Предчувствие беды

Я понял, что Харитонов хотел упомянуть кого-то ещё, но я прервал его: «А Долманов с родственниками как по Вашей линии?».

– Долманов – человек хитрый. Бывает у нас частенько. Но он позволяет другим себя угощать. Иногда ещё и супругу его – когда они вместе, разумеется. Имеет вроде как полное право. А дети его все уже не в Северосибирске. Старший уже МГИМО закончил, вроде как в посольстве нашем работает в Африке. В Танзании, кажется…А трое других в Москве ещё учатся. Так что если и гуляют, то там – на фига им сюда, в дыру нашу ехать. Так что Долманова Вы тут не прихватите. Вроде как чист он.

После этой реплики владелец «Мечты» минут 10 в красках излагал, кто когда и как погулял в его заведении. Что-то похожее, видимо, излагал Адам Козлевич. Разница была лишь в том, что владелец «Антилопы-Гну» делал это в суде, а хозяин «Мечты» – в видавшем виды «москвичонке». Картина складывалась неприглядная: получалось, что если уж не во всей республике, то, как минимум, в Северосибирске жить честно среди начальства было явно немодным.

– А с рэкетом как у Вас дела обстоят?, – не то, чтоб я решил сильно сменить тему разговора, просто про рэкет в Москве тогда говорили много, но в основном бестолково – действительно компетентные люди в основном хранили молчание, а те, кто знал мало или итого меньше наоборот – говорили слишком много, причём «слишком» – даже для знающих.

– Конечно есть. Куда ж без него…,– Харитонов вздохнул. – Только вот этого писать не надо, – тут он уже прямо с мольбой взглянул мне в глаза. – Вы ведь уедете, а мне тут жить ещё. Так что рассказать – расскажу, но не под запись. Диктофона ведь у Вас нет?

Получив уверения, что диктофона ни у меня, ни у Димы с собой нет, и что про рэкет подробно ничего я писать не буду, Харитонов согласился на рассказ.

– Так вот, через неделю, после того, как кафе открылось, пришли ко мне трое. Главным из них, как выяснилось, Боря Боксёр был. Он с той поры главный рэкетир у нас в городе. В общем, завили мне, что я – барыга, и что они с меня получать будут. А если я откажусь, то кафе сожгут. Я перепугался, понятное дело. Потом в отдел милиции пошёл, в Октябрьский. И там ещё подавая заявление, понял, что не посадят они рэкетиров. А если даже и посадят, то защищать меня от их друзей точно не будут. А раз так и так кафе пожгут, то плюнул я на подачу заявление, и стал платить, как они сказали. Противно, конечно, было сперва, но человек – скотина такая, ко всему привыкает. Даже почти приятельские отношения вроде как с Борей сложились….

Харитонов словно бы выдохнул, сделал небольшую паузу и продолжил:

– А через несколько месяцев после того, как Боря меня рэкетировать начал, пришли ко мне в кафе аккурат перед закрытием четверо элурмийцев. Лет 20 с небольшим всем, явно после армии. Сходу сказали, что я – кооперативщик сраный, им должен, потому что по их земле хожу и деньги на их земляках делаю. Я попытался объяснить им про Борю Боксёра, а они в ответ ржать. Проржались и сказали, что на Борю им пох. Сказали, что сутки мне, чтобы 10 тысяч собрать. Я к Боре. Он на следующий день с тремя своими пришёл. Глаз там точно был – он его правая рука. Вроде Роберт ещё был и Рыжий. Они все в кладовке спрятались и прихода конкурентов ждали. К 8 вечера пришли. Их уже пятеро было – один новый затесался. Только про деньги заикнулись, тут из кладовки Боря с парнями выбежали. Глаз с обрезом наперерез. Эти даже понять толком ничего не успели, а уже на мушке оказались. «Пох значит вам на меня!?», – Боря не кричал даже, но ясно было, что он реально в бешенстве был. «Сейчас за город поедем, и расскажите мне, как вам на меня пох!». Там как раз к кафе ещё один борькин боец подъехал на «Рафике». Клим вроде бы. Затолкали они всё эту великолепную пятёрки без вратаря и увезли. Что они с этими уродами сделали – понятия не имею. Накинуть 2 тысячи мне за это пришлось, но с той поры ко мне элурмийцы с угрозами не приходили. Так что до недавнего времени всё хорошо было.

– Что-то поменялось?, – я понял, что это самое «до недавнего времени» таит в себе интересное.

– Дело так было. Приехал ко мне Боксёр и говорит: «Николай, так и так, но надо мне с одним важным человеком дела наши скорбные обсудить. Никто разговор наш слышать не должен, так что ни тебя, ни халдеев твоих в кабаке быть не должно. Это во-первых. А во-вторых, стол царский должен быть. Такой, как если бы тебе Долманов лично позвонит и попросил для него накрыть. Понятно!?». Я сказал, что конечно понял. Просил только Христа ради, чтобы там не попортили они ничего. Боря меня по плечу похлопал и заверил, что в этом-то плане точно всё тип-топ будет. Заметил я ещё, что Боря волновался что ли…. Вроде как хорохорился даже, хотя, казалось бы, зачем ему это.

В общем, сделал я всё, как Боря просил. Ушёл около 7 вечера, табличку повесил, что «закрыто на спецобслуживание». Сам домой. Волновался немного – реально думал, мало ли что…Итак, прямо скажем, не на четвертак и не на полтинник поляну накрыл, так ещё и вроде как выгнали меня из моего же заведения. В итоге звонит мне домой около полуночи Глаз и говорит: «Коля, приезжай кафе закрывать». Что приезжать – я машину греть дольше буду, так прибежал, на своих двоих. Машину, если что не эту, а совсем другую…. Захожу – в кафе Глаз и Слон. Они в хламину пьяного Борю выводят. Захожу в зал, смотрю – а стол-то почти и не тронут. Такое впечатление было, что Боря почти без закуси литр осилил. Помню, что оленина вообще нетронутой была, икра тоже. Ни хрена ж себе, думаю, главный рэкетир наш накушался. Радуюсь, что обстановка цела. И на том, как говорится, спасибо.

А с того времени смотрю – стал Боксёр каким-то мрачным и даже дёрганным. Не знаю, конечно, но, видимо, не особо удачно та встреча у него прошла. А в апреле стали постоянно ко мне молодые элурмийцы ходить. Придут по двое, а то и по трое, сядут и почитай целый день кофе пьют. Одну чашку выпьют, тут же новую заказывают. Вроде как и не происходит ничего, но на нервы действует. Я Боре про это рассказал, но помрачнел, но сказал, что вроде как раз пока не подходят, то вроде как и рано говорить. Только понял я глядя на него, что не особо он всему этому рад.

Глава 11.

– Если у Вас план, мистер Фикс?, – прямо как в популярном мультфильме по Жюлю Верну спросил меня Дима. Как мне показалось, интонация у него получилась один в один с мультяшной.

– Поедем брать банду Боксёра. Чур, «А теперь Боксёр!» в конце буду говорить я!

Диму, видимо, не особо устроила роль Шарапова, в связи с чем он перевёл разговор о нашем будущем пребывании на гостеприимной северосибирской земле в более серьёзное русло. У меня, собственно, уже была идея, которую я Диме и озвучил. Раз уж у нас есть два списка тех, с кем можно пообщаться – первый, состоявший из тех, кто писал в наш журнал, и второй, переданный нам Джаргиной в приёмной Долманова, то и надо договариваться с людьми из этих самых списков. А в остальном, как гласит замечательная начальственная мудрость, действовать по ситуации.

Собственно, обзвон только кажется чем-то простым и даже вроде как не затратным по времени. В стенах редакции – особенно когда большая часть коллег на задании – это действительно просто и быстро. Совсем просто и быстро, если везёт – в смысле, когда не только ты хочешь встретиться, но и с тобой тоже хотят этого же самого. Во всех остальных случаях обзвон вовсе не так прост и не совсем чтобы приятен. Единственное, что не могло помешать обзвону, так это отсутствие «двушек»27: ими я запасся заблаговременно.

Первые два увиденных нами таксофона по уже устоявшейся советской традиции оказались без трубок. Мы даже успели обрадоваться, увидев, что в красно-белой («спартаковской», как любит говорить Дима) телефонной будке у телефона эта важнейшая его часть присутствует. Однако радость тут же сменилась разочарованием – выяснилось, что незадолго до нас эту будку уже посетили. Использовали её, правда, не по прямому назначению, а в качестве общественного туалета. В общем же и целом искомое место для относительно комфортного обзвона было найдено лишь через 15 минут.

На другом конце провода тоже было не всё так гладко, как нам хотелось. До нашего коллеги Коляя Гудяева мы дозвонились в редакцию «Северосибирской молодёжи» (хорошо, что его родственница – наверное, жена – поняла нас сразу и без долгих разговоров дала нам номер редакции). Поэт и лидер местного народного фронта Зейам Яндиев оказался дома, очень обрадовался нашему звонку и предложил встретиться буквально сейчас. По обоюдной договорённости встречу перенесли на 6 вечера по местному времени. До Граубе мы дозвонились лишь с третьего раза (дома его не было, в кабинете тоже, а вот на складе в своём кооперативе он таки нашёлся), однако никакого горячего желания встретиться с нами. Упоминание о главе республике тоже действия не возымело. «Герасиму Герасимовичу наилучшие пожелания от меня передавайте. Но дел невпроворот. Бизнес – он бизнес и есть! Так что в лучшем случае в воскресенье, да и то максимум полчаса смогу уделить. Больше никак!». Настоящий Штольц28, пусть и советско-приарктический. Один раз нам детским голосом было сказано, что «мамы нет дома». В остальных же случаях кроме долгих гудков мы так ничего и не услышали. Самый же последний звонок ничего кроме смеси досады и ощущения комичности ситуации не принёс, поскольку мне пришлось кричать чуть ли не на всю улицу (не удивлюсь, что кто-то даже выглядывал из-за этого на меня из окна), однако суда по ответным репликам («Что!? Какой журналист!? Какой – далее следовало перевранное название нашего журнала?) меня там не только не слышали, но и не понимали. Не исключено, что я общался именно с авторшей письма в редакцию, однако наряду со старческой глухотой её посетил и старческий же маразм, так что дальнейшее общение с ней я признал нецелесообразным, о чём я поведал Диме, который со мной полностью согласился. «Не вижу поводов больше звонить этой доблестной членке КПСС!», – усмехнувшись, сказал он. Как знать, может быть в этот момент он предвидел некоторые зигзаги в развитии феминизма, включая распространение пресловутых феминативов. Впрочем, учитывая его сугубо инженерное, а не филологическое образование, скорее всего причина была иной.

Однако вскоре выяснилось, что не только мы хотим пообщаться с представителями местного населения. Меня, как оказалось, тоже хотели увидеть. Об этом я узнал буквально сразу, как только мы переступили порог гостиничного номера, куда зашли с Димой, чтобы немного посидеть отдохнуть. «Здравствуйте, Валерий Александрович! Вы, я так понимаю, сейчас в номере в гостинице?», – подозрительно вежливый голос без малейшего признака акцента задал дежурный вопрос, нежели сказав что-то большее. Удостоверившись, что таки да, я в гостинице (а где я ещё мог быть, учитывая тот факт, что сотовых тогда ещё не было!), я полюбопытствовал, с кем, собственно, имею честь беседовать. «Зовите меня Игорь Васильевич», – мой собеседник явно не хотел говорить много. Вместо этих самых объяснений мой собеседник просто предложил немного прогуляться, тем более что он находится совсем недалеко от «Севера». «Я к Вам подойду сам, так что узнавать меня Вам не потребуется», – заверил меня он и сказал, что я в принципе могу уже выходить на встречу, дабы не терять времени даром.

«Тебя помочь?», – спросил Дима. Как мне показалось, большого желания идти вместе с собой у него не было. «Не надо, Дим… Спасибо, я сам постараюсь. Тем более что убивать меня вроде не обещали», – я одинаково понадеялся и в том, что именно так и будет, и в том, что Дима на самом деле готов помочь мне значительно больше, чем мне показалось мгновение назад.

Узнавать мне и впрямь никого не пришлось, потому что рядом с нашим «грандотелем» стоял всего лишь человек, одетый в дутую куртку. На вид ему было 40 с небольшим. Кепка на голове делала его похожим скорее на Анатолия Лукьянова29 в более молодом возрасте, нежели на пролетария или, тем более, уголовника. Куртка была сверху расстёгнута ровно настолько, чтобы я увидел повязанный на его шее галстук. Лицо его было абсолютно неприметным. Я понял также, что у него, как минимум, залысина в районе лба, а то и, возможно, простирающаяся дальше по направлению к затылку. Карие глаза смотрели на меня скорее пристально, нежели напряжённо.

– Ещё раз здравствуйте, Валерий Александрович, – он протянул мне руку, как только я оказался рядом с ним. Буквально тут же в его левой руке оказалось открытое удостоверение. – Игорь Васильевич Новосильцев, председатель КГБ Элурмийской АССР.

Глава 12.

– Новосильцев через «и», – подчеркнул мой собеседник и улыбнулся. Скорее дежурно, нежели искренне.

– Валерий Александрович Самарин, через «а», журналист, – ответил я, – хотя, думаю, что Вы и так это знаете.

– Не ошибаетесь, знаю!, – улыбки на лице моего собеседника уже не было. Удостоверение также уже исчезло во внутреннем кармане дутой куртки.

– И чем обязан?, – аксакалы из редакции советовали выжидать, поскольку собеседник из «конторы глубокого бурения» сам озвучит то, ради чего ты ему понадобился. Начав с этого или ему подобного вопроса по своей инициативе, человек вроде как сразу же ставил себя в невыгодное положение. То ли я забыл про совет аксакалов, то ли мне просто было по фигу – уже и не знаю. Сказал и сказал, в конце концов.

– Даже не думайте, что буду расспрашивать Вас о том, кто из знакомых читает «Архипелаг ГУЛАГ»!, – Новосильцев улыбнулся, хотя и не особо искренне. Впрочем, вряд ли люди при его должности и звания могут искренне шутить с незнакомыми людьми. – А вот побеседовать с Вами, думаю, есть о чём. Вот и предлагаю немного погулять и попутно расставить кое-какие точки над «и».

Противиться предложению прогуляться я не стал. Попытки узнать, кто собственно сообщил Новосильцеву о моём приезде в Северосибирск, само собой оказались тщетными. Мой собеседник заявил, что и он, и его подчинённые не зря свой хлеб едят. Да и издание наше слишком хорошо известно и популярно, чтобы наш приезд в республике остался бы незамеченным.

Попутно он попытался объяснить мне, что куча стереотипов не соответствует действительности. «Перед нами не ставится плана по выявлению противников советского строя». «В казематы я Вас не поведу – да и нет у нас казематов. Есть, конечно, несколько камер для подследственных. Сколько их там – не скажу. Но уверяю Вас, что ничего интересного там нет и в помине». «Пытки мы не практикуем. Пытки – это вообще признак слабости. Да и неэффективны пытки на самом деле».

Самое интересное в этой части было упоминание о том, что в республике, например, уже давно не борются с менонитами. В начале 30-х годов была пара процессов, наиболее видных посадили, а потом перестали. Скорее, верующим повезло, но факт остаётся фактом: их в Северосибирске больше не трогали. В итоге же получили хороших работников, не рвущихся к тому же делать партийно-советскую карьеру. Единственное, что удивило моего собеседника, так это то, что я про менонитов знаю. «Про них вообще очень мало кто знает, если у нас в республике не жил», – удивился он.

Мне показалось странным, что Новосильцев не особо пытался понять, что меня больше всего интересует в республике. Видимо, подобно патриарху местного кооперативного движения Харитонову он тоже понял, что «рост удоев, надоев и прочая хренотень» мне не интересна.       Наверное, плюнув – пусть и мысленно – на построение диалога, он окончательно взял власть в руки.

– Самая главная проблема в республике – это безработица. Прежде всего среди мужчин-элурмийцев. Чтобы не «грузить» Вас цифрами скажу так: сейчас в Северосибирске несколько тысяч мужчин без работы. Практически все из них женаты и с детьми. С одним – это в лучшем случае, тут вообще семьи большие: по 5–7 детей – норма, а не исключение. По вашим, московским меркам это примерно 100 тысяч человек, у которых есть семья, и нет работы. Представляете себе? Вот именно – проблема сложная и никому не желаю её решать.

Решить её тоже сложно. Во-первых, потому что возможности сельского хозяйства – особенно традиционного – исчерпаны. Так много людей оно не прокормит. Поверьте, я говорю Вам как экономист – довелось когда-то в университете на экономиста-плановика выучиться. А, во-вторых, в городе и посёлках с работой тоже сложно. Она есть, но Вы как считаете, легко ли человеку, который всю жизнь, как и его отец, дед, прадед, пахал землю плугом, стать оператором станка с ЧПУ? Вот именно, а задача именно так и стоит по большому счёту – занять избыточное сельское население в промышленности.

Плюс к тому, люди, переселяющиеся в город, либо совсем не имеют опыта контактов с людьми других национальностей, либо он у них минимальный. Отсюда и национализм, и многое что другое, включая стереотипы о богатстве абсолютно всех, занятых в торговле и общепите. Потому на любую вакансию в этих сферах – включая поваров в школьных столовых и детских садах – сразу несколько претендентов из представителей титульной нации. Бывают даже случаи покупки такого рода должностей. Понятное дело, с этим борются – и прежде всего сотрудники КГБ, но стереотипы столь сильны, что многие элурмийцы скорее поверят в то, что устроившийся на работу заплатил больше других, а не в то, что он больше этому месту соответствует.

Ещё есть дурацкие стереотипы по поводу нефти и нефтепереработки. Как следствие, желающих работать в этих сферах элурмийцев мало. Многие просто боятся того, что если они устроятся, к примеру, на нефтеперегонный завод, то к ним будет хуже относиться родня. Вот и получается, что может висеть объявление с несколькими вакансиями на заводе, но элурмиец вместо этого будет просить денег у родных, чтобы его устроили за взятку грузчиком в магазин. Бред, скажите Вы!? Может и бред, но нам от этого не легче.

И, в-третьих, опять же математика и ничего больше. Сейчас элурмийцы составляют примерно треть населения республики. При высокой, почти среднеазиатской рождаемости, которая у них есть уже почти 3 десятилетия, к 2020 году их будет 70 с хвостиком процентов населения республики. Причём, не учитываются ни еврейская эмиграция, ни возможное снижение рождаемости у армян и немцев. Это, заметьте, учёные из Сибирского отделения академии наук высчитали по заданию нашего совмина, а не кто-то где-то «на коленке».

Попытки узнать что-то про Колябина не то, чтобы натолкнулись на стену, просто чего ещё можно было ожидать от чекиста. «Подробности сообщить не могу. Ведётся следствие. Ввиду общественной значимости дела в состав оперативно-следственной группы включён мой подчинённый. Есть основания полагать, что задержанный за совершение преступления является лицом, это самое преступление совершившим. Но окончательные выводы делать рано».

Я попытался узнать что-то об элурмийских организациях, но и здесь тоже натолкнулся на стену. «Не понятно очень многое. Вот подчинённый мой недавно с одним элурмийским активистом разговаривал – нет, не с сексотом, как Вы подумали, просто со своим знакомым давним. И говорит ему, дескать, ты всё то про элурмийское национальное возрождение, то про духовные традиции вашего народа, то ещё про что-то такое. А в двух словах расшифровать можешь, что возрождать хотите? Ну или там чем вам нынешняя власть мешает в плане духовных ценностей? Не то, чтоб в ответ тишина. Нет, просто вместо одного набора слов в ответ пошёл другой набор. Причём, набор ещё менее понятный. Такое, наш сотрудник сказал, впечатление было, что первый два слова во фразе между собой связаны, а вот с третьим – уже нет. А третье только с четвёртым состыкуется, а вот ни ко второму, ни к пятому в предложении отношения не имеет. Вот так и живём мы тут».

Ну хоть чего-то, как говорится, личного от НовосИльцева я всё же дождался. Он, во-первых, вспомнил о своём казачьем происхождении. Он, правда, не из енисейских казаков, а из донских, но всё же. Во-вторых, он, оказывается, тоже мог бы обозлиться на власть – причём не только за расказачивание 20-х годов. А, например, за то, что в 83-м его не перевели в МВД на усиление, хотя он вроде как и был в числе кандидатов на это («Сейчас был бы замминистра внутренних дел в одной из союзных республик на юге страны»). Или за то, что в 85-м не перевели на преподавательскую работу («Жил бы в Москве, преподавал бы в Высшей школе КГБ. Наверное, и кандидатом наук стал бы). Оба раза ему предпочли других, но он, Новосильцев, на советскую власть не озлобился, и в ней не разочаровался. А другие почему-то сплошь и рядом разочаровываются, хотя и поводов вроде как быть не должно – им страна и то дала, и это, и выучила бесплатно, и т.д, как говорится, и т.п. Между рассказами об этих несостоявшихся карьерных траекториях Новосильцев успел посетовать, что в 50-е годы не построили железную дорогу, соединявшую Мурманск с Дальним Востоком. «Как раз через республику проходила бы ветка. В плане транспорта много лучше. И производства расширить легко можно было бы».

А в завершении нашей неторопливой беседы главный местный чекист очень просил меня написать не просто правдиво, но объективно. «Я ведь не против гласности – очень даже за! Но ведь гласность не сводится к чернухе. Недостатков у нас в республике много, но не из одних же недостатков у нас жизнь состоит. Вот Вы, Валерия Александрович, и должны всё это правильно описать». Отвечать ему в стиле «кому должен – всем прощаю» я не стал. Смотреть, сел ли он после окончания беседы в стоявшую в метрах в 20 от входа в «Север» чёрную «Волгу», я тоже не стал.

Глава 13.

– Алексей Юрьевич, – мы уж обыскались Вас, домой два раза звонили, – в голосе старшего лейтенанта Коровайко можно было уловить не только радость по поводу возращения в Заводской отдел милиции майора Лаптева, но и вполне себе подхалимские нотки. Лаптеву, незадолго до этого назначенному начальником отдела уголовного розыска, правда, было не особо до градуса подхалимажа у его подчинённых – имелись дела и поважнее. Однако видимо, жизнь подкинула ему ещё что-то важное. Оставалось только понять, что именно.

– Старлей, так странно, если б дозвонились – я же не дома был. Там я вообще редко бываю. Надо б у тебя уточнить, как супруга моя поживает, да ты, думается, об этом узнать не додумался?, – Лаптев решил немного разрядить обстановку. – Случилось-то что? Неужто Бакатин30 через полчаса к нам в отдел пожалует?

– Да вроде не собирался… А это самое страшное, что может случиться?, – на самом деле Коровайко хотел узнать о представлениях своего непосредственного начальника об ужасном, или же имело место что-то иное – включая лёгкий стёб – понять было сложно.

– Не, старлей, если Бакатин приедет – это не ужасно. Ужасно будет, если он бумаги, что в наших сейфах лежат, читать начнёт. Я про бумаги по ОРМ31, если ты не понял! А случилось-то что, раз меня так ждёте? Бакатин же не приедет, а надежду на премию в размере годового оклада я утратил ещё году эдак в 79-м, так что прямо теряюсь в догадках, – с этими слова Лаптев зашёл в родной отдел и помахал рукой находившимся в небольшом вестибюле при входе дежурного лейтенанту Горохову и участковому Лебедеву.

Конец ознакомительного фрагмента.

Текст предоставлен ООО «Литрес».

Прочитайте эту книгу целиком, купив полную легальную версию на Литрес.

Безопасно оплатить книгу можно банковской картой Visa, MasterCard, Maestro, со счета мобильного телефона, с платежного терминала, в салоне МТС или Связной, через PayPal, WebMoney, Яндекс.Деньги, QIWI Кошелек, бонусными картами или другим удобным Вам способом.

Примечания

1

Николай Иванович Русак (род. 1 марта 1934 года) – советский государственный и спортивный деятель. Председатель Госкомспорта СССР в 1989–1991.

2

Константи́н Ива́нович Бе́сков (1920–2006) – советский футболист и футбольный тренер. Выступал за московское «Динамо», тренировал все ведущие клубы Москвы и сборную СССР. Заслуженный мастер спорта СССР (1948, лишён в 1952, восстановлен в 1953). Заслуженный тренер СССР (1968). На момент описываемых событий на тренерской работе задействован не был.

3

Валенти́н Козьми́ч Ивано́в (1934– 2011) – советский футболист, полузащитник, капитан сборной СССР, советский и российский тренер. Олимпийский чемпион 1956 года и чемпион Европы 1960 года. Заслуженный мастер спорта СССР (1957). Заслуженный тренер СССР (1988). Лучший бомбардир чемпионата мира 1962 года в Чили. На момент описываемых событий тренировал московское «Торпедо».

4

Ви́таутас Ви́таутович Ла́ндсбергис (лит. Vytautas Landsbergis; род. 18 октября 1932, Каунас) – литовский государственный и общественный деятель, политик, музыковед, искусствовед, публицист. Лидер движения за независимость Литвы «Саюдис», а также глава государства после обретения независимости от СССР до 1992 года. С 2004 по 2014 года – член Европейского парламента, председатель Верховного Совета Литвы (1990–1992), Сейма Литовской Республики в 1992 и 1996–2000. В июне 1988 года был избран в инициативную группу «Саюдиса» (первоначально «Литовское движение за перестройку»). На учредительном съезде «Саюдиса» 22–23 октября 1988 избран в Сейм и Совет Сейма Саюдиса. С ноября 1988 по апрель 1990 года – председатель Совета Сейма «Саюдиса», с декабря 1991 года – почётный председатель. В марте 1989 года избран народным депутатом СССР и участвовал в Съезде народных депутатов. Инициировал на съезде народных депутатов СССР депутатский запрос по правовой оценке пакта Молотова – Риббентропа. 11 марта 1990 года при его активном участии Верховный Совет Литовской ССР принял декларацию о восстановлении независимости Литвы. В тот же день он был избран Председателем Верховного Совета Литвы. То есть, на момент описываемых событий В.В. Ландсбергис являлся пусть и ненавистной многими в СССР, но при этом же и весьма узнаваемой политической фигурой.