Полная версия
Земля плоская. Генеалогия ложной идеи
Глава из труда Теона, посвященная астрономии, с комментариями к текстам Адраста (они приведены в кавычках) начинается так:
Прежде всего необходимо установить, что «весь космос сферичен и в середине его находится Земля, которая также шаровидна, и она расположена в центре Вселенной и относится к ней как точка к величине». […] То, что космос сферичен и Земля шаровидна и она «расположена в центре Вселенной, и относится к ней как точка к величине», ясно из наблюдения за «небесными восходами, закатами и обращениями, ведь для одних и тех же обитателей все восходы происходят в одном месте»55.
В подтверждение тезиса о сферичности упоминаются и другие так или иначе подкрепленные наблюдения: различная длительность восхода и заката светил в зависимости от долготы, связь продолжительности лунного затмения и места наблюдения, влияние широты на видимость созвездий. Приводятся физические доводы: всякое весомое тело «по природе движется к середине» и «части земли […] равноудалены от середины». Таким образом, форма Земли сферическая так же, как и форма моря, покрывающего значительную ее часть:
Во время плавания с корабля не видно ни земли, ни идущего впереди корабля; но, поднявшись на мачту, их можно видеть, находясь выше и превзойдя искривление земли, заслоняющее зрение56.
Затем Теон доказывает, что сферичной будет любая водная поверхность в состоянии покоя. Он опирается на рассуждение, встречавшееся у Аристотеля:
Ведь вода по природе стекает от высоких мест к низким. Но высокие места более удалены от центра Земли, а низкие – меньше. Допустим, что поверхность воды αβγ является плоской, и проведем к центру Земли κ от середины отвес κβ и от краев поверхности – прямые κα и κγ. Ясно, что обе линии κα и κγ длиннее κβ и обе точки α и γ более удалены от κ, чем β, и находятся выше, чем β. Поэтому вода будет стекать из α и γ вниз к β, пока β не сравняется по уровню с α и γ. Схожим образом точки любой поверхности воды будут равноудалены от κ. Ясно, что тем самым эта поверхность сделается сферической57.
Наконец, Теон подробно рассуждает о горах, рельеф которых заставляет усомниться в гладкости земной сферы. Он сравнивает их высоту с земной окружностью, которая, по расчетам Эратосфена, очень близка к 25 мириадам и 2000 стадиев. Даже если взять гораздо меньший результат, полученный Архимедом (8 мириад и 182 стадия), это ничего не меняет, ведь самые высокие горы поднимаются лишь на десяток стадиев. Итак, «высота наибольших гор составляет восьмитысячную долю от всего диаметра Земли»58 – это, как говорят в наши дни, допустимая погрешность. Земля – шар, это не вызывает сомнения, более того – известны как его общие параметры, так и размеры отдельных элементов.
Сам учебник Теона в латинском мире не получил распространения. Тем не менее выдержки из него были переведены с греческого на латынь, и их почти полностью повторяет Халкидий, христианский философ-платоник IV века. Не упоминая источника заимствования, он включил бóльшую часть астрономии Теона в свой «Комментарий к „Тимею“». На протяжении средних веков это был единственный труд, позволявший познакомиться с космологией Платона; в него входил перевод части «Тимея» в сочетании с астрономическими выкладками, которые приписывали самому Халкидию, хотя в действительности они были взяты из трактата Теона Смирнского59.
Макробий (IV–V века)Еще один философ также подарил латинскому миру фрагменты из «Тимея». Это Макробий, родившийся около 370 года в городе Сикка в Нумидии (Северная Африка). Его произведения, написанные на латыни и проникнутые духом неоплатонизма, читали на протяжении всех средних веков (известны 200 сохранившихся рукописей). «Комментарий на „Сон Сципиона“» Макробия – глосса к отрывку из книги IV трактата «О государстве» Цицерона с пересказом «сна Сципиона». Сочинение послужило поводом, чтобы в первой книге описать устройство космоса в понимании автора посредством более или менее точного цитирования тезисов античных ученых. В труде, составленном по принципу учебника, приведен ряд астрономических дефиниций. Определение меридиана звучит вполне однозначно:
Меридиан, в сущности, есть окружность, заданная Солнцем, когда оно достигает положения непосредственно над головами людей, отмечая тем самым ровно половину дня. Коль скоро сферичность Земли не оставляет возможности, чтобы все места, населенные людьми, располагались в одной плоскости, то и над людскими головами оказывается не одна и та же область неба; поэтому не может быть единого меридиана для всех: каждый народ определяет над головой собственный меридиан60.
Сферичность Земли подтверждена наблюдениями – например, за затмениями Луны. Макробию известны «исключительно надежные и неоспоримые» измерения земной окружности, оценивающие ее в 250 000 стадиев61. Чтобы вывести диаметр Земли, автор велит читателю воспользоваться методом, описанным ранее и позволяющим высчитать диаметр, разделив окружность «на три с добавлением одной седьмой части, это правило, – пишет он, – я приводил выше касательно диаметра и окружности»62. Такой нарочито школьный прием характерен для книги I, содержащей в дошедших до нас средневековых рукописях многочисленные иллюстрации.
Ил. 2. Пять климатических зон в представлении Макробия
Ил. 3. Другое отображение пяти климатических зон
На некоторых из них земной шар поделен на пять зон, что соответствует античной концепции, которая, по разным источникам, восходит к Пармениду (VI–V века до н. э.), либо к Кратету Малльскому (II век до н. э.)63. Две из них – так называемые зоны льда (на полюсах), две – умеренные, а разделяет их пространство, именуемое зоной зноя, в центре. Пьер Дюэм приводит фрагменты теории пяти зон, изложенной в книге II «Комментария»64. Между двумя полярными сегментами и зоной зноя находятся еще две области – «атмосфера каждой из них смягчена соседством с двумя контрастными климатами». Всего же есть четыре обитаемых «пятна», то есть еще три зоны с таким же климатом, как в нашей, населенной «римлянами, греками и всевозможными варварскими народами», ведь, по мнению Макробия, океан, опоясывающий Землю, проходя через полюса, разделяет каждую из обитаемых зон надвое. А значит, есть не просто «еще один род человеческий, отличный от нашего, но множество таковых, существующих отдельно друг от друга»65.
Эта модель – не такая, как у Птолемея, предполагавшего на глобусе всего один «остров», – логически вытекает из греческой астрономии и географии, ибо в ее основе лежит симметрия шара и принцип эквивалентности климата (кстати, на греческом «климат» означает «наклон солнечных лучей»). В первых печатных трудах, появившихся в XV веке, встречается другое отображение пяти климатических зон (ил. 3)66.
В монастырях сочинение Макробия часто изучалось одновременно с «Комментарием к „Тимею“» Халкидия. К примеру, Герберт Орильякский, просвещенный папа Сильвестр II (ум. 1003), упоминает в своих трудах обе книги. В многочисленных современных научных исследованиях задокументирована реакция на эти два произведения в средневековых школах (см. библиографию).
Марциан Капелла (IV–V века)«Бракосочетание Филологии и Меркурия» – важное произведение в истории распространения знаний в Средиземноморском регионе в позднеантичный период. Написанная на латыни карфагенянином Марцианом Капеллой, эта аллегорическая энциклопедия в девяти книгах действительно послужила учебником, сверяться с которым продолжали необычно долгое время – практически целое тысячелетие.
В книге VIII автор выводит на сцену аллегорический персонаж, именуемый Астрономия. Ее устами Марциан Капелла сообщает, что подлунный мир, состоящий из четырех стихий, сферичен, а земной шар в центре его неподвижен. В эфире движутся светила, то есть семь планет и сфера звезд, расположенная внутри девятой сферы, беззвездной, скрепляющей мироздание67.
Затем Марциан Капелла излагает различные концепции космоса, унаследованные от античности: разумеется, концепцию геоцентрического мира Птолемея, но также смешанную систему, придуманную Гераклидом Понтийским (IV век до н. э.), в которой Солнце совершает ежегодный облет вокруг Земли, тогда как Меркурий и Венера движутся иначе. Как пишет Марциан, эти две планеты «обращаются вокруг солнца, а оно, как и другие планеты, по-видимому, вращается вокруг Земли»68.
Каков был резонанс этого произведения, видно из замечания Коперника одиннадцать веков спустя в книге De revolutionibus orbium cœlestium («О вращениях небесных сфер», 1543) – касательно орбит Венеры и Марса:
Поэтому, я полагаю, никак не следует пренебрегать тем, что написал в энциклопедии Марциан Капелла и что хорошо знали некоторые другие латинские писатели. Они полагают, что Венера и Меркурий обращаются вокруг находящегося в середине Солнца69.
Таким образом, этот труд на протяжении долгого времени оставался носителем космографических принципов греческого мира, которые Марциан и Макробий дополнили картиной четырех зон, где могут жить люди. То есть существуют две умеренные зоны по обе стороны от зоны зноя: когда в одной зима, в другой – лето; и еще две – по ту сторону Земли, где наступает день, когда у нас ночь.
След, оставленный этим сочинением, дошедшим до нас в 224 рукописях, очевиден. В Риме после 534 года его отредактировал и исправил Секур Мелиор Феликс70. Труд цитировался авторами поздней античности – например, Фульгенцием в «Объяснении древних выражений» (Expositio sermonum antiquorum); цитаты есть и у Григория Турского (епископа, жившего в VI веке) – он, видимо, пользовался редакцией без двух первых книг, посвященных языческой мифологии71. Между 560 и 580 годами Кассиодор, основатель монастыря Виварий в Калабрии, написал «Наставления в науках божественных и светских», дабы монахи руководствовались ими при чтении. В своей книге он цитирует «Бракосочетание» и утверждает, что изначально труд Марциана назывался «Семь поучений». Название произведения действительно основано на метафоре, возникающей в конце второй книги: Меркурий вручает Филологии семь свадебных подарков: грамматику, диалектику, риторику (которые образуют тривиум), геометрию, арифметику, астрономию, гармонию (из них состоит квадривиум). Тем самым труд придал популярность системе организации знаний на основе семи свободных искусств, восходящей к Порфирию. К середине IX века, при Каролингах, текст Марциана получает широкую известность в интеллектуальных кругах, в особенности под влиянием таких толкователей, как Иоанн Скот Эриугена. Нередко изучали его и схоласты.
От Смирны до Карфагена, в том числе в Африке, мы наблюдаем, как в различных формах распространяется астрономическое учение, созданное в греческом мире. Тогда же, в первых веках новой эры, с приходом христианства, развиваются и другие институты знания. С тремя вышеупомянутыми трудами – с трактатом Теона, объединенным с «Тимеем» Платона в «Комментарии» Халкидия, с «Комментарием на „Сон Сципиона“» Макробия и с «Бракосочетанием» Марциана Капеллы – сверялись монастырские и кафедральные школы. Сочинения, подобные «Естественной истории»72 Плиния Старшего, также служили в этом процессе связующим звеном. Этот текст, написанный на латыни в I веке н. э., представляет собой популяризированное – и, в общем-то, приблизительное – изложение имеющихся знаний. Относительно формы Земли он утверждает следующее: «…первое, в чем сходятся мнения, – это ее [Земли] форма. Мы с определенностью говорим об округлости Земли, полагая, что она шар, заключенный между полюсами»73.
Впоследствии религиозные школы распространили образ мира, сосредоточенного вокруг неподвижной, сферичной Земли, с точки зрения астрономии не вызывающей никаких принципиальных вопросов, кроме одного, связанного с предположением, о котором говорили Макробий и Марциан Капелла: возможно, на Земле существует не один, а четыре обитаемых острова. Видимо, со времен Плиния эта идея вызывает сопротивление или, по крайней мере, как он сам пишет, по этому вопросу «расходятся и люди ученые, и необразованные»: «Существует мнение, что расселенные по всей поверхности Земли народы находятся по отношению друг к другу кверху ногами и что по всей окружности Земли для людей небесный полюс один и тот же»74. Эта картина, едва ли понятная простому человеку, по-новому проявилась в раннехристианских текстах. Их авторы заговорили об Откровении, которое, видимо, не снизошло на три народа Земли.
II. Христианские церкви и сферичность Земли
Обращаясь к отцам Церкви, мы открываем для себя ключевое звено, если не сказать – гордиев узел контроверсы, о которой шла речь в начале нашей книги. За первые века новой эры отцы создали основные произведения ранней христианской литературы; эта литература определила толкование Библии, в том числе религиозных стихов космологического содержания, представляющих интерес для нашего исследования.
ЛактанцийСторонники идеи, будто в отходе от представления о сферичности виновато христианство, часто подкрепляют ее цитатой из Лактанция, ритора III–IV веков (ум. 325). В этом тексте действительно решительно оспаривается существование антиподов и, следовательно, шарообразность Земли. С конца XVIII века этот отрывок из «Божественных установлений» часто приводят в качестве примера, символизирующего учение Церкви. В книге III, озаглавленной «О ложной мудрости философов», Лактанций защищает тех, кто «хранит тайну»75, в отличие от тех, кто считает, что «природу вещей можно открыть с помощью разума»76: философов вообще и Платона в частности. Около 305 года н. э. он пишет так:
А что сказать о тех, кто полагает, будто существуют противоположные нам антиподы? Неужели они говорят не вздор? Есть ли какой-нибудь такой же глупец, который бы стал думать, что существуют люди, чьи ступни были бы выше головы? Или что где-то висит то, что у нас, наоборот, лежит? Что травы и деревья растут, обратившись вниз? Что там дожди, снег, град идут снизу вверх? И кто удивится, что среди чудес света называют висячие сады, после того как философы сделали висячими и поля, и моря, и города, и горы?77
Несомненно, идея антиподов ему чужда. Возможно, это ответ Лукрецию (ум. 55 до н. э.), который в книге «О природе вещей» (De natura rerum) пишет: «Как отраженья, что мы на поверхности вод наблюдаем: / Будто бы вниз головой и животные также под нами / Бродят»78. Но Лактанций не философ и не ученый, его статус не позволяет учить космологии. На самом деле, отрицая возможность существования антиподов – при совершенно нелепой даже для того времени аргументации, – внутри западной Церкви он остается одиночкой. Лактанций обратился в христианство в период правления Диоклетиана; увековечением своего имени он обязан «Сумме теологии» своего времени – «Установлениям», написанным на латыни при дворе Константина. Августин и Иероним видят в нем авторитетную фигуру в области религии, но не науки, а папа Геласий в декреталии, датируемой VI веком, называет тексты Лактанция апокрифами, которые Церковь не приняла. К отцам Церкви его приравняли довольно поздно – в 1770 году. В эпоху Возрождения его труды были в числе издаваемых особенно часто, а за изящество стиля Пико делла Мирандола прозвал его «христианским Цицероном», что, впрочем, делает его ученым в глазах читателей не более, чем Гомера. Мы увидим, что вслед за Вольтером другие авторы XVIII и XIX веков сделали из сочинений Лактанция символ патристической литературы. К ним также присовокупили труды других отцов Церкви, считавшихся проповедниками идеи плоской Земли. Поговорим о них подробнее.
Сторонники сферичностиОдним из первых отцов Церкви, которого считают основоположником библейской экзегезы, был грек Ориген (ум. 253). Покинув родную Александрию, он основал в палестинской Кесарии школу (и библиотеку), где преподавал философию, астрономию и теологию. Скорее всего, он в совершенстве освоил александрийские учения в области астрономии. В трактате «О началах» (De principiis) этот автор комментирует утверждение Климента I Римского (занимавшего папский престол с 89 по 97 год) о существовании «антихтонов» (или антиподов), которые живут на другой стороне Земли, и при этом добраться до них не представляется возможным, поскольку считается, что океан непреодолим79. Ориген разделяет предположение о существовании антиподов и, таким образом, признает сферичность без каких-либо оговорок. И хотя сохранилось лишь несколько фрагментов его комментария на Книгу Бытия, мы знаем, что этот автор показывает «полную осведомленность об учениях астрономов своего времени»80.
В следующем веке особо почитались еще два святых отца, оба были уроженцами Каппадокии: Василий Кесарийский (ум. 379) и Григорий Нисский (ум. ок. 395). В своем «Шестодневе» (комментарии на шесть дней Творения) Василий объединяет аристотелевскую физику и комментарии на Книгу Бытия, дабы объяснить, почему Земля неподвижна и расположена в центре мироздания. При знакомстве с его «Гомилиями» (или «Беседами») на Книгу Бытия обнаруживается глубокое знание аристотелевского трактата «О небе». Если автор не заявляет прямо о сферичности Земли, то он никоим образом не указывает и на то, что она плоская (об этом, впрочем, не говорится и в Библии): концепция плоской Земли попросту не встречалась в научных источниках, которыми он пользовался. Зато подробно излагалась аристотелевская теория тяжелых тел и идея равноудаленности по отношению к круговой периферии (небо есть «свод», и это не подлежит обсуждению)81 – и то и другое подразумевает земную сферичность. Так же, как впоследствии мы увидим это у Августина, философское знание здесь изложено ясно и в то же время трактуется как необязательное, а если что-то и осуждается, так это избыточное любопытство, проявляемое учеными, но не содержание теорий:
А в центре земля оказалась не случайно и не сама собою, но именно таково естественное и необходимое для нее положение. Поскольку, как они [некоторые натурфилософы] утверждают, небесное тело занимает крайнее положение где-то на самом верху, то любое тяжелое тело будет при падении сверху стремиться из любой точки к середине. А куда стремятся части, туда, разумеется, соберется и целое. Если же камни, бревна и все землистое стремится вниз, то это положение будет свойственным и подходящим и для самой земли; если же что-то легкое удаляется от середины, то оно, конечно, будет двигаться вверх. Таким образом, наиболее тяжелым телам свойственно двигаться вниз, а низ, как показало рассуждение, – это середина. Так что не удивляйся, что вовсе не падает земля, занимая естественное для нее положение посреди [Вселенной]: необходимо, чтобы она [скорее] оставалась неподвижной, чем смещалась с собственного места, совершая противное своей природе движение82.
Благодаря Иоанну Скоту Эриугене (ум. ок. 870) известно, что брат Василия – святой отец Григорий – проповедовал ту же космографию, что и Платон83.
Что ни говори, отцы Церкви неплохо разбирались в языческих теориях; Станислас Жие, современный переводчик Василия Кесарийского, полагает также, что «если Василий и пользовался учебниками, это не означало, что он не был непосредственно знаком с оригиналами произведений, которые в них пересказываются»84. Его «Шестоднев», многими прочитанный, а в эпоху Возрождения переведенный на народное наречие, отражал, таким образом, совместимость астрономии и физики греческого язычества с христианской космологией. Показательно, что медиевист Бернар Рибемон, который исследует это произведение, принимая за «отправную точку» средневековье и рассматривая дальнейшую судьбу текста, замечает: «Комментарии к шести дням Творения, […], особенно сочинения Василия и Амвросия, сопоставимы с libri de natura rerum85, что приближает их к энциклопедии»86.
По другую сторону Средиземного моря такой же подход – у Амвросия (ум. 397), епископа Медиоланского (современный Милан). В «Шестодневе» – ссылаясь на теорию четырех стихий – он не соглашается с тем, что Земля может держаться на воде: ведь она тяжелее. Подразумевается, что нельзя довольствоваться буквальной трактовкой стиха: «Ибо Он основал ее на морях и на реках утвердил ее»87. Амвросий предлагает руководствоваться тем, о чем Иов говорит в другом стихе: «Он распростер север над пустотою, повесил землю ни на чем»88. С другой стороны, Земля – центр мироздания, но, когда в Писании утверждается: «Я утвержу столпы ее»89, не следует полагать, пишет епископ, будто «Земля и впрямь покоилась на столпах: ее поддерживала сила, подкрепляющая и несущая земную субстанцию»90. То есть Амвросий предлагает экзегезу, которая не трактует библейские метафоры буквально91.
В Африке Аврелий Августин, епископ Гиппонский (ум. 430), сыграл важную роль в организации системы христианского образования, включающего семь свободных искусств, которая затем, с VI века, распространилась среди кафедральных школ. В труде «О граде Божием» он пишет об антиподах – этот отрывок часто цитируется:
Тому же, что рассказывают, будто существуют антиподы, т. е. будто на противоположной стороне земли, где солнце восходит в ту пору, когда у нас заходит, люди ходят в противоположном нашим ногам направлении, нет никакого основания верить. Утверждающие это не ссылаются на какие-нибудь исторические сведения, а высказывают как предположение92.
Утверждение, что на противоположной стороне Земли не может быть людей, не имеет ничего общего со взглядами на космографию. Августин не согласен, что эта зона может быть обитаемой, но не оспаривает ее существование:
Земля [якобы] держится среди свода небесного и что мир имеет в ней в одно и то же время и самое низшее, и срединное место. Из этого они заключают, что и другая сторона земли, которая находится внизу, не может не служить местом человеческого обитания. Они не принимают во внимание, что, хотя бы и возможно было допустить или даже как-либо доказать, что фигура мира шарообразна и кругла, из этого еще не следует, что та часть земли свободна от воды; да если даже была бы и свободна, из этого отнюдь не следует, что там живут люди93.
Земля, безусловно, сферична, и по ту сторону земного шара, быть может, есть суша, но епископ Гиппонский отвергает мысль, что люди могут жить, не познав Откровение. Иначе пришлось бы допустить, что «люди могли, переплыв безмерные пространства океана, перейти из этой части земли в ту»94. Но даже в этом случае им довелось бы «положить и там начало роду человеческому от того же одного первого человека». Таким образом, Августин вовсе не отвергает идею сферичности и в другом месте, говоря о божественной силе, учит, что ею созданы «округленность [Земли] и округленность Солнца»95. Здесь он рассматривает христианскую теологию и постулат о том, что Иисус явился спасти всех потомков Адама. Заметим, что этот момент ничуть не смущает Оригена, который считает, что антиподы «управляются одним и тем же Промыслом – Высочайшего Бога»96.
Добавим, наконец, что, рассматривая научные интересы святых отцов, следует учитывать их позицию в целом. Так, у Августина в трактате «Христианская наука» она вполне ясна: здание веры не должно строиться на руинах разума или науки, но и они не могут быть предоставлены самим себе. Как напоминают Поль Агаэсс и Эме Солиньяк, авторы переводов в издании «О Книге Бытия буквально»: «Августину действительно было важно не обесценить доступ к христианской вере для ученых, ее не исповедующих, выдавая за достоверные сведения трактовки, противоречащие науке»97. Нередко он в подробностях описывает предмет астрономического изучения – пусть даже ради того, чтобы показать его тщету, и дело не в том, что выводы ученых могут быть неверны (Августин порой не скрывает восхищения полученными результатами): просто он полагает, что христианину не всегда нужно о них знать. Именно «гордыня» пытливого ученого мужа не по нраву проповеднику христианства, тогда как отдельные знания все равно заставляют задуматься просвещенного Августина:
Гордые не находят [Господа], хотя бы даже в ученой любознательности своей сочли они звезды и песчинки, измерили звездные просторы и исследовали пути светил. […] Они и предсказали за много лет вперед солнечные и лунные затмения, их день, их час и каковы они будут. […] Все происходит так, как они предсказали. Они записали законы, ими открытые; их и сегодня знают. […] Все и произойдет так, как предсказано98.
Церковь АнтиохииЛактанций – единственный из отцов Церкви латинского Запада, кто не признал идею сферичности. Между тем представители Восточной церкви, в отличие от Оригена, Василия или Амвросия, превознося Писание, были неблагосклонны к астрономам.
Иоанн Златоуст (ум. 407), епископ Антиохийский, впоследствии архиепископ Константинопольский, был автором множества литургических произведений. Среди сотен сохранившихся гомилий, проповедей и рассуждений, благодаря Вольтеру, в истории осталась и четырнадцатая гомилия на Послание святого Павла к Евреям. В ней говорится о месте Иисуса Христа «одесную престола величия на небесах»99, и речь здесь отнюдь не об астрономии. Однако в тексте встречается следующее восклицание Иоанна: «Где те, которые говорят, что небо движется? Где те, которые утверждают, что оно шаровидно?»100 Ясно, что он подвергает сомнению существование концентрических кругов, несущих светила и вращающихся вокруг земной сферы, желая видеть другую картину мира – «скинию» и Иисуса Христа на месте пастыря. Это связано с буквалистским прочтением книги Исход (40:1–20) и Послания к Евреям, в котором описана еврейская скиния – сооружение, нижняя часть которого символизирует Землю, – об этом мы еще подробнее поговорим.