Звезды у миров общие

Вообще-то всем простолюдинам полагалось при проезде рыцаря, пусть и «дикого», кланяться ему в пояс. Однако сэр Рогбир не одобрял подобного обычая, по крайней мере, в отношении себя и, несмотря на статус «левой руки короля», держался с простыми ремесленниками и крестьянами запросто, без излишнего высокомерия. За это, а также за отвагу и отзывчивость, его любили простые работяги из низкого сословия. Примерно за то же самое его недолюбливала благородная публика.

– Зря ты приятельствуешь с чернью, – подал голос Эйсфо видя как (!) деревенская беднота ведет себя перед рыцарем. – Мужичье должно знать свое место и твоя забота показать им это место. Ты с ними на короткой ноге, а должен, наоборот, держать простолюдинов в страхе и уважении к своей особе.

– Во-первых, никому я ничего не должен, – усмехнувшись, парировал Рогбир. – А то, с кем и как я вожу знакомство, это мое личное дело. Они, вон, хлеб выращивают и не только. Нелегкий труд, достойный уважения. А вот, зачем я с тобой, бездельником, маюсь, сам до сих пор не пойму. И это несмотря на то, что познакомился я в свое время, с хватким воришкой, который пытался меня обокрасть во время ночлега в лесу. Может мне и впрямь тогда нужно было отрубить ему руку, как того требуют законы? А-а, Эйсфо? А не предлагать разделить со мной хлеб и воду. Может быть, он после этого человеком стал, и то еще не до конца? Что на это скажешь?

– Ой, да якшайся, с кем хочешь! – сердито буркнул карлик, не любивший вспоминать тот унизительный случай, когда его, еще молодого ловкача, впервые поймали за руку. И кто?! Пьяный спящий (!) дикий рыцарь. – Только потом не говори, что я тебя не предупреждал!

– Не переживай, не скажу.

Дружки разговаривали вполголоса, но Марэна слышала их очередную перепалку и то, что сэр Рогбир, несмотря на свое положение, вел себя уважительно по отношению к людям низкого сословия, вызвало у неё симпатию к этому грозному и мрачному с виду человеку. И даже бугрившиеся на щеке и виске рыцаря шрамы, поначалу показавшиеся ей безобразными, сейчас не вызывали и толики неприязненности. Всего лишь след былых битв, печать бывалого воина…

***

Проехав каменный мост через небольшую речушку, повозка и сопровождавший её рыцарем поднялись на пригорок, с которого открылся вид на город и замок короля.

– Почти приехали, Ваше Высочество! – сообщил рыцарь. – До дома рукой подать!

Девушка выглянула из повозки и обомлела от волнения и восхищения – перед её взором в живописной долине раскинулся большой город, а за ним и до самого горизонта, в лучах заходящего солнца, лениво колыхалось степенное море. Это и был Лонтерфол – столица королевства.

Хоть в городе имелось немало внушительных, огороженных по всем правилам военной науки особняков, королевский замок трудно было спутать с чем-либо другим. Величественный и суровый, он стоял у самой кромки моря, на высоком скалистом берегу, как бессменный страж долины и залива, и внушал поданным трепет и веру в королевскую сильную руку. По ночам огни замка служили маяком для бороздящих море кораблей, а на закате остроконечные шпили пяти его самых высоких башен, откидывали на городские кварталы тень, похожую на вытянутые пальцы августейшей руки.

Замок стоял на возвышении и был окружен высокой крепостной стеной, и за этой стеной принимались важные решения и издавались непрекословные указы, принимались послы иных государств и устраивались грандиозные пиры. Почти все золото королевства хранилось в подземельях замка.

За стеной замка были расположены дома городской знати и богатых горожан – удачливых купцов, судей, хозяев ремесленных мастерских, ростовщиков, судовладельцев и собственников доходных домов. Их квартал также был огорожен от остального города земляной насыпью и рвом заполненным водой. Здесь заключались и расторгались договора, намечались новые торговые пути и финансовые сделки. Тяжелые кошели серебра здесь передавались из рук в руки и прятались в тайниках.

Ниже, за насыпью располагались кварталы «среднего класса» где жили торговцы мелкой руки, менялы, смотрители, клерки, мастера, ремесленники, а также стояли мастерские и ремесленные артели. Именно здесь ковалась, рубилась и ваялась слава королевства. Именно здесь мастера на все руки создавали оружие и доспехи для королевской рати, седла и сбрую, снасти и паруса, изысканную утварь, резную мебель, музыкальные инструменты, ткали сукно и шили одежду, и делали еще много всего, без чего невозможно было представить ни один зажиточный дом, и что по праву ценилось во всех краях света. Но, в основном, лишь медные монеты были здесь в ходу.

А на самой окраине города, в грязных и убогих трущобах, ютилась городская беднота и всяческая уголовная босота – убийцы, грабители, карманники, проститутки, попрошайки и… романтики-вольнодумцы – кладезь дешевой рабочей силы и неиссякаемый источник преступлений. Здесь, в окраинных трущобах, тесно переплетшихся с темными подворотнями портового бидонвиля, хватало своих «ночных баронов», «серых епископов» и «сеньоров черного рынка», продававших все и вся: ворованные драгоценности и безделушки, отобранные за долги барахло и проигранные семейные реликвии, честно заслуженные награды и хитростью выманенные подарки. Не гнушались здесь торговать и людьми: проигранных женщин продавали в дома терпимости, проигравшихся мужчин в матросы. И лишь здесь, хоть и далеко не у всех, водилось и золото, и серебро, и медь.

Вот каким упорядоченным и в то же время «пестрым» был город Лонтерфол…

***

Решив срезать дорогу и не делать крюк, рыцарь велел карлику править через город.

– Ваше Высочество, думаю, будет лучше, если мы скроем вас от посторонних глаз, – предложил сэр Рогбир, когда они начали спуск в долину.

– Я не против, – безропотно кивнула леди Марэна, которой с каждой секундной овладевало отчаяние, ибо с каждой секундной приближалась неминуемая встреча с королем, которая могла стать её последней встречей с кем-либо вообще.

Карлик помог принцессе задернуть полог повозки и щелкнул кнутом, подгоняя лошадей.

Спустившись в долину, путники совсем скоро въехали на окраину города. Здесь, на кривых, залитых помоями улочках, сновало много подозрительных людей, которые, завидев путников, с интересом посматривали на повозку, прикидывая, чем бы в ней можно было разжиться. Однако разглядев на передке правящего лошадьми Эйсфо, жуликоватые рожи местных проходимцев расплывались в хитрой ухмылке и прохвосты склонялись в шутливом бандитском реверансе. Эйсфо здесь хорошо знали и уважали не только за его былые «подвиги», но и за исключительную (как они считали) пронырливость – не каждый из их круга мог подвизаться на королевском дворе, пускай и в роли «карлика на побегушках». Об истинном положении коротышки никто из местных воротил и не догадывался.

Одолев без эксцессов закоулки опасных трущоб, путники проехали по более просторным и чистым дощатым мостовым ремесленных кварталов, где проживало немало добрых знакомых сэра Рогибра. Перекинувшись парой слов со знакомыми мастерами, возвращавшимися домой после трудового дня, рыцарь нагнал повозку, которая въезжала на подвесной мост через ров. Увидев дикого рыцаря, стражники пропустили повозку без досмотра. Миновав мощеные камнем улицы «фешенебельного» предместья уставшие вояжеры въехали через южные ворота в королевский замок, минули солдатские казармы, конюшни, склады и завернули на задний двор, откуда можно было незаметно пройти на половину принцессы.

– Ваше Высочество, леди Марэна, мы приехали! – произнес сошедший с коня рыцарь. – Спускайтесь, я провожу вас до ваших покоев.

Марэна отодвинула полог и, подав дрожащую руку Рогбиру, уже без особого смущения сошла на землю по карлику, любезно предоставившему свою спину в качестве ступеньки.

– Почему вы так дрожите, принцесса? Вам нездоровится? – встревожился Рогбир, не хватало еще, чтобы принцесса после всего что произошло, слегла с хворью.

– Нет, все хорошо. Я всего лишь немного устала, – заверила рыцаря девушка, что его опасения напрасны.

– Вам все же стоит поскорее пройти в свои покои. Там, наверняка, вас ждут жарко пылающий камин и мраморная ванна с душистыми травами, – произнес рыцарь и добавил, кивая на отряхивавшегося карлика. – С вашего позволения я скажу пару слов этому охламону и сию же минуту провожу вас.

С этими словами рыцарь отвел Эйсфо в сторону.

– Что, будешь розгами сечь или сразу язык отрежешь? – дерзко осведомился карлик.

– Значит так, отведешь лошадей на конюшню, передашь их конюхам, – пропустил рыцарь мимо ушей вопрос мелкорослого наглеца. – После этого можешь проваливать. На сегодня ты мне больше не нужен.

– Как?! А наказывать меня, что, не будешь?

– Нет времени. Так что можешь быть свободен, как птица в полете.

– Рогбир, птице пару звонких серебряных «зернышек» не помешало бы. Горло промочить и наведаться к знакомым клушам, в одно теплое гнездышко, после сегодняшней жуткой ночи.

– Проваливай, «птица», пока я тебя не общипал!

– Ладно, ладно, обойдусь без твоих подачек, – проворчал Эйсфо. – Ох, не знаю, за какие грехи я с тобой мучаюсь?

– Брысь отсюда! – цыкнул рыцарь и, не теряя больше времени на карлика, повел принцессу по узкой каменной лестнице в её покои.

Передав живую и внешне вполне здоровую Марэну обрадованным нянькам, рыцарь отправился прямиком к королю, доложить о возвращении. Женщины приставленные прислуживать принцессе засуетились, захлопотали вокруг девушки, но прежде чем Марэна успела окунуться в приготовленную ванну, в её покоях появился король Арлинг Великодушный.

При виде монарха няньки склонились в почтенном поклоне. Марэна проследив за их действиями, неуклюже попыталась согнуться в подобной позе.

– Узнаю мою любимую дочь, – стремительно вошедший король, шагнул к принцессе и обнял её. – У нее никогда не получалось раскланиваться в реверансах.

«Это далеко не так просто, как выглядит со стороны», – мысленно согласилась с ним девушка, прижатая к широкой груди Арлинга.

Король взял Марэну за плечи и, отстранив, заглянул в её глаза.

Сейчас все и раскроется, обреченно вздохнула девушка, не в силах отвести полный страха взгляд.

Но, то ли колеблющийся свет свечей, в золоченых подсвечниках, играя бликами в глазах, скрыл еле уловимые изменения, то ли Арлинг был слишком возбужден, чтобы разглядеть метаморфозу, но ничего подозрительного в «зеркале души» своей «дочери» в этот раз он не заметил.

– Вижу я в твоих глазах изнеможение, дитя мое, – после небольшой паузы произнес король. – Я знаю, что сегодня выпало на твою долю. Верный Рогбир также поведал мне о стараниях Гонзанны и поразившем тебя после пробуждения недуге. Но ты не переживай, я верю что ты все вспомнишь. Спокойствие, знакомые места, любимые занятия, родные стены и близкие люди помогут тебе обрести память.

Если бы это было так, вновь мысленно «ответила» королю Марэна, но к вашему сведению, сир, здесь нет для меня ни спокойствия, ни знакомых мест, ни родных стен, ни тем более близких людей, и даже старых, пусть и случайных, знакомых. Конечно, если не считать ведьмы, «дикого рыцаря» и болтливого карлика. Но даже в этом случае я бы не «вспомнила» того, чего никогда и не знала.

– Дитя мое, почему ты все время молчишь? – встревожено спросил король. – Неужели Рогбир сказал мне не все, и ты еще ко всем бедам и онемела?

Было бы неплохо, кстати, закосить под немую, запоздало спохватилась Марэна, но понимая, что теперь уже поздно что-то переигрывать, поспешила успокоить короля:

– Нет, Ваше Величество, говорить я не разучилась.

– Ха! Ваше Величество! – хохотнул король, и как бы обращаясь ко всем, находившимся в комнате добавил. – В кои-то веки, моя дочь назвала меня Величеством, а то все папочка, папенька, а когда сердилась, отцом.

Король с нежностью взглянул на Марэну.

– Дитя моё, можешь называть меня как прежде. Мне приятней слышать из твоих уст «отец». Ведь ты уже вспомнила, или, по крайней мере, поняла, что я твой любящий отец?

– Да, сир!

– Вот заладила! – грустно улыбнулся Арлинг, увидев своими глазами и услышав своими ушами, что его дочь и впрямь в здравом уме, но далеко не в твердой памяти. – Ну да ладно, все образуется. Что же, не смею вас более задерживать. Альмалия, – обратился он к старшей няньке, – позаботьтесь о леди Марэне и уложите её поскорее в постель. Ей надо отдохнуть.

– Будет исполнено, Ваше Величество! – присела в поклоне престарелая женщина с добрым лицом. – Не извольте беспокоиться, сир!

– Хорошо! – кивнул Арлинг. – Спокойной ночи, дочь!

Король столь же стремительно как вошел, покинул покои принцессы. С его уходом свободнее вздохнули не только няньки, но и леди Марэна.

– За дело! – скомандовала Альмалия нянькам и те дружно взялись за принцессу.

Освободив девушку от одежды, няньки помогли ей спуститься в круглую ванну из белого мрамора, вода в которой была усыпана лепестками цветков шиповника и пионов, свежесрезанных в королевском саду. Пока леди Марэна наслаждалась благоухающими испарениями горячей воды, прислуга приготовила постель в соседней комнате – опочивальне принцессы. Окончив омовение, Марэна была расчесана, намащена душистыми восточными благовониями, одета в шелковую ночную рубашку и препровождена в спальню. Выпив чашку горячего травяного напитка и едва прикоснувшись к ароматному печенью, девушка с помощью услужливых дам, забралась в теплую мягкую постель под балдахином и откинулась на пуховые подушки. Няньки, умиленные спокойствием обычно привередливой принцессы, почти искренне пожелали ей приятных сновидений и, погасив свечи, покинули спальню.

Выждав пока возня за дверью затихнет, и, убедившись, что больше её никто не потревожит, девушка откинула балдахин и выскользнула из кровати. Желая еще раз оглядеть королевство, уже с высоты башни, она подошла к высокому окну и распахнула створки витража, спугнув птицу, пристроившуюся за окном на ночлег. Сорвавшись с карниза, потревоженная птаха сердито каркнула и, видимо, решив что ей здесь нормально вздремнуть не дадут, скрылась в темноте, искать более подходящее место для ночлега.

Мысленно попросив прощения у птахи за доставленные неудобства, Марэна окунулась в таинственную теплоту летней ночи. Вечерний морской бриз, ворвавшийся в опочивальню, разметал её старательно расчесанные волосы и принес освежающий аромат морских просторов, оставив солоноватый привкус на губах. Озорник ветер, всколыхнул ткань балдахина, надув её пузырем, но, видимо поняв, что это не бом-брамсель, раздосадовано вырвался на волю, в поисках настоящих парусов. Марэна послала воздушный поцелуй эфирному проказнику, полюбовалась усеянным звездами и знакомыми созвездиями небосводом, по которому плыли редкие облака, и только после этого опустила взгляд вниз. Из окна открывался вид на залитую лунным светом долину с россыпью огоньков засыпающего города, а если немного перегнуться через подоконник и посмотреть вправо, то было видно, как внизу билось о скалы ни на миг неутихающее море. Принцесса смотрела и не могла оторвать глаз от видов сказочной красоты, созданной сплетением стихий.

Жаль. Жаль, что нельзя все это запечатлеть на память…

А еще лучше сделать «селфи» на фоне замка или моря, и выложить фотографии в своих аккаунтах. Её настоящие (!) фотографии, не «отфотошопленные», и тем более, не чьи-то там позаимствованные на просторах интернета. Вот бы все её знакомые обзавидовались. Но ничего идеального не бывает. Придется довольствоваться «малым» – всего лишь положением принцессы.

Улыбнувшись своим мыслям и помахав на прощанье искрам на небе и на земле, девушка закрыла окно и вернулась в кровать.

Уже засыпая в теплой мягкой постели под ажурным балдахином, Марэна-Марина вспомнила слова Гонзанны – к хорошему быстро привыкаешь. Сладко зевая на мягких перинах, девушка почувствовала себя самой настоящей принцессой. После всех чудесных встреч и событий, пережитых за этот короткий промежуток времени, овладевшая ею нега, казалась закономерным продолжением того необыкновенного трехмерного кинофильма, в котором ей досталась заглавная роль. Или все-таки яркое сновидение? Если это так, то утром она проснется в своей съемной комнатке, и с грустью будет вспоминать об этой злой шутке проказника Морфея.

Убаюканная шумом морского прибоя, девушка погрузилась в сон.

Каковым будет пробуждение, продолжением сказки или тяжелым похмельем?

Часть 2. Новое амплуа в «старых» декорациях

Пока леди Марэна, позевывая на пуховой перине, погружалась в сладостную дрему, на другом конце королевства в этот самый миг кое-кто лишился не только сна, но и обычно завидного самообладания.

Герцог Сигфусс был не просто разгневан, он был попросту вне себя от бешенства и не столько от того, что его подняли из теплой постели.

– Тысяча единорогов! Так ты, говоришь, видел её своими собственными глазами? – уже в который раз повторил герцог свой вопрос, буравя суровым взглядом (один глаз дергался в нервном тике, отчего физиономия герцога выглядела еще более устрашающе) тщедушного юнца в черном балахоне, дрожавшего как осиновый лист на ветру перед грозным господином.

– Своими собственными, Ваша Светлость! – через жуткую ломоту в суставах в очередной раз поклонился юноша, больше всего желая оказаться сейчас вдалеке от замка и его хозяина. – Леди Марэна жива и внешне вполне здорова.

– И ты утверждаешь, что она всего лишь потеряла память? – спросил герцог, играя желваками.

– Так говорят в замке, Ваша Светлость, – превозмогая страх и дикую боль в пояснице, прогнулся в очередном поклоне юноша. – Я это слышал из уст самого короля Арлинга Великодушного.

– И больше ничего? Никаких недомоганий? Мигреней? Расстройств? Коликов?

– Нет даже намека, Ваша Светлость. Принцесса как всегда выглядит бесподобно.

Герцог Сигфусс перевел взгляд на другого человека – пожилого толстячка с меланхоличным выражением на лице, обладавшем еле уловимыми восточными чертами и обрамленном редкой седой бородой. В отличие от юнца, толстячок держался вполне хладнокровно, хотя в его хитрых глазах с характерным разрезом, читалась тщательно скрываемая озабоченность.

– И что ты скажешь на это, чернокнижник?

– Прошу прощения, милорд, я не чернокнижник, я ученый-алхимик, – учтиво, но без подобострастия поклонился толстячок.

– Да мне плевать, как там вы себя называете, алхимиками, книжными червями или гелертерами! – взорвался герцог. – Къётви, ну-ка ответь мне, почему эта глупая девчонка потеряла память. Ведь кое-кто мне обещал, что она отправится в бездну тьмы, туда, откуда никто не возвращается. А эта бесиха Марэна всего лишь позабыла, скольким унижениям меня подвергла. Наверняка она восполнит этот пробел в своей «прохудившейся» памяти новыми выходками, которые покрывает её венценосный папаша Арлинг. Что ты там бубнишь? Не слышу!

– Я теряюсь в догадках, милорд, – в ответ на гневную тираду, флегматично развел руками Къётви.

– Что!! Ты теряешься в догадках?! Ты?! Тот, кому я отвел половину своих подземелий под твои чертовые лаборатории для создания философского камня и эликсира бессмертия, и у которого все время получаются лишь яды, да вонючие отвары, тоже больше похожие на отраву. Ты, тот самый умник, который провонял своей печью подвалы со старым добрым вином, кто заполонил тиглями да аламбиками все кладовки и чуланы. И ты говоришь мне, что теряешься в догадках?! Может ты и в самом деле шарлатан, и твое место на плахе?!

– Милорд не будьте так категоричны в своих суждениях, – поежился Къетви, и ответил, стараясь хоть как-то оправдаться в глазах хозяина. – Во-первых, помимо ядов, зачастую расчищавших ваш путь от врагов лучше чем десятки подкупленных убийц, и лечебных снадобий, которые не раз вас ставили на ноги, у меня здорово получается создавать оборотное зелье. Во-вторых, нутром чую я, что здесь не обошлось без колдовства, как минимум без другого умелого алхимика, подобравшего противоядие. И, в-третьих, её беспамятство сможет сыграть нам на руку. Так что, Ваша Светлость, не переживайте по поводу принцессы. Мы с моим учеником Рафнсвартом постараемся разобраться в произошедшем и вернем вам ваше доброе расположение духа и доверие к нам. И еще, милорд, я тут кое что продумал, на случай если вариант с зельем не пройдет…

– К черту, твои умозаключения! – прервал алхимика расстроенный донельзя герцог, – твое дело убрать с моего пути эту проклятую наследницу, а королю и так недолго осталось.

– Именно над этим мы сейчас и работаем, милорд, – поклонился Къётви и попятился прочь из помещения, сообразив, что аудиенция окончена. За ним, согнувшись и прихрамывая на обе ноги, засеменил его ученик, мысленно проклиная оборотные зелья учителя.

– Делайте что хотите, но принцесса должна сгинуть! – бросил им вслед герцог Сигфусс.

– Всенепременно, милорд! – раздалось из темноты коридора. – Всенепременно!

Стук двух пар деревянных башмаков по каменным ступеням винтовой лестницы, ведущей в подземелье, отразился эхом в сонном замке. Алхимик и его незадачливый ученик, невзирая на поздний час, поспешили в свою обитель.

***

Несмотря на то, что герцог Сигфусс отдал под нужды алхимика один из самых больших подвалов подземелья, из-за большой алхимической печи – атаноры – с мехами и многоколенным дымоходом, огромного верстака, заставленного колбами, аламбиками и мензурками, соединенными замысловатыми змеевиками, а также нагроможденных по углам молотков, щипцов, ухватов, и разной утвари, как-то бутыли, кувшины, бочонки, короба с разными специфическими веществами и суспензиями, лаборатория казалась тесной и мрачной. Единственное закопченное оконце в помещении было под сводчатым потолком и выходило во внутренний дворик. Вопреки гнетущей атмосфере подземной лаборатории, Къетви чувствовал себя здесь в своей тарелке, ведь именно его потугами, бывший винный погреб превратился в настоящий алхимический вертеп. Другим же, включая герцога и ученика Рафнсварта, в этом пропахшем серой и щелочью подземелье было не по себе. Наверное, оттого, что все здесь было для них слишком непонятным, а непонятное, как известно, пугает не менее, а порой и несравненно более уже известных страхов.

Алхимик же, как настоящий фанат своего дела, готов был проводить здесь все свое время, что он собственно и делал. Лишь изредка покидал Къетви свою юдоль, забираясь высоко в горы, где встречался с темными личностями из горных пещер, чтобы пополнить запасы таинственных ингредиентов, для эликсиров, снадобий и зелий. Обычно в путь он отправлялся один, но иногда компанию ему составлял Рафнсварт – толковый малый, однако чересчур боязливый и мнительный. Къетви выбрал его в свои ученики, разглядев в парне потенциал, но пока что использовал его лишь в качестве мальчика на побегушках, подсобного рабочего и, как уже было сказано выше, лазутчика, а также для выполнения еще кое-каких щекотливых поручений, параллельно наблюдая за ним как за подопытным кроликом. Как гласило одно из многочисленных правил кодекса алхимиков – настоящий ученик должен созреть, – как благородный металл созревает из неблагородного путем особых «алхимических» трансмутаций. И Къетви, дословно воспринимая данную «формулу», пичкал безропотного Рафнсварта не только большим количеством второстепенной информации, но и своими «колдовскими» настойками. Справедливости ради стоит заметить, что если в приготовлении ядов-отрав еще кто-то мог тягаться с Къетви, то в плане возгонки оборотных зелий ему практически не было равных. Тут он достиг таких высот, что мог по одному оттенку полученного экстракта сказать, на какое время хватит его действия. И вот все эти снадобья алхимик совершенно безбоязненно проверял на ученике.

Сам Къетви был родом из одного далекого княжества, стоявшего на границе с сарацинскими землями. Его мать, уроженка соседней Элькалирии (вот откуда у голубчика восточные черты), была, скажем так, «танцовщицей», в одном из кутежных заведений. Отца своего Къетви не знал, как не знала его и не по-восточному ветреная мать. Однако она уверяла своего сынишку, что в нем течет кровь сразу нескольких достойных господ княжества (что вполне можно было бы считать сущей правдой, если знать, сколько знакомых и незнакомых мужчин она принимала в своем будуаре за ночь, и не знать таинства зачатия). Красота и страстность восточной женщины привлекала в сомнительное заведение далеко не последних мужей города, искавших любовных утех на стороне, в дали от опостылевшего семейного очага. Так что, вполне возможно, что отцом Къетви мог быть кто-нибудь из высокородных пэров или благородных сэров, а мог быть и обычный бродячий менестрель, чей голос в одну из лунных ночей покорил влюбчивую и безотказную девушку. В общем, вариантов было много, но Къетви, став постарше, вбил себе в голову, что его отец ни какой-нибудь там бродячий трубадур или странствующий рыцарь, а сам Ибль-Мульхин, широко известная в узких кругах личность. Легендарный сарацинский алхимик Ибль-Мульхин, тоже, кстати, вполне возможная кандидатура на отца, бывая в городе по сугубо профессиональным делам, не раз тайком наведывался в опочивальню танцовщицы и не только для того, чтобы преподнести ей в дар склянку с молодильным зельем. А если учесть тот факт, что уже с младых ногтей Къетви тянулся к алхимическим мистериям с их теорией четырех элементов и первичной материи, то это многое могло объяснить. Но все-таки госпожа История умалчивает о том, кто же все-таки был его биологическим отцом, а досужие домыслы не в счет.