Отсроченный платёж

– Да брось ты! Всё нормально! Это уже прошлое. История банальная, у меня была лучшая подруга и мужчина. Но я в один момент потеряла обоих. – Она опять улыбнулась, но теперь уже грустно. – Знаешь, а пойдём гулять? Очень хочется на воздух, и погода хорошая! Ты мне расскажешь что-нибудь про Рим, мне так нравится тебя слушать!

Валетти поднялся из кресла, посмотрел ей прямо в глаза:

– Ты могла бы остаться у меня, комнат в доме полно, а завтра воскресенье…

– Не сегодня, Луиджи… В конце концов, мы в Риме, – она таинственно улыбнулась, – а город любви – это Париж.

Спустя четверть часа они вышли в прохладу осеннего города и набережная Тор ди Нона, ведущая к мосту Умберто, смешала их с вечерней толпой, а внизу в старинной каменной рубашке из песчаника тихо нёс воды Тибр.

ГЛАВА 5

В половине седьмого вечера Кира и Стас вышли из такси неподалёку от дома Шатовых. Она ненавидела головные уборы и сейчас, шагая по морозной улице, очень об этом жалела. Уши начинал пощипывать морозец, а идти было ещё добрых метров триста.

– Как они здесь живут? – сокрушалась Кира. – Ни подъехать нормально, ни пройти…

– Да это таксист всё напутал, – хохотал Знаменский. – Ехал по навигатору и заехал с другой стороны, бывает.

Они наконец прошли калитку и уже шагали по очищенным от свежего снежка дорожкам, которые петляли по участку. Наконец Стас открыл перед Кирой дверь, и она скользнула вовнутрь, трясясь от холода.

– Есть кто дома? – пробасил добродушно Знаменский, отряхивая снег с ботинок.

Навстречу уже шёл улыбающийся Шатов.

– Конечно! Все дома, проходите, гости дорогие! – Он принял с плеч Киры коротенькую шубку из белой норки, чмокнул в щёку и приобнял свободной рукой. – Проходите, Вика на кухне заканчивает свои шедевры.

В гостиной уже был накрыт стол, Знаменский поставил на него принесённую с собой бутылку восемнадцатилетнего односолодового виски. Шатов улыбнулся. Он знал, что Стас ничего не понимает в виски, он вообще предпочитает водку, но, направляясь в гости, попросту купил в магазине самое дорогое из того, что было.

– Всем приве-е-ет! – улыбаясь, протянула Вика, входя в гостиную с огромным блюдом в руках. На блюде располагались несколько десятков всевозможных роллов, горки из розового имбиря и зелёных водорослей чука. Блюдо водрузили в самый центр и начали рассаживаться по местам.

– Позови Ваньку с Софьей, – обратился Марк к Вике

– Они уже поели, Ваньке мультики поставила, Софка в интернете, они наверху. – Вика поставила на стол стаканы под виски и высокие округлые фужеры под вино. – Кира, ты что пьёшь? Будем виски или, как обычно, белое со льдом? – улыбнулась она подруге.

– А вот сегодня, пожалуй, виски! – подмигнула Кира. – Только со льдом и содовой.

Через пару минут всё было налито, и Марк на правах хозяина тостовал:

– Давайте за нас, за нашу дружбу и за то, чтобы всё продолжалось!

Они, улыбаясь, чокнулись и приступили к ужину. За окном хлопьями пошёл снег, было как раз то время года, когда осень, устав выливать на город дожди, обрывать увядшие листья с деревьев, наконец уступает место зиме. И в эти первые дни зима старается изо всех сил, прихватывает первый морозец, рисуя на лужах причудливые узоры, выпадает первый снег, мягкий и искристый. И настроение в такие дни повышается само собой, становясь спокойно-созерцательным, когда хочется прижаться лбом к холодному стеклу окна, глядеть в темноту на подсвеченные фонарём снежинки и думать о чём-то по-настоящему для тебя важном.

– Стас сказал, что вы в понедельник вместе летите? – Кира повернула к Вике голову. – Как же я вам завидую! Италия – это сказка! Каков маршрут? Милан будет?

– Да, летим вместе, – улыбнулась Вика. – Маршрут Марк держит в тайне.

– Почему в тайне? Просто ты не спрашивала. Прилетаем в Рим в понедельник утром. Переговоры в обед, и я думаю свободен. Вторник и среду проводим в вечном городе, потом берём машину напрокат…

– О, боже! Хватит, Марк! – заулыбалась Кира. – Я сейчас к вам в чемодан проситься начну!

– …и дальше по побережью, Гроссето, Флоренция, Венеция, озеро Гарда и наконец Милан.

– Милый, а мы почему не едем с этими единоличниками?

– Потому что, дорогая, мы едем в декабре на Мальдивы! – Знаменский театрально выпучил глаза и рассмеялся. – Так что пока мы будем в Риме, ты должна купить себе новый купальник и сланцы! Только прошу тебя, уложись в этот раз в тысячу долларов!

– Тяжело мне с ним, – шутливо вздохнула Кира. – Давайте ещё выпьем!

– Давайте, только теперь тост с меня! – отозвался Стас. Он дождался, пока Марк наполнит бокалы. – Знаете, ребята, хочу выпить за вас! За вашу дружную семью, за те годы, что вы провели друг с другом. Я всегда по-хорошему завидовал тебе, Марк. Глядя на вас с Викой, всегда хотел семью, детей, дом, пахнущий едой. Как-то не сложилось, – Стас грустно прервался. – Но думаю, ещё сложится, – он перевел взгляд на Киру. – И надеюсь, Кирочка мне в этом поможет!

– Спасибо, Стас! – Марк протянул свой бокал. В кармане провибрировал смартфон.

Они дружно выпили.

– Боже, вот эти, с копчёным угрём, они просто великолепны, – простонал Знаменский, закатывая глаза к потолку. – Вика, ну как ты это делаешь? В прошлый раз на Рождество мы ели у вас гуся. Так вот, должен заметить, все эти ресторанные утки по-пекински – полная ерунда! Он таял во рту просто этот гусь!

– Ну тут никаких особых секретов, просто пять часов он должен томиться в духовке, – улыбнулась Вика.

– Кстати, о Рождестве… – оживилась Кира. – Вы на сколько едете? Зацепите Рождество в Европе?

Вика вопросительно посмотрела на Марка.

– Нет, в общей сложности мы будем там две недели, – Марк сделал большой глоток и поднялся из-за стола. – Я на минуту.

– Жаль, – Кира поджала свои пухлые губки. – Там очень красиво на Рождество.

– Ну красиво-то красиво, а работа, как говорится, сама себя не сделает, – резюмировал Стас. – Кстати, мы давно не были в театре! Может быть, перед Новым годом сходим куда-нибудь?

Марк тем временем прошёл в кухню и достал из кармана смартфон:

Эльмира:

Ты занят?

Марк:

У нас гости

Эльмира:

Я скучаю.

Марк:

Я не могу писать, у нас гости!

Едва сдерживая раздражение, он отправил смартфон обратно в карман. Чёртовы бабы! Рано или поздно у них наступает момент, когда все разумные договоренности в виде запрета на беспокойство по вечерам или звонков в нерабочее время летят к чертям! Видимо, ему вновь придётся всё безжалостно рвать. Марк отвернулся к окну. Вдруг ему вспомнилось изгибающееся тело Эльмиры, её полуоткрытый рот, сладострастные стоны и влажные, такие зовущие пухлые губы…. Чёрт! Чёрт! Чёрт! Видимо, придётся ещё раз с ней поговорить. Он вернулся в гостиную:

– Ну что, Стас? Может, партейку на бильярде? Есть ещё запал у старой гвардии?

– Запала хоть отбавляй, – отозвался Знаменский. – Пока тебя не было, мы, кстати условились сходить в театр.

Он поднялся со своего места:

– Вика, всё было великолепно! Я должен ненадолго вас с Кирой оставить, время преподать урок молодёжи.

Марк улыбнулся:

– Не скучайте, мы внизу, в бильярдной.

Они спустились в цоколь, где у Шатова была устроена бильярдная и по совместительству сигарная комната. Спроектированная ещё на этапе строительства, эта комната заслуживает отдельного рассказа. Шатов задумал в цоколе своё личное пространство, здесь на стене висел огромный смарт-телевизор, у стены напротив расположился такой же огромный угловой диван с кожаной обивкой, рядом в нише стены был встроен холодильник для вина и хьюмидор с несколькими десятками кубинских сигар. Посреди комнаты стоял двенадцатифутовый бильярдный стол с безупречным полотном зелёного сукна, а у стены при входе Марк оборудовал барную стойку, у которой стояли высокие стулья. Полки бара были заставлены спиртным со всего света, сам Шатов пил немного, но бар пополнял с завидной регулярностью. Стены бильярдной были отделаны декоративной плиткой под натуральный кирпич, отчего помещение казалось капитальным и очень старым. Отчасти такое впечатление производила и боковая подсветка, свет падал на стены под углом, подчёркивая кирпичную фактуру. Иногда, желая побыть один, Шатов спускался сюда и мог часами не подниматься в дом. Здесь он читал, работал за ноутбуком или смотрел спортивные трансляции. Здесь он курил свои любимые сигары «Ромео и Джульетта», благородный запах которых теперь стоял в воздухе. А еще здесь действовал негласный запрет на женщин и детей. Вика с пониманием относилась к желанию Марка иногда побыть одному и понемногу приучила к этому Софью и Ивана. Бильярдная, в которую сейчас спустились Шатов и Знаменский, была поистине мужским монастырём внутри мирской суеты остального дома.

– Виски? Коньяк? Текила? – насмешливо поинтересовался Шатов.

– А водки нет?

– Ну как же нет, обижаете! Для вас все цветы с клумбы жизни!

Марк картинно поставил на стол рюмку и большой бокал с толстенным дном, играючи бросил в него три больших куска льда и посмотрел на Стаса:

– Я, пожалуй, виски, – он протянул руку к бутылке «Бушмилса», но Знаменский жестом его остановил.

– Знаешь, старик, выпей со мной водки. Обещаю, мы много не будем, и завтрашний день никуда не убежит.

– Хорошо, водка так водка. – Марк поставил на стол ещё одну рюмку. – Тогда сейчас сбегаю за закуской!

– Подожди… Не надо ничего, давай по одной, за дружбу!

Шатов пристально поглядел на Стаса.

– Хорошо у тебя… – голос Знаменского сделался усталым. Марк посмотрел на него пристально. Было видно, что Знаменский не настроен на шутливый дружеский тон. Бывают у людей такие минуты, когда не хочется пустой болтовни, каких-то ничего не значащих фраз и легкомыслия. Хочется говорить на важные для тебя темы, душа просит вдумчивого диалога и непременно выпивки, причём выпивать в такие моменты требуется без закуски, опрокидывая в себя рюмку, морщась, затаив на выдохе дыхание и затем, прочувствовав момент, когда водка, стекая по пищеводу в желудок, отогревает нутро, вдохнуть полной грудью воздух. После всей этой нехитрой процедуры и наваливается на русского человека желание распахнуть душу, высвободить то, чем занят его мозг в период повседневно-суетливой безалкогольной активности.

– Знаешь, – продолжал Знаменский, – у нас с Кирой как-то не выходит вот так… Чтобы ужины семейные, уют, фотографии в рамочках… Всё хорошо вроде, а вот так не выходит… Я работаю много, она тоже, ужинаем в ресторане, а в квартире убирается домработница… – он усмехнулся. – Я даже тебе сейчас скажу то, что в жизни не думал, что скажу… Но сначала давай выпьем!

Они выпили. Марк терпеть не мог водку, но отказать Знаменскому сейчас он не мог. Он не хотел его обижать, к тому же разговор обещал быть интересным.

– Так вот, Марк, – Знаменский достал сигару из внутреннего кармана пиджака. – В жизни не думал, что когда-нибудь это скажу, но я никогда не видел её в домашней одежде… Мало того, теперь я об этом даже жалею… Ты знаешь, старик, я не ангел и Кира – моя четвёртая жена. Скажу больше, две последних, Марина и Лиза не в последнюю очередь стали бывшими как раз из-за этих халатов, бигудей и старых тапок…

– Ну тут что скажешь? – улыбнулся Марк. – По мне так это совсем не важно.

– Да перестань ты, я же всё понимаю… Любовь там и всё такое… Неважно в чём она ходит по дому… Но! – Стас поднял палец вверх. – Раньше, до Киры, меня раздражали эти мелочи, эти бесформенные футболки, или сорочка ночная ситцевая, как у бабушки моей, даже запах варёной капусты с кухни, когда Ольга щи варила, и он раздражал!

Марк никогда раньше не слышал подробностей личной жизни Знаменского. Он знал всё в общих чертах, знал имена, упоминавшиеся Стасом вскользь, несколько раз они случайно проезжали мимо домов, где раньше он жил. С десяток забавных и не очень историй, несколько обрывочных воспоминаний и неохотные ответы на вопросы о семейной жизни – вот все, что позволял Стас знать о себе. Тем удивительнее для Марка был затеянный разговор.

– И вот знаешь, первая, Ольга, ведь любил я её с института! Мы когда поженились, в общаге жили, я не замечал бытовухи этой, весело жили, но я знал, что всё по-другому у меня будет… И квартира, и машина, и шубу ей куплю, – он как-то горько усмехнулся, – купил…

Марк молча слушал. Знаменский попыхтел сигарой, глядя куда-то в пустоту, затем выпустил кольцо ароматного табачного дыма в потолок:

– В девяносто первом всё началось… Кооперативы, рынок, свободная торговля, я уж сто раз рассказывал… У меня денег, как говна за баней было. Квартира, точнее три в одну объединённые, «мерседес», как у Высоцкого, и Ольга вся в импортных шмотках… Красивая была… И ведь любил её… Любил больше жизни своей! – Знаменский, казалось, переместился во времени и рассказывал как-то отстранённо, в пустоту. – Я шубу ей из-за границы заказал, шуба как «мерседес» стоила, а мне не жалко денег было, человек мне прям в офис привёз, я в машину положил. Оля тогда в Крыму отдыхала, утром должна была приехать.

Стас молча докурил сигару, с силой вдавил её в пепельницу.

– Эта шуба до сих пор в гараже у меня лежит, прямо в том же пакете…

Марк уставился на него.

– Да, старик, так и лежит. Мы тогда до четырёх утра контракт отмечали, время сам помнишь какое, контракты в саунах заключались и отмечались… Там девок, конечно, вызвали, я невменяемый был… Короче, приехала моя Оля, а я тёпленький ещё с сауны с двумя феями в кровати… В себя когда пришёл, квартира пустая и пакет с шубой на столе кухонном…

– Что, так и ушла, не скандалила, не истерила? – Шатов с трудом скрывал изумление.

– Нельзя ей было истерить… На девятом месяце.

Знаменский наполнил рюмки.

– Давай выпьем!

– Погоди, так у тебя что, есть ребёнок? – Шатов потянулся было за рюмкой, но теперь застыл, ожидая ответа.

– Был. Был сын.

Знаменский опрокинул рюмку, помолчал, потом продолжил:

– Он родился в октябре девяносто первого, Ольга уже у матери в Зеленограде жила. Так и не простила меня… Я приезжал, умолял, просил, всё без толку… Не простила. Потом замуж вышла, в Москву перебралась, мне адреса не оставила, да и я не настаивал, новая семья и всё такое… Её матери деньги посылал, чтобы Антону откладывала. Сына Антоном звали… А в девяносто девятом мать позвонила, сказала, чтобы больше не присылал, – Знаменский говорил почти неслышно: – Помнишь теракты в Москве в конце девяностых?

Марк кивнул.

– Так вот на Каширском шоссе, 6/3 Ольга с Антошкой и жили… Легли спать и не проснулись… У меня даже фотографий его нет, тёща меня во всём виноватым считает, не дала ни одной…

Они помолчали. Знаменский заметно охмелел, он как-то пьяно откинулся на спинку дивана, закрыл лицо руками, как бы смахнул с себя воспоминания и продолжил:

– Я пил почти месяц. Стрррашно пил! И ты знаешь, произошёл во мне какой-то переворот… Не важно стало, кто рядом, зачем, для чего? Я менял баб как перчатки! Человек-праздник! Модели, танцовщицы, стюардесса, была даже крупье из казино! А потом Марина. Лицо с обложки VOGUE 1997. Я думал, эта сказка будет продолжаться вечно! Мы много путешествовали, дорогие отели, бутики, тачки с кожаными салонами, Карибское море и дизайнерский ремонт в квартире, личный водитель и секс в открытом море на арендованной яхте. Короче, жизнь в стиле лакшери… Так продолжалось четыре года. Потом… А потом она захотела детей, и в нашей квартире стали появляться книги о планировании семьи, правильном питании, удобное бельё, тесты на беременность и ещё куча всего. Кончилось тем, что Марина уволила домработницу и уволилась с работы сама. Последнее произошло с моего молчаливого согласия и, признаюсь, вследствие моей недальновидности. Я попал под пристальное наблюдение и должен был приходить на обед, который она готовила и не опаздывать к ужину. Дальше – больше. Она перестала утруждать себя макияжем и депиляцией, все это оказалось слишком вредным для будущего ребенка. Наша интимная жизнь была пущена под откос, лишившись главного – страсти. Я не мог заставить себя разыгрывать испанского идальго, желающего исполнить пасодобль со своей Кармен, когда, приходя с работы, видел свою супругу в шерстяных носках и трениках с начёсом.

Марк расхохотался. Исповедь Знаменского, начавшаяся так трагично, наконец получила более лёгкое продолжение.

– Дальше я знаю, можешь опустить эту часть!

– Ну я был вынужден, – Стас театрально развёл руками и тоже рассмеялся.

Историю про то, как Знаменский развёлся со второй женой, знали несколько человек, включая Шатова. Устав от её представлений о семейной жизни, Стас попросту собрал её вещи и отправил с водителем на её старую квартиру. Сам поменял замки у себя и улетел на зиму в Тайланд, оставив ей записку в издевательском стиле, что уезжает в экспедицию и не знает, вернётся ли, просит его не ждать и устраивать свою личную жизнь. Подписал «Твой Амудсен».

– Только ты знаешь не всё, Марк. – Стас интригующе улыбнулся, открыл пакет стоявшего на столе ананасового сока и налил в стакан.

– Твою мать, Знаменский, если ты хочешь мне в десятый раз рассказать про свои тайские приключения, вечеринки с трансвеститами и твои недельные загулы на Уолкин стрит, то уволь, я не хочу этого знать! – Марк поморщился, как от зубной боли, но то, что он услышал дальше, было совсем неожиданно.

– Нет, я хотел рассказать тебе, как познакомился с третьей женой.

Теперь Шатов потянулся к хьюмидору и достал толстую Cohiba в жестяном футлярчике. Стас терпеливо дождался, пока Марк прикурит её от длинной спички, громко втянул ноздрями выпущенные им кольца дыма и налил ещё по одной.

– За женщин! – подмигнул он и опрокинул в себя содержимое. Марк повторил.

Часы на стене мерно отстукивали секунды, комната закутывалась в сизый дым, который медленно пританцовывая вдоль стен, поднимался выше, становился прозрачней и наконец медленно, с достоинством втягивался в вытяжные щели вентиляции.

– Я весь превратился в слух, – проговорил Шатов.

– Ну историю про Тайланд ты знаешь, полгода я там прожил… Тогда у меня уже трёхэтажный офис в Москве в собственности был, аренда шла, а я в шампанском там купался. Ты прав, по вертепам я там набегался, но не только. Как-то месяца через три после приезда полетел в Гонконг, там у меня друг детства жил. Он искусствовед, работал тогда в Гонконгском музее искусств, я-то далёк от этой темы был, но Рустам рассказывал интересно, увлечённый человек, чего говорить… Так вот, там как раз выставка международная затевалась, в их музее, он меня туда и притащил.

Глаза Знаменского блестели, он увлечённо рассказывал, и казалось, что он заново переживает события. Он давно уже снял пиджак и, рассказывая, энергично жестикулировал руками:

– Там я Лизу и встретил. Как в кино, кругом азиаты, несколько чернокожих и она, как белый лебедь среди рябчиков… Хороша была непередаваемо. А ты представляешь, я в Азии три месяца! Как обухом по башке! Хотя чего я тебе-то рассказываю? – рассмеялся Стас, – ты у нас человек непоколебимых семейных ценностей!

Марк ухмыльнулся.

– Не, ну правда, ты молодец! Я не такой! Никогда вот так, как ты, не мог! Хотел, но не мог. Меня один их взгляд убить может, вот так посмотрит оценивающе, затуманенно – и пропал! – хохотал Знаменский. – А у тебя всё основательно: жена, дети, дом вот, как крепость, и всё как-то понятно, уютно, тепло. Молодец!

Марку было неприятно направление разговора, но он не подал вида и сделал попытку вернуть беседу в русло приключений Знаменского:

– Стас, мы уходим от темы. Я вообще стал терять нить разговора.

– А я сейчас подведу к теме, прости… Прости, старик! – он похлопал Марка по плечу и продолжил – Так вот, выяснилось, что она коллега Рустама, зовут Елизавета, коренная москвичка. Они когда между собой говорили, я заслушался – такая умная баба! Манеры, разговор, внешность – я понял сразу, моё!

Знаменский захмелел окончательно, теперь рассказ давался ему легко, слова лились из него полноводной рекой, но речь была связана, и слушать его Шатову было интересно.

– Но что я понял ещё, так это то, что с ней стандартный набор ужин-прогулка-кровать не пройдет. Все что я получил от неё, это заинтересованный взгляд, обещание помощи и консультации по предметам искусства, а ещё визитка, где даже не было её телефона, только адрес электронной почты.

– Стас, ты, конечно, не обижайся, но ты и искусство… Этот пазл у меня никак не складывается, – рассмеялся Шатов.

– Ты забываешь о деталях, – улыбаясь проговорил Знаменский, – у меня был её ящик, интернет и уйма свободного времени! Короче, я начал с ней переписываться. Я задавал ей глупые вопросы из школьной программы, она обстоятельно отвечала, я делился своими мыслями, она их развивала и оценивала. Через четыре месяца переписки мы знали друг о друге всё, видевшись лишь один раз в Гонконге. Я втрескался по уши по переписке и через год сделал ей предложение.

– Погоди, я должен это переварить! Поправь меня, если я что напутаю. Ты убежал от второй жены в Тайланд, затем поехал в Китай, познакомился с девушкой, переписывался с ней… эээ… полтора года и сделал ей предложение?!

– Всё чистая правда! – расхохотался Знаменский

– Ты прав, мы с тобой разные!

– Ну а я что тебе говорю!

– Хорошо, а развёлся-то зачем?

– Так мы и подходим постепенно к главной теме! Лиза-то моя строгих правил оказалась, до свадьбы – ни в какую! Ну, думаю, бриллиант попался, в наше время такое раз в жизни встречается, и то не у каждого.

Шатов задохнулся от хохота. Вдоволь насмеявшись, сказал:

– Прости, старик…

– Да пожалуйста! – добродушно ответил Стас. – Только зря смеялся, моя Лиза чиста оказалась, как слеза младенца! Как снег на горной вершине! Трудность в другом скрывалась… – он сделал паузу.

– Ну не томи.

– Ну… Во время этого… Ну сам понимаешь… Орала так, что стены тряслись. Мне в подъезд по утрам выходить стыдно было. И кусалась ещё так, что рубашку на пляже снять не мог… Ничего поделать с собой не могла.

– Во дела! – усмехнулся Марк.

– Мне после иной ночи не на работу, а в травмпункт ехать… То шею прокусит, то губа, как будто гопники отмудохали, то спина в клочья ногтями разодрана… А днём как ангел, шарфы мне вяжет, пироги печёт и рубашки наглаживает… Через полтора года совместной жизни перестала совсем собою заниматься, растолстела, обабилась, в платье я её стал видеть, только когда она на работу уходила, и знаешь, у меня дежавю появилось… Опять трикошка с носками шерстяными и сорочка ситцевая… как будто есть где-то магазин, специально для баб, которые замужем….

Знаменский залпом осушил стакан с соком.

– И ещё, знаешь, есть в мире сакральные вещи. Ну, к примеру роды. Никогда не понимал мудаков, которые тащатся в роддом поглазеть, как на свет появляются его дети! Ну не зря наши деды не допускались до этих процедур! Это дело сугубо женское, акушеров там… бабок повивальных… Не нужно нам это видеть! Или месячные. Я, конечно, понимаю, что муж и жена – люди близкие, но не хочу быть в курсе этих подробностей! Лиза была абсолютно противоположного мнения. Она, не стесняясь сообщала мне все тонкости своих календарных проблем, я знал все даты её походов к гинекологу, стоматологу, маммологу и прочим врачам.

Марк смотрел на Стаса, улыбаясь. Знаменский, казалось, читал его мысли, заворачивая их в интересные обороты и жизненные наблюдения, и выводы казались Шатову справедливыми и абсолютно логичными. Он давно уже смирился с тем, что быт съел живые родники, когда-то подпитывающие их с Викой отношения. Он думал о бесчисленных вечерах, когда он, придя с работы, заставал жену за домашними делами, плавно перетекающими в отход ко сну. О бесконечных дежурных и холодных поцелуях, в которых не было ни огонька, ни жизни.

– А может, просто трансформация? – медленно проговорил Марк.

– Что, прости? – Знаменский удивлённо уставился на него

– Я тоже бывает думаю над этим. И иногда мне кажется, что с течением времени чувства просто трансформируются, и конечно, ты не можешь всю свою жизнь танцевать со своей Кармен пасодобль…

– А хотелось бы, – усмехнулся Стас.

– Ну это понятно, но так не бывает. И мы вынуждены терпеть друг друга, да, терпеть, как это на первый взгляд дико и ни звучит. И семейная жизнь – это тоже своего рода работа. Работа, на которой нужно терпеть, уступать, прощать, отстаивать наконец.

– Ты как моя мама говоришь, – Знаменский налил ещё по одной.

– Наверное, умная женщина.

– Ага, невероятно умная! Тоже говорила, нужно прощать. Только я не смог, – Знаменский расхохотался, обнажив белые и большие зубы. – Все кончилось знаешь чем? Я чистил зубы утром, когда в ванную вошла Лиза, спустила штаны и села на унитаз. Она ещё при этом что-то говорила, но я уже не слушал, пена от зубной пасты капала мне на тапочки, а в полуметре от меня сидел и справлял малую нужду дипломированный искусствовед. – Стас оживлённо жестикулировал, и вся картина его семейного кораблекрушения предстала перед Марком во всей своей комичной красе. Они весело смеялись, потом подняли рюмки и Марк тостовал: