Волки окружают Владимир

памяти моих родителей посвящается

Тихое оподление души человеческой

ужаснее всех баррикад и расстрелов в мире.

А. Куприн.

… и янтарные цепи витых облаков;

И тончайший искус философских стихов;

И вечерние сказки про магов и фей;

И весенние оргии жалящих змей;

И ажурная хрупкость крыла мотылька;

И щекочущий скрежет стального конька;

И цветущий над бездною горный цветок…

……………………………………………………………..…

Первый путь – Перуна – путь ярого мщения, который некоторые

из вас называют революцией, где придётся проливать кровь.

Путь второй – Христа – путь жертвы, где вы будете только

обличать в беззаконии высшие чины власти. Главы родов говорят, Боги благословляют оба пути. Но оба пути гибельны для вас. Но своей гибелью, может быть, вы спасёте оставшейся человеческий род.

ЧАСТЬ ПЕРВАЯ

Губернатор

7-е декабря. Понедельник

Бесценною миррой умащено её тело.

Росою божественной пахнет оно…

Гимн царице Хатшепсут, супруге бога Амона .

– С ума можно сойти! Эта зима какое-то сущее бедствие! Чуть ли не чума средних веков! – отвернув от замёрзшего окна свой крупный в бусах из мелкого жемчуга бюст, сказала Инесса Власьевна Ржевская, пожизненный губернатор Владимирской области, и устремила круглые, как у совы, полные негодования глаза на Аполлона Кузьмича Мухамиддинова, одного из своих многочисленных замов, отвечающего за обеспечения населения области продовольствием, одеждой и жильём. Длинный и лысый, с бесцветными глазами ярмарочной куклы, одетый в рыжий, уже в разводах твидовый костюм, он с почтительностью визиря, чуть наклонив правое ухо, слушал своего шефа.

С минуту в кабинете губернаторши, находящимся на первом этаже и представляющий собой средней величины прямоугольную комнату, со шкурами медведей и картой Владимирской области на стенах, с двумя хрустальными – в виде лепестков лилии – люстрами, мотающихся на потолке, уродливым сейфом и ореховым столом-бюро, заляпанного чернилами и заваленного бумагами и в довершение увенчанными облупленной в нескольких местах настольной лампой и допотопным телефоном, – стояла тишина. Только было слышно, как потрескивал грубо выложенный гранитными глыбами, с претензией на первобытный вкус, камин…

Нынешний Дворец Правления, находящийся на пересечении улицы Мира и Октябрьского проспекта, был построен на месте прежнего, взорванного пятнадцать лет назад конголезским студентом, сыном вождя каннибалов, впоследствии ставшего анархистом Паскалем Нгуаби. То сто пятидесятилетнее здание, было значительно солиднее теперешнего. Пять навивающих друг над другом этажей напоминали, правда, в усечённом виде, Белую пагоду в Луангпрабанге, что в Лаосе. Своей величественной архитектурой и интерьерами оно преисполняло работающую в его недрах касту чиновников чувством совершенства своих персон, почти как у персидских владык, а в простолюдинов вселяла чувство сакрального почтения. Да и располагалось оно на одной из самых высоких точек Владимира. Стекайся, всяк православный люд. Полюбуйся воплощённому в камне чуду! И надо же такой беде случиться! Ящик с шашками в пятьсот килограмм тротила, брошенный в полночь в окно сторожа, уничтожил уникальный шедевр зодчества, погребя под своими камнями и его разрушителя.

Но нельзя власти оставаться без места жительства. Власть освящена свыше, если не Мардуком, семя которого суть текучее золото, то Железной Конституцией, состряпанной в недрах Центра. В противном случае это противоречило бы всем теориям государственного управления. Так и уважение масс запросто можно потерять. Поэтому в короткий срок был выстроен новый Дворец Правления. Но, он, несомненно, во многом, если не сказать, во всём, проигрывал прежнему. Увы! Человечество в последние годы сильно деградировало, и не способно было уже создавать мощную строительную технику, которая возводили бы огромные дворцы и храмы. А столетней давности машины во многом были изношены. Отсюда, и удручающий результат постройки. Трёхэтажный прямоугольный дом не имел прежней солидности. Необлицованные стены, тесовая крыша, обитая старыми листами железа. Только что один гранитный портал с двумя автоматчиками говорил о том, что здесь обосновались властные структуры.

Да, этот Дворец только курам на смех. Инессе Власьевне не надо об этом напоминать. И так ясно. Только своё понимание она вытесняла в глубины подсознания, чтобы горечь от утраты прежнего величия Дома Власти не повлияла пагубным образом на её психику. Почитая больше Фромма, чем Фрейда (хотя марксизм первого её сильно коробил), она верила, что никакие жизненные перипетии не способны сломить человека, если на дне его души гнездятся не биологические процессы закомплексованного индивида, а моральная сущность социального существа, но может случиться так, что на поверхность дневного сознания могут вдруг проступить именно судороги неразрешённой страсти, в её случае страсти по недостижимому уже ореолу дворцового великолепия.

Губернатор, грузная женщина, с кудрявым, тонкорунным чубом, облачённая в сиреневый, имитирующей сверхдорогую ткань костюм, в громоздких туфлях, тяжеловесно, вихляя чреслами, как старая султанша, прошла по алому половику, который не скрадывал скрипа полугнилых половиц, и, остановившись, прислушалась к лишь ей одной слышимым звукам Дворца Правления. Тяготы, свалившиеся в последнее время на её хрупкие плечи, кого хочешь, суеверным сделают, сочувственно подумал Аполлон Кузьмич. Но только кого же тут, в этом трёхэтажном кирпичном здании, по весне с протекающей ржавой крышей, помпезно именующимся Дворцом Правления, кроме мышей можно было услышать? Призрака отца принца датского, что ли? Но увидев, что Ржевская собирается дальше говорить, Мухамиддинов оборвал нить своих рассуждений и вновь вежливо подставил ухо. Губернаторша продолжала:

– Прошлые зимы тоже были не сахар, но эта бьёт все рекорды! – жаловалась она. – Это ж надо! Сорок градусов по Цельсию! Что ни говорите, Аполлон Кузьмич, но это наказание за наши грехи, то, что мы, слуги народа, пребывает в лености и праздности. Нашли себе тёпленькое местечко, а до забот населения нам и дела нет. Завтра же поставлю свечку Иверской Божьей Матери в Успенском Соборе. Может быть, этим и умилостивлю Владычицу… Так же можно будет сходить и в индуистский храм, предложу фаянсовой мурти Шакти пуджу в виде ветки ашока, которая у меня расцвела дома. Как вы думаете? Мне кажется, так будет надёжнее… Ох, с этими напастями совсем чокнешься. И не отдохнёшь толком, внучков не потискаешь, у аквариума лишний раз не посидишь, в ботаническом саду не покопаешься. Фу! Дайте дух перевести.

Ржевская вынула платок, пахнущий ландышевыми духами, вытерла испарину, выступившею на выпирающем лбу и крупном, картошкой, носу.

– Итак, что мы имеет на сегодняшней день: а именно на 8 декабря 2138 года, Аполлон, Кузьмич? Выкладывайте всё начистоту! Вы знаете, я не люблю эзопова языка, всяких там намёков, недомолвок.

Мухамиддинов, немного покраснел, поправил чуть помятый шёлковый галстук, предмет былой роскоши, моргнул красными веками и приступил к докладу.

– К сожалению, Инесса Власьевна, котельные только на треть обеспечивают теплом жилые бараки. Но на помощь пришла природная смекалка нашего мудрого народа. Некто Леонардо Парамонов, можно сказать, местный Кулибин, изобрёл электро-печки, которые, представляете, при ничтожно малом отборе электричества, без ущерба для остальных жизненно важных объектов, дают порядочный объём тепла, так что в этом пункте мы сможет, если понадобится, противостоять и таймырским морозам. Как ему это удаётся, – Мухамиддинов пожал сутулыми плечами. – Одному Богу известно. Пока всё работает исправно. Но даже если какая-то система и выйдет из строя, к примеру, из-за диверсии или катаклизма, то особой трагедии я в этом не увижу. Человек-то у нас всё боевой, не пугающийся никаких аномалий и форс-мажоров. Вообще, я, Инесса Власьевна, диву даюсь нашему богатырю-народу. И холод, и голод – всё ему нипочём! Окунётся в прорубь, примет, голубок, стакан-два, и вот он, миленький, вновь бодрёшенек, воркует – готов для дальнейших свершений на благо директив, исходящих из Центра. Ведь когда, помните? двадцать лет назад, марсолёт с последними американцами отчалил на Красную планету, всех охватил такой энтузиазм, что решили на радости целую неделю работать бесплатно на мануфактурах и заводах. И не было и дела, что за неделю они могли бы заработать несколько продовольственных талонов. Нет, нет, нашего человека так просто не сломить!

– Аполлон Кузьмич, – вдруг оборвала его речь чем-то раздражённая Ржевская, – пожалуйста, оставьте этот благодушный тон. Про парамоновские фокусы мне и без вас известно. Тут всё упирается в одно: выдержат ли дополнительной нагрузки наши подстанции? Вот как полетят две-три подстанции, и ваш народ-богатырь превратится в ледышку. Хотя, может, и в самом деле пронесёт. Тем более часть бараков отапливается углём да водою из артезианских скважин, нагреваемой ближними котельными. В данный момент меня интересует другое: чем мы можем накормить и одеть людей в течение нынешней зимы, чтобы они своим трудом могли обеспечить экономический рост в суровых условиях Великого Ледникового периода?

– Инесса Власьевна! – развёл в удивлении руками зам по продовольствию. – Или вы запамятовали, что специальным постановлением пленума Всеединой партии, было решено в прошлом году направить в некоторые области средней полосы Росланда, которые подпольные националисты архаично называют то Россией, то Русью, стада ненецких оленеводов? И вот уже около года по всей нашей великой отчизне, которая уже свыше пятидесяти лет в зимнее время находится под ледовым панцирем, пасутся стада северных сохатых красавцев, питаясь одним ягелем. Мясо их очень питательно, а шкуры весьма теплы. Вот вам и еда, и одежда, а при непредвиденных обстоятельствах и чу̒мы. Не могу надивиться на мудрость делегатов пленума, и в частности, Вашу Инесса Власьевна. А так же на вашу твёрдость и решимость в отстаивании вашей позиции. Ведь именно ваша пламенная речь склонила ещё сомневающихся делегатов в этом наивыгоднейшем проекте.

– Ах, Аполлон Кузьмич, Аполлон Кузьмич. Как вы были, лукавым царедворцем, так и остались, – губернаторша подошла к бюро, упёрлась животом в перевязанную шпагатом кипу бумаг и взяла со столом телеграфную ленту. – Вы, видимо, ещё не знаете того, чем обернулась эта авантюра? Именно, авантюра! Вот смотрите – срочное сообщение: в Камешковском, Суздальском, Ковровском, Вязниковском, Гороховецком районах, а так же в Ивановской, Костромской, Кировской, Нижегородской, Ярославской и прочая областях, где на месте кое-где сведённых лесов, бродят олени, сегодня ночью к уже существующим присоединилась очередная группа северных волков. И эта группа очень многочисленна. Где – многочисленна?! Она фантастически многочисленна! Примерно, вслушайтесь только, около десяти тысяч. Облёт местности на цеппелине показал, что волчьи стаи располагаются вокруг оленьих стад, правда, их пытаются отпугнуть ненецкие шаманы, исступлённо колотя в бубны, но это никакой пользы не приносит. Прибывшие волки, объединившись со старыми и, от этого почувствовав наглую уверенность, уже окружают города и посёлки области, наводя на местных жителей панику. Самые отважные жители берданками их отпугивают, так что волки пока не решаются заходить в населённые пункты. Видимо, им пока достаточно оленины, которую они, между прочим, поедают в чудовищно большом количестве, что в свою очередь угрожает, утверждённой партией, продовольственной программе. Плюс к этому нынешней ночью они предприняли попытки нападения на фермы, где взращиваются, выведенные нашими селекционерами специально для условий суровой зимы, мохнатые свиньи, а так же покрытые шерстью коровы. Слава Богу, сторожа пулемётами отогнали непрошенных гостей, но если волки продолжат прибывать, а, я не сомневаюсь в этом, то, если не принять срочных мер, поголовью скота в скором будущем может быть нанесён невосполнимый урон. А это таит уже в себе угрозу голода. А там и до неповиновения недалеко. Вы понимаете? Народ терпит, терпит, а потом очнётся от пьяного угара, и вспомнит, что жить он мог бы не хуже нас, не ютиться в скученных бараках, а жить в отдельных квартирах или домах, не есть плесневелые сухари с просроченными крупами и макаронами, а питаться хлебом с достаточным количеством мяса и молочных продуктов. А тут как раз и возьмут его в оборот недобитые националисты или социалисты. Эти только и ждут какого-нибудь форс-мажора. Что вы теперь на это скажите?

– Уважаемая Инесса Власьевна, если сказать, что вы меня этим сообщением потрясли, то это будет слишком мягко сказано – ошарашено сказал Аполлон Кузьмич. Новость его и впрямь потрясла. Тяжело сглатывая слюну, он почувствовал себя раздавленной букашкой. – Волки, волки, волки. Я и раньше опасался этого соседства, но я не думал, что их число может возрасти до такого количества.

И Мухамиддинов ушёл в свои мысли.

– Значит так, – вдруг жёстко отчеканила губернатор, не находя для себя более субтильного способа, чтобы вывести зама из задумчивости.

Мухамиддинов вздрогнул. – Я кое-что предприняла. Я уже отдала приказ заму по охотоведческой деятельности, Ивану Васильевичу Кривоносу, чтобы он организовал добровольцев, которым за каждых убитых десять волков выдавали бы ящик суррогатной водки. Слава Бога этого добра у нас предостаточно. Так же им будут предоставлены два дня отгула. Но основные надежды, разумеется, связаны со вступлением эти в санитарные мероприятия полиции и воинских частей. Чует моё сердце, полумерами здесь не обойтись. Я телеграфом отправила срочные депеши соответствующим должностным лицам, а так же отослала депешу в Центр, чтобы, если будет в том необходимость, мне дали добро на использование армейских подразделений, базирующихся в области.

– Но ведь волки волками, но большие города нельзя оставлять без надзора силовых структур, – осмелился вставить слово Аполлон Кузьмич. – По жёсткой директиве из Центра, в каждом населённом пункте с не менее тысячи жителей должна находится воинская часть любого рода войск. Иначе и нельзя. Агенты Службы Безопасности сообщают о возросшей активности подпольных антиправительственных групп.

– В том-то всё и дело, – барабаня пальцами по столу, ответила Инесса Власьевна. – Я вот, что думаю. Той части силовых структур, которую мы на время операции оставим в городах, будет явно недостаточно.

Контролировать население в полной мере мы не сможем. Тут нужен креативный подход. Кстати, вы знаете, как переводится слово креативный?

Зам по питанию и продовольствию закатил глаза ко лбу, пытаясь что-то вспомнить.

– Ладно, ладно, – прервала его мучения Ржевская. – Для начала выдайте населению удвоенный паёк, из уже просроченной гречи, полусъеденного молью риса, плесневелых сухарей, но консервы не должны быть просроченными. Вам это ясно? Ещё нам не хватало массового отравления. Можно и оленинки подкинуть. Это, что касается лично вас. От зама по культуре, Родиона Романовича Митрохина тоже зависит очень многое. В хорошо отапливаемых театральных балаганах должны постоянно после работы проходить культурные мероприятия: песни о первой любви, отбивание чечёток, поднимания тяжестей, фокусы с картами, перепиливание женщин, так же я думаю, в программу можно будет включить и танцы и песни шаманов. Словом народ должен почувствовать на себе нашу заботу, а сами эти развлечения должны развеивать всякое уныние и отсеивать ненужные мысли.

Губернатор строго поглядела на Мухамиддинова и кивком головы показала, что аудиенция окончена. Аполлон Кузьмич сделал учтивый поклон и, мягко, по-кошачьи, ступая по половику, держа под мышкой толстую папку, исчез за обитой кожей дверью. Как только дверь за ним закрылась, Инесса Власьевна, не спеша, подошла к окну и поглядела в него. День постепенно разгорался, скрадывая серо-сиреневые тона ночи, и морозные узоры, веселя глаз, перламутрово переливались. Дианы уже нет?.. Нет. Но не пройдёт двух-трёх мгновений, Ночь испарится над землёй… Закончилась ночь, пора мытарств и неведения, когда агония смерти и муки родов по внешним признакам представляют из себя нечто единое. Наверно, теперь, когда, восходит золото Феба, растворяя в хрустальной атмосфере звёзды, душе должно быть не так больно, ибо кризис пройден и уже ясно, что не только рождение, но и смерть – это только переход к жизни нового дня, может быть, полного непостижимого света, превосходящего в мириады раз блеск алмаза Куллинан, некогда украшавшего скипетр Эдуарда VII. Может, тогда восславить начало солнечного утра орфическим гимном? Да, да! Именно! Орфическим! Эвое! Что толку, заниматься домыслами! Время покажет, что несёт это утро – славу или бесславие, благородство или подлость, торжество или трагедию.

Подпольные люди

8-е декабря. Вторник

Учитель сказал: «Цзюнь цзы (благородный муж)…

должен так использовать труд народа (сяо жэнь), чтобы

он не гневался не вышестоящих».

Конфуций. Луньюй.

Информация о нашествии волков неимоверно быстро распространялась. Хотя репортёры писали в газетах, что хищников всего несколько десятков, но люди были научены на всякого рода утешительных заверениях, исходящих из правительственных изданий, и не очень-то верили официальным цифрам. Так уж повелось, если возникали какие-либо, будь то в области или в стране, катаклизмы, то власть обязательно преуменьшала подлинные масштабы. Уже в конце того же дня о нависшей угрозе шёпотом толковала вся область. В рабочих цехах мануфактур, зданиях депо, ткачихи на фабриках, шофёры, сантехники, учителя, врачи, мелкие юристы, служащие сбербанков. Если в больших городах люди чувствовали эту угрозу интуитивно, или сведения о ней доходила от шоферов, видящие в пути, как по полям рыщут волки, или от прибывших в город из сельской местности родственников, то жители мелких посёлков, деревень и хуторов соприкоснулись с этой угрозой непосредственно, замечая вдали большие стаи, слыша по ночам, как жалобно блеют овцы. По разному относились люди к этому факту. Одни реально опасались, что волки перегрызут всю скотину, а олени разбегутся кто куда, другие смеялись, ожидая от скучных будней пусть опасного, но интересного для вялого ума развлечения, третьи злорадствовали, мол, власть жила себе припеваючи, ничего толком не делая, вот теперь пускай почешутся пустомели. И при этом не понимали, что больше всего негативных последствий, связанные с волчьим нашествием, коснутся не власть имущих, а именно их.

На следующий день после беседы губернатора с замом по продовольствию, примерно в три часа дня, когда солнце уже начало терять высоту, по центральной улице Владимира, называемой Большой Московской, бодрым шагом шёл Алексей Рябинин, выше среднего роста плечистый молодой человек лет двадцати шести, прибывший из хутора Калиновый мёд, что находился в пятидесяти верстах от Гусь-Хрустального, и с зоркостью охотника и любопытством деревенского жителя, никогда не бывавшего в областном центре, озирал пестроту центральных улиц. Вот они, двух-трёхэтажные каменные здания, построенные в классицизском стиле, из которых некоторым было уже триста лет, где ныне жили, заседали и развлекались госчиновники и другие представители элиты, в которых располагались сбербанки, нотариальные конторы, платные клиники, элитные театры и магазины, а так же здесь были знаменитые, отделанные резцом и оглашаемые полногласием православные соборы и просто полные умиротворения милые церквушки, которые с недавних пор дополняли буддийский монастырь, имитирующий скалу с прорытыми в ней пещерами, пирамидальная индуистская шикхара, прообраз священной горы Меру, суфийская крошечная мечеть с площадкой для танцев «безумных» дервишей и конфуцианский храм с завитыми крышами, остроумно встроенный (разумеется, по законам фэн-шуя) в торговые ряды, а так же ряд иных христианских и нехристианских молельных домов.

На улице стоял мороз около сорока градусов. Навстречу молодому человеку постоянно встречались быстро идущие краснолицые люди. По тому, как они были одеты, он без труда в них узнавал представителей городской элиты: госчиновников, финансистов, бизнесменов, пожизненных депутатов законодательного собрания, архитекторов, частных врачей и крупных юристов. Как правило, они были облачены в очень тёплые и красиво выделанные оленьи, куньи, и соболиные шубы, хотя у некоторых они были уже не новыми. Мужчинам головы прикрывали из дорогих мехов ушанки, женщинам – меховые кепки с откидывающимися ушами и изящные тёплые шапочки. Ноги мужчин были обуты в унты или толстые ботинки, женщин – в кожаные на тёплом меху сапоги с более или менее высоким каблуком. Нет, простой народ одевался попроще. На зарабатываемые талоны, он мог только приобрести, носимые по несколько лет, нагольный бараний тулуп, грубый треух и толстые валенки. Несколько рублей, получаемые сверх нормы были не в счёт. Вот может, после появления множества оленей появится возможность разнообразить свою одежду?

Вообще, одежда была наглядным показателем социального статуса, поэтому представители высшего класса, увидев кого-нибудь, одетого в «худые рясы», с не скрываемым пренебрежением кривили губы, что заставляло идущего навстречу прохожего делать вывод, что у них сильная зубная боль или им свело лицо от нервного тика. Неудивительно, что видя идущего сейчас по центру молодого крепкого человека, одетого в грубый бараний полушубок, подпоясанного кушаком и прикрывающего голову башкирским меховым малахаем, тем более с таким независимым выражение лица, где ясные глаза были лишены всякой фальши, а мягкая светлая бородка, прихваченная морозным куржаком, придавала этому свежему лицу какую-то суровую мужественность, – прохожие, имеющие о себе слишком большое мнение, недовольно, зло дуясь и скрипя зубами, косились на него. Подумаешь, что смотрит так дерзко – охотник, наверно. Тем не менее, это ещё не повод, чтобы так возвышаться над установленной иерархией, и никакая его усмешка не отменит его низкого положения в обществе. И тоже, нашёл время слоняться по центру в разгар рабочего дня, где имеют право находиться только люди интеллектуального труда. Проходивший мимо полицейский патруль в мохнатых папахах заинтересовался им и спросил у него мандат. Рябинин извлёк из холщового рюкзака, который у него висел на плече, тонкую с красной обложкой книжицу и показал подозрительно смотрящим на него трём задубелым лицам.

– По какой надобности во Владимире? – грубо спросил надменный молодой лейтенант, увенчанный чёрной папахой.

– К заболевшей сестре приехал, – ответил Рябинин.

– А чего в центре делаешь? – не унимался лейтенант.

– Так, с вокзала иду. Денег на автобус не хватило, – уж как можно жалостливо ответил молодой человек, понявший, что здесь он не хозяин.

– А где сестра проживает?

– На шестнадцатой барачной улице за пятым проездом. Это, если перейти Кольцо.

– Долго тебе, однако, топать, – сказал начальник патруля, отдал документы и, кивнув двум стоим подопечным, пошёл с ними дальше.

Ух, пронесло, подумал Алесей. Как будто пуд с души снял. Вот если бы стали выяснять про сестру, которой не было, тогда считай, попался бы прямо в голые руки. Слишком легкомысленный он придумал предлог. Лучше надо было всё-таки сесть в автобус. Да денег в самом деле почти не было. Всё истратил на поезд. Слава Богу, центр уже заканчивается, а там, в остальной части города, патрули хоть и ходят, но не так придирчивы, как ему сказали. Чего им придираться, когда кругом трущобы с мануфактурами? Люд там всё чёрный, чья жизнь – копейка. Вот ещё нужно с грязью возиться, коль они уже опасность для лучших людей не представляют!

Переходя за черту центра города, будто попадаешь в другой мир. Вначале тебя окружали величественные здания и храмы, потом обступает огромный хаос лагерных бараков, машинных мастерских и убогих производственных корпусов. Говорили, раньше были кирпичные и панельные дома, но их разрушили, так как отапливать было накладно. И большие заводы забросили. Эко, попробуй протопи такие помещения! Правительство решило, что проще, когда люди будут по несколько семей жить в одном бараке и работать в низких полусветлых мастерских. Какая экономия для электричества! Ведь ныне в Великий Ледниковый период электричество на вес золота. Даже элите приходится в чём-то себя ущемлять. Атомные станции из-за отсутствия сырья и обученных специалистов, так как класс образованных людей сильно деградировал, стоят не у дел, охраняемые сторожами с пулемётами и злыми волкодавами. С ГЭС и ТЭС такая же катавасия. Практически в каждой области вырабатывали энергию на оборудовании, которое составляло исключительно их ноу хау. Например, единственная во Владимирской области маломощная кольчугиская электростанция, работающая на подручном сырье кое-как обеспечивала энергией область, прежде всего правительственные здания, жильё элиты и производственные заводики, являющимися локомотивами промышленности.