Боевые операции в Северной Африке и на Западном фронте в Европе. 1940–1944

Тот факт, что во второй половине дня противнику удалось вклиниться между танковым полком и стрелковой бригадой, был связан исключительно с задержкой движения последней. Офицеры танковой дивизии должны научиться мыслить и действовать самостоятельно в рамках генерального плана и не ждать, пока они получат приказы. Все подразделения и время начала атаки были известны, и к этому моменту они должны были произвести сосредоточение.

На следующий день, 16 мая 1940 года, я получил приказ из корпуса остаться в штабе дивизии. Причина была мне неизвестна, примерно в 09:30 я наконец получил разрешение корпуса двигаться вперед к новому штабу. Вскоре после моего прибытия дивизия получила приказ прорываться у Сиври через линию Мажино и в ту ночь к холмам вокруг Авена.

Это была не собственно линия Мажино, заканчивавшаяся около Лонгюйона, а ее позднейшее продолжение в западном направлении, где укрепления были гораздо слабее. Однако в немецких сводках часто не проводят различия между первоначальной линией и ее продолжением.

Корпуса Гудериана и Рейнгардта нанесли удар и прорвались через продолжение линии Мажино вскоре после форсирования Мааса и уже устремились дальше в западном направлении. Но корпусу Гота, форсировавшему Маас севернее, на бельгийской территории, все же пришлось пробиваться через нее в своем продвижении на юго-запад. Сиври находится в 19 километрах к западу от Серфонтена, а Авен – в 19 километрах от Сиври.

Я как раз обсуждал план нашего наступления на линию Мажино с моим начальником оперативного отдела, когда вошел командующий армией генерал-полковник фон Клюге. Он был удивлен, что моя дивизия еще не двинулась. Я описал ему наш план. План состоял в том, чтобы сначала выйти на границу у Сиври, одновременно разведывательный батальон проводит разведку на широком фронте линии Мажино, а артиллерийские массы выдвигаются на позиции вокруг Сиври. Затем танковый полк под мощным артиллерийским прикрытием в боевом порядке подходит к линии укреплений французов. Наконец, стрелковая бригада под прикрытием танков берет французские укрепления и снимает дорожные заграждения. Только после этого можно совершить прорыв к Авену на бронетехнике и следующей прямо за ней массой дивизии. Генерал фон Клюге полностью одобрил наш план.

Вскоре передовой батальон стремительно подошел к деревне Сиври, которая была взята без боя. Артиллерия и зенитная артиллерия вышли на позиции и получили указание немедленно открыть огонь по определенным районам по ту сторону границы, чтобы посмотреть, ответит ли противник. Тем временем 251-й танковый полк прибыл в Сиври и получил приказ перейти границу и занять Клерфеи [в 5 километрах далее]. Ни одна батарея противника не ответила на огонь нашей артиллерии по их укрепрайону.

Ехал, как и накануне, в полковом командирском танке. Вскоре мы пересекли французскую границу, а затем танки колонной медленно покатили в сторону Клерфеи, до которого теперь оставалось всего пара километров или около того. Когда от разведывательного отряда пришло донесение о том, что дорога через Клерфеи заминирована, мы повернули на юг и двинулись боевым порядком через поля и живые изгороди, обходя деревню полукругом. Со стороны противника не раздавалось ни звука, хотя наша артиллерия с перерывами вела огонь вглубь его территории. Вскоре мы оказались среди фруктовых садов и высоких изгородей, что замедлило продвижение. Танк Ротенбурга был среди ведущих машин, а Ханке, мой адъютант, следовал за ним на T-IV. Его приказ состоял в том, чтобы быстро открыть огонь по моему знаку и, таким образом, действовать как ведущее орудие для остальных. В боях предыдущих дней было совершенно очевидно, что часто проходило слишком много времени, прежде чем экипажи танков открывали огонь по появляющимся на короткое время целям.

Внезапно метрах в ста перед собой мы увидели угловатые очертания французского укрепления. Рядом с ним стояло несколько французских солдат при полном вооружении, которые, едва заметив танки, сразу же показали, что сдаются. Мы только подумали, что сможем взять деревню без боя, как один из наших танков открыл огонь по противнику в другом месте, в результате чего вражеский гарнизон быстро скрылся в бетонном доте. Через несколько мгновений передовые танки попали под сильный противотанковый огонь слева, а пулеметный огонь французы открыли по всему участку. У нас были потери, два наших танка были подбиты. Когда огонь противника снова стих, разведка установила наличие очень глубокого противотанкового рва вплотную к вражескому укреплению, по которому до сих пор огонь не открывали. В тылу врага были еще оборонительные сооружения, а дорога от Клерфеи к Авену была заблокирована высокими стальными ежами (противотанковыми заграждениями).

Тем временем части 25-го танкового полка вступили в бой с противником западнее и в 1800 метрах южнее Клерфеи, по моему приказу артиллерия также открыла шквальный огонь и подожгла различные участки линии Мажино. Французская артиллерия начала обстреливать Клерфеи и Сиври. Вскоре прибыли мотоциклисты с саперным взводом 37-го танкового разведывательного батальона. Под прикрытием огня танков и артиллерии пехота и саперы продвинулись в зону укрепрайона. Саперный взвод начал подготовку к сносу стального ежа, преградившего дорогу нашему продвижению.

Тем временем штурмовой отряд саперов танковой роты взял бетонный дот. Бойцы подползли к амбразуре и бросили через бойницу трехкилограммовый подрывной заряд. Когда после неоднократных призывов сдаться сильный вражеский гарнизон так и не вышел, была предпринята новая атака. Затем один офицер и 35 солдат были взяты в плен, но вскоре после этого они одолели слабый штурмовой отряд и бежали под прикрытием французского пулеметного огня из другого дота.

Постепенно небо потемнело, и наступила ночь. В нескольких местах в Клерфеи и дальше на запад горели фермы. Я отдал приказ о немедленном проникновении в укрепленную полосу и прорыве, насколько это возможно, к Авену. Штаб и артиллерию быстро проинформировали по радио, и нам пришло время залезть в командирский танк и трогаться. Заняв место сразу за передовой танковой ротой, мы вскоре покатили через разрушенный блокпост навстречу противнику.

Пока саперы 37-го разведывательного батальона уничтожали стальные ежи, разгорелись более ожесточенные бои с противотанковыми орудиями и несколькими полевыми орудиями, расположенными возле группы домов в 900 метрах к западу от Клерфеи. Артиллерия прямой наводкой била по нашим танкам и пехоте, стоявшим у Клерфеи. В конце концов вражеские орудия были подавлены несколькими выстрелами T-IV.

Путь на запад был открыт. Взошла луна, и настоящей темноты нам пока ждать не приходилось. В плане я уже отдал приказ о прорыве, передовые танки и противотанковые орудия во время движения к Авену должны были вести беспокоящий огонь по дороге и ее обочинам, что, как я надеялся, помешает противнику заложить мины. Остальные части танкового полка должны были идти за ведущими танками и всегда быть готовыми открыть залповый огонь по любому флангу. Массе дивизии было приказано следовать за танковым полком на грузовиках.

Теперь танки катились длинной колонной через мелкие укрепления к первым подожженным артиллерийским огнем домам. В лунном свете мы могли видеть бойцов 7-го мотоциклетного батальона, которые шли пешком рядом с нами. Время от времени стрелял вражеский пулемет или противотанковое орудие, но ни один из их выстрелов не прошелся рядом с нами. Наша артиллерия вела сильный беспокоящий огонь по деревням и дороге далеко впереди полка. Постепенно скорость увеличивалась. Вскоре мы на 500 – 1000–2000 – 3000 метров углубились в укрепрайон. Ревели моторы, лязгали и скрежетали гусеницы танков. В оглушительном шуме не было слышно, стрелял ли противник. Примерно в полутора километрах к юго-западу от Сольр-ле-Шато мы пересекли железную дорогу, а затем повернули на север, к главной дороге, до которой вскоре добрались. Потом двинулись по дороге и мимо первых домов.

Сон людей в домах грубо нарушил грохот наших танков, лязг и скрежет гусениц и моторов. Пехотинцы разбили биваки у дороги, военные машины стояли во дворах, а кое-где и на самой дороге. Французские гражданские и солдаты с искаженными ужасом лицами прятались во рвах, у живых изгородей и во всех лощинах вдоль дороги. Мы прошли мимо колонны беженцев, повозок, брошенных хозяевами, которые в панике бежали в поля. Мы с постоянной скоростью шли к своей цели. Время от времени быстрый взгляд на карту при тусклом свете и короткая радиограмма в штаб дивизии, чтобы сообщить о позиции и, таким образом, об успехе 25-го танкового полка. Время от времени я выглядывал из люка, чтобы убедиться, что сопротивления все еще нет и поддерживается контакт с тылом. Вокруг нас в холодном свете луны раскинулась равнина. Мы прошли линию Мажино! Это было трудно представить. Двадцать два года тому назад мы четыре с половиной долгих года стояли перед тем же противником и одерживали победу за победой и все-таки проиграли войну. И вот мы прорвали знаменитую линию Мажино и продвинулись вглубь вражеской территории. Это был не просто красивый сон. Это была реальность.

Внезапно на кургане примерно в 270 метрах справа от дороги полыхнула вспышка. В том, что это было, не могло быть никаких сомнений: хорошо замаскированное в бетонном доте вражеское орудие вело огонь по 25-му танковому полку с фланга. В других местах полыхнули новые вспышки. Разрывов снарядов видно не было. Быстро сообщив об опасности Ротенбургу – он стоял рядом со мной,  – я через него приказал полку увеличить скорость и прорвать эту вторую линию укреплений залпами справа и слева.

Огонь был открыт быстро, экипажи танков обучили, как вести огонь перед атакой. Боеприпасы у нас были в основном трассирующими, и полк прорвался через новую линию обороны, обрушивая огненный дождь далеко вглубь сельской местности по обеим сторонам. Вскоре мы без серьезных потерь миновали опасную зону. Но теперь было нелегко прекратить огонь, и мы проехали через деревни Сар-Потри и Бёньи, стреляя из пушек. Замешательство противника было полным. Военные машины, танки, артиллерия и телеги с беженцами, доверху набитые пожитками, блокировали часть дороги, и их приходилось бесцеремонно сталкивать в сторону. Повсюду на земле лежали французские солдаты, а фермы везде были под завязку забиты орудиями, танками и другой военной техникой. Продвижение к Авену замедлилось. Наконец нам удалось прекратить стрельбу. Мы подошли к Семузи. Везде одна и та же картина: войска и мирные жители опрометью бегут по обеим сторонам дороги. Вскоре дорога разветвилась: одна шла прямо к Мобёжу, до которого теперь оставалось всего около полутора километров, а другая спускалась вниз, в долину, к Авену. Дорога теперь была забита телегами и людьми, которые съезжали на обочину от танков, или нам самим приходилось спускать их на обочину. Чем ближе мы подходили к Авену, тем сильнее становился затор из машин, через который нам приходилось пробиваться. В самом Авене, незадолго перед этим обстрелянном нашей артиллерией, все население пришло в движение, зажатое между машинами и орудиями по обе стороны дороги перед нашей идущей вперед танковой колонной. Было очевидно, что в городе сильный французский гарнизон.

Я не стал останавливать колонну, а направился с передовым батальоном танков на возвышенность западнее Авена, где намеревался остановиться и собрать пленных и захваченное снаряжение. По пути на южной окраине Авена была выделена разведывательная группа из двух танков и отправлена по главной дороге на юг. Примерно в 500 метрах от города по дороге на Ландреси мы сделали привал, выстроили наши части для наступления и окружили находившиеся в непосредственной близости французские войска. И здесь придорожные подворья и сады были битком набиты солдатами и телегами беженцев. Все движение по дороге с запада остановилось и застопорилось. Вскоре в поле пришлось построить лагерь для военнопленных.

Тем временем позади нас в Авене началась стрельба – судя по звуку, из танковых орудий,  – и вскоре мы увидели поднимающееся пламя, вероятно от горящих танков или грузовиков. Связь с танковым батальоном позади нас и с 7-м мотоциклетным батальоном мы потеряли.

Пока это не вызывало у меня беспокойства, поскольку в хаосе бесхозных повозок с беженцами слишком легко образовывался затор. Главное – мы достигли цели. Однако противник в Авене – а там должен был находиться как минимум танковый батальон – хорошо воспользовался разрывом в танковом полку, и вскоре французские тяжелые танки перекрыли дорогу через город. 2-й батальон 25-го танкового полка сразу попытался сбить блокировавшего дорогу противника, но его попытка не удалась, было потеряно несколько танков. Бои в Авене становились все напряженнее. Между 2-м батальоном и нами установилась прерывистая радиосвязь. Бой в Авене продолжался примерно до 04:00 [14 мая]. Наконец Ханке, по моему приказу наступавший с запада против мощных танков противника, сумел с помощью T-IV нейтрализовать французские танки. Медленно рассветало, бой закончился, и связь со 2-м батальоном восстановилась.

Тем временем я неоднократно через штаб дивизии посылал в корпус радиограммы с вопросом, не продолжать ли нам, учитывая наш успешный прорыв линии Мажино, наступление через Самбру. Не получив ответа – радиосвязь отсутствовала,  – я решил продолжить атаку на рассвете с целью захватить переправу через Самбру у Ландреси и удерживать ее. Я отдал по радио приказ всем остальным подразделениям следовать за продвижением танкового полка к Ландреси [в 18 километрах западнее Авена].

Около 04:00 я с передовым батальоном танкового полка Ротенбурга двинулся в сторону Ландреси. Уже сосредоточивший рассеянные силы 7-й мотоциклетный батальон следовал сзади, и я был твердо уверен, что за ним и оставшиеся части дивизии снова примут участие в наступлении. Отказ радио оставил меня в неведении относительно точного положения полков, и мы передавали все приказы просто в никуда.

Поскольку за ночь никаких припасов не поступило, нам пришлось экономить боеприпасы и двинуться на запад сквозь занимающийся день с молчащими пушками. Вскоре мы стали встречать колонны беженцев и отряды французских войск, готовившихся к походу. Хаос орудий, танков и всевозможных боевых машин, неразрывно спутанных с запряженными лошадьми телегами беженцев, покрывал дорогу и обочины. Держа свои орудия молчащими и время от времени лавируя нашими машинами высокой проходимости вдоль дороги, нам удалось без больших трудностей миновать колонну. Французские войска были полностью застигнуты врасплох нашим внезапным появлением, сложили оружие и двинулись на восток рядом с нашей колонной. Нигде не предпринималось никаких попыток сопротивления. Любые вражеские танки, которые мы встретили на дороге, выводились из строя, когда мы проезжали мимо. Продвижение шло без остановки на запад. Сотни сотен французских войск со своими офицерами сдались по прибытии. В какой-то момент их пришлось вытащить из транспортных средств, ехавших рядом с нами.

Особенно разозлился из-за этого внезапного беспорядка французский подполковник, которого мы догнали застрявшим на машине в безнадежной пробке. Я спросил у него звание и должность. Его глаза горели ненавистью и бессильной яростью, и он производил впечатление совершенно фанатичного типа. Поскольку при таком плотном движении на дороге была большая вероятность, что наша колонна время от времени будет распадаться, я, подумав, решил взять его с собой. Он был уже в сорока пяти метрах позади, когда его привели обратно к полковнику Ротенбургу, который жестом приказал ему сесть в свой танк. Но он наотрез отказался ехать с нами, поэтому, после троекратно сделанного ему предложения присоединиться, ничего не оставалось, как его расстрелять.

Мы проехали через деревню Маруаль [в 13 километрах к западу от Авена], где улица была настолько переполнена людьми, что людям было нелегко повиноваться приказам: «A droit!» [Направо]. Мы ехали с восходящим за спиной солнцем сквозь тонкий утренний туман на запад. Теперь дорога была забита войсками и беженцами за околицами деревень. Наши крики «A droit!» не возымели действия, и продвижение крайне замедлилось, танки ехали по полям вдоль дороги. Наконец мы пришли в Ландреси, город на реке Самбре, где опять на каждой улице и в каждом переулке было огромное скопление машин и французских войск, но сопротивления не было. Мы проехали мост через Самбру, по другую сторону которого обнаружили французские казармы, полные солдат. Когда танковая колонна с грохотом пронеслась мимо, Ханке въехал во двор и приказал французским офицерам выстроить солдат и маршировать в тюрьму.

Все еще полагая, что вся дивизия быстро приближается к Ландреси позади нас, я продолжил наступление на ЛеКато [в нескольких километрах к западу от Ландреси]. Мы проехали большой лес, который противник использовал как склад боеприпасов. На фоне восходящего солнца часовые не смогли нас опознать, пока мы не оказались прямо над ними. После этого они сдались. В деревне Помрёй французские войска тоже сложили оружие. Я продолжал наступление до холма восточнее Ле-Като, где мы наконец остановились. Было 6 часов 15 минут утра. Моей первой задачей было убедиться, что связь с тылом еще существует, после чего я хотел предпринять еще одну попытку связаться со штабом дивизии.

Дивизия Роммеля продвинулась почти на 80 километров с прошлого утра. То, как он ехал со своими танками ночью, было смелым поступком. В то время и позже большинство командиров считало, что даже при развитии победы продолжение танкового наступления в темноте слишком опасно.

Слева от Роммеля передовые части Рейнгардта и танковый корпус Гудериана шли с ним вровень. Рано утром дивизия левого фланга Гудериана подошла к Уазе у Рибемона, в нескольких километрах к югу от Ле-Като.

Это была широкая полоса, прорезанная узкими потоками, несшимися на запад, к морю, через тыл союзных войск в Бельгии. Все попытки их заблокировать оказались слишком запоздалыми, поскольку каждый раз, когда французское командование выбирало новую линию обороны, немецкие танки опрокидывали ее до того, как прибывали более медленные французские резервы, или до того, как они занимали позиции.

Нашей дивизии настало время оккупировать захваченную территорию и собрать огромное количество пленных – примерно две механизированные дивизии. Я постоянно информировал штаб дивизии о нашем продвижении, но все сообщения передавались вслепую с командирского танка танкового полка, и невозможно было сказать, принимали их или нет. Тем не менее я не очень обрадовался, когда вскоре после этого узнал, что лишь небольшая часть танкового полка и часть мотоциклетного батальона дошли до холма восточнее Ле-Като. Офицера немедленно отправили в тыл. Затем я попытался отъехать назад, чтобы установить контакт, но вскоре попал под огонь противотанковых орудий из Ле-Като и был вынужден вернуться.

3. Наступление Роммеля, 16–17 мая 1940 года

Нарисованная Роммелем карта, показывающая его продвижение за 24 часа до 7:30 утра 17 мая – по отношению к соседним дивизиям и танковой группе фон Клейста. Эта карта показывает необычайную глубину, дальновидность и дерзость его удара – от Серфонтена до Ле-Като

Тем временем Ротенбург с частью танкового батальона Зиккениуса вел бой с французскими танками и противотанковыми орудиями на холме Ле-Като, но вскоре уничтожил их. Я вернулся в танковый батальон, который тем временем сформировал круговую оборону, и ждал там до прибытия части мотоциклетного батальона под командованием капитана фон Хагена. Теперь я чувствовал, что положение перед Ле-Като в безопасности, и, все еще полагая, что остальная часть дивизии почти сомкнулась, приказал Ротенбургу удерживать свои позиции с помощью мотоциклетного батальона, который находился под командованием. Затем я отправился обратно на своей машине связи в сопровождении T-III, чтобы подтянуть и развернуть остальную часть дивизии. По пути мы наткнулись на несколько застрявших машин мотоциклетного батальона и танкового полка, чьи экипажи сказали нам, что в Ландреси следует проявлять осторожность, так как несколько наших машин были обстреляны там вражескими танками. Затем я на большой скорости поехал [на восток] в Ландреси, где танк T-III, который шел впереди, заблудился в городе. Когда мы наконец выехали на дорогу в Авен, то увидели стоявшую на дороге в сотне метров впереди немецкую машину, обстрелянную вражескими орудиями. Должно быть, где-то рядом находился французский танк или противотанковое орудие, но у нас не было времени на долгую болтовню и тому подобное! Когда мы проезжали мимо, раненые мотоциклисты отчаянно кричали нам, чтобы мы взяли их с собой. К сожалению, я не мог им помочь – слишком многое было поставлено на карту. Обе машины на максимальной скорости пересекли опасную зону и выехали на дорогу в Маруаль. Затем T-III сопровождения встал в результате механической неисправности.

Теперь машины стояли, куда ни глянь, повсюду и поперек дороги. Вдоль дороги толпились французские офицеры и солдаты рядом со своим оружием. Но они, видимо, еще не оправились от испуга перед немецкими танками, и поэтому мы, насколько это возможно, криками и знаками из едущей машины велели им двигаться. Немецких войск не было видно. Мы на максимальной скорости поехали через Маруаль. К востоку от деревни мы внезапно обнаружили остановившийся из-за механической неисправности T-IV, но его 75-миллиметровое орудие было в рабочем состоянии. Мы вздохнули с облегчением. В такой момент T-IV был надежной защитой.

Теперь французские войска стояли повсюду, по обеим сторонам дороги, большинство из них расположились возле своих машин. К сожалению, не было возможности отправить их на марш в качестве пленных, так как у нас не было людей для конвоя. Там, где нам удалось заставить их двигаться, они шли только до тех пор, пока с ними был наш броневик, а как только мы проезжали, исчезали в кустах.

Я отдал танку T-IV приказ удерживать высоту к востоку от деревни Маруаль и отправлять прибывающих с запада пленных на восток. Затем мы поехали дальше, но не успели проехать и нескольких сотен метров, как водитель сообщил, что ему нужно заправиться. К счастью, у него в машине еще оставалось несколько полных канистр бензина. Тем временем Ханке сообщил мне, что он получил донесение от экипажа T-IV, что деревня за ним снова оккупирована противником. На моей легкобронированной машине не могло быть и речи о сражении с французскими танками и противотанковыми орудиями, поэтому я поехал обратно к T-IV с идеей установить оттуда радиосвязь со всеми частями дивизии и организовать быстрое продвижение дивизии вглубь территории, которую мы захватили. К счастью, нигде поблизости не было слышно звуков сражения.

Едва я вернулся к T-IV, как на горизонте появилась мотострелковая рота, быстро двигавшаяся по дороге из Марбе [в 8 километрах к западу от Ландреси]. Теперь, надеясь, что вслед за этой ротой последуют другие части, я снова поехал в направлении Авена, но не нашел ничего.

Немного восточнее Марбе французская машина вышла из бокового поворота слева и пересекла дорогу прямо перед моим броневиком. На наши крики она остановилась, из нее вышел французский офицер и сдался. За автомобилем в огромном облаке пыли приближалась целая колонна грузовиков. Я быстро повернул колонну в сторону Авена. Ханке забрался на первый грузовик, а я некоторое время стоял на перекрестке, крича и подавая знаки французским солдатам, чтобы они сложили оружие – война для них закончилась. На некоторых грузовиках были пулеметы с расчетами для защиты от атак с воздуха. Сквозь пыль невозможно было разглядеть, какой длины была колонна, а поэтому, когда проехало с пятнадцать машин, я встал во главе колонны и поехал к Авену. У самого города нам пришлось делать крюк по полям, дорога была перекрыта горящими машинами.

Наконец мы подъехали к юго-западному въезду в Авен, где обнаружили часть батальона Париса [фамилия командира], стоявшую возле кладбища. Не останавливаясь, Ханке привел автоколонну на стоянку и там разоружил войска противника. Теперь мы обнаружили, что за нами было не менее сорока грузовиков, многие из которых везли солдат.

Штаб дивизии прибыл в Авен около 16:00, и теперь части одна за другой стали занимать территорию, которую мы захватили ночью и рано утром. В ходе этого наступления 2-й дивизион артиллерийского полка успешно предотвратил ввод в бой 48 французских танков к северу от Авена. Танки стояли строем вдоль дороги, некоторые с работающими двигателями. Несколько водителей были взяты в плен прямо в танках. Это спасло 25-й танковый полк от атаки этих танков в тыл.

Потери 7-й танковой дивизии при прорыве продолжения линии Мажино (16/17 мая) в официальной истории дивизии оцениваются как 55 убитых и 50 раненых, на участке дивизии взято в плен около 10 000 человек вместе с 100 танками, 50 бронеавтомобилями и 27 орудиями.