Лесной голосок. Рассказы

Георгий Скребицкий

Лесной голосок. Рассказы

© Скребицкий Г. А., насл., 2024

© Цыганков И. А., ил., 2024

© ООО «Издательство АСТ», 2024

* * *

Друзья моего детства

Всё своё детство я прожил в крошечном городке. Это было очень давно. Городок наш тогда больше походил на деревню. Улицы в нём были немощёные, заросшие травой, а домики одноэтажные, деревянные, и около каждого домика – старый, запущенный сад. Летом в этих садах водилось множество певчих птиц, и их весёлое щебетанье раздавалось с утра до позднего вечера.

Железная дорога от нашего городка проходила в десяти километрах. Когда, бывало, подъезжаешь по шоссе от станции к городку, издали домов почти совсем и не видно. По всему пригороду над речкой зеленеют сады, и только кое-где из этой зелени выглядывают красные крыши домов.

В этом городе мой отец служил врачом, заведовал больницей. Он был страстный охотник, рыболов и очень любил всяких животных. Мать моя тоже любила животных и часто смеялась, что у нас в доме настоящий зверинец. И это была правда. Кого-кого у нас только не было!

Постоянными и неизменными жильцами нашего дома были папина легавая собака Джек и огромный толстый кот Иваныч. Джека и Иваныча я помню в течение всего моего детства.

Кроме них, тут же в комнатах жили ручные ежи, зайчата и другие зверьки, которых я приносил из леса.

Джек и Иваныч обычно дружески встречали всякого нового пришельца. Очень скоро пойманный зверёк осваивался, привыкал и чувствовал себя в нашем доме, как у себя в лесу.

Отец и мать бережно, любовно относились к каждому из наших четвероногих или крылатых питомцев, никогда их не обижали, кормили, ухаживали за ними. Поэтому все животные у нас в доме скоро становились совсем ручными.

Но особенно много у нас всегда бывало различных птиц.

В столовой и в кабинете у отца стояли огромные светлые клетки, и в них жило множество чижей, щеглят, синиц и других наших певчих птичек.

Клетки для птиц у нас были не такие, как обычно в домах у любителей, а прямо как в зоопарке. Это были просторные вольеры, затянутые проволочной сеткой. Они стояли на полу. В такую вольеру можно было свободно войти, чтобы вычистить там, сменить птицам воду и положить свежего корма. Внутри вольеры помещались кустики, на которых сидели наши пернатые певцы.

Каждое утро, как только папа уходил на работу в больницу, я завешивал окна сеткой, чтобы птички не могли удариться о стекло, и выпускал их полетать по комнатам.

Что тут только поднималось! Чириканье, свист, щебетанье. Птицы весело порхали по всей комнате, перелетали с буфета на дверь, с двери – на окна, садились в столовой на стол и склёвывали крошки хлеба. А в это время я чистил и убирал клетки.

Загонять птиц обратно в клетки не приходилось. Налетаются они, устанут, проголодаются. А в клетке уже свежий корм в кормушках насыпан, чистая вода в тазике налита. Птицы сами в свой домик и залетят.

В клетках держали мы птиц только зимой, до начала весны.

Первый тёплый солнечный день бывал нашим любимым праздником. Обычно в этот день папа старался пораньше вернуться из больницы. Мы с нетерпением ждали его прихода. И тут начиналось самое интересное.

Папа не торопясь доставал из ящика клещи, стамеску, молоток и принимался выставлять в одном из окон зимнюю раму. Он делал это не спеша, как он сам говорил: «С чувством, с толком, с расстановкой». А мы с братом от нетерпения суетились вокруг него и старались хоть чем-нибудь помочь в этой увлекательной работе.

Наконец вся замазка отковырена, гвозди выдернуты. Мы все дружно хватаемся за раму, тянем её, и она с лёгким шуршаньем вылезает из окна и ставится тут же рядом на пол.

Мама убирает с подоконника старую, пожелтевшую вату и сметает крылышком сухих мух. Папа отодвигает задвижки, распахивает окно, и в комнату врывается свежая душистая волна весеннего воздуха.

Весна! Выставляется первая рама —И в комнату шум ворвался… —

весело декламирует папа.

Мы бросаемся к клеткам, широко распахиваем дверцы.

Птицы вылетают на волю и весёлой щебечущей стаей рассыпаются тут же по саду. Они садятся на ветви яблонь и груш, охорашиваются, чистят пёрышки и щебечут, щебечут без умолку.

Этот день бывал настоящим праздником не только для птиц, но и для нас – ребят. Даже теперь, почти через сорок лет, при одном только воспоминании о нём, я будто вновь вижу наш сад, ещё не одетый листвой, весь залитый весенним солнцем, и будто вновь слышу радостные птичьи голоса. И как хорошо, как чудесно сливается воедино это воспоминание о ранней весне и о моём раннем счастливом детстве.

Эти весенние дни навсегда остались в моей памяти чем-то удивительно светлым и радостным. Так с самых ранних лет я уже приучался любить природу и её обитателей.

Отец учил меня внимательно вглядываться в жизнь животных. Он постоянно говорил мне, что большинство животных – наши верные друзья. Эти слова я запомнил на всю жизнь. А когда вырос и кончил учиться, то сделался натуралистом, стал много путешествовать и серьёзно изучать жизнь диких зверей и птиц.

Но всегда, где бы я ни путешествовал, каких бы животных ни изучал, я постоянно вспоминал и вспоминаю о первых крылатых и четвероногих друзьях моего детства, которые помогли мне научиться понимать и любить жизнь нашей родной природы.

Вот об этих друзьях моего детства я и хочу рассказать вам, ребята.

Джек

Мы с братом Серёжей ложились спать. Вдруг дверь растворилась и вошёл папа, а следом за ним – большая красивая собака, белая, с тёмно-коричневыми пятнами на боках. Морда у неё тоже была коричневая, а огромные уши свисали вниз.

– Папа, откуда? Это наша будет? Как её звать? – закричали мы, вскакивая с постелей в одних рубашках и бросаясь к собаке.

Пёс, немного смущённый такой бурной встречей, всё же дружелюбно завилял хвостом и позволил себя погладить. Он даже обнюхал мою руку и лизнул её мягким розовым языком.

– Вот и мы завели собаку, – сказал папа. – Ну, а теперь марш по кроватям! А то придёт мама, увидит, что вы в одних рубашках бегаете, и задаст нам.

Мы сейчас же залезли обратно в кровати, а папа уселся на стул.

– Джек, сядь, сядь здесь! – сказал он собаке, указывая на пол.

Джек сел рядом с папой и подал ему лапу.

– Здравствуй, здравствуй! – сказал папа, потряс за лапу и снял её с колен; но Джек сейчас же подал её опять.

Так он «здоровался» с папой, наверное, раз десять подряд.

Папа делал вид, что сердится, снимал лапу; Джек подавал опять, а мы замирали от удовольствия.

– Ну, довольно, – сказал наконец папа. – Ложись.

Джек сейчас же послушно улёгся у его ног и только искоса поглядывал на папу да слегка постукивал по полу хвостом.

Шерсть у Джека была короткая, блестящая, гладкая, а из-под неё проступали сильные мускулы. Папа сказал, что Джек – охотничья собака, легавая. С легавыми собаками можно охотиться только за дичью – за разными птицами, а на зайцев или лисиц – нельзя.

– Вот придёт август, наступит время охоты, мы и пойдём с ним уток стрелять. Ну, а теперь – живо, ложитесь спать, а то уже поздно!

Папа окликнул Джека и вышел с ним из комнаты.

На следующее утро мы встали рано, напились поскорее чаю и побежали гулять с Джеком.

Джек весело бегал по высокой густой траве, меж кустов, вилял хвостом, ласкался к нам и вообще чувствовал себя на новом месте как дома.

Набегавшись с Джеком, мы решили идти играть в охотники. Джек тоже отправился с нами. Мы сделали из обруча от бочки два лука, выстругали стрелы и пошли на «охоту».

Посреди сада из травы виднелся небольшой пенёк. Издали он был очень похож на зайца. По бокам у него торчали два сучка, будто зайчиные уши.

Первый стрельнул в него Серёжа. Стрела ударилась о пенёк, отскочила и упала в траву. В тот же миг Джек сорвался с места, подбежал к стреле, схватил её в зубы и, виляя хвостом, принёс и подал нам. Мы были этим страшно довольны. Пустили стрелу опять, и Джек опять принёс её нам.

C тех пор Джек каждый день принимал участие в нашей стрельбе и подавал нам стрелы.

Очень скоро мы узнали, что Джек подаёт не только стрелы, но и любую вещь, которую ему бросишь, – палку, шапку, мячик… А иногда он притаскивал и такие вещи, о которых его вовсе никто не просил. Например, побежит в дом и принесёт из передней калошу.

– Зачем ты её принёс, ведь сухо совсем! Неси, неси назад! – смеялись мы.

А Джек прыгает вокруг, суёт в руки калошу и, видимо, вовсе не собирается нести её на место. Так и приходилось нести самим.

Джек очень любил с нами ходить купаться. Бывало, только начнём собираться, а он уж тут как тут: прыгает, вертится, будто торопит нас.

Речка в том месте, где мы купались, была у берега мелкая. Мы с хохотом и визгом барахтались в воде, брызгались, гонялись друг за другом. И Джек тоже залезал в воду, прыгал и бегал вместе с нами. Если же ему кидали в речку палку, бросался за нею, плыл, потом брал в зубы и возвращался на берег. Часто в порыве веселья он хватал что-нибудь из нашей одежды и пускался бежать, а мы гонялись за ним по лугу, стараясь отнять штаны или рубашку. А один раз вот что получилось.

Купались мы на речке вместе с папой. Папа плавал очень хорошо. Он переплыл на другую сторону и стал звать к себе Джека. Джек в эго время играл с нами. Но как только он услышал папин голос, сразу насторожился, бросился в воду, потом неожиданно вернулся, схватил в зубы папину одежду, и не успели мы опомниться, как он уже плыл на ту сторону. Следом за ним, раздуваясь как большой белый пузырь, тащилась по воде рубашка, а брюки уже совсем намокли, скрылись под водой, и Джек едва их придерживал зубами за самый кончик.

Мы так и замерли на месте, боясь, что он упустит одежду и она утонет. Но Джек ничего не растерял и благополучно переплыл на другую сторону.

Так и пришлось папе плыть обратно вместе с одеждой. Просохнуть она, конечно, не успела; и когда мы вернулись домой, мама, увидев папу, так и ахнула:

– Что случилось? Почему ты в таком виде? Ты что, в речку упал? – Но, узнав, в чём дело, она потом долго смеялась вместе с нами.

К Джеку мы очень привыкли. Не расставались с ним целые дни и всё мечтали о том, когда настанет август и папа с Джеком пойдёт на охоту. Папа обещал, что и нас тоже возьмёт с собой.

Каждое утро мы первым делом бежали к отрывному календарю, срывали старый листок и считали, сколько ещё листков осталось до августа.

Наконец остался только один, последний.

В этот день папа, как только вернулся с работы и пообедал, многозначительно взглянул на нас и сказал:

– Ну-с, кто желает идти со мною готовиться к завтрашней охоте?

Конечно, повторять приглашение второй раз не пришлось. Мы с Серёжей бросились со всех ног в кабинет и уселись возле письменного стола.

Папа достал из ящика все охотничьи припасы – порох, дробь, гильзы, пыжи – и начал набивать патроны.

Мы смотрели на эти приготовления, затаив дыхание. Наконец патроны были набиты и аккуратно вставлены в широкий пояс с узенькими кармашками для каждого патрона. Такой пояс называется патронташ.

Повесив патронташ на гвоздик, папа вынул из шкафа чехол и не торопясь достал оттуда самую интересную вещь – ружьё. Оно было двуствольное, то есть с двумя стволами. В каждый ствол вставлялся патрон, так что из такого ружья можно выстрелить два раза: сначала из одного ствола, а если промахнёшься, то, не перезаряжая, – сейчас же и из другого. Ружьё было очень красивое, с золотыми украшениями. Мы осторожно потрогали его и даже попытались прицелиться, но оно оказалось слишком тяжёлым.

Когда папа набивал патроны, Джек спокойно лежал в уголке на своём коврике. Но как только он увидел ружьё, вскочил с места, начал скакать, прыгать около папы и всем своим видом показывать, что он сейчас же готов идти на охоту. Потом, не зная, чем ещё показать свою радость, умчался в столовую, притащил оттуда с дивана подушку и так начал её трясти, что только пух полетел во все стороны.

– Что такое у вас творится? – изумилась мама, входя в кабинет.

Но, увидев, в чём дело, сейчас же отняла у Джека подушку и унесла обратно на место.

На следующий день было воскресенье. Мы встали пораньше, поскорее оделись и уже ни на шаг не отставали от папы. А он, как нарочно, одевался и завтракал очень медленно.

Наконец папа собрался. Он надел куртку, высокие сапоги, подпоясался патронташем и взял в руки ружьё.

Джек, всё время вертевшийся у него под ногами, пулей вылетел во двор и, радостно взвизгивая, начал носиться вокруг запряжённой лошади. А потом со всего размаху вскочил на тележку и сел.

Папа и мы тоже взобрались на тележку и тронулись в путь.

– До свиданья, смотрите, с пустыми руками не возвращайтесь! – смеясь, кричала нам вдогонку мама, стоя на крыльце.

Через десять минут мы уже выехали из нашего городка и покатили по гладкой просёлочной дороге, через поле, через лесок, туда, где ещё издали поблёскивала речка и виднелась обсаженная вётлами мельница.

От этой мельницы вверх по берегу речки густо росли камыши и тянулось широкое болото. Там водились дикие утки, длинноносые болотные кулики-бекасы и другая дичь.

Приехав на мельницу, папа оставил лошадь, и мы отправились на болото.

Пока мы подходили по дороге к болоту, Джек шёл рядом с папой и всё поглядывал на него, будто спрашивая, не пора ли бежать вперёд.

Наконец подошли к самому болоту. Тут папа остановился, подтянул повыше сапоги, зарядил ружьё, закурил и тогда только скомандовал:

– Джек, вперёд!

Джек, видимо, только этого и ждал. Он бросился со всех ног в болото, так что только брызги во все стороны полетели. Отбежав шагов двадцать, Джек приостановился и, уже не спеша, начал бегать то вправо, то влево, к чему-то принюхиваясь. Джек искал дичь. Папа, не спеша, громко шлёпая по воде сапогами, шёл за собакой. А мы шли сзади, следом за папой.