Полная версия
Одиночество Григория Узлова: повесть суждений
Изо дня в день продолжались терзания и горести в убогой квартире: о них уже знали не только соседи, но и в школе учителя обсуждали между собой детские страдания, однако всё ограничивалось типичными вздохами и жалостными приговариваниями – ни одна мразь не обратилась в органы, занимающиеся такими проблемами! Всем начхать на жестокость, хоть и рядом с собой, это как в нацистской Германии: многие знали о том, куда же исчезают евреи, но довольствовались тем, что рядом не было больше этих интеллигентных богатых гнезд, вызывающих зависть и ненависть, не всем, но некоторым немцам было хорошо думать о повешенных или сгинувших в камерах соседях-евреях, а остальные переводили дух и вместо противостояния злу скрещивали пальцы и молили Господа, чтобы не постигла их судьба уничтожаемого народа.
В нашем примере, ясно дело, поведение ближе к последней категории. Нет, конечно, без просьб, чтобы минула чаша сия, но речь идёт скорее о псевдогуманизме массового сознания – погоревать над чьей-нибудь тяжкой долей, можно и всплакнуть, перевести дух и отринуть тягостные мысли, дабы и дальше наслаждаться мещанскими радостями. Поныли над детьми этих подонков, ну и ладно, сами разберутся, как и кого воспитывать, наша хата с краю. Так могло и дальше длиться, если бы не наступил день икс.
А случился тот день икс во время одного из многочисленных праздников, которыми любит себя баловать наш народ и тем более наши герои-алкоголики. Очередное веселье в доме синюшном – взрослые счастливы, а дети молчат, водка лилась рекой, проворно затекая в рот отца, журча ручейком в мамину глотку и омывая засохшие старческие барханы губ бабушки. Сыну вначале не наливали: дитё ещё, позже начнёт, но пары всё-таки ударили в папашину голову, подначив дать мальчонке глотнуть той амброзии, которой наслаждались остальные и благодаря которой пребывали на Олимпе ощущений, по-простому, в состоянии глубочайшей эйфории. У ребенка, ясно дело, глаза-то и разгорелись светляками летней ночи. Взрослые женщины возмутились, заупрямились, мол, так нельзя, осьмнадцати нет ещё, а спиваешь, зараза, как своего другана в гараже, но мужчина был не промах в части переговоров, особенно с нетрезвыми, а с пьяными женщинами и подавно. Мать устало шевельнула рукой – означало взмах «валяй», – бабушка невольно выплеснула лёгкую грусть, заставив вытечь из полного потрескавшимися сосудами глаза скупую слезинку – именно так мужчинами и становятся, отведывают из крепкой отцовской руки самогона, вдыхая сивушный аромат, превращающийся в не столь отдалённом будущем в путеводную звезду в океане житейском.
Проглотил парнишка огненную воду: всю гортань пожгло от спирта, и закашлялся с непривычки отрок, но удары по спине привели в чувство, что обозначилось растёкшейся алым пятном на бледном лице улыбкой до того глупой, что всякий деревенский юродивый мог повеситься от зависти. Взрослые тоже заразились глупой радостью и оскалились в ответ, а девочка смотрела тупым непонимающим взглядом на странно озорных людей, уже хихикающих от неизвестных шуток. Но время сыпалось, и выпивших развозило мокрой тряпкой по грязному полу: старуха вспомнила юные годы, когда волосы до копчика и груди упруги, запела древнюю песню, бывшую когда-то шлягером, понеслись по кухне изо рта с пожелтевшими и раскоряченными зубами слова, повествующие о любви, о её красоте, – такой был ужасно пошлый эффект: уродливая бабка в морщинах и частично покрытая бородавками, хорошо, что больше под вшивеньким платьем домашнего покроя располагались всякие наросты, исторгала музыку о страстных и трепетных сердцах парня и девушки, что обожают и жить не могут друг без друга. Но попытка таковой бы не являлась, если бы песня не подхватывалась бы: первой дрогнула мамаша, женщины легко возбудимы малейшим лиризмом, противным полувороньим голосом продолжила знакомые слова. И проняли, растопили чёрствое мужицкое сердце простенькие звуки – сам запел сиплым басом, воспринимая со своей стороны это как замечательное искусство, мастерство, сравнимое с шаляпинским. Мальчик не знал и не понимал мелодии: он только в такт притоптывал ногой, пытаясь уловить упорхающий от него ритм, затем от избытка чувств начал похлопывать в ладоши, постепенно вливаться в родительскую компанию. Однако сынку быстро наскучило одно лишь подпевание, и тут его глаза скользнули по сестре холодным кортиком – у них был нехороший, нездоровый стальной блеск, что редко можно представить у детей в силу небольшого возраста и отсутствия времени для усиленного увязания в грязи. Он разглядел нечто новое для себя в девочке, в родной сестре, что было непривычным и возбуждающим. Для начала мальчик подсел поближе, улыбнулся, в ответ получил то же, и тогда рука прошлась, как трактор в поле, по спине жертвы. Девочка решила, что ничего особенного не происходит, будто просто гладит и приобнимает брат, хоть и выпуская перегарные пары, но затем пальцы нервно сползли к копчику, что было непредсказуемо, и путь их не прекратился, двигаясь ниже, без малейшего препятствия по причине наивности объекта домогательств. Затем, переполняясь наглостью, фаланги защипали гусями нежное место, вызывая боль и дискомфорт. Это привело к пощёчине брату и недовольному вскрику девочки, что раззадорило парня и привело к буйному и разрушительному приступу агрессии, которую нельзя было контролировать хрупким неокрепшим разумом.
Конец ознакомительного фрагмента.
Текст предоставлен ООО «Литрес».
Прочитайте эту книгу целиком, купив полную легальную версию на Литрес.
Безопасно оплатить книгу можно банковской картой Visa, MasterCard, Maestro, со счета мобильного телефона, с платежного терминала, в салоне МТС или Связной, через PayPal, WebMoney, Яндекс.Деньги, QIWI Кошелек, бонусными картами или другим удобным Вам способом.
Примечания
1
Evanidis beneficium (лат.) – эфемерная выгода.
2
Aesthetical ugliness (лат.) – эстетическое уродство.
3
Mundi existence (лат.) – существование мира.
4
Пьеса Эжена Ионеско – французского драматурга румынского происхождения, одного из основоположников эстетического течения абсурдизма, признанного классика театрального авангарда XX века.
5
«Большая волна в Канагаве» – гравюра на дереве японского художника Кацусики Хокусая.
6
Ваал, Баал – «бог, владыка», конкретное божество в ассиро-вавилонской мифологии, громовержец, бог вод, войны, неба, солнца.
7
Formula de exemplary vita (лат.) – формула образцовой жизни.
8
«Турандот, или Конгресс обелителей» – последняя завершённая пьеса немецкого поэта и драматурга Бертольта Брехта.