, как она это сделала! – вырезанные из крокодильих зубов и разнообразных раковин. Все эти украшения она вплела в свой лаэвос. На запястьях у нее появилось огромное количество браслетов, на шее – разноцветные шнурки. Джоратские жеребцы выражали свою мужественность, нося украшения и украшая тело.

Сомневаюсь, что мне или Тераэту это показалось очень уж мужественным.

Оба мы уставились на нее.

Самое смешное, что ее одежда в Пустоши была гораздо более откровенной. И это довольно отвлекало, хотя с этим прекрасно справлялись и голые ноги Тераэта.

Вспомнив вдруг, что Тераэт солгал мне про Джанель, я вдруг понял, что хочу быть совершенно безжалостным. Он знал ее много лет, прежде чем я с ней встретился. Знал, ухаживал за ней и ни разу не намекнул, что знает нас обоих. Даже несмотря на то, что эти проклятые пророчества говорили о том, что мы с Джанель должны быть вместе. Даже несмотря на то, что он знал, что мы связаны в прошлых жизнях. Хотя он знал, что Ксалторат выследил меня и поместил в мой мозг воспоминания о Джанель – и сделал это по причинам, которые я до сих пор не мог понять.

Я подошел к Тераэту и похлопал его по плечу точно так же, как ванэ из Манола сделал это прошлой ночью.

– Помнишь, что ты сказал мне четыре года назад?

Тераэт оторвал взгляд от Джанель.

– Возможно, тебе придется чуть-чуть конкретизировать.

Я улыбнулся.

– Четыре года назад, на Инистхане. Я чувствовал, что влюблен в женщину, которая очень похожа на ту, что сейчас стоит вон там. Ты дал мне мудрый совет. Помнишь, что ты мне тогда сказал?

Тераэт прищурился. Я не мог сказать, вспомнил ли он свои слова или понял, что я заманиваю его в ловушку. И настроение у меня было настолько ужасным, что иначе как ловушкой это и нельзя было назвать.

Я наклонился к уху Тераэта и прошептал:

– Она не для тебя.

А потом я ушел.

23. Затерянный в лесах

(Рассказ Терина)

Как выяснилось, с тем, чтобы добраться через Кирписский лес к Академии, у Терина было две проблемы.

Во-первых, он не был в лесу более двадцати лет.

Во-вторых (хотя, вероятно, это было тесно связано с «во-первых»), он заблудился.

Гигантские хвойные деревья Кирписа столь волшебно и величественно, столь высоко возносились к небесам, что заслоняли солнце. Что означало, что Терин понятия не имел, в каком направлении идет. Или, точнее, он не знал, в каком направлении ему надо идти. Предположительно, на юг, но на «юг» можно было пройти тысячу миль, добравшись лишь к собственной смерти без еды, воды или чего-либо похожего на соответствующую одежду.

Он кое-что знал о выживании в дикой природе. Когда он был моложе и все еще верил в собственное бессмертие, он и его друзья действительно на спор прибыли в Пустошь. Пробыли они там недолго, но то, что они вообще выжили, было настоящим достижением. И они покинули Пустошь уже не одни, а с рабыней-ванэ, которую Терин купил, чтобы не видеть, как ее казнят.

С Хаэриэль.

Он поймал себя на том, что останавливается при каждом странном звуке, чтобы убедиться, что за ним не гонится эта колдунья-ванэ. Он все еще не мог поверить…

Хотя нет, все-таки мог. Терин без труда понял, почему Хаэриэль решила зачаровать его. Он был страховкой на случай, если любая тактика, которую она пыталась использовать, дабы вернуть престол, не сработает. План, которым она хотела воспользоваться первоначально, несомненно, включал в себя арфу. Терин мог бы узнать подробности, если бы остался, но… стоило ему вспомнить правду, и остаться он уже не мог. Хуже того, что Хаэриэль использовала на нем чары, была лишь мысль, что она очарует его вновь, как только поймет, что заклинание разбито.

Единственное, что смущало Терина, так это то, что Хаэриэль спала с ним. Чары делали такое поведение совершенно ненужным. Ей это ничего не дало.

Хотя, возможно, это принесло ей еще одного ребенка, но если она хотела именно этого, то ей все равно не нужно было с ним спать. Учитывая специальность Дома Де Мон, Хаэриэль знала, как можно оплодотворить женщину без секса. Они оба знали. Ей не было никакой необходимости спать с мужчиной, который держал ее в рабстве четверть века.

Возможно, то, что он находился в ее постели, было ее маленьким реваншем. Личной местью, когда она каждый раз упивалась неспособностью Терина отказаться.

Но ведь для этого ей не нужны были чары. Единственное, что Терин мог сказать Хаэриэль, было «да»[107].

Услышав в отдалении волчий вой, Терин всерьез начал обдумывать, что – будь оно все проклято! – ему делать. Найти поляну, верно? Еще желательно сухое дерево. И все это лучше сделать, пока не стемнело. Он, конечно, мог создавать магические огни, но, поскольку те были видны издалека, ему не хотелось рисковать – ведь если Хаэриэль начнет поиски, он выдаст свое местоположение.

Терин начал вспоминать огненные заклинания, которые знал. Их было не так уж и много. Но по крайней мере, Галену хватило ума жениться на женщине из Дома Де Тал… Он вспомнил убийство Галена. Терин вздрогнул и проклял самого себя. Прошел почти месяц. Кто знает, что произошло в его отсутствие? Дом Де Мон может просто исчезнуть.

Гален и Шелоран были неразлучны, но они не любили друг друга. Терин поймал себя на том, что вопреки всему надеется, что хоть в этом он ошибается, потому что без Де Мона, способного попросить Черные Врата о возвращении Галена, тот мог вернуться только благодаря Шелоран. Глупо думать, что этим бы решили заняться его дочери[108], даже если бы они вдруг вздумали вернуться в Столицу. Какой смысл возвращать своего племянника, чтобы он стал Верховным лордом, если можно не предпринимать ничего и позволить стать таковым своему сыну? Нет, Дом Де Талус должен был вернуть свою дочь Шелоран, а она должна была ходатайствовать за своего мужа, Галена…

– О, проклятье, Таэна, – громко сказал Терин. – Не отказывай Галену лишь потому, что она его не любит[109].

Терин услышал крик хищной птицы. Он поднял глаза как раз вовремя, чтобы увидеть, как на ветку сел, вскинув голову, большой золотой ястреб. Эта птица была символом семьи Де Монов, так что не заметить ее было нельзя. Но с другой стороны, ястребы жили в лесах, а значит, то, что он его увидел, еще не означало, что боги услышали его молитвы.

Затем, к изумлению Терина, вокруг него облетела, весело чирикая, а затем уселась ему на плечо голубокрылая сойка. Терин удивленно уставился на птицу. Вряд ли это было посланием от Таэны. Таэна, как правило, не использовала живых существ для этой цели.

Но и птицы обычно так себя не ведут.

Вскоре к этой птице присоединились остальные, которые принялись порхать вокруг него или расселись на соседних ветвях, весело распевая песни. Из кустов выскочил кролик, подергал носом, глядя на него, и метнулся обратно за деревья. Несколько птиц (ястреба среди них не было) последовали за кроликом, а остальные запрыгали по ветвям деревьев, направляясь вслед за ними и продолжая свою песню.

– Э-э…

Стоящий на тонких ножках олененок высунул голову из кустов, разглядывая его влажными глазами, а затем умчался обратно в лес.

Через несколько секунд к нему присоединился тигр. Тигр!

– Да, хорошо, уже, все! – проворчал Терин. – Я понял, в чем дело. Я иду туда.

Он шел за тигром, и лес вокруг него изменялся. Листья стали зеленее, земля – более рыхлой. Под ногами расстилался ковер из цветов и нежных листьев. Меж деревьями виднелась поляна.

И на этой поляне сидела богиня.

Она не могла быть никем другим. Ее кожа отливала нежным нефритовым оттенком, и она была одета в платье из лепестков. Когда она смотрела на него ртутными глазами без зрачков и радужки, ее красота казалась чужеродной и дикой. И если у него и были какие-то сомнения относительно того, кто перед ним, то достаточно было посмотреть, как от одного ее присутствия распускались цветы, а животные искали убежища рядом, – и не оставалось никаких сомнений. Это была не Таэна.

Это была полная противоположность Таэне. Он поклонился Богине Жизни.

– Я смиренен и благодарен.

– Ну, здравствуй, Смиренениблагодарен. Я Галава.

Терин уставился на нее.

– А еще ты прелестен, – сказала Галава. – Таэне следовало начать именно с этого. Я думала, ты будешь выглядеть старше.

Терин не знал, что ответить.

– А ты не очень разговорчив. Ты голоден? О, должно быть, так оно и есть. Давай, милашка. Садись со мной, поешь, выпей. Теперь ты в безопасности. – Галава сказала это безо всякой иронии, даже несмотря на то, что рядом с ней находился тигр.

Терин предположил, что он был бы в большей опасности, сидя рядом с одним из дворцовых котов. И отказываться было неразумно. Он сел, скрестив ноги, рядом с богиней.

– Благодарю тебя.

– О, тебе, должно быть, было это очень трудно. Вот… – Она потянулась за спину и протянула ему тыкву с отрезанной верхушкой. Жидкость внутри была со вкусом меда и специй и пузырилась на языке. Если бы у Дома Де Лаакар был рецепт этого напитка, они бы стали самым богатым Домом в Кууре. Он не мог сказать, содержал ли напиток алкоголь, но чувствовал, что должен был содержать.

Эта мысль вызвала вторую, более тревожную: он не пил уже… как давно? Месяц. Со времен Адского Марша. Со времен уничтожения его семьи. С того самого дня, как он потерял своих сыновей – всех до единого.

Нет. Всех своих сыновей, кроме одного. Кирин все еще был жив.

Терин уставился в чашу, молча разглядывая дерево, видневшееся в зеркальном отражении. Оно выпустило цветок, который расцвел и через несколько минут начал осыпаться. Когда он в последний раз так долго обходился без вина или бренди? Почему он этого не заметил?

Он начал пить после того, как умерла его жена Нора, и не останавливался после этого. Терин стал довольно опытным в отрезвляющих заклинаниях, когда они были необходимы, и позволял себе плавать в бездне онемения, когда они не были нужны. После похищения Кирина ситуация не улучшилась. Как он мог не заметить того, что стало ритуальной основой его существования?

Очевидный ответ был только один: Хаэриэль превратила его потребность в поводок. Хаэриэль знала все его слабости: они никогда особо не скрывались. Она сама стала его алкоголем и наркотиком, его пристрастием, к которому он с удовольствием возвращался бы снова и снова.

– С тобой все в порядке, дорогое дитя? – Голос Галавы был таким добрым, что от одного этого звука у него защипало в глазах.

Терин с некоторым усилием заставил себя отставить тыкву:

– Возможно, мне бы не повредило немного еды?

Глаза Галавы заблестели от улыбки.

– Естественно.

Она махнула рукой. На поляне начался пир. Не только для него одного – тигру дали кусок мяса, олененку досталась небольшая груда желудей, грибов и свежих фруктов. Птицы слетелись к маленьким изящным ракушкам, наполненным семенами. Терин был уверен, что, посмотри он на дерево, увидит, что ястреб тоже ест, хотя, вероятно, не кролика.