Звезды у миров общие

В общем, став постарше, Къетви выбрал свою стезю раз и навсегда, навязавшись престарелому Ибль-Мульхину в ученики. И, надо полагать, что на этом поприще у парня проявились завидные таланты, потому как слухи о его опытах вскоре разошлись по всему Срединному Межземелью, да и бывалый алхимик не мог нарадоваться такому смышленому и упорному ученику. Къетви прочили большое и светлое будущее, ради которого он с завидным упорством горбатился в маленьких и темных лабораториях.

И, наверное, так бы все и произошло, и уже повзрослевший и возмужавший алхимик занял бы достойное место среди других легендарных личностей их нелегкой профессии, если бы не одно досадное недоразумение.

Подрядился подросший и оперившийся Къетви у одного султана поалхимичить, для наложниц его многочисленного гарема произвести энное количество чудодейственных мазей, кремов и благовоний. Для него перегонка масел и их смешение в необходимых пропорциях было делом пустячным, однако давало возможность на досуге заниматься в роскошной лаборатории султана опытами по поиску и сотворению философского камня и эликсира бессмертия, двух самых желанных для всех алхимиков веществ. Ну и, сложно было не догадаться, дело-то молодое, холостое – не устоял Къетви, спутался с султановскими наложницами. Пустился, как говорится, во все тяжкие. Да и это еще полбеды. Султан в этом отношении был человек не жадный.

Лихая беда случилась в одну из жарких лунных ночей, когда алхимик принимал в своей лаборатории одну из очередных отважных посетительниц с верхних этажей дворца (надо сказать, что лаборатория находилась аккурат под той частью здания, которая была отведена для гарема, что существенно облегчало алхимику возможность встреч с зачастую изнывавшими от скуки наложницами). Къетви настолько увлекся любовными утехами с чернокожей Балимбой, такой же жаркой озорницей, как и та южная страна, откуда она была родом, что совсем забыл про алхимический горн, в котором происходило Великое Делание.

В Атаноре в это время как раз выпаривался очередной таинственный претендент на философское яйцо – вещество густое, вязкое и трудновозгоняемое, для которого нужен был большой жар. Жар, в свою очередь, избавляя вещество от водянистости, поднимал давление в верхней части печи – так называемом куполе или шлеме. Это давление необходимо было периодически стравливать таким образом, чтобы и температура внутри средней части горна, где покоилась возгоняемая субстанция, выдерживалась, и не произошло разгерметизации Атанора.

Любвеобильный Къетви, вовсю занятый менее возвышенным «таинством», а вернее удовлетворением низменных страстей, совершенно позабыл и об алхимической печи и вообще обо всем на свете. А когда давление в куполе горна достигло критического уровня или, говоря простым алхимическим языком, сгустилась мощная сила духов в тесном теле горна, произошло то, что должно было произойти. Атанор, а вместе с ним и вся лаборатория, были разворочены оглушительной взрывной волной, выплеснувшейся из горна под давлением жара. Предмет гордости султана – новый дворец с фонтанами и высоченными башнями, слава богу, устоял, но его отделанные лепниной стены и украшенные фресками своды покрылись паутинами трещин, многие из которых е были в палец толщиной. Оглушенный и ошарашенный Къетви понял, что здесь ему больше ничего не светит и, воспользовавшись всеобщей суматохой и неразберихой, шустренько сбежал из дворца.

Разгневанный султан, без труда выявив виновника «торжества», назначил за голову Къетви хорошую награду, а также, особо не надеясь на энтузиастов-добровольцев, послал по его следу лучших ассасинов южного побережья Срединного моря – хашабахов – профессиональных наемных убийц, одно имя которых наводило ужас на обитателей Пограничья.

Коллеги – алхимики не рискнули ввязываться в противостояние с могущественным султаном, отказавшись давать укрытие и защиту своему собрату, который, к тому же, променял великое таинство Делания, на любовные утехи с чужими женщинами. Поняв, что помощи в этой стороне ждать неоткуда, перетрусивший Къетви принял решение покинуть знакомые ему края и пойти вслед за Солнцем. Солнце, которое в алхимии символизировало золотое мужское начало, и которому любой алхимик если не поклонялся, то бесконечно доверял, должно было привести его в те земли, где он без страха быть узнанным, мог вновь начать все с чистого листа, точнее с прозрачной реторты. Но только в этот раз Къетви поклялся себе, что впредь не допустит ничего подобного, ибо навек алхимик усвоил урок, что все злоключения и горести происходят под эгидой Селены – лунного символа женского начала, которое с помощью демонов, заключенных в женских телах разрушает созданный мужчинами мир.

Свою вину в произошедшем Къетви ни в какую не признавал.

Все беды от женщин и точка!

***

Так бродячий и гонимый отовсюду алхимик оказался в замке сурового герцога Сигфусса, человека, который по своей натуре был не менее ярым женоненавистником, считавшим, что женская доля – готовить пироги и щи, и ублажать мужчин, но никак не властвовать над людьми, какой бы распрекрасной принцессой она не была.

Видимо на этом взаимном интересе алхимик и герцог, две родственные гнусные души, и сошлись.

Ну, а пока длился этот короткий экскурс в прошлое одного из героев нашего романа, сам алхимик и его ученик уже спустились в святая святых – в лабораторию.

– Рафнсварт, будь добр, завари-ка мне успокоительного зелья в моей излюбленной пропорции, – опустившись в стоявшее в углу кресло, сказал Къетви. – И капни в него чуточку сублимированной патоки.

– Будет исполнено, учитель, – кивнул ученик и отошел к верстаку с разнокалиберными сосудами и склянками.

– Хорошо. А я покамест обмозгую, что же такого во дворце короля могло произойти.

Къетви прикрыл глаза и погрузился в раздумье.

Спустя несколько минут душистый аромат отвара отвлек алхимика от мыслительного процесса, в котором он силился понять, где допустил ошибку в формуле нового вида яда – изгонятеля душ – спиритуальная сущность коего была обнаружена им во время одного из опытов в осадке агрессивных солей аммона.

Хлебнув тонизирующего и вместе с тем убаюкивающего разум напитка, Къетви подумал-подумал и пришел к выводу, что виной всему женщина. Естественно не Марэна – эта несносная девчонка сама бы не выкарабкалась из лап вечности – а другая, пока ему неизвестная, но уже ненавистная. Алхимик и сам не знал, отчего ему взбрела в голову именно эта мысль, но чутье подсказывало, что все дело в незнакомке. Еще раз прокрутив в просветлевшей голове весь процесс приготовления зелья, он удостоверился, что в его яде изъяна не было, да и мудрое высказывание одного уважаемого алхимика – «шерше ля фам» – смысл которого Къетви понял не так давно, указывало на то, что здесь опять не обошлось без Селены и её приспешниц. А если так, то придется продолжить слежку и выяснить, кто противостоит его алхимическому «величеству».

– Рафнсварт, голубчик! – окликнул он хозяйничавшего у верстака ученика. – Подойди-ка!

– Слушаю вас, учитель! – остановился напротив кресла юноша.

– Рафнсварт, ты ведь знаешь, что я очень ценю тебя как своего ученика, – зашел издалека алхимик.

Смышленый ученик уныло кивнул, нутром чуя, что этот разговор ему ничего хорошего не сулит.

– И я бы никогда не стал бы тебя заставлять делать что-то, что причинит тебе неудобства, – продолжил Къетви, наблюдая за настроением ученика.

«Как бы не так», мысленно парировал Рафнсварт, однако вслух лишь что-то неразборчиво пробормотал.

Что он пытался сказать, алхимик не понял, но переспрашивать не стал, потому что по большому счету ему было неинтересно мнение ученика.

– Так вот, – сказал алхимик, – в этом темном деле с принцессой Марэной нам придется досконально разобраться и выяснить, кто виноват и что делать с виноватым. А для этого тебе вновь придется немного понаблюдать, последить за принцессой и окружающими её личностями. Сам понимаешь, кроме тебя мне положиться не на кого, а дело надо довести до его логического завершения.

– Но учитель, дайте мне хотя бы несколько дней для передышки, – жалобно протянул Рафнсварт. – У меня все тело ноет после превращений. Кости ломит, мочи нет! Эта боль невыносима!

– Ну-ну, голубчик, не сгущай краски, – по-отечески попенял ему Къетви. – Мое оборотное зелье практически не имеет побочных эффектов. А кости у тебя на погоду ломит. Так что давай, Рафнсварт, не увиливай, все равно кроме нас с тобой разбираться некому. Или ты хочешь, чтобы герцог Сигфусс сам с нами разобрался?

Естественно юноша не хотел, чтобы лорд Сигфусс с ними «разобрался». Он не понаслышке знал про изуверские методы герцога «разбираться» с неугодными ему людьми. Да и Къетви тоже был не подарок. Мог запросто напоить каким-нибудь новым эликсиром, чтобы посмотреть, что у него в очередной раз получилось.

Так что, лучше уж опять оборотного зелья хлебнуть. Оно хоть проверенное.

– Опять в ворону? – подавленно спросил ученик.

– Не в ворону, мой дорогой, а в ворона! Ворон птица уважаемая и легендарная. С ним много примет связано, из-за чего в него даже мальчишки не смеют камнями кидаться.

– Если бы кошки еще понимали это. А то в прошлый раз меня один котяра едва не сцапал на крыше замка. Еле успел улететь.

– О, да! Тут я с тобой согласен, – продолжал алхимик заговаривать зубы ученику, – Коты это самые хитрые и загадочные звери. Поверишь, коты единственные, под кого не могу оборотное зелье подобрать, сколько не старался. А все почему? А потому что они, сдается мне, все без исключения с нечистой силой водятся. Так что с их братом ты, конечно, будь начеку. Но не забывай и о том, что у тебя на шее всегда есть пузырек с возвратным эликсиром. Ежели сцапает какой котяра, клювом затычку выбил, глотнул пару капель и опять в человека обернулся. Но это, само собой, в самом крайнем случае. Вдруг кто увидит… – алхимик поднялся из кресла и развел руками, – сам знаешь, что с оборотнями делают. Серебряным клинком по горлу и в канаву. А тебе и простого ножа под ребро хватит. Так что, смотри мне, будь настороже. Ты мне нужен живой и здоровый.

Вместо ответа юноша лишь понуро вздохнул.

– Ну, все, хватит печалиться! Не на смерть же я тебя отправляю, а на приключение, – попытался подбодрить ученика алхимик, доставая из тайника в стене настоянное оборотное зелье.

– Держи, вот! – Къетви открыл склянку и передал её Рафнсварту. – Постарайся разузнать, что произошло вчера ночью в замке короля. Любые странности. Болела ли принцесса, и если болела, то кто из лекарей к ней приходил. А может, её к кому возили. Прачки, стряпухи, те же няньки, могут между собой всякую чепуху болтать – у баб язык без костей – да и проговорятся. Женщины ведь болтливы как сороки. Ты же, голубчик, в теле ворона, все что подозрительное и даже чудное услышишь, на клюв наматывай. Любая зацепка нам может пригодиться. Понял?

– Угу! – кивнул Рафнсварт, с вселенской грустью поглядывая на бутылек.

– Ну, тогда пей и в путь, – хлопнул его по плечу Къетви.

Юноша не стал артачиться и сделал несколько глотков из склянки.

В следующую минуту с сильным хрустом он стал медленно уменьшаться в размерах. Началось превращение. Из пор на коже юноши полез птичий пух, который очень быстро становился перьями; его голова и лицо, уменьшаясь, вытягивались; нос и челюсти превращались в птичий клюв; руки в крылья, а ноги в вороньи лапки с когтями на кончиках.

Спустя несколько минут на том месте, где стоял бедолага Рафнсварт, валялась его накидка, поверх которой сидел, вертя головой, иссиня-черный птах.

– Вот видишь, дурашка, как быстро в этот раз ты обернулся, – сев на корточки алхимик погладил юношу-птицу. – С каждым разом все легче и легче тебе дается.

Ворон недовольно гаркнул и взмахнул крыльями, как бы говоря, что ничего ему с каждым разом не легче.

– Но-но, Рафнсварт, не ругайся! Это некрасиво по отношению к старшим.

Къетви шутливо погрозил птахе пальцем и нацепил ей на шею кожаный шнурок с маленьким пузырьком из черного хрусталя.

– Ну, теперь ты готов к приключениям. Эх, завидую тебе, будь я помоложе… Ну дал ладно.

Алхимик взял ворона на руки и подсадил его к единственному окошку под потолком лаборатории.

– Лети Рафнсварт! Расправь свои крылья и держи клюв по ветру!

Ворон, протиснувшись в оконце, заунывно прокаркал и, захлопав крыльями, взмыл в темное небо.

– Совсем другое дело, – проводив своего «оперившегося» шпиона, алхимик с чувством выполненного долга налил в кружку полпинты банального эля (не эликсира, нет) и залпом выпил. – Теперь можно и вздремнуть.

Къетви забрался в дальний угол лаборатории, где у него был устроен лежак и завалился на боковую. Вскоре над колбами и аламбиками разлилось переливчатое храпение умудренного жизнью алхимика, который от своих старших коллег не раз слышал что «утро вечера мудренее».

А на востоке уже забрезжила утренняя зоря, и для кое-кого разгорающееся утро не сулило ничего хорошего.

***

– Вот, значит, где ты пристроил свое «хозяйство», малорослый прохвост! – со злорадным облегчением промолвил Рогбир, протиснувшись в темную конуру на заднем дворе одного из многочисленных борделей, затерянных в грязных переулках городских трущоб. Рыцарю пришлось снять шлем и склонить голову, чтобы не задеть темечком низкий потолок помещения.

В помещении стояла страшная вонь, в которой смешались запахи резкого мужского пота, дешевого рома и дешевых же благовоний (если можно было так назвать, те смолы и эфирные масла, которыми пользовалась местная публика).

Брезгливо осмотрев загаженную комнатушку, Рогбир остановил взгляд на её главной достопримечательности.

Перед ним, на соломенных тюфяках, разложенных прямо на земляном полу дрых в обществе трех поистрепанных потаскух его верный боевой товарищ.

Практически в одиночку осушивший намедни галонный бочонок с ромом, Эйсфо лежал нагишом, даже во сне продолжая крепко обнимать своими короткими, но цепкими ручонками ночных подруг. Утомленные распутницы, в свою очередь, так нежно прижимались к волосатому карлику, что все вместе со стороны выглядели прямо каким-то счастливым восточным семейством, в которых, насколько знал рыцарь, испокон веков практиковалось многоженство. Живописный вид спящего квартета у стороннего наблюдателя, лишенного элементарной стыдливости, мог вызвать умиление. Но только не у Рогбира.

Насилу отыскав в трущобах неприхотливого карлика, рыцарь не собирался умиляться видом голых задниц и других прелестей, и тем более дожидаться, когда они соизволят проснуться.

Бесцеремонно распинав блудниц, Рогбир приказал одной из них принести кувшин с водой, который выплеснул на продолжавшего кемарить Эйсфо. На удивление холодная ключевая вода практически не подействовала на спящего, по крайней мере, не вызвала того эффекта, которого ожидал Рогбир. Вместо того, чтобы вскочить как ошпаренному (как это бывало не раз) и огласить благим матом еще дремлющую после бурной ночи городскую окраину, Эйсфо лишь утерся краем тюфяка и перевернулся на другой бок, бормоча сквозь сон несвязные проклятия.

– Эй, пропойца, вставай! Хватит дрыхнуть!

Рогбир схватил карлика за плечи и, подняв того в воздух, немилосердно затряс его как тряпичную куклу. После энергичной встряски Эйсфо открыл затуманенные глаза и сфокусировал взгляд на нависшим над ним рыцарем.

– О-о, Рогги! Дружище! Как ты меня нашел?

– По запаху!

– Хе! Не зря говорят, что ты верный пес короля! Вон какой нюх! Хе-хе!

– Заткнись, коротышка! – положил руку на рукоять меча Рогбир.

– Сам заткнись! – огрызнулся карлик, совсем не испугавшись нахмурившегося рыцаря. – Ты, вообще, здесь какими ветрами? Кто тебя сюда звал?

– Соскучился, по твоей пропитой роже! С ног сбился, так хотел посмотреть на тебя во всей твоей нагой красе в обнимку с престарелыми подстилками.

Рогбир поставил Эйсфо на пол и, удостоверившись, что тот довольно крепко держится в вертикальном положении, отпустил последнего и сделал шаг назад.

– Шутишь, да? – несмотря на жуткую кашу в голову, догадался карлик и пьяно икнул.

– Само собой, недоумок! – взорвался Рогбир. – Только это называется не шутка, а сарказм, хотя откуда тебе знать такое заумное слово. Сарказм меня только и удерживает от того, чтобы не задать тебе хорошую взбучку.

– Видимо это очень хорошее слово, твой срак… и-ик… сраказм…

– Сарказм, тупица!

– Неважно! Из твоих уст оно звучит именно так, – парировал Эйсфо, оглядываясь в поисках своих портков, – Так вот, этот твой «сраказм» хорош, коли мешает тебе верзила, пришибить маленького и безобидного человека. Сироту всякий обидеть норовит.

Понятно, что карлик лукавил, попросту провоцируя своего друга громилу. Все знали, каков был в деле коротышка, а здесь, в тесноте комнатушки у него и его коротких ножей (вот бы найти их еще!) было преимущество перед любителем просторных ристалищ и длинных мечей, Рогбира. Конечно, до драки между ними редко доходило, тем более до поножовщины, но все могло произойти подле этого непредсказуемого карлика, да еще болевшего после ночной пьянки.

Поэтому, чтобы не накалять обстановку, рыцарь пошел на попятную. Все-таки у него было иное задание.

– Короче, я пришел за тобой по велению сюзерена Арлинга Великодушного. Он тебя хочет видеть!

Хоть карлика еще здорово пошатывало, но от данного известия он остолбенел. Внимательно посмотрев на своего товарища, он сделал правильный вывод.

– Сейчас, я так понимаю, ты не шутишь?!

– Нет, не шучу! Собирайся, король приказал доставить тебя к нему в кратчайшее время!

– А что случилось?

– Я не знаю, но монарх весьма озабочен.

– Да? Это нехорошо! – карлик, наконец, обнаружил в углу комнаты свою одежду. – Но если что, дружище, знай, что я вчера не брал те серебряные подсвечники в замке.

– Что!!! Какие, к чертям, подсвечники?! – приглушенно процедил Рогбир, чтобы не услышали чужие уши. – Ты что умудрился вчера обокрасть замок короля?!

– Ой! Да никого я не обкрадывал! – натягивая штаны, отмахнулся Эйсфо. – Просто, эти напыщенные плуторожие лакеи могли их сами стащить, а на меня могут показать. С них станется.

– Ладно, насчет этого мы с тобой попозже поговорим, – сурово сказал Рогбир и позвал ожидавших в соседней комнатке женщин. – Приведите это отвратительное существо в порядок. Помойте его, причешите, заштопайте ему прорехи в платье.

– Но мы куртизанки, а не… – попыталась опротестовать указание одна из распутниц.

– Цыц, мокрицы! – рявкнул рыцарь и для пущей убедительности ударил кулаком по стене. От удара все строение вздрогнуло, но устояло. – У вас на все про все четверть часа. Я и так задержался в ваших мерзотных трущобах.

Рогбир обернулся к карлику.

– Я подожду тебя на свежем воздухе, – рыцарь подошел к дверям и, оглянувшись на сгрудившихся в сторонке женщин, добавил с усмешкой: – А вам советую здесь прибраться и проветрить. Куртизанки, мать вашу.

Дверь за рыцарем закрылась с громким хлопком, оставив наедине карлика и испуганных полуголых женщин.

– Ну чего встали как три дуры! – прикрикнул на них Эйсфо. – Слышали, что сказал этот рыцарь? Приводите меня в порядок! Меня ждет сам, Его Величество!

Карлик предположил, что если Рогбир еще не в курсе насчет стыренных им подсвечников, то, значит и лакеи, по собачьи обожавшие дикого рыцаря и всегда в первую очередь жаловавшиеся ему на Эйсфо, тоже ничего не заметили, а значит, король его желает видеть в связи с чем-то другим.

Возможно, Его Величество нуждается в его услугах, по каким-то темным делишкам, в решении которых коротышка был большой дока. А раз так, то это утро, даже с учетом похмелья, конкретно для него было не таким уж худым.

***

Совершенно иное было пробуждение у принцессы.

Когда солнечные зайчики, разноцветные из-за витражей, добрались до пуховой подушки, на которой покоилась прелестная головка Марэна, вокруг кровати на резных столиках уже стояло несколько хрустальных ваз со свежесрезанными цветами из королевского сада. Украшенные каплями утренней росы, цветы благоухали, наполняя пьянящим ароматом просторную спальню принцессы.

Потревоженные лучами пушистые ресницы девушки затрепетали, веки дернулись разок-другой и принцесса открыла глаза.

Легкая ткань балдахина колебалась от дуновения утреннего ветерка, проникавшего сквозь приоткрытые двери балкона, через которые виднелись в вышине легкие сизые облака, плывшие в лазурном небе, под которыми, расправив темно-серые крылья, парили в незримом течении воздушных струй белые альбатросы-буревестники.

Девушка поднялась на локте, огляделась и на всякий случай ущипнула себя.

Нет! Это не было чудным сновидением!

Она проснулась! Она в ясном уме и твердой памяти! И она… принцесса! Самая настоящая, а не театральная принцесса!

Мысли о «твердой памяти» напомнили девушке об её «амнезии», отчего это волшебное утро было слегка омрачено. Однако долго переживать в одиночестве ей не пришлось. Впорхнувшие в спальню няньки, подняли принцессу с постели, умыли, усадили перед огромным зеркалом и принялись расчесывать её шелковистые волосы, игравшие янтарем в преломленных витражами лучах.

Пока одни из нянек хлопотали над девушкой, другие сервировали столик, уставив его тарелочками, блюдечками и чашками с вареньями, янтарным медом, свежими булочками и печеньями, восточными «рахат-лукумами», заморскими фруктами, лесными ягодами и орехами, фаршированными всякой вкусностью перепелиными яйцами, кусочками мраморной ветчины и ломтиками восхитительного сыра с голубыми прожилками. А аромат горячего шоколада силился перебить изысканное амбре пестрых цветов.

Едва дождавшись окончания обязательных утренних процедур, Марэна уселась за столик с яствами и, уже не сдерживаясь, стала с отменным аппетитом поглощать (да, пожалуй, это самый подходящий глагол для описания завтрака принцессы) еду.

Няньки не могли нарадоваться на свою вскормленницу. С таким «рыцарским» аппетитом она быстро поправится и войдет в тело, а то ведь худая как веточка вербы. Раньше-то леди Марэна к еде была равнодушна, оттого, наверное, и злая была. Но ничего, ежели так и дальше пойдет, то все изменится. Точно изменится. Хорошего человека должно быть много.

– Кушай, кушай, наше солнышко ясноглазое, – с нежностью глядя, как уплетает за обе щеки Марэна, произнесла старшая смотрея Альмалия. – Главное чтобы в лошадку корм. Давно вам поправиться надо, Ваше Высочество. А то сызмальства все нос воротили от яств изысканных, словно от похлебки луковой. Как птичка-невеличка кушала. И в чем только душа держалась.

Все это было сказано с искренней теплотой, но на Марэну слова няньки произвели обратный эффект. Принцессу словно ушатом холодной воды окатило. И кусок пирога в горле встал, едва не поперхнулась.

Аппетит у девушки, словно корова языком слизала.

Марэна отложила сдобу и отодвинула тарелки со сладостями.

– Спасибо, я наелась.

Няньки, хлопотавшие вокруг принцессы, неодобрительно заохали.

– Да что же вы Ваше Высочество, так нас огорчаете, – всплеснула руками дородная Альмалия. – Отведайте еще душистых ватрушек с медком. Вам сил набраться надобно.

– Благодарю, я действительно не голодна, – вежливо, и вместе с тем непреклонно ответила принцесса, бесстрастно посмотрев на няньку.

Сделав несколько глотков шоколада из фарфоровой чашки с золотыми вензелями, Марэна промочила губы салфеткой и поднялась.

– Благодарю! Можете уносить.

В голосе девушки прозвучали привычные для нянек повелительные нотки.

Няньки, помня крутой нрав девушки, и не теша себя иллюзиями по поводу её странного поведения, не стали ее больше уговаривать, чтобы не получить, как часто бывало, нагоняй. Принцесса не успела и глазом моргнуть, как проворные смотрухи освободили стол от еды.

Честно признаться Марэна встала из-за стола с чувством легкого голода, как и предписывают диетологи. Конечно, если бы не своевременное напоминание Альмалии, то она бы еще долго блаженствовала, вкушая изысканные лакомства и… подготавливая благодатную почву для набора веса в чужом теле, в котором ей к сожалению, или к счастью, недолго было суждено оставаться. Девушка даже ни на секунду не сомневалась в том, что уже в следующее полнолуние она вновь окажется в своем родном мире, а бедная душа настоящей принцессы, потугами мудрой ведьмы Гонзанны возвратится в эту великолепную оболочку, которую прежняя хозяйка холила и лелеяла, и, по всей видимости, держала на строгой диете.

Марэна-Марина, как порядочная девушка, не понаслышке знавшая каково это жить «жизнерадостной пышкой», просто не могла себе позволить испортить лишними килограммами такую точеную фигурку, которой она в настоящее время любовалась в огромном зеркале. Также она прекрасно понимала, что принцессам любых форм, размеров и весовых категорий, в любом случае достанется какой-никакой, а самый настоящий наследный принц, а то и королевич молодой, но все же ей хотелось вернуть тело хозяйке в лучшем виде, чтобы потом никто не поминал её крепким словцом. Да и вообще, если уж представился случай без изнурительных тренировок и диет, хоть ненадолго побыть обворожительной «фотомоделью», то это дело чести не только не испортить, но и по возможности улучшить это сногсшибательное тело.