Полная версия
Цеховик. Книга 2 Движение к цели
Когда я возвращаюсь в камеру, Каха мечется, как тигр в клетке.
– Сдал меня? – бросается он ко мне. – Сказал кто я?
– Дурак что ли? Я ж тебе пообещал не говорить. Ну ты в натуре по себе не суди.
– Чё так долго?
– Дозвониться не мог.
– Тебе дали позвонить? – удивляется он.
– Я умею убеждать. Скоро отпустят. Не ссы. Ты главное продержись, сам не расколись.
– Сидоров! – вызывает Зарипов.
Каха уходит, оглядываясь на меня. С ним капитан разделывается довольно быстро и вскоре он возвращается.
– Ну чё? – спрашиваю я.
– Сказали, утром за нас возьмутся, а сейчас пока так, типа ни о чём, потрепаться от скуки.
– Да щас отпустят, вот увидишь. Замнут всё и отпустят.
Примерно через полчаса нас действительно отпускают. Мы выходим и встречаем в коридоре… моих родителей. Каха быстро проскальзывает мимо и, кивнув на прощание, выскакивает за дверь.
Мама вся в слезах бросается ко мне.
– Что случилось, Егор?! – в ужасе спрашивает она.
Я не успеваю ответить, потому что появляется табачный капитан и приглашает нас в свой кабинет. Он просит прощения и довольно убедительно рассказывает, что я помогал в проведении операции и должен был указать преступника, который участвовал в нападении на меня, тогда ещё. И потом опознание, и ещё какая-то хрень… В общем, несёт ахинею. Но обещает наградить грамотой за помощь органам.
Родители проникаются гордостью за сына, выполнявшего гражданский долг и на волне облегчения, испытанного от благополучного разрешения их переживаний прощают капитана, меня и всю советскую милицию. Они отказываются от мысли писать жалобу и Капитан выделяет машину, чтобы нас подвезли к самому дому.
– Ну ты мог хоть из автомата позвонить или из кабинета капитана этого?
– Да там всё так было устроено, что вообще никаких коммуникаций. Будто это я подозреваемый, а не он.
– А кто это, который из них, это тот Каховский?
– Что-ты, выяснилось, что он-то был совсем не причём. Он просто мимо проходил и хотел за меня вступиться, а ему тоже досталось. Там как-то запутано всё оказалось, но хулиганов так и не нашли.
– Невероятно, – замечает отец.
– Только этого Джагу, наверное и осудят по делу. Это тот, который…
– Да-да, – говорит папа, – я помню, кто это.
Мы выходим из машины и идём к подъезду. Но, как известно, место встречи изменить нельзя и всё всегда повторяется снова и снова. Вообще всё в нашей жизни.
Из тени нам навстречу шагает тёмный силуэт. Это фигура женщины.
– Егор! – восклицает она. – Нам нужно поговорить!
Я сразу же узнаю её голос. Это лейтенант милиции Лидия Пирогова.
4. Передышка
Мать замирает, а отец хмыкает.
– Вам тоже переночевать, девушка? – спрашивает он.
Лида не сразу отвечает, как бы пытаясь понять, о чём идёт речь.
– Нет… Нет-нет, мне ночевать не нужно. Мне только поговорить.
– Может, – вступает мама, – ты нас представишь, Егор?
– Это Лидия Фёдоровна Пирогова. Лейтенант милиции. А это мои родители.
– Так мы же только оттуда, – удивляется мама.
– А она из другой, из экономической. Вы не будете возражать, если я приглашу Лидию домой, чтобы не стоять на морозе?
– Не поздновато ли для визитов? – проявляет отец недовольство полицейским произволом.
– Я ненадолго, – заверяет Лида. – Впрочем, можем и здесь переговорить. Только мне один на один с Егором нужно.
– Нет уж, лучше дома, – моментально реагирует мама. – Только, я хочу понимать, это официальный разговор или допрос? Что это? Если да, я буду присутствовать, потому что мой сын не совершеннолетний.
– Лидия Фёдоровна, – успокаиваю я маму, – очень хорошо знает, что я несовершеннолетний.
– Нет, разговор не официальный, – отвечает Лида и ёжится, пряча лицо в пушистый песцовый воротник.
Мы поднимаемся. Мама с отцом идут на кухню, готовить ужин и закрывают дверь, чтобы не мешать нам разговаривать. Кто-то, наверное отец, делает погромче радио.
«Ленточка моя финишная,
Всё пройдёт и ты примешь меня,
Примешь ты меня нынешнего.
Нам не жить друг без друга», – доносится из кухни голос Лещенко.
Это он зря. В смысле, Лев Валерьянович. Нам сейчас таких песен не надо. Мы садимся на диван вполоборота друг к другу и молчим. Раджа стоит напротив Лиды, чуть опустив голову и не сводит с неё глаз. Она осунулась, выглядит злее, чем раньше и одновременно смиреннее. И красивее. Чем могу вам помочь? Что я могу для вас сделать? В голову лезут совершенно дурацкие фразы.
– Ну как ты? – наконец спрашиваю я.
Её глаза чуть сужаются, она немного поджимает губы, делает вдох и едва заметно напрягается, словно хочет подробно пояснить, как именно она себя чувствует и выдать всё, что думает о моей персоне. Но тут же берёт себя в руки.
– Я не в претензии, – тихо отвечает она. – Я хотела тебя использовать для своих целей. И даже думала, что использую. Радовалась этому, торжествовала. Но оказалось, что это ты использовал меня. Во всех смыслах. Ну что же, мы стоим друг друга. Одного поля ягоды. А побеждает всегда сильнейший… Разница лишь в том, что если бы победила я, тебе бы хуже не стало. А вот твоя победа изменила моё положение в худшую сторону.
Ну, это как сказать. Не могу полностью согласиться, что не стало бы. Не могу. И с тем, что мы одного поля ягоды, тоже соглашаться не желаю. Давай, говори уже, чего пришла, подруга дней моих суровых, голубка дряхлая моя.
– Баранов меня зае…– она косится на дверь кухни, – задрал уже. Он ведь мне житья не даст. Уже взыскание объявил, от всех дел нормальных отстранил, орёт как сумасшедший. Злой, как собака. Пару раз сегодня оплеухи прилетали… Я понимаю, это не твоё дело и тебя не касается. И понимаю также, что ты решил идти до конца… Хотя… вот этого я как раз понять не могу. Зачем? Ведь я же тебе ничего плохого не делала. А хорошее делала.
– Сейчас не понял, – хмурюсь я. – Про хорошее понял, а вот, что значит идти до конца, мне не ясно.
Она тоже хмурится и мы оба сидим хмурые и недовольные.
– Не ожидала я от тебя… – практически шепчет она и качает головой.
– Так. Давай, пожалуйста, поточнее объяснись, а то я мало, что понимаю из твоих слов.
– Да чего тут понимать-то? Всё очень просто. Козёл ты, Егор. И, судя по всему, далеко пойдёшь с такими чудесными козлиными способностями.
– То есть ты пришла ночью и неизвестно сколько стояла под дверью только для того, чтобы сказать, что я козёл? Странно, Лида, – спокойно говорю я. – Объясни, пожалуйста, что по-твоему значит идти до конца?
– Не понимаешь? Это значит довести дело до суда. Понял теперь?
– Так ведь и дела нет никакого, – удивляюсь я.
– Серьёзно? Скажи ещё, что и заявление не писал.
– Вообще-то не писал. Когда бы я написать-то успел?
– Ясно всё с тобой, – говорит она, взмахивая рукой и вставая с дивана. – Не нужно было к тебе приходить. Дерьмо ты, а не человек.
– Да не писал я никакого заявления, глупость это.
Я тоже встаю и развожу руками:
– Наверное, Баранов желает тебя в коленопреклонённой позиции зафиксировать, чтобы ты дёрнуться не могла. А он будет тебя… вжик-вжик… ну, это самое.
– Чего?! – тянет она с угрозой в голосе.
У Раджа, не сводящего с неё глаз, шерсть на холке становится дыбом и он начинает едва слышно рычать.
– Да того! Тихо Радж! Просто никому не надо это дело заводить, сама что ли не просекаешь? Нужно с помощью компромата держать твоего майора в узде и ездить на нём. А он, соответственно, хочет в узде держать тебя и вымещать на тебе злобу и сексуальную неудовлетворённость.
– А ну-ка! – делает Лида шаг ко мне и сжимает кулаки.
Раджа глухо предостерегающе гавкает.
– Да ладно, Лид, всё же просто. Уж ты-то сможешь его приструнить, я в тебя верю. Так что живи спокойно, ничего он с тобой не сделает. Уволиться не даст, орать будет, но ведь ты тоже имеешь на него компромат, насколько я понимаю. Да перестань ты, Раджа!
– Какой ещё компромат? – щурится она.
– Как какой? Эротический.
– Что-о-о?
– Ну ты же шантажируешь его женой, насколько я помню.
Она открывает рот и смотрит на меня долгим взглядом, и я понимаю, что до неё начинает доходить смысл.
– Так ты…
– Ну да, а как ты хотела?
– Ты подслушал, мелкий засранец! И это всё из-за ревности, да? Ты мне отомстить решил? Так что ли?
– Лидка, ладно, не смеши мои седины. В общем, никакого заявления нет и не будет. Пока ты работаешь, никто тебя не тронет. Ну и потом тоже не тронут. Когда станешь ненужной, я тебе дам сигнал, так и быть. И тогда ты сможешь спокойно ехать к родителям в деревню и выходить за зоотехника.
– Да пошёл ты, – говорит Лида и вдруг улыбается. – Мелкий засранец. Ладно. Я тоже пошла.
– Ну что же, иди, – соглашаюсь я. – Может чаю хочешь или перекусить?
– Да, я бы перекусила, – кивает она, – шею тебе. В нескольких местах и насмерть. Смотри, не попадайся мне на пути. Мелкий засранец.
– Ты трижды уже повторила про засранца.
Она приближает лицо к моему уху и шепчет:
– Если ещё раз тебя увижу, мелкий засранец, поймаю, затащу в глухое место и за*бу до смерти. Понял?
Как легко можно поднять человеку настроение. Прям на сердце приятно становится, от того что вижу её такой.
Мы идём в прихожую и мама, услышав, что гостья засобиралась, тоже идёт туда.
– Вы уже уходите, Лидия Фёдоровна? – спрашивает она. – Может быть поужинаете с нами?
– Нет, спасибо, – улыбается Лида. – Мне уже пора. Завтра опять на работу с самого утра. Вернее сегодня уже.
– Даже в воскресенье нет вам покоя, – сочувственно киваю я.
– Нет, – поддакивает она. – Ни днём, ни ночью.
– Чего ей было нужно? – спрашивает мама, когда мы наконец-то садимся за стол.
– У нас на складе проверка, а её обвинили в получении взятки. Она сама из ОБХСС, вообще-то. И кто-то там сказал, будто я где-то заявил, что якобы сам видел, как она брала деньги у завскладом.
– А ты видел?
– Нет, конечно. Это полная галиматья. Но она испугалась, что из-за моих слов может работы лишиться.
– А ты действительно ничего такого не говорил? – уточняет отец.
– Пап, ну ты что! Разумеется не говорил. Недоразумение, в общем. Глупые сплетни. Видели, как она обрадовалась, когда всё прояснилось?
– Что-то вокруг тебя сплошная милиция сегодня. Ты случайно не на юридический нацелился?
– Не думал вообще-то, – улыбаюсь я. – Они действительно прямо толкают меня в пучины юриспруденции. Но немного времени на раздумья у нас ещё есть, правда?
Ночью мне снятся пацаны из нашего взвода Серёга и Саня. Серёга тот ещё отморозок, я с ним после дембеля даже и не общался. Сразу послал в бан. Ему бы только грохнуть кого-нибудь. После войны крыша у него реально поехала. Столько блатарей завалил, просто жесть. Обставит всё так, комар носу не подточит, отпечатки, положения тел, оружие. Художник просто. Ну, а Саня, он всегда самым умным был, мол то не так, это не эдак, тупой ты, да какой ты мент после этого всего.
И вот стоят они передо мной, вижу, накатили уже. Держатся друг за дружку и кричат наперебой:
– Да ты лох, да тебя все имеют, как хотят.
– Ты не мент, ты лох в натуре. Ты должен был выследить одноногого и завалить ещё до того, как он весь этот стыд устроит.
– И мента мочить надо было и Рыжего, и Каху!
– А в бане надо было всем кишки выпустить, кроме одного. Ему нож в руку и всё спалить к хренам!
– Какой ты подпол, ты сержант в натуре, и тот младший!
Стоят они, кричат, перебивают друг друга, слюной брызжут. А я им спокойно так отвечаю:
– Идите вы лесом, пацаны. Приснитесь другому кому-нибудь.
Воскресенье я почти полностью провожу на диване. Встаю только, чтобы поесть, погулять с Раджем, и сделать хорошую растяжку. В остальное время валяюсь и читаю «Таис Афинскую». Да, ещё, чтобы не быть неблагодарной свиньёй тренькаю на гитаре. Мне приходится «сознаться», что, должно быть, из-за травмы я утратил все навыки.
Мама ужасается, а папа её успокаивает, утверждая, что всё восстановится. Но я-то знаю, что шансов на это практически нет. Хотя… хотя, вероятно всё же существует некая мышечная память или память тела, не знаю, потому что «играю», с позволения сказать, я немного лучше, чем в ипостаси Егора Доброва. Так что, если регулярно тренироваться, можно достигнуть некоторого прогресса.
В интернет за аккордами и текстом, конечно, не нырнёшь, и не настроишь гитару с помощью мобилы, но кое-что же и в голове имеется. Но это я так, хохмы ради, зарабатывать на песне «Как упоительны в России вечера» или подсовывать Пугачёвой её же собственные хиты из будущего я не планирую. Пока, во всяком случае. В общем, сегодня день на расслабоне. Не хочу ни о чём думать. Хочу просто разгрузить мозги и тело.
А телом, кстати, пора уже заняться.
– Пап, – говорю я во время обеда. – А как ты думаешь, ты бы мог договориться, чтобы я у вас в училище тренировался с курсантами? Там же есть самбо или может быть даже каратэ?
– О, как, – удивляется отец. – Самбо есть, но не в таком объёме, как у десантников. Инструктора, вроде хорошие. Не знаю, разрешат или нет, но спросить спрошу.
– Я думаю, и Андрюха Терентьев, Трыня наш, тоже бы захотел позаниматься.
– Ну, ты прям целую команду хочешь пристроить. Не знаю. Я сам там без году неделя.
– Ну ты же там всех знаешь по прошлым делам ещё.
– Знаю так-то, но у нас сейчас начальник училища новый, так что неизвестно, какие порядки. Я же только прибыл считай и сразу на больничный. Пойду вот завтра. Буду уже помаленьку втягиваться в процесс.
Часов в пять приходит Трыня. Выглядит он немного взволнованно, но ничего не объясняет.
– Потом поговорим, – бросает он, когда я пытаюсь выяснить в чём дело.
Мы болтаем, тренькаем на гитаре, вернее воем и ревём на гитаре и уламываем папу пробить нам пару раз в неделю возможность тренировок. Андрюха прям очень сильно загорается этой идеей, и отец обещает сделать всё, что возможно.
Потом ужинаем. Со дня рождения уже ничего не осталось. Поэтому мы с Трыней едим магазинные пельмени, а родители паровую рыбу. Нам тоже предлагают, но мы отказываемся. Я эти смешные подушечки, помню, в детстве любил. Практически та же колбаса, только в тесте.
Нет, вру, конечно. Вкус совсем другой, от колбасы и близко ничего нет, только консистенция. Некоторые пельмешки развариваются, сбрасывая свои шкурки из теста, и остаются голыми, маленькими розовато-серыми пенёчками или пеллетами, чтобы не сказать чего похуже.
В моей глубокой тарелке оказываются и разваренные, и не разваренные, и пенёчки, и шкурки. Я заливаю их густым слоем сметаны и посыпаю чёрным перцем. Самое смешное, что мне это безобразие нравится. Я просто кайфую от него. Да ещё и с кусочком чёрного хлеба. Просто атас. Каждый день есть не буду, но в охотку, первый раз лет за тридцать… Просто огонь. Мама смотрит с удивлением, а я наяриваю, только за ушами трещит.
Наевшись и напившись чая, выходим на улицу, погулять с Раджем.
– Ну, рассказывай, конспиратор, что там стряслось? – спрашиваю я. – Выдержка у тебя, как у Штирлица, конечно. Молодец.
– Да чё рассказывать? Ты же и сам поди знаешь.
– Про одноногого что ли? – спрашиваю я.
– Ага, – кивает Трыня.
– Я не всё знаю. Расскажи, чем там дело кончилось, если в курсе.
– Ну ты матёрый, конечно. Я, если честно, опупел конкретно. Как ты вообще пятерых уделал? Я не всё знаю, но у нас интернат весь день сегодня кипит. Все про крутого Бро говорят.
– Ну, расскажи, что знаешь.
– Во первых, я чуть не поседел, как Брут, когда узнал, что тебя к Джагиру поволокли.
– Какой ещё Брут?
– Ну, этот, Хома, из Вия, – пожимает он плечами.
– Смотри-ка, – удивляюсь я, – ну-ну, продолжай. А, нет, погоди-погоди. А если бы его план увенчался успехом, ты бы перестал со мной общаться?
Трыня зависает сначала, но быстро соображает, о чём речь.
– Во-первых, – говорит он с обидой в голосе, – они бы тебя так отделали, что ты бы ещё нескоро смог общаться, если вообще смог бы. Въезжаешь, да? А, во-вторых, нет, я бы не перестал.
– Ладно, – я приобнимаю его за плечо, – извини, что спросил. Правда. Глупость сморозил.
– Фигня, – великодушно прощает он. – Ну, короче, я не знаю, как ты это сделал, но ты теперь легенда.
– Легенда о динозавре, – говорю я. – Хреново, вообще-то. Легенду все хотят сокрушить, а мне это вообще не надо.
– Ну, теперь ничего не поделать. Короче. Джагир и Цыган в больничке. Цыган в розыске был и Боня тоже. Цыгана взяли. У него рожа ошпарена, но как бы не сильно. Глаза не пострадали. И сотряс у него. Конь в норме. У Фета челюсть сломана и зубов нет. У Джагира черепно-мозговая, но вроде очухается. У Бони сотрясение по ходу, но он в больничку не ходил. Конь вообще огурцом, ничё не сломано. Боня и Конь свалили оттуда, они не при делах как бы. Конь самый молодой. Он у нас в десятом классе учится. А Боня и Фет тоже у нас учились, ну, раньше, то есть. Менты вроде на пьяную драку решили всё списать. У них праздник, Цыгана поймали, хотят на него всё и повесить. Может и Джагиру тоже чего припаяют.
– Кто что говорит? Не ваши пацаны, естественно, а от блатных какие разговоры слышны? Или от Кахи что-нибудь?
– Каха говорит, что Джагир сам виноват, беспредельничал, и за него никто впрягаться не будет. Короче, это типа его дело. Ещё сказал, что никогда не говорил, будто ты на Джагу катил. Что не знает, с чего он это взял. Так что это дело чисто одноногого и тех, кто в нём участвовал. В общем, все умыли руки. Ещё сказал, что с тобой не закончил, что типа у него к тебе старый счёт остаётся, но сейчас пока не время. А потом, когда время придёт, он с тобой рассчитается. Пацаны говорят, что он просто ссыт и так типа на тормозах хочет спустить. Ну и вот. Конь язык в одно место засунул и ничего никому не говорит. Боня где-то шкерится, но за тобой вряд ли пойдёт. Все пацаны хотят научиться махаться, как ты. Но только теперь если чё, если кто захочет тебя загасить, будут на тебя целой толпой ходить. Имей в виду.
– Придётся стать Шаолиньским монахом и Брюсом Ли.
– Это чё значит?
– Потом расскажу.
– Ладно. Короче, это Каха говорит, но как там на самом деле, я не знаю.
– Слушай, – говорю я. – Я теперь с тобой по улицам не буду ходить. Надо нам затаиться. Конспирацию соблюдать. Во-первых, будешь моими ушами, а во-вторых, тебе самому лучше не афишировать наши дружеские отношения. Спокойней будет. А про Рыжего, кстати, ничего не слышно?
В это время из-за угла дома появляется Рыбкина.
– О, мальчики, привет! – говорит она, подбегая к нам. – Давно гуляете?
Радж радостно лает, приветствуя её появление.
– Да, – отвечает Трыня, – давненько. Я вот собираюсь к себе уже возвращаться. А ты откуда и куда?
– Я к Ленке Мироновой ходила из параллельного класса.
Я поворачиваю голову и вижу, как из-за того же угла появляются ещё две фигуры и одна из них кажется мне знакомой. Ёлки… так это же Рыжий, собственной персоной. Неожиданно…
– Так, – говорю я. – Быстро. Андрей, бери Наташку и веди в подъезд.
– Почему это? – удивляется она.
– Быстро и без разговоров. В Наташкин идите, чтоб он тебя не срисовал, понял?.
– А… – начинает она, но встретившись со мной взглядом, тут же осекается.
– Мухой, я сказал.
Она недоумённо смотрит на меня, но позволяет быстро сориентировавшемуся Андрею увести себя к подъезду. Я же поворачиваюсь в сторону пришельцев и иду им навстречу. Сделав несколько шагов, останавливаюсь. Радж подбегает ко мне и становится чуть впереди, внимательно глядя на приближающихся людей.
Они останавливаются в паре шагов.
– Здорово, Бро, – неприязненно говорит Рыжий.
Руку он держит на перевязи, и манерно оттопыривает указательный палец, замотанный, как колбаска. Рожа чёрная, даже в сумерках это хорошо видно. Рядом с ним стоит крепкий коренастый парняга лет тридцати. Он в спортивной шапочке и короткой кожаной куртке. Лицо безразличное. Глаза пустые. Думаю, он опасный и неудобный противник.
– Здорово, коли не шутишь, – отвечаю я. – Какими ветрами вас надуло?
– Это что ли и есть твоё Бро? – спрашивает коренастый.
– Ага, он, – говорит Рыжий, – Слышь, Бро, мы по твою душу пришли.
5. Решения съезда выполним
Надо, наверное, с Раджой позаниматься, сделать его боевым псом. Хотя, жалко, конечно. Не хочется его мучить, да и в случае реальной заварухи ему может достаться, мама не горюй. Мы стоим и молча смотрим друг на друга. Искры, конечно не проскальзывают, но воздух становится гуще. Ну, говорите, вы же пришли, не я. Чего вам там нужно?
– Короче, Бро… – начинает Рыжий и замолкает, прикусывая губу.
Коренастый безразлично смотревший на меня, поворачивается к Рыжему и в его взгляде появляется любопытство.
– Мля… – мнётся Рыжий. – В общем, хочу замять инцидент… Был неправ.
Чего? Это типа он извиняется что ли?
– Но ты, вообще-то тоже! – голос его делается увереннее и злее, но будто что-то вспомнив, едва начав, он тут же замолкает.
Ну ладно, понимаю, извиняться трудно, да?
– Ты тоже меня прости, я уже пожалел, что так сорвался, – делаю я пилюлю не такой горькой.
Мне незачем строить из себя охрененного мачо, и глумиться над поверженным и униженным противником мне не нужно. Это мою самооценку не повысит. Он, всё равно, будет меня ненавидеть и при первом удобном случае ударит в спину. Но, по крайней мере, может не будет сам провоцировать подобные случаи.
– Ладно, чё, замяли значит, да? – уточняет он.
– Замяли, – соглашаюсь я.
– Слышь, зёма, а чё за зверь такой, а? – интересуется коренастый, рассматривая Раджа.
– Стаффордширский бультерьер, – отвечаю я. – Английская порода. Небольшую берёзу пополам перекусывает.
– Да ты чё? – удивляется он. – Продай.
– Не могу. Он только одного хозяина признаёт. Сдохнет без меня.
– Чё серьёзно? – удивляется он ещё больше. – Типа, как лебедь что ли? Красивый пёс. А ты где брал? Я тоже б себе такую взял.
– Из Риги отец привозил, – продолжаю импровизировать я. – Туда из-за границы завозят.
– А ещё поедет?
– Так он там служил. Он же военный.
– Мля… Слышь, Рыжий, в Риге никого нет у тебя?
Тот машет головой.
– Хорошая животинка. Если берёзу, то и руку запросто перекусит, а может и ногу, да?
Вот как бывает, человек явно криминального склада, закостеневший во грехе, так сказать, а видишь как к живому тянется, прямо сердцем расцветает.
– Ну чё, всё тогда? – спрашивает Рыжий.
– Выходит, всё, – соглашаюсь я.
– Замирили?
– Ну, да.
Они уходят, а я иду к Наташкиному подъезду. Захожу и тихонько зову:
– Наташа, Андрей!
Тишина.
– Ау! – ещё раз зову я.
Наверное в квартиру поднялись. А какая квартира? Этого я и не знаю. Вроде как считается, что это само собой разумеется, но вот… И что, все квартиры теперь обходить? Ну блин, мент в просак попал.
Но подмога приходит, и приходит она со стороны Раджа. Он уверенно поднимается и останавливается напротив двери на втором этаже.
– Раджа, точно? Не прикалываешься? А то может мстишь за то, что я про тебя наговорил коренастому парню с криминальной внешностью?
Радж фыркает, усиленно машет хвостом и нетерпеливо гавкает. Дверь тут же открывается и из неё выглядывает взволнованная Рыбкина.
– Цел? – спрашивает она.
– В смысле? – как бы не понимаю я.
– Что в смысле, бока не намяли тебе?
– Ах это, – я улыбаюсь, – нет, не намяли. Ещё не родился тот, кто сможет мне бока намять.
– Хвастунишка, – криво улыбается она. – Я минимально одного такого человека знаю. Заходи, чего стоишь, вон собачка с ума сходит, как зайти хочет.
И верно, Радж весь раскачивается от движений своего хвоста. Переминается с ноги на ногу и то и дело оборачивается на меня, мол идёшь или что ты там вообще? При этом он поскуливает, охает, хрипит и, того и гляди, сорвётся в лай.
– Да ладно, Андрюхе в интернатуру свою чесать пора.
– Да заходи уже, чай с вишнёвым вареньем попьём. Вишнёвое варенье. Эй… Вишнёвое варенье. Что, больше не работает?
Это типа триггер такой, надо при этих словах слюни пускать?
– Я научился держать себя в руках, – отвечаю я и делаю Раджу сигнал заходить.
Он несётся в квартиру и начинает лаять, как сумасшедший. Я снимаю куртку, а Наташка подаёт мне тапочки. Всё-таки она настоящая красотка с большим потенциалом, юная лань, с румяными ланитами, тёмными, тяжёлыми, слегка вьющимися волосами до плеч. Тонкая девичья фигурка, ножки… Эх, где мои семнадцать лет…
Я прохожу и осматриваюсь. Собственно, всё как у нас. Квартира точно такая же, только на втором этаже. Крашеный пол, старенький диванчик, сервант…
– И кто этот человек?
– Какой человек? Который бока тебе намять сможет? Я, конечно. Сомневаешься?