Христианские левые. Введение в радикальную и социалистическую христианскую мысль

Считая, что принцип Братства, которому учил Иисус Христос, не может быть адекватно реализован в условиях существующей промышленности и торговли и что верное и повсеместное следование этому принципу должно привести к обобществлению всех природных ресурсов, а также инструментов производства, распределения и обмена, Лига существует для того, чтобы помогать в работе по устранению первых (существующих условий. – Примеч. пер.) путем построения названного социального порядка94.

По Клиффорду, этические принципы христианства требуют коллективистского, а не конкурентного общественного устройства. Он отмечал, что у капитализма, основанного на конкуренции, есть некоторые преимущества – люди получают мотивацию к упорному труду и инновациям, – но также эта система вынуждает «уничтожать конкурентов и расталкивать соперников», а не действовать в духе «братской взаимопомощи», воплощенной в учении Христа95. Коллективизм – не гарантия от греха и порока, однако он способствует кооперации и взаимной поддержке, а не эгоцентричному индивидуализму. Такая система, заявлял Клиффорд, «устранит бедность, сократит количество голодающих до незначительного уровня и будет систематически заботиться о престарелых, бедняках и больных»96.

Другим заметным представителем нонконформистского социализма был Сэмюэль И. Кибл (1853–1946) – уэслианский методист и основатель Уэслианского методистского союза общественного служения, схожего с Христианским социальным союзом. Кибл не только всерьез подходил к общественному служению, но и был одаренным ученым-экономистом и плодовитым писателем, оставившим много книг и памфлетов о социальных, экономических и теологических проблемах. В наиболее важном из своих сочинений, «Промышленных мечтах» (1896), он заявил прямо:

Никакая система промышленности, основанная на беспринципной конкуренции, на отношении к человеческому труду как к простому товару, а к людям – как к простым «пешкам» в игре по добыванию денег, как к простому средству для достижения эгоистической цели; основанная на использовании бедности и нужды одних и невежества других; пользующаяся законом силы, а не права, и принципом выживания сильнейшего для достижения успеха в борьбе за материальное богатство, – никакая подобная система <…> не может называться христианской97.

Не проявляя раболепия по отношению к Марксу – к примеру, он ставил под сомнение трудовую теорию стоимости, – Кибл тем не менее высоко оценивал идеи Маркса и Энгельса относительно способов систематической эксплуатации рабочего класса при капитализме98. Кибл не считал, что государственная собственность на промышленность должна быть всеобщим правилом, но, как и Скотт Холланд, выступал за систему, в которой местное и национальное правительства регулировали бы экономику, чтобы предотвращать такую эксплуатацию99. Этого, по его мнению, требуют «великие христианские принципы отцовства Бога и братства людей»100. Христианское Евангелие, объяснял Кибл, состоит из двух элементов: индивидуального и социального, – и «социальное Евангелие так же священно и необходимо, как и индивидуальное»101.

Перечисленные деятели – лишь некоторые из множества представителей различных деноминаций и сект, которые приняли социализм (или что-то очень к нему близкое) и осудили капитализм как систему, несовместимую с христианским учением. О том, какое влияние он оказал на Церковь – в частности, на Англиканскую церковь, – свидетельствует назначение Уильяма Темпла архиепископом Йорка в 1929 году, а затем, в 1942 году, – архиепископом Кентербери. Темпл (1881–1944) был убежденным социалистом и сделал несколько поразительно радикальных заявлений в молодые годы. Так, он утверждал, что капиталистическая система – это «всего лишь организованный эгоизм», а социализм есть «экономическая реализация христианского Евангелия. <…> Перед нами выбор – социализм или ересь»102. С возрастом, особенно после своего назначения епископом Манчестера, Темпл стал мягче, но не утратил своей решимости добиваться экономической и социальной справедливости. В 1924 году он организовал Конференцию по христианской политике, экономике и гражданству, на которой христиане нескольких различных деноминаций представили доклады по широкому кругу экономических и социальных вопросов. Выводы конференции были, возможно, излишне осторожными и консервативными, но все же она обозначила рост христианского социализма и стремление Церкви к своему праву высказываться на социальные темы103.

Темпл продолжал отстаивать это право, и ярче всего он это сделал в книге «Христианство и социальный порядок» (1942), посвященной исследованию христианских принципов, которые должны лечь в основу послевоенного переустройства общества. Темпл заявлял, что капиталистическая система достойна осуждения не только ввиду эгоистических соображений тех, кому она невыгодна, но главным образом потому, что, благоприятствуя небольшому классу богатых и эксплуатируя остальных, она попирает принципы справедливости104. Ни один человек не должен подвергаться эксплуатации, ведь, как бы ни казалось на первый взгляд, все люди равны, ибо «все являются детьми одного Отца <…> все являются равными наследниками статуса, по сравнению с которым видимые различия в качествах и способностях не имеют значения»105. Темпл вторил Гору – и, безусловно, своему другу Тоуни – в тезисе о том, что право собственности не является абсолютом, а Скотту Холланду – в своем утверждении, что «закон нужен, чтобы сохранять и расширять реальную свободу». Здесь Темпл утверждает позитивную концепцию свободы: по его мнению, истинная свобода «должна быть свободой для чего-то в той же мере, что и свободой от чего-то»106. Систему, дающую материальные блага, даже если эти блага не замыкаются полностью на богатейшем классе, он осуждал в той мере, в какой она не соответствует принципам справедливости, равенства и свободы.

Эти положения принадлежат к уровню принципов, а не практической политики. Хотя Темпл был непреклонен в своем мнении, что Церковь должна высказываться по социальным вопросам, он отрицал, что ей следует отстаивать конкретную политику. Тем не менее он решился включить в книгу раздел о том, какую политику можно вывести из отстаиваемых им принципов; этот раздел был одобрен как Тоуни, так и Уильямом Бевериджем, который в то время готовил собственные предложения относительно послевоенного планирования107. Правительство, по мнению Темпла, может приобретать землю для строительства домов; оно может усиливать поддержку семей – например, в виде продуктов питания или талонов на одежду; школы должны обеспечивать всех учеников едой и молоком; финансируемые государством общественные работы должны нести пользу всему обществу, а также давать рабочие места безработным108. Эти идеи Темпл предложил в качестве иллюстраций, которые иногда называют средними аксиомами, поскольку они преодолевают разрыв между уровнем принципов и уровнем практической политики. Поразительно, однако, то, до какой степени предложения Темпла были реализованы на практике лейбористским правительством в 1945–1951 годах. Это говорит о влиянии церковного социализма, начало которому положили Стюарт Хедлам и Гильдия святого Матфея, на формирование нашей политики по сей день. Темпл, к сожалению, не дожил до этого времени; он умер в 1944 году. Его смерть, отмечает Дорриен, можно считать «символом ухода в прошлое целой эпохи»109.

Христианство и лейбористы

Успехи лейбористов в 1945 году показывают, что христианский социализм не ограничивался только Церковью. Джеймс Кейр Харди (1856–1915) считается основателем Шотландской лейбористской партии и Независимой лейбористской партии (НЛП), а затем и самой Лейбористской партии. Проведенное в нищете детство пробудило в Харди ненависть как к капиталистической эксплуатации, так и к лицемерному христианству, однако верность религии он сохранил – выражением ее было членство в Евангелическом союзе. «Единственный способ служить Богу, – утверждал Харди, – это служить человечеству. Другого пути нет. Этому учит Ветхий Завет, этому учит Новый Завет»110. В рассуждениях Харди заметны те же темы, что и в рассмотренных выше направлениях церковного социализма. Евангелие, по мнению Харди, провозглашало, что все люди – дети Божьи и, следовательно, братья и сестры друг для друга; капитализм он осуждал, потому что тот провоцировал конкуренцию и раздоры, а не братское сотрудничество, которое должна была вызывать эта духовная реальность111. Для Харди социализм был «приложением к промышленности учения Нагорной проповеди». Хотя он признавал, что о государственном социализме и его целях – государственном владении и управлении промышленностью – в Нагорной проповеди не говорится, он полагал также, что обличение частной собственности и эгоистичной погони за личным богатством дают основания для этой формы коллективизма. Немного на марксистский лад Харди заявлял: «Легко показать, что коммунизм, конечная цель социализма, – это форма общественной экономики, очень близкая принципам, изложенным в Нагорной проповеди»112. Пример тому, по его мнению, дает общность имущества, о которой мы читаем в Деяниях апостолов; первые христиане не могли смириться с тем, что различия в богатстве и владении собственностью вызывают разделение в общине, для которой свойственно братство, а с ним – равенство и кооперация113.

Впрочем, марксизм Харди был непоследовательным. Он апеллировал к Марксу, обосновывая собственную политическую деятельность и утверждая, что политика и методы Независимой лейбористской партии и Лейбористской партии соответствуют тому, что делали Маркс и Энгельс, и с радостью ссылался на марксистский анализ для того, чтобы осудить капитализм114. Однако он не был систематическим марксистом; его биограф Боб Холман полагает, что «Харди немного читал Маркса и выбрал те фрагменты, которые соответствовали его собственным взглядам на этический и мирный социализм»115. Утверждение Харди о том, что в основе его социализма лежат учение и рассуждения Иисуса Христа, следует воспринимать всерьез; все остальное, даже теории Маркса и Энгельса, было необязательным дополнением. В этом отношении Харди – характерный представитель рабочего движения и основной массы британских левых, опиравшихся на немарксистский этический социализм, ключевым компонентом которого было христианство. Это отличает их от социал-демократических партий Европы, наиболее показательным примером которых является немецкая СДПГ (см. главу 3). Европейские партии, равно ортодоксальные и ревизионистские, впитали антиклерикализм и, более того, атеизм, которых в первые годы существования Лейбористской партии придерживалось меньшинство ее членов.

В связи с этим к Харди присоединились другие христианские социалисты. Хотя он и не дожил до этого времени, в первый лейбористский кабинет 1924 года под руководством Джеймса Рамзи Макдональда входили такие христианские социалисты, как Филип Сноуден (1864–1937), Артур Хендерсон (1863–1935) и Джон Уитли (186–1930). Сноуден и Хендерсон вернулись во второе лейбористское правительство Макдональда 1929–1931 годов; к ним присоединились Маргарет Бондфилд (1873–1953) и Джордж Лэнсбери (1859–1940). Сноуден был убежденным методистом и пришел в политику через Независимую лейбористскую партию и Лигу социалистов свободной Церкви, активным членом которой был Джон Клиффорд. Будучи канцлером казначейства, Сноуден стремился поддерживать свободную торговлю, сохранять баланс бюджета и придерживаться золотого стандарта, из‐за чего его критиковали как противника истинно социалистического бюджета; однако в его защиту можно сказать, что оба лейбористских правительства были правительствами меньшинства и опирались на поддержку депутатов от Либеральной партии116. Хендерсон был воспитан конгрегационалистом, но впоследствии стал приверженцем уэслианского методизма, а также профсоюзного движения; он сыграл ключевую роль в создании устава Лейбористской партии 1918 года, 4-я статья которого вызвала столь бурные дискуссии в последующие десятилетия; он был лидером лейбористов с 1931 по 1932 год, после того как Макдональд образовал коалицию Национального правительства117.

Уитли, набожный римский католик, был исключен из второго лейбористского правительства, потому что вместе с другим деятелем Красного Клайдсайда118 Джеймсом Макстоном критиковал Макдональда и Сноудена за отсутствие более радикальной программы119. Ему же принадлежит один из немногих успехов первой недолговечной лейбористской администрации – Закон о жилищном строительстве (финансовых положениях) 1924 года, который увеличил финансирование муниципальных органов власти из центра на жилищное строительство. Уитли считал, что «из того духа братства, который всегда присутствует в сердце человека, но так часто подавляется борьбой за существование», проистекает социализм, и утверждал, что конкурентная среда, порожденная капитализмом, не позволяет людям жить как дети Божьи120. Он всеми силами пытался примирить свои политические взгляды с оппозицией – как официальной, так и неофициальной – со стороны его Церкви. Официальная оппозиция была высказана в папской энциклике «Rerum novarum» 1891 года, в которой папа римский Лев XIII, высказавшись против злоупотреблений и несправедливости капитализма, осудил также и социализм121. Неофициальная реакция последовала, когда священник прихода, в котором жил Уитли, организовал перед его домом манифестацию. Уитли ответил очень красноречивой (особенно в тех обстоятельствах) речью, в которой раскритиковал класс капиталистов за кражу всеобщего богоданного права соучаствовать в красоте творения и наслаждаться процветанием жизни122. «Католическая церковь, – утверждал Уитли, – всегда больше склонялась к социализму или коллективизму и равенству, чем к индивидуализму и неравенству. Она всегда была Церковью бедных, и все исторические нападки на нее исходили от богатых»123.

Конгрегационалистка и профсоюзная активистка Бондфилд стала в 1929 году первой женщиной – министром Великобритании. Хотя после того, как дьякон посоветовал ей выбрать между Церковью и профсоюзом, часть жизни она провела вне Церкви (приняв эту предложенную ей альтернативу всерьез, она выбрала профсоюз), все же своими социалистическими взглядами и организацией кампаний против эксплуатации работниц магазинов (к которым принадлежала и она сама) она была обязана именно воспитанию в духе нонконформистского протестантизма124. Бондфилд стремилась к тому, чтобы на практике лицезреть исполнение Золотого правила – «Возлюби ближнего своего, как самого себя» – в экономике и обществе, полагая, что для этого требуется передача государству ключевых отраслей промышленности и финансового сектора125. Для Бондфилд ключевое значение имела мысль о том, что недостаточно просто национализировать промышленность – следует сделать приоритетом служение обществу, а не стремление к прибыли126. Государственной собственности как таковой для этого не хватит, если рабочие и потребители не будут вовлечены в управление промышленностью. Хотя такое положение лучше, чем частная собственность, оно не позволило бы в полной мере развиться духу сотрудничества. Социализм, утверждала Бондфилд, должен включать в себя «реорганизацию общества на основе как политической, так и промышленной демократии»127. Другой примечательной фигурой является Эллен Уилкинсон (1891–1947), известная как соавтор опубликованного в 1945 году манифеста Лейбористской партии, в котором она заявила о необходимости борьбы с «несправедливостью» везде, где она затрагивает «людей, детей Божьих»128.

Лэнсбери остается одним из наиболее известных христианских социалистов Великобритании. Будучи убежденным англиканином, он был одним из самых ярких и последовательных выразителей основной концепции христианского социализма – по его выражению, «отцовства Бога и вытекающего из него братства людей»129. Для Лэнсбери все несправедливости и эксплуатация капиталистического общества являются результатом неспособности человечества жить в соответствии с этими универсальными принципами, однако он никогда не терял надежды, что люди смогут избавиться от эгоизма капиталистического поклонения маммоне и жить вместе как дети одного Отца130. К сожалению, репутация Лэнсбери была запятнана его нежеланием поддержать войну против держав Оси в середине 1930‐х годов, когда он был лидером Лейбористской партии; в 1935 году он был «умело и жестко отстранен от власти»131. В годы, предшествовавшие войне, Лэнсбери посвятил себя крестовому походу за мир; в безуспешной попытке предотвратить неизбежное в 1937 году он встретился с Адольфом Гитлером, а в 1939 году отправил ему телеграмму, в которой молил: «Все человечество ждет от вас и от синьора Муссолини такого ответа, который уведет страны от войны и приведет их к миру через сотрудничество и совместное использование территорий, рынков и ресурсов на благо друг друга»132.

Из нашей исторической эпохи легко с презрением смотреть на людей вроде Лэнсбери – искреннего и непреклонного пацифиста в любых обстоятельствах, – которые даже перед лицом такого зла искали мира любой ценой. Но надо помнить, что Великая война 1914–1918 годов – первая тотальная война, беспрецедентная по своим кровопролитию и жестокости, – еще была жива в памяти тех, кто надеялся предотвратить новую катастрофу. Лэнсбери обыкновенно рисуют чересчур наивным, слишком святым для грязного мира реальной политики. Этот взгляд ошибочен: он игнорирует то, как жестко Лэнсбери руководил протестами за снижение налогов в Попларе, в результате которых жители этого бедного лондонского района добились множества уступок; он не может объяснить достижений Лэнсбери на посту первого комиссара работ в правительстве 1929–1931 годов; он не учитывает и то, что Лэнсбери смог удержать на плаву Лейбористскую партию после электоральной катастрофы 1931 года, обеспечив вместе со своим заместителем Клементом Эттли настоящую оппозицию национальному правительству Макдональда, где доминировали консерваторы, и дав стране альтернативную точку зрения, которую удалось донести до избирателей в 1945 году.

Мы уже упоминали, что Уильям Темпл был одним из непосредственных архитекторов этой новой точки зрения. Другим был близкий друг Темпла, также англиканин, Ричард С. Тоуни (1880–1962). Историк экономики и активист Лейбористской партии, Тоуни выразил свой взгляд на события 1931 года в знаменитом очерке «Лейбористская партия перед выбором», опубликованном в журнале Political Quarterly в 1932 году. Не приводя имен, Тоуни утверждал, что лейбористы оказались излишне осторожны и не смогли по-настоящему взяться за перестройку социального порядка, удовлетворившись несколькими попытками сделать капитализм более сносным133. Удивительно ли, спрашивал Тоуни, что в отсутствие у Лейбористской партии программы перемен избиратели «решили, что, так как на повестке дня стоит капитализм, лучше уж, чтобы правили капиталисты, которые – думают они, наивные бедолаги, – хотя бы знают, как сделать так, чтобы все работало?»134 Вместо этой неопределенной позиции Тоуни призвал к «серьезным попыткам <…> создать органы, через которые нация сможет в сотрудничестве с другими нациями контролировать свою экономическую судьбу; планировать свои предприятия так, чтобы они были наиболее полезны для всеобщего благосостояния; преодолевать ради экономической эффективности препятствия корыстного интереса; и распределять продукты своего труда в соответствии с некоторыми общепризнанными принципами справедливости»135. Тоуни имел все права на такую критику. Он составил манифест 1929 года «Лейбористская партия и нация», связав партию – по крайней мере, на бумаге – с социализмом, который он обозначил как моральный императив136. Если действия Макдональда по формированию национального правительства были предательством социализма, то они были предательством социализма Тоуни.

Социализм Тоуни был явно и безоговорочно христианским. Для Тоуни «суть всей морали» заключается в том, чтобы «верить, что каждый человек бесконечно важен и что никакие соображения целесообразности не могут оправдать угнетение одного человека другим». Но, добавлял он, «чтобы верить в это, необходимо верить в Бога»137. Это замечание, однако, было сделано в личном дневнике Тоуни и стало известно только посмертно. На основании публичных текстов Тоуни некоторые предполагают, что он придерживался более светских взглядов, чем часто считается. Некоторые из ключевых работ Тоуни – например, бóльшая часть книги «Стяжательное общество», опубликованной в 1920 году, – умалчивают о какой-либо религиозной основе социализма138. Однако этот аргумент трудно совместить с последней главой труда, где в основании его аргументации прослеживается явно христианская этика. Антиматериалистическое учение Писания, примеры которого дают Песнь Богородицы, жизнь и учение Христа, он описывает как «революционную» веру, с помощью которой Церковь может и должна стремиться реорганизовать общество. Если воспринимать послание христианства всерьез, оно «уничтожит как произвольную власть немногих, так и рабство многих»139. Политические историки Мэтт Бич и Кевин Хиксон делают вывод, что «для Тоуни демократический социализм возможен единственно потому, что он вытекает из его христианской веры»140.

Социализм Тоуни основывается на идеале служения. В самом простом своем виде это призыв к духу кооперации вместо духа конкуренции, основанный на понятии братства. «Когда хорошо устроенная семья оказывается на мели, – писал Тоуни, – она не побуждает одних своих членов хватать все, что можно, бросая других на произвол судьбы. Напротив, она стремится к тому, чтобы сократившиеся средства наилучшим образом использовались в интересах всех»141. Здесь, по мнению Алана Уилкинсона, Тоуни опирается на образ тела из посланий Павла (1 Кор. 12: 12–26; Рим. 12: 4–5), чтобы сказать, что все члены общества являются членами одного тела – у каждого своя функция, но все они должны сотрудничать. В более глубоком смысле идеал служения Тоуни – это призыв к тому, чтобы экономика основывалась на функциях, а не на праве собственности вне зависимости от функций. Он осуждает тех, кто защищает право землевладельцев, не предоставляющих никаких услуг и не выполняющих никаких функций, просто получать платежи за использование своей земли – например, права владельцев угольных шахт, которые получают отчисления за деятельность на их земле, но не играют никакой роли ни в добыче или перевозке угля, ни даже в планировании и управлении работой. «Такие права, – утверждает он, – строго говоря, являются привилегиями. Ибо определение привилегии – это право, к которому не прилагается соответствующая функция»142. Вместо стяжательного общества, которое позволяет наживаться, не вкладывая ничего в общее благо, Тоуни выступал за «функциональное» общество, целью которого было бы «связать приобретение богатства с выполнением социальных обязательств» и в котором «главным предметом общественного внимания было бы исполнение функций»143.

Тоуни не возражал против государственной собственности, если она позволяет осуществлять промышленную деятельность в духе служения и с ориентацией на функцию, а не на прибыль, и особенно если она не обязательно предполагает прямое государственное управление144. Важнее всего для Тоуни было воспитать чувство профессионализма, при котором все трудящиеся – будь то разнорабочие или управленцы – ставили бы своей целью служение, а не прибыль. Такое чувство можно культивировать с помощью профессиональных ассоциаций или гильдий: Тоуни ссылается на создание гильдий в строительстве, которые были организованы, по его словам, «для исполнения профессиональных обязанностей»145. Общество, в котором рабочие совместно поддерживают «свои профессиональные стандарты», было для него «альтернативой дисциплине, которую капитализм осуществлял в прошлом»146. Надежда Тоуни на то, чтобы заменить аморальную наживу профессиональным обязательством служить общему благу, имеет сходство с «гражданской экономикой», которую отстаивал Адриан Пабст (см. главу 2). Кроме того, с радикальной ортодоксией и «синими лейбористами»147 Тоуни сближает то, что его критика капитализма фактически является критикой либерализма, основывающейся на том, что взамен идеалу общественного служения он прививает эгоцентричный индивидуализм. У него есть ряд общих моментов с консервативной критикой либерального капитализма. В современном обществе, утверждает Тоуни, «люди не ставят никакого закона выше их желаний»; вместо этого они приняли индивидуализм, «взывающий к инстинктам самоутверждения, которым он обещает дать возможность неограниченной экспансии»148. Точка зрения Тоуни (она изложена в знаменитой книге «Религия и подъем капитализма», опубликованной в 1922 году и посвященной Чарльзу Гору) заключалась в том, что капитализм есть продукт модерности и индивидуализма, связанного с протестантской реформацией149. Решение проблемы заключается не в том, чтобы смотреть в будущее и отбрасывать прошлое, как делает обыкновенно прогрессивизм, а в том, чтобы возродить и восстановить идеалы прежней эпохи, для которой были характерны служение и укорененность в сообществе.

Несмотря на то что взгляды Тоуни пересекались с консерватизмом, он, безусловно, был социалистом. В другой своей ключевой работе, «Равенство», опубликованной в 1931 году, он призывал к социалистическому подходу и борьбе с неравенством, порождаемым капитализмом. Тоуни не утверждал, что все люди от природы равны друг другу, как если бы «все люди были одинаково умны или одинаково добродетельны, как они не равно высоки или равно толсты»; но он писал, что «признаком цивилизованного общества является стремление к устранению такого неравенства, источник которого лежит не в индивидуальных различиях, а в организации этого общества»150. Равенство возможностей, утверждал Тоуни, является иллюзией в обществе, которое систематически лишает целые классы возможности получить образование, высокооплачиваемую работу и место во власти или влиятельное положение; необходимо стремиться к равенству результатов или по крайней мере минимизировать их неравенство. Без этого «фраза о равенстве возможностей, очевидно, является шуткой, которую в зависимости от вкуса можно называть забавной или бессердечной»151. По мнению Тоуни, строгое равенство доходов соблюдать не обязательно, даже если бы это было возможно; скорее, целью является «сбор избыточных ресурсов [нации] посредством налогообложения и использование полученных таким образом средств для того, чтобы сделать доступными для всех, независимо от их дохода, рода занятий или социального положения, цивилизованные условия существования, которыми в отсутствие таких мер могут пользоваться только богатые»152. Именно эту точку зрению Тоуни передал Лейбористской партии, и именно ее партия начала воплощать в жизнь в конце Второй мировой войны.