Невероятные приключения одной важной дамы

Всю дорогу Борик ерзал на сидении, как на углях, а глаза его радостно горели. Татьяна догадывалась, в чем причина. Он определенно приготовил какой-то сюрприз к ее возвращению. Романтическая душа, этот Борик. Совсем как ребенок. Несколько лет назад он приехал просить ее руки на белом коне. Прямо во двор элитной новостройки. Соседей, среди которых были преимущественно успешные городские бизнесмены, врачи с громкими именами и даже один популярный художник, вдоволь позабавил этот инцидент. Кто-то из привилегированной толпы даже дал ей кличку «прынцесса», а однажды она случайно подслушала весьма обидный диалог:

– Это чей «шевроле»?

– А это ее Висячество себе подержанную тачку прикупили.

«Ее Висячество», видимо, было намеком на не слишком подтянутые формы Татьяны. Но она совершенно не расстраивалась. Даже напротив, ставила себя гораздо выше соседок, которые все свое время проводили в фитнес-клубах и находились на полном иждивении у своих успешных мужей. Пусть себе говорят! А она мало того, что сама себя содержит, – еще и молодого супруга, который в ней души не чает, достойно обеспечивает. Ей предлагают руку и сердце на белом коне (пусть даже арендованном за ее деньги), а их самих вместо породистых лошадей держат и сбруи, украшенные драгоценными камнями, дарят ради собственного престижа.

Ступив на порог квартиры, Ненасытина поняла, что не ошиблась: отовсюду обильными гроздьями свисали разноцветные шары, а через всю прихожую протянулся плакат с надписью: «С возвращением, Танюша!». На полу у самой двери стоял совершенно безвкусный букет огромных размеров.

– Я очень рад, что ты уже дома! – заявил довольный собой Борис, после чего он опустился на колени и стал расстегивать сапоги на Татьяниных ногах.

– Ты, я вижу, постарался.

– Тебе нравится?

– Конечно, – процедила Татьяна с видимым усилием, поглядывая на скотч, которым нитки от шаров прикреплялись к итальянским обоям.

Татьяна Афанасьевна очень не любила, когда портили дорогие вещи. С самого раннего детства мама доставала для нее качественную дефицитную одежду, но всегда предупреждала:

– Носи аккуратно, чтобы можно было продать, когда вырастешь.

Почти все курточки, шапки, платья, свитера и даже обувь, которую покупали маленькой Татьяне, через год-полтора успешно продавались соседям или родственникам. А аккуратность осталась одной из основных положительных черт Ненасытиной на всю жизнь.

Борик же, деревенский житель, не имевший до брака с Татьяной ничего дороже старенького дедушкиного велосипеда, не понимал истинную цену дорогим вещам и частенько что-нибудь портил. Ненасытина, женщина мудрая, старалась не выказывать по этому поводу недовольства. В большинстве случаев.

– Проходи, а я поставлю варить пельмени. Я уже говорил, что налепил вчера пельменей?

– Говорил, говорил. Вари, очень есть хочется.

Не переодеваясь, воодушевленный Борис отправился на кухню готовить обед. Татьяна, немного утомленная дорогой, осталась сидеть на диванчике в прихожей. Она откинулась на мягкую дутую спинку, обитую натуральной кожей, и закрыла глаза. Как приятно было снова оказаться дома после всех злоключений. Верно ведь говорят: дома и стены лечат. А если эти стены оклеены шикарными итальянскими обоями, а вдоль них стоит мебель марки «Ниери», то их действие может смело сравниться с курсом интенсивной терапии. Из кухни уже начинал выползать густой запах домашних пельменей, когда Ненасытина почувствовала легкое прикосновение к своей ноге.

– Борик, ну что ты! Давай сначала пообедаем! – попросила она, не открывая глаз.

Прикосновения не прекратились. Даже напротив, стали настойчивыми и немного неприятными.

– Борис, перестань! – выпалила Татьяна и открыла глаза.

Вопреки ожиданиям, супруга рядом не было. Вместо него у самых ног Ненасытиной сидел тощий ободранный кот серого цвета. Мех на его боках свалялся в уродливые комки, а одно ухо было наполовину откушено. От зверя шел тошнотворный запах немытой годами шерсти. Острой хищной мордой он бесшумно терся о чулок Татьяны и при этом поглядывал на нее ярко желтыми хитрыми глазами.

– Мать т-т-твою! – заорала Ненасытина и вскочила на диван. – Борька! К нам забежал уличный кот! Иди сюда, выкинь его скорей!

– Чего ты так кричишь? – Борис в фартуке и с шумовкой в руке появился в проходе. – Вовсе он не забежал. Это я его сегодня утром принес.

– Что? – не поняла Татьяна Афанасьевна.

– Когда я утром собирался к тебе в больницу, увидел из окна, что на этого бедолагу напали собаки. Он совсем слабенький. Даже убежать не пытался. Ну, я выскочил и отбил его у своры. Только вот ушко порвали, видишь?

Борис наклонился и аккуратно потрогал кота за раненное ухо. Тот слегка дернулся, но затем сразу же принялся выразительно урчать и тереться о тапочки спасителя.

– Ну отбил ты его – молодец. А какого хрена домой приволок? – Татьяна разозлилась не на шутку. Такая выходка Бориса не шла в сравнение ни с каким скотчем на обоях. В их с мамой квартире никогда не было ни одного животного. «Не для того я ремонт делала, чтобы какая-то зверюга его испоганила!» – строго говорила мама, когда кто-то из знакомых звонил с предложением взять лишнего котеночка, щеночка, хомячка или попугайчика.

– Если бы он остался на улице, собаки его загрызли бы! – заявил Борис, обиженно поджав губу. Было видно, что его очень обидели грубые слова жены, а также ее равнодушие к его маленькому, но все же немножко героическому поступку.

– Подожди, ты что, собираешься его тут оставить? – Татьяна по-прежнему стояла на диване.

– А почему нет? Почти все люди держат питомцев.

«Хватит мне и одного!» – подумала разозленная до предела Ненасытина, но благоразумно промолчала.

– Борис, послушай. У нас новая квартира. Здесь много дорогих вещей. Ты хочешь, чтобы мы все это выбросили на помойку?

– Да почему же на помойку? Он взрослый уже. К тому же, он так робко вел себя на улице. Можно предположить, что он домашний. Наверняка приучен к туалету и не будет ничего портить.

– Какой он домашний?! – Татьяна Афанасьевна перешла на крик. – Посмотри, какой он урод!

– Ты себя-то в зеркало видела?

От неожиданности Ненасытина мигом соскочила с дивана на пол.

– Ты что сказал? – переспросила она уже тихо, бешено сверкая глазами на Бориса.

– Я говорю, он ничего не будет портить.

– Нет, после этого ты что сказал?

– Ничего. Только это.

– Это я сказал, дубина стоеросовая.

Только сейчас Ненасытина поняла, что голос, произнесший оскорбительные фразы, не принадлежал Борису. Она совершенно точно видела, что муж не открывал рта последние несколько секунд. Похоже, рано она выписалась из больницы…

– Да не рано, не рано, – ответил голос на ее мысли. – В самый раз для великих свершений.

Невидимые существа снова преследуют ее! Уже не во сне, а в реальной жизни. Ладони Татьяны похолодели и вспотели.

– Да какой же я невидимый? Не видный – это да. Не красавец, как на ваш примитивный человеческий взгляд. Но вполне видимый. Ты что, не поняла еще, с кем разговариваешь?

– Нет, – машинально ответила Татьяна Афанасьевна.

– Что нет? – не понял Борис. – Тебе плохо? Ты что-то очень побледнела.

– Боренька, ты ничего странного не слышал сейчас?

– Да нет. Только кот мяукал. Видно, почувствовал запах… Пельмени! Боже мой, забыл! – и он убежал на кухню, оставив Ненасытину наедине с серым пришельцем.

– Что, обделалась? – снова услышала Татьяна голос, шершавый и лукавый.

Кот по-хозяйски обошел прихожую, затем прыгнул на диван и усадил свой ободранный зад на мягкую подушку. Татьяна Афанасьевна остолбенела и не могла пошевелиться.

– Слушай меня внимательно, – начал кот обстоятельно. – Ты, смотрю, не шибко сообразительная. Так вот, я у тебя погощу маленько… Надо так.

Животное ухмыльнулось, по-человечьи скривив правую щеку.

– Этого не может быть! – прошептала Татьяна, и начала мерно покачиваться взад-вперед. – Не может быть. Я сошла с ума.

– Уж лучше бы сошла, – вздохнул кот. – Не пришлось бы с тобой возиться. Скучная ты. Вот мой предыдущий подопечный бомжом был. Душа-человек! Последней рюмкой водки со мной делился.

Ненасытина оторопело уставилась на сидящее рядом животное.

– Что смотришь, пьющих котов не видела?

– Танюша! Переодевайся! Обед готов, – крикнул Борис из кухни.

– Хороший малец, – оценил кот. – Подарок тебе приготовил. Колечко с гранатом. После обеда, наверное, подарит. Да что ты одеревенела? Расслабься!

Кот встал и слегка подтолкнул Ненасытину в бок тощим задом. Затем прыгнул на пол.

– Жить буду в кухне, чтоб поближе к холодильнику. Бомж мой, Иваныч, неплохим человеком был, но нищим, пусть сортировочная ему будет пухом. Так что, нужно меня откормить, отмыть и привести в подобающий вид. И скажи своему питомцу, чтобы он мне сейчас тоже пельменей насыпал, а не ту кошачью жижу, что в магазине сегодня купил. Я люблю со сметаной, без масла.

Сказав это, кот отвернулся и пошел в кухню.

Ненасытиной захотелось убежать прочь из собственного дома, только бы не слышать больше этого проклятого кота. Но в таком случае она и на самом деле может попасть в крепкие объятия санитаров, а это, в свою очередь, приведет к окончанию едва только начавшейся успешной карьеры. Еще лет пять на посту директора – и ее непременно заберут в министерство. Упускать такие шансы из-за временного помешательства было огромной глупостью. Ненасытина собрала волю в кулак и поплелась вслед за котом.

– Танюш, ты не переживай. На выходных я отвезу его к бабушке в деревню. Она не откажет.

– Еще чего! Скажи своему дураку, чтоб и не думал вмешиваться, – возмутился кот. – Скажи-скажи! Он ведь меня не понимает.

Татьяна Афанасьевна молчала. Кот уставился на нее недобрым взглядом, от которого по спине ее пробежали колкие холодные мурашки.

– Не надо, Борюш, к маме, – откашлявшись сказала перепуганная Ненасытина. – Давай его… оставим. Только выкупать надо.

– Ты серьезно? – не поверил обрадованный Борис.

– Она серьезно, уж не сомневайся, – вставил кот и подмигнул Татьяне.

***

Осторожно и нехотя, словно жадный начальник, выдающий зарплату работяге-подчиненному, «шевроле» Ненасытиной полз по оледеневшей объездной дороге. Лысые придорожные кусты, испуганные лучами фар, слегка дрожали от ветра, гуляющего по мертвой заснеженной степи за их спиной. Яркий свет луны сочился сквозь дыры в тонком ситце облаков и лился на шоссе, на котором в этот час встречались лишь редкие фуры и междугородние автобусы.

– Куда мы едем? – спросила Татьяна Афанасьевна кота. Тот вольготно разложил уродливое длинное тело на откинутом переднем сидении и, казалось, дремал.

– Едем хоронить твои пороки, – нехотя ответило животное.

Днем Ненасытина долго делала вид, что не слышит колких замечаний кота. Она все еще надеялась, что мерзкий голос – результат временного расстройства. Но вскоре после обеда Борис преподнес ей в подарок дешевое колечко, в центре которого багровела капля граната.

– Боря, ты, случайно, не упоминал об этом кольце сегодня? – с надеждой спросила мужа Татьяна.

– Нет, конечно, это же сюрприз. А что? – не понял Борис.

– Вот видишь, кацо? Кольцо на лицо! – съязвил кот, мастерски подделывая грузинский акцент. Он лежал на ковре, задрав кверху страшное грязное пузо.

Теперь не оставалось никаких сомнений в том, что в жизнь Ненасытиной вмешалась какая-то сторонняя сила, неведомая и страшная. В целях собственной безопасности она решила послушно выполнять все требования кота. Другого выхода на тот момент у нее, пожалуй, и не было.

Вечером уродец потребовал, чтобы его выкупали и вычесали. Татьяна намеревалась попросить об этом мужа, но кот возмутился:

– Все гигиенические процедуры будешь проводить сама! Ты хоть баба страшная, но все лучше, чем когда тебя мужик щупает.

Морщась от отвращения, Ненасытина натирала мылом тощие смрадные бока.

– Танюш, давай я помою? Мне не трудно, – предложил Борис. Он то и дело обеспокоенно заглядывал в ванную, не понимая, что происходит с женой.

– Нет-нет. Я сама, Боренька. Очень люблю котиков, – процедила сквозь зубы Татьяна Афанасьевна и изо всей силы дернула животное за свалявшийся клок шерсти.

– Но-но! Полегче! Я ведь и искусать могу, – запротестовал кот.

Когда дело дошло до помывки брюха, он снова начал язвить.

– Раз у нас с тобой все так далеко зашло, я могу открыть тебе свое имя.

– Не стоит, – огрызнулась Татьяна. – Я все равно буду называть тебя уродец.

– Меня зовут Гадик. Уменьшительно-ласкательное от Гаденыш, – проигнорировал ее кот. – Страдаю патологической тягой гадить где попало. Ничего не могу с собой поделать. Такая природа. Так что, не завидую я твоей итальянской мебели. Но ты не переживай. Я пока обживусь, гадить не буду.

После купания кот умял еще одну миску пельменей.

– Бедный! Смотри, какой он голодный, – удивился Борис.

– Уродец! И жрет, как здоровая собака, – не выдержала Татьяна.

В полночь, когда Борис глубоко уснул, а Ненасытина едва успела задремать, кот разбудил ее, укусив за торчавшую из-под одеяла пятку, велел одеться потеплее и взять ключи от машины. А через полчаса она уже ехала в ночь, не имея ни малейшего понятия, что хочет от нее жуткое мистическое животное.

– После заправки повернешь направо, – скомандовал кот, не открывая глаз.

– Но ведь это дорога на кладбище!

Уродец потянулся, затем медленно сел.

– Именно. Может быть, мы даже найдем там могилу, в которой похоронена твоя совесть. Она ведь давненько уже скончалась.

Нервы Ненасытиной начинали сдавать. Для чего ему понадобилось тащить ее на кладбище? Неужели уродец задумал совершить над ней расправу?

– Подъезжай к сторожке, – продолжало командовать животное. – Сторож – алкаш. Он сейчас спит. Возле домика возьмешь лопату.

Татьяна Афанасьевна вдруг вспомнила фрагмент документального фильма, где военнопленных заставляли собственноручно рыть себе могилы, а затем расстреливали несчастных, и их тела беззвучно падали в свежевыкопанные ямы. От этой мысли ей стало невыносимо страшно. Она пыталась утешить себя, думая, что лопата может послужить отличным орудием защиты. Мысль о том, как острие инструмента вонзается в лысоватую шею кота, даже доставила ей удовольствие.

Тихо скрипнув тормозами, машина остановилась перед редкой решетчатой оградой городского кладбища. Одним своим боком пристанище усопших граничило с покатым морским берегом, от другого убегали просторы бугристой степи. Такое соседство делало кладбище особенно мрачным: неспокойное море искрилось миллиардами отражений луны, а заснеженная степь излучала мягкое неоновое свечение. Кладбищенское же тело, эбонитово-черное и плотное, впитывало свет, словно старая губка – струйки воды, и не выпускало на поверхность ни единого отблеска.

Взяв лопату, которая находилась именно там, куда указал кот, Татьяна Афанасьевна последовала за ним по одной из узких дорожек, окаймленной высокими туями и кустарниками. Каблуки застревали в гравии, и Ненасытина неуклюже балансировала, то и дело взмахивая лопатой.

– Говорил тебе, одень обувь поудобней, – ворчал кот. Он все время убегал вперед, потом останавливался и дожидался Татьяну.

– У меня все сапоги на каблуках.

– Странные вы, люди, существа. Атомные станции строите, шахты роете. Все для того, чтобы удобствами себя обеспечить. Но при этом носите неудобную обувь. Идиоты! – разглагольствовал уродец. – Все равно, что спятивший лев, который неделю охотился за антилопой, а когда убил ее, стал грызть рога и копыта, а тушу оставил гнить на солнце.

– Философ долбаный! – огрызнулась Татьяна, с трудом минуя очередную скользкую кочку.

Центральные ворота, в которые вошли Ненасытина и кот, находились в старой части кладбища. Деревья и кустарники, посаженные здесь когда-то в память об ушедших, были высокими и раскидистыми. Даже зимой, когда ветви их беднели и оголялись, полувековые заросли сгущали ночную темноту. В просветах смутно виднелись покосившиеся кресты, крошащиеся от времени стелы, кое-где – металлические столики со скамейками для посетителей. Некоторые надгробия были выметены и ухожены, другие покрывали высокие снежные сугробы. Будто сама природа жалела тех, о ком больше никто не помнил, или же о ком некому было вспомнить.

– Далеко еще? – спросила Ненасытина, изрядно уставшая от нелепого путешествия.

– Почти пришли. Не ной, это действует мне на нервы, – отозвался кот.

Через минуту он свернул с дорожки и юркнул между кустов.

– Давай сюда! – скомандовал уродец из темноты.

На некоторое время Татьяна Афанасьевна замешкалась. Зачем она согласилась на эту поездку? Что если прямо здесь, прямо сейчас наступит ее погибель? Хотя, если серое чучело хочет убить ее, то зачем такие сложности?

– Ну чего ты застыла, толстуха? Боишься застрять между кустов? – снова позвал кот.

Нагнувшись пониже и приподняв одной рукой подол шубы, Ненасытина стала пробираться между могилами. Каблуки все глубже увязали в подтаявшей грязи. Ломающиеся под ногами сухие ветки издавали хруст, казавшийся чересчур громким и неуместным в ночной кладбищенской тишине.

– Опля! Ты глянь, кто к нам пришел!

От неожиданности Ненасытина выронила лопату. Она всмотрелась в темноту. Всего в двух метрах от нее на одной из могил сидели двое мужчин. Их силуэты едва вырисовывались на фоне светлых памятников, но лица освещались горящими сигаретами, которые оба держали в зубах. Рядом на окрашенном светлой краской металлическом столике лежал громоздкий прибор. По всей видимости, это была болгарка, так как рядом с ближайшей могилой на снегу валялись спиленные секции низкой чугунной ограды.

Выйдя из ступора, Ненасытина снова подхватила лопату, но один из вандалов проворно подскочил и выбил ногой черенок из ее дрожащих рук. Лопата взлетела в воздух и, падая, ударилась острием о край старого рыхлого памятника, отколов от него кусок. Татьяна Афанасьевна попятилась назад, но споткнулась и упала, больно ударившись обеими ладонями.

– Гляди, какая резвая! Ты здесь сама, что ли?

Молодчик затушил окурок и начал подходить к сидевшей на земле Ненасытиной, но вдруг дорогу ему преградил кот.

– Это еще что? – брезгливо пробормотал вандал и уже было поднял ногу, чтобы отвесить пинка животному, стоявшему на его пути. Но остановился. Поначалу Татьяна не поняла, отчего мужчина застыл на месте, открыв рот. Но затем глянула на кота.

Все тело уродца издавало тусклое серое свечение. Дрожащие мерцающие клубы неизвестного вещества отделялись от него и таяли в морозном воздухе, словно пар, который поднимается ранней осенью от остывающего озера. Дыша громко и тяжело, кот начал медленно увеличиваться в размерах. От этого шерсть на его конечностях и теле становилась все реже и начинала проглядывать шелушащаяся пепельная кожа. Морда вытянулась и стала похожей на змеиную. Лопатки заострились, приняли форму острых крыльев и вырвались наружу из-под сухой треснувшей кожи. Достигнув не менее двух метров в высоту, существо перестало расти и подняло огромную голову. Воздух заполнил жуткий смрад, от которого Татьяну Афанасьевну сразу же стошнило.

Наблюдая за необыкновенной метаморфозой, вандал не шевелился, будто его загипнотизировали. Лишь нечленораздельное мычание вырывалось из его открытого рта. Подельник тоже застыл на скамье, словно пригвожденный.

То, что еще минуту назад было крошечным Гаденышем, резко нагнулось к стоявшему перед ним мужчине и сразу же выпрямилось. Движение это было легким, даже грациозным. Затем великан сделал маленький шаг назад. Вандал стоял на том же месте, что и прежде, но уже без головы. Через пару секунд тело его обмякло и повалилось на землю, словно сорвавшееся с вешалки зимнее пальто.

От этой картины Татьяну снова стошнило, а подельник безголового упал без чувств. Серый монстр выплюнул откушенную голову, затем повернул уродливую морду к Ненасытиной. Его желтые глаза горели ненавистью и, в то же время, злобной иронией. Один глаз медленно закрылся: таким образом существо, видимо, подмигивало Татьяне Афанасьевне. После этого монстр резко отвернулся и стал быстро уменьшаться, словно проткнутый воздушный шар, пока вновь не обратился в кота.

– Ну что? Уже не мечтаешь приласкать меня лопатой? – обратился он к Ненасытиной.

– Де-де-де-де не бы, – попыталась ответить она, но не смогла.

– То-то же. Ладно, вставай, а то еще заболеешь и умрешь своей смертью, – скомандовал кот. – Пошли, мы здесь не за этим.

Ненасытина тотчас же подскочила на ноги.

– А ка-ка-ка, – язык не слушался ее.

– Как быть с тем, что без сознания? Он никому ничего не скажет. А скажет, так и на здоровье. Кто ж ему поверит? Давай, мы уже близко. И лопату не забудь.

Животное стало продвигаться вглубь сектора легкими длинными прыжками, но теперь Ненаcытина не отставала. Она больше не обращала внимания на боль в натертых ступнях и на то, что края шубы цепляются за ржавые прутья оград, и с треском обрывается подкладка. Остаться бы целой, вернуться в город, а на остальное – наплевать.

Местом назначения их путешествия оказалась скромная могила, ютившаяся между двух мраморных стел в самом центре сектора. У подножия невысокой земляной насыпи стоял подгнивший деревянный крест. Под ним в литровой баночке кто-то оставил три розы, которые замерзли, потемнели и в лунном свете напоминали своим цветом губы мертвеца. Рядом с импровизированной вазой лежала горстка конфет в пестрых обертках. Черная табличка, привинченная к ветхому телу креста, говорила:

«Маргарита Семеновна Красина

1927 – 2001»

Кот остановился у изножья могилы и, слегка приподнявшись на задних лапах, прочел надпись. Затем он проворно запрыгнул на кучу сухих веток, сваленных возле насыпи.

– Знакомое местечко?

Ненасытина с готовностью закивала. Четыре года назад пасмурным зимним утром она стояла на этом самом месте в толпе учителей и старших воспитанников, пришедших проститься с Маргаритой Семеновной. Физиономии всех присутствующих, как и полагается в таких случаях, свидетельствовали об удрученном состоянии скорбящих о бывшем директоре. Сама Татьяна Афанасьевна старательно корчила гримасы печали и сожаления, чтобы не отличаться от остальных. Это стоило ей титанических усилий, так как душа ее ликовала оттого, что старая брюзга сыграла в ящик. Конечно же, вступление Ненасытиной в должность Красина никак не смогла бы предотвратить. В тылу Татьяны находились слишком влиятельные люди. Такие не по зубам старой партизанке. Но ради сохранения приличий и под видом глубокого уважения к заслугам старуху все равно оставили бы работать в интернате, по крайней мере, на должности учителя. А ее присутствие всегда вводило Ненасытину в крайне сконфуженное состояние. Цепкая и саркастическая Маргарита Семеновна не пропускала ни одной оплошности и за каждую мелкую ошибку выставляла Татьяну Афанасьевну круглой дурой перед всем коллективом. Такое предвзятое отношение, по мнению Ненасытиной, было результатом банальной человеческой зависти: жизнь самой Красиной прошла в нищете и одиночестве. Бедолага всегда делала вид, что интернат успешно заменяет ей семью. Но кто же поверит в то, что сотня безалаберных маленьких бродяг может составить чье-то счастье? Кроме того, век Красиной приближался к закату, а для Татьяны Афанасьевны только открывался мир великих свершений и неограниченных возможностей. Шутка ли сказать, тридцать один год – а уже директор. Маргарита Семеновна в этом возрасте, небось, и мечтать о таком не могла, вот и исходила завистью к молодой коллеге.

Через год после похорон кто-то из учителей робко предложил скинуться на памятник для усопшего директора. Всю жизнь, мол, человек отдал интернату, а теперь некому о могилке позаботиться. Все охотно поддержали инициативу, но, когда дело дошло до сбора средств, рвение ослабело, и начинание умерло. Такой исход обрадовал Татьяну Афанасьевну: строят из себя святош, по углам сплетничают о ней и обвиняют во всех смертных грехах, а сами на деле ничуть не лучше ее. Небось каждый тихо радовался на похоронах, что некому больше будет на них брюзжать и окунать мордой в грязь за то, что классику не читали или за хромающую орфографию.

Все реже и реже появлялось у нее смутное ощущение, что с Красиной обошлись не совсем порядочно, может быть, даже скверно. Что бы ни делал человек, к каким последствиям не приводили бы его действия, если окружающие поступают так же, он перестает задаваться вопросом «хорошо или плохо?». Раз все делают, значит, правильно.

Сейчас, оставшись наедине с неведомым существом, подобных которому она не видела даже в самых отвратительных фильмах Борика, окруженная тысячами черных могил, Ненасытина отдала бы многое, чтобы рядом с ней появился хоть один из этих «всех».

– Хочешь конфетку? – непринужденно предложил кот. Татьяна отрицательно замотала головой.