День пришельца (сборник)

Кукла вздохнула, замедленно помигала и обидчиво сказала:

– Я своё имя говорила…

– А покороче можно?

– Как это?

Кукла оказалась не просто тугодумом, а тормозом. Ещё тем тормозом.

– Василия-тракториста знаешь? – начал я издалека.

– Знаю.

– Так вот, сокращённое имя Василия – Вася. Понятно?

Голубое подобие малайского долгопята-привидения горестно покачало головой:

– Я и говорила своё сокращённое имя. Всего сто восемьдесят шесть слогов.

Я икнул. Сказать, что кукла «Ля-ля-ля и так далее» меня сразила, не то слово. Похоже, она выпендривалась, как птеродактиль Ксенофонт.

– Это что – очередной психологический тест? – натянуто поинтересовался я.

– Это моё краткое имя, – скорбно поправила кукла. – В полном титулярном имени восемь тысяч шестнадцать слогов.

Я не стал уточнять, что такое «титулярное имя», и без этого от бубякинских баек голова трещала. Что им, долгопятам, лемурам и ленивцам, часов пять имя произносить, когда время тягучее и медленное? Спросил по-другому:

– Тебя здесь все по полчаса окликают или как-нибудь по-иному зовут?

Кукла снова подумала и медленно протянула:

– Нет, не все. Лиайя зовёт Ля-Ля.

– И я тебя буду Лялей звать, – заявил я.

– Не Лялей, а Ля-Ля, – уныло поправила кукла.

– Хорошо, Ля-Ля, – не стал я возражать.

Зверушка смотрела на меня скорбно-удивлёнными выпученными глазами, изредка полусонно моргала. Когда она говорила, маленький ротик открывался, но, сколько я ни приглядывался, так и не заметил, чтобы она дышала. И сквозь мутно-прозрачное тельце не было видно никаких внутренних органов. Определённо пластмасса.

Не спрашивая разрешения, я пару раз щёлкнул фотоаппаратом, а затем на всякий случай спросил:

– А ты не пришелец?

В этот раз Ля-Ля задумалась надолго. Застыла, как истукан, вцепившись в доску длинными, тонкими, с узловатыми суставами пальцами, и если бы не моргала, то я бы решил, что заснула.

– Тебе правду сказать, – наконец грустно протянула она, – или обмануть?

– Правду.

– Живу я здесь, – поведала она и добавила: – Временно.

Я вскипел, но сдержался. И эта издевается!

– Ну, если ты здесь живёшь, – процедил я, – тогда объясни, что такое дрынобула?

Зверушка вздрогнула, выпрямилась, и её скорбно поджатый ротик неожиданно растянулся в неком подобии блаженной улыбки.

– О, дрынобула… – томно протянула она, оранжевые глаза закатились под лоб, тонкие пальцы разжались, и Ля-Ля, опрокинувшись на спину, свалилась со штакетника в кусты хризантем.

Я оторопел.

– Не ушиблась? – обеспокоенно спросил я.

Из кустов не доносилось ни звука. Что возьмёшь с кукольного подобия малайского долгопята-привидения? Пока развернётся, пока поднимется, пока поймёт, что случилось, пока рот откроет…

Я выждал пару минут и снова позвал:

– Ля-Ля, как ты там? Жива?

Ответом была всё та же тишина. Тогда я перегнулся через штакетник, раздвинул кусты, поискал на земле голубую зверушку, но нигде её не обнаружил. Испарилась, как настоящее привидение. Не зря её малайцы так называют.

Из палисадника соседнего коттеджа донёсся приглушенный металлический скрежет и чей-то приглушенный говор. Наконец-то хоть в каком-то доме хозяева объявились. Будет у кого разузнать, что за зверь такой сидел на штакетнике.

Я прекратил поиски, разогнулся и направился к соседнему коттеджу. Однако когда подошёл ближе и увидел хозяев, не то, что спрашивать, разговаривать с ними расхотелось.

На крыльце, разложив изуродованные части велосипеда, орудовал гаечным ключом пухлый мальчишка в тюбетейке, а за столом сидел сухопарый старик с жиденькой длинной бородой и старательно оклеивал вощёной бумагой каркас крыльев.

– Надо киноварью магические надписи делать, – бурчал старик. – Говорят, тогда заговор крепче получается… И крылья повыше прикрепить, чтобы колени не цеплялись…

– …А без дрынобулы всё равно не полетит, – ворчал мальчишка.

Байками о загадочной дрынобуле я был сыт по горло и интересоваться у горе-воздухоплавателей её тайной не собирался.

– Добрый день, – кивнул я и постарался побыстрее проскочить мимо, но не тут-то было.

– Добрый, – согласился старик.

– Здравствуйте, – обернулся ко мне мальчишка.

Оба внимательно посмотрели на меня, не сговариваясь, переглянулись, и я понял, что пришло им в головы.

– Молодой человек! – окликнул меня старик. – Сергей Владимирович!

Волей-неволей пришлось остановиться. Деваться было некуда. Что ж, чему быть, того не миновать.

– Я вас слушаю.

– А скажите, Сергей Владимирович, не ваш ли внедорожник стоит за гостиницей?

– Мой, – безнадёжно махнул я рукой. – Э-э…

– Дитятькин, – представился сухопарый старик, но при этом почему-то указал пальцем на пухлого мальчишку.

– Кудесников, – в свою очередь представился мальчишка и кивнул в сторону старика.

Дед для Дитятькина был староват, а мальчишка для Кудесникова слишком зелен. Я перевёл взгляд с одного на другого и на всякий случай решил не уточнять, кто из них кто. Мало ли какие фамилии встречаются? Если конечно, это фамилии, а не прозвища. Наслышан, что с душевнобольными следует вести себя предельно вежливо.

– Говори, дед, – пробасил мальчишка.

– Не можете ли вы, Сергей Владимирович, оказать нам весьма незначительную услугу?

– Разве что незначительную, – осторожно согласился я, зная наперёд, о чём они будут просить.

– Весьма, весьма… – заулыбался старик Дитятькин.

– Нам бы в Мщеры съездить, – включился в разговор юный Кудесников. – Не могли бы вы нас подбросить?

– Вы находите, что эта услуга весьма незначительная? – аккуратно поинтересовался я. От Бубякина до Мщер по прямой было пятнадцать километров. Но это по прямой, через лес и болота, а по разбитой лесной дороге – все пятьдесят. Учитывая скорость, которую можно позволить на дороге, изобилующей выбоинами и рытвинами, – пару часов утомительной езды в оба конца. Как минимум.

– А то! – экспрессивно заявил старик Дитятькин, будто у меня был не внедорожник, а вертолёт. – Раз – туда, два – обратно! И всех делов!

– Нам на барахолку надо, – уточнил басом молодой Кудесников.

– А к Василию обращаться не пробовали? – попытался я увильнуть.

– Если бы нам надо было деревья в лесу сшибать, – заявил Дитятькин, – обязательно бы обратились!

– Он же лыка не вяжет, – резонно пояснил Кудесников.

Со слов Кузьминичны Василий и в трезвом состоянии лыка вязать не умел. Правда, я его трезвым никогда не видел, и вряд ли доведётся.

– Уговорили, – перестал я сопротивляться. Весомых аргументов отказаться у меня не было. С самого начала знал, что так и получится. «Нет худа без добра, – попытался себя утешить. – По крайней мере, воочию увижу, что собой представляет дрынобула».

– Вот и хорошо! Вот и ладненько! – потирая руки, вскочил из-за стола Дитятькин и поспешил к калитке. Кудесников отложил гаечный ключ, обстоятельно вытер замасленные руки ветошью и степенно последовал за ним.

– Идёмте, идёмте, – на ходу поторопил старик, семеня к гостинице. – Мы вас надолго не задержим. Раз – туда, и два – обратно!

Я вздохнул и зашагал следом. Мне бы его оптимизм…

Мальчишка шёл сзади, и у меня создалось впечатление, что иду под конвоем. Руки зачесались, так захотелось гаркнуть, что сыт по горло бубякинским дурдомом и никуда никого не повезу, но я пересилил себя, не стал орать, а лишь почесал руки. Чесались они не только от желания послать всё и вся к чёрту.

– Это у вас от крапивы? – участливо поинтересовался молодой Кудесников.

– Да, – буркнул я.

– Пописать надо было, – резонно резюмировал он.

Я глянул на него исподлобья и отрезал:

– Утром писал.

Мальчишка помолчал, подумал. Наконец понял.

– Я имел в виду на руки, – сказал он. – Не пробовали?

Всё-таки Кудесников оказался не законченным шизофреником, и проблески разума у него случались. Но я упрямо продолжал гнуть свою линию:

– Не только не пробовал, но и в мыслях не было употреблять эту гадость!

В этот раз каламбур получился не ахти какой, и мальчишка обиделся.

– Надо наружно, а не вовнутрь, – пробасил он. – Напрасно вы пренебрегаете народными средствами. Уринотерапией пользовались в глубокой древности и считали её весьма эффективной.

Мы подошли к беседке у гостиницы, где дед Дормидонт с бабой Дормидонтовной продолжали вечное чаепитие. Однако, вопреки обыкновению, чаёвничать нас никто зазывать не стал. Был у деда с бабой гость. Дормидонт с Дормидонтовной сидели как истуканы, надув щёки, будто воды в рот набрав, а между ними, переставив граммофон на край скамейки, по-хозяйски устроился Василий-тракторист. На столе стояли пустые чашки, Василий блаженно улыбался и с чувством занюхивал баранкой. Определённо, не чай они пили. По крайней мере, Василий. И приглашать лишние рты на дармовщину он не собирался.

Когда мы завернули за угол гостиницы, я увидел, что моделей аппаратов пришельцев прибавилось – не умещаясь на асфальтированной площадке, многие стояли на газонах. Странно, в общем-то, такая масса аппаратов подразумевала большое количество гостей, но я, кроме Карлы и Лии, иных пришлых в деревне пока не видел.

К моему превеликому удовольствию, моделей не только прибавилось, но их понаставили настолько плотно, что они напрочь закрывали выезд «хаммера». Не придётся мне два часа трястись по просёлочной дороге. Однако горе-воздухоплавателей это ничуть не смутило. Ловко лавируя между аппаратами, они пробрались к «хаммеру», открыли дверцу и залезли на заднее сиденье.

Я подошёл к машине, нагнулся к окошку и поинтересовался:

– И что дальше?

– Как что? – изумился старик Дитятькин. – Поехали!

– Куда изволите? – не меняя корректного тона, я повёл рукой вокруг.

– Как куда? – ещё больше изумился Дитятькин и указал пальцем вверх: – Туда!

– Гм… – прокашлялся я. Совсем забыл, с кем имею дело. Однако сразу нашёлся: – В «Далёкий Космос» не получится. Мой «хаммер» не оборудован дрынобулой.

– Как это не оборудован?! – обескураженно переглянулись Дитятькин с Кудесниковым.

– А вот так, – развёл я руками. – В глаза не видел вашей чёртовой дрынобулы и даже не знаю, что это такое!

– Вы не знаете, что такое дрынобула?! – ошеломлённо пробасил Кудесников.

– Понятия не имею!

Дитятькин с Кудесниковым снова переглянулись, лица у них окаменели, и они молча, не глядя на меня, выбрались из машины.

– Чёрт знает что! – возмутился старик Дитятькин, обращаясь к Кудесникову, словно меня рядом не было. – Каким образом этот Короп мог получить приглашение на праздник, если не в курсе, что такое дрынобула?

– Спроси чего-нибудь полегче, – расстроенным голосом пробасил мальчишка. – Он же уфолог…

– Да по мне хоть дерьмолог, но как можно не знать, что такое дрынобула?! Ума не приложу!

Скользнув по мне уничижительными взглядами, они начали пробираться сквозь гущу машин.

«М-да… – подумал я. – Похоже, не видать мне дрынобулы, как пятой ноги Бара и Боса…» Однако сожаления по этому поводу не испытал. И хрен с ней. Как с дрынобулой, так и с пятой собачьей ногой.

– И что нам теперь делать? – спросил старик мальчишку, огибая макет летающей тарелки. – Может, Карлу попросить, чтобы в Мщеры подбросил? У него допуск есть…

– Ага, так он тебя и подбросит… – унылым тоном отозвался мальчишка. – Размечтался…

Я поглядел им вслед и внезапно подумал, что мальчишка похож не только на Санчо Пансу и Вольку, но ещё и на Фому неверующего из детского стихотворения советского классика. Именно таким, пухлым, в тюбетейке, вечно недовольным нарисовал Фому неверующего в книге художник. Плохо быть начитанным в наше время – слишком много ассоциаций.

Несуразная парочка горе-воздухоплавателей скрылась за углом гостиницы, и только тогда я удивился: каким образом им удалось забраться в машину? Вроде бы вчера закрывал дверцы на ключ и ставил «хаммер» на сигнализацию… Машинально я дернул дверцу за ручку и ещё больше изумился, обнаружив, что она заперта. Мало того, противно заныла сирена сигнализации. Оказывается, не один Карла здесь циркач.

Глава пятая

Когда я вышел из-за гостиницы, то увидел, что у столба с указателями звёзд стоит громадный фургон, а по дороге с косогора, переваливаясь на ухабах, неторопливо спускаются ещё два. Там, где дорога на косогоре уходила в лес, аэродинамической воронкой медленно вращались космы тумана, и из этой воронки, как из телепортационного створа, выползал четвёртый фургон. Фургоны были похожи друг на друга как близнецы: тёмно-синие, с нарисованной на бортах спиралевидной галактикой, окаймлённой снизу и сверху видимой издалека надписью: «Галактические аттракционы». Естественно, какие ещё могут быть аттракционы на День Пришельца? Только такие.

Возле первого фургона уже сновали рабочие в темно-синих, под цвет фургонов, комбинезонах с эмблемами спиралевидной галактики на спинах. Будто мишенями. На площадку выехал второй фургон, за ним третий, затем прибыл четвёртый, и работа закипела. Одни рабочие выгружали составные части агрегатов, другие делали разметку на земле, третьи начинали собирать установки, четвёртые возводили по периметру лёгкую решётчатую ограду. На первый взгляд, действовали они вроде бы неспешно, но настолько слажено, что аттракционы вырастали на глазах.

Оставив чаепитие, из беседки, пошатываясь, вышел Василий, миновал калитку, остановился и окинул взглядом строительную площадку.

– Эй, помощь не нужна?! – воззвал он к рабочим.

Никто из рабочих на предложение не только не откликнулся, но и не глянул в его сторону, продолжая со знанием дела методично, не тратя лишних движений, монтировать аттракционы. Все молодые, в одинаковых фирменных робах, одинаковых синих кепи с длинными козырьками, они были чрезвычайно похожи друг на друга, как и фургоны. Давно заметил, что спецодежда нивелирует людей до такой степени, что невозможно отличить одного от другого. Все, как китайцы, становятся на одно лицо.

– Если надо, я трактор заведу… – безуспешно продолжал взывать Василий.

Из гостиницы вышел Карла, косолапо просеменил к Василию и постучал тростью по его ноге.

– Что? – повернулся Василий.

– Не приставай к людям, – сказал Карла. – Им твоя помощь не нужна.

– Как это не нужна?! – возмутился Василий и, пошатнувшись, едва удержался на ногах. – Да я… Да я… Вот сейчас трактор заведу… И мы…

– Остынь! – визгливо прикрикнул Карла. – Не нужен им трактор и тракторист не нужен!

Василий несказанно изумился, затем обиделся:

– Трактор всем нужен… Как в деревне без трактора? В деревне без трактора никуда…

Карла молчал. Василий вопросительно посмотрел на него, перевёл взгляд на рабочих, продолжающих разгружать фуры и собирать установки, и тяжело вздохнул.

– Ясно… – разочарованно выдохнул он. – Фирма веников не вяжет…

– …И лаптей не плетёт, – добавил Карла.

Василий набычился и вперился в карлика тяжёлым взглядом:

– Да пошли вы все!..

– Но-но! – оборвал его Карла и предостерегающе взмахнул тростью.

Василий осёкся, так и не успев назвать адрес, куда всех посылает, посмотрел на трость, на Карлу и поник головой.

– Ладно… – пробормотал он. – Пойду спать… Никому я не нужен…

Он безнадёжно махнул рукой и, шатаясь, направился к своему коттеджу.

Карла проводил его взглядом, обернулся, внимательно посмотрел на беседку, на меня.

– Где он так наклюкался? – раздумчиво спросил он, ни к кому конкретно не обращаясь.

Я кивнул в сторону беседки. Карла удивлённо вскинул брови, недоверчиво покрутил головой, но всё же прошёл сквозь калитку к беседке.

Я подошёл к завалинке и оперся руками о штакетник. Дормидонт с Дормидонтовной напоминали истуканов. Бледные, без улыбок, с остекленевшими глазами, надутыми щеками, они не только не двигались, но и, казалось, не дышали. Карла привстал на цыпочки, протянул коротенькие руки через перила беседки, тростью придвинул по столу чашку, взял её, понюхал и поморщился.

– Немедленно сплюнуть! – приказал он.

Дед с бабой ожили, дружно перегнулись через перила беседки и сплюнули в цветник. Лицам начал возвращаться румянец, глазам блеск.

– Поменять воду в самоваре! – снова приказал Карла.

Дед подхватился с места как молодой, схватил трёхведерный самовар и потащил в гостиницу. Бабка заулыбалась и пододвинула к карлику блюдце с вареньем.

– А вот вареньице малиновое к чаю, Карла Карлович… – принялась потчевать Дормидонтовна. – Вот баранки…

– Чай, говоришь, пьёте?! – зловеще прошипел карлик.

Бабка осеклась, стушевалась и растерянно развела руками:

– Это не мы, Карла Карлович… Разве мы себе такое бы позволили? Сами знаем, что с нами бывает… Это всё Василий… Управы на него нет, окаянного…

Я вспомнил, что в байке Кузьминичны приключилось с зелёненьким пришельцем-паршивцем, вспомнил второго красного петуха на полотенце, вспомнил, как заглохла музыка в беседке, когда Василий передразнил певца, и невольно поёжился. Только сейчас понял, насколько вовремя Карла оборвал пожелание Василия, не дав ему назвать адрес «посыла». И ещё стало ясно, почему милиционер дорожно-патрульной службы не придирался к пьяному Василию и отваживал от него посторонних подальше.

– Знаю, что Василий, – примирительно кивнул Карла Дормидонтовне и, вздохнув, отошёл от беседки. – Управы на него действительно нет…

– Всё-таки манекены? – натянуто поинтересовался я.

Карла повернулся, посмотрел на меня снизу вверх, сдвинул тростью шляпу на затылок и криво усмехнулся.

– Кажется, начинаете понимать… – заметил он.

– И эти тоже?

Я указал пальцем на рабочих фирмы «Галактических аттракционов.

– Фигурально выражаясь, – с улыбочкой ушёл он от прямого ответа. – Неужели вам доводилось видеть живые манекены? – Взгляд его скользнул по мне и остановился на моих руках. – Это что – крапива?

– Да, – буркнул я, машинально убирая руки со штакетника. – Но я не писал.

Брови Карлы недоумённо взлетели вверх.

– Вообще-то я не уролог, – насмешливо заметил он, – и дисфункции вашего мочевого пузыря меня не интересуют.

– Да нет… – смешался я. – Просто каждый, увидев мои руки, советует на них помочиться.

– Ах, народное средство… – понимающе покивал Карла, но в его глазах продолжали искриться смешинки. – И вы им не воспользовались? Напрасно. Вот вы, например, думаете, что когда у человека на глазу ячмень, показывать ему кукиш – предрассудок? Ничего подобного, это прекрасное народное средство. Человек с ячменём, которому тычут в лицо кукиш, изумляется от неожиданности, глаза широко распахиваются, кожа на веках напрягается, и ячмень прорывает.

– Ячменя у меня нет… – жёлчно начал я, но пожелать Карле типун на язык не успел. По нам скользнула большая тень, и я рефлекторно пригнулся. Мимо головы просвистело, и у ног шлёпнулась основательная лепёшка птичьего помёта.

– Адаптируется потихоньку! – прокаркал на лету птеродактиль Ксенофонт и, суетливо трепеща крыльями, полетел в сторону леса. Лёгок на помине.

– Берданки на тебя нет! – в запале крикнул я вдогонку.

– Зачем вы так? – пожурил Карла. – Ксенофонт прав. Вы начинаете кое-что понимать. – Он посмотрел на птеродактилеву лепёшку, всё-таки не выдержал и фыркнул: – А хорошо, что коровы не летают, а?

Я скосил глаза на лепёшку у ног и брезгливо передёрнул плечами, представив, что было бы, если б птеродактиль оказался точнее. Лепёшка, в сравнении с птеродактилем Ксенофонтом, была несоразмерно большой. Но птеродактиль не птица.

– Это, надо понимать, ягодки?

– Какие ягодки? – не понял Карла.

– Которые после цветочков.

– Ах, эти… – Карла покачал головой. – Нет, не ягодки. Так, завязь первая…

Он приподнял шляпу, кивнул, развернулся и степенно, опираясь на трость, зашагал к двери гостиницы.

«Какие же меня здесь ждут ягодки?!» – ужаснулся я и опустился на завалинку. Пора, в конце концов, признать, что в Бубякине происходят аномальные явления. Хватит уговаривать себя, что всё это имитация, фальсификация и подделка… Конечно, когда всё списываешь на цирковые фокусы, чревовещание, медикаментозные мутации, пиротехнические спецэффекты, маразм и шизофрению местных жителей, как-то спокойнее и увереннее себя чувствуешь. Можно продолжать в том же духе: предположить, что в мотеле «91-й километр» на трассе Ворочаевск – Усть-Мантуг мне в завтрак подмешали галлюциногенов и теперь дурят голову, как хотят. Этой версией можно объяснить всё, что угодно: и почему все знают, кто я такой, и двухголового пса, и фиолетовую картошку, и бздыню, и щупальца огородника, и вращающийся столб с указателями звёзд, и говорящего птеродактиля и… и, в конце концов, его лепёшку под ногами.

Мимо неторопливо протрусил трёхцветный двухголовый Барбос, скосил на меня четыре глаза, пренебрежительно чихнул и, лавируя между возводящимися аттракционами, направился к столбу со звёздными указателями.

Я посмотрел ему вслед. Нет, так не годится. Понятно, что сознание рефлекторно пытается всему искать разумное объяснение, но, быть может, в том-то и заключается сермяжная правда познания мира, чтобы суметь абстрагироваться от впитанных с детства азбучных истин строения Вселенной? Когда-то Вселенная представлялась как плоская земля, накрытая хрустальным сводом небес с неподвижными звёздами, и средневековые прагматики довольно толково и аргументировано находили обоснование такому устройству мира. Современные прагматики считают Вселенную бесконечным трёхмерным миром, чьи законы регламентируются предельной скоростью света, постоянной Планка, гравитационной постоянной и прочими незыблемыми константами. А если мир на самом деле многомерен, если в нём существуют параллельные пространства, обратное течение времени? Тогда мы в своей дремучести ничем не отличаемся от средневекового монаха, который добрался до края Земли, высунул голову в прореху хрустальной сферы и увидел колёса небесной механики. Только мы в прореху трёхмерной Вселенной вместо колёс небесной механики созерцаем регламентируемые, как плоская Земля, физические постоянные и незыблемые, как хрустальный небесный свод, математические константы…

– Привет, женишок, – услышал я из-за спины.

«Место встречи изменить нельзя…» – оборачиваясь, подумал я. В прошлый раз именно тут и именно так, со стороны палисада, Лия подошла ко мне.

Лия переоделась. Теперь на ней были обыкновенные джинсы, кроссовки, свободная голубая футболка, а на руках длинные, по локоть, голубые перчатки, словно она прятала ожог от моей руки. Причёска была та же, в виде башни на затылке, но волосы не светлые, а каштановые. «Парик», – неожиданно понял я и, вспомнив, как топорщился старушечий платок на её голове, представил громадную шишку на затылке. Урод, что с неё возьмёшь… Однако в возникшем в воображении образе: с лысой головой и шишкой на затылке – Лия всё равно не выглядела уродом. Как бы мне этого ни хотелось. А мне, честно говоря, не хотелось представлять её уродиной.

– Здоровались сегодня, невеста, – буркнул я. – Не боишься ко мне через палисадник тропку протоптать?

– Лишь бы замуж за тебя не выскочить, – отрезала она, но мне почему-то показалось, что прозвучало это неискренне, и на лице под зеленоватым загаром проступил румянец.

Я почувствовал себя неловко и отвёл взгляд.

– Цветы жалко… – пробубнил я. Мне снова захотелось её поцеловать, и в этот раз чувство было настолько ошеломляюще острым, что еле сдержался. Чёрт, да что это со мной?! Никогда раньше не испытывал столь сильного влечения к женщине, тем более малознакомой. Приворожила она, что ли, как глаза на дороге отвела? Или всё дело в странном ожоге, когда наши руки соприкоснулись?

Я скосил глаза и исподтишка глянул на свою ладонь. Зеленоватый налёт не исчез. В сочетании с волдырями от крапивы зрелище было не из приятных.

– Что у тебя с руками?

– В крапиву влез… – нехотя сообщил я, ожидая, что и она начнёт рекомендовать «народное средство», однако не учёл, что жалости ко мне Лия не испытывала. Скорее, наоборот.

– Жаль, что только руками, – сказала она.

Я перевёл взгляд со своих рук на её и увидел, что пальцев на перчатках пять. Она держалась за штакетник, и большие пальцы охватывали доски так, будто были настоящими. Неужели протезы?

– За сборкой наблюдаешь или в сторожа хочешь наняться? – поинтересовалась она, кивнув в сторону возводящихся аттракционов.

Увеселительный городок за невысокой, максимум метра полтора, решётчатой оградой с величественной аркой рос на глазах. Уже можно было различить, где будут американские горки, где – карусель, где – колесо обозрения. Двое рабочих монтировали колесо обозрения на высоте двадцати метров и страховкой при этом не пользовались. Понятное дело – манекены… Фигурально выражаясь.

– Изучаю, – в тон Лие ответил я, поднял фотоаппарат и сделал пару снимков. Толку от этих снимков было ещё меньше, чем от фотографий птеродактиля Ксенофонта и голубого подобия долгопята-привидения Ля-Ля. Подумаешь, без страховки люди работают… В чём тут аномалия? Дурость разве что. Дурости в нашей стране и помимо бесшабашных монтажников хватает.