Ведьмы. Салем, 1692

Буквально накануне, когда она убирала в пристройке пасторского дома, явился высокий светловолосый мужчина в черном шерстяном пальто. Это он приказал ей мучить детей. Его сопровождали четверо подручных, в том числе Гуд и Осборн. Остальные двое были из Бостона. Высокий пригрозил, что убьет Титубу, не согласись она выполнить его приказание. Хэторн поинтересовался, не представал ли перед ней этот человек в другом обличье. И тут Титуба дала понять, что явно была звездой на кухне дома Пэррисов, где дробила кукурузу и лущила горох; чем больше она входила во вкус, тем более захватывающей становилась ее история[17]. Девочки, которые до того бились в жутких припадках, теперь замерли и не издавали ни звука. Чудесное облегчение приписали признанию рабыни.

Итак, у посетителя была желтая птица. Он являлся в виде двух рыжих кошек, или одной гигантской черной кошки, или черной собаки, или кабана. Если она согласится ему служить, может забрать желтую птицу себе. Кошки возникли в доме Пэррисов буквально накануне вечером, сразу после молитвы. Они царапались и едва не опрокинули ее в камин, требуя мучить девочек. Пока семья молилась, в дом проникла Сара Гуд, на плече у нее сидела желтая птица, а рядом терлась кошка. Она начала торговаться с Титубой, вдобавок что-то сделав с ее ушами, чтобы Титуба не могла слушать Писание. На какое-то время рабыня оглохла. Если она жила в постоянном страхе перед Пэррисом – а бить слуг и рабов считалось в порядке вещей, даже у пасторов, – то еще больше трепетала перед незнакомцем в шерстяном пальто. Он приходил четырежды и угрожал отрезать ей голову, если она о нем кому-нибудь расскажет. Призрачные видения Гуд и Осборн немилосердно гоняли ее туда-сюда: то беги к доктору, чтобы ущипнуть шестнадцатилетнюю Элизабет Хаббард; то мчись к Патнэмам, насылай проклятие на двенадцатилетнюю Энн. Они приказали Титубе убить Энн Патнэм ножом, и этому мгновенно нашлось подтверждение: из зала сообщили, что точно, Энн в свое время жаловалась, что ее сверхъестественные мучители пытались лишить ее головы! На той дождливой неделе Титубе пришлось много где побывать, даже слетать в Бостон. Она оказалась прекрасной сказочницей, и незамысловатые повествовательные конструкции придавали ей шарма. Наверняка помогал и акцент. Она очень четко и убедительно описывала полупрозрачных кошек. Кроме того, она была любезной: ее допрос длился в пять раз дольше допроса Сары Гуд. Никто не обратил внимания, что предыдущий день, когда у Титубы состоялся разговор в пристройке, или утро, когда она якобы терроризировала Элизабет Хаббард, она вообще-то провела в заключении. Никто также не спросил, почему таинственный посетитель обратил внимание Титубы только на двух из четырех затронутых колдовством девочек, и никто не указал, что эти встречи произошли, когда припадки уже какое-то время продолжались. Никто не хотел ее перебивать. У них наконец появилось хоть что-то.

Хэторн пожелал узнать, каким образом Титуба перемещалась по окрестностям. «Я сижу на палке, Гуд и Осборн – сзади», – объяснила она. Они втроем держались друг за друга. Нет, она не может сказать, летели они сквозь деревья или над ними – все происходило слишком быстро. Время и расстояние вообще не играли роли. Видимо, Титуба была миниатюрной женщиной: она несколько раз просила судей поверить, что Гуд и Осборн силой принуждали ее к полетам. Заодно Титуба прояснила еще пару загадок. Тот волк, который преследовал Элизабет Хаббард? – трансформировавшаяся Сара Гуд. Покрытая мехом тварь с крыльями и длинным носом, которая грелась у очага Пэррисов? – Сара Осборн. Она уверяла, что не знает слов, чтобы описать это существо, но справилась прекрасно. Она не может назвать подручного высокого посетителя, но знает женщину из Бостона – потому что узнала ее капюшон с белой полосой. Титуба не скупилась на визуальные подробности и не колеблясь отвечала на все вопросы Хэторна. Если он упоминал какую-нибудь книгу, она тотчас ее описывала. Если он спрашивал про дьявольские обличья, она охотно о них рассказывала. У нее было целое утро, чтобы пообщаться с Гуд и Осборн. У нее были недели, чтобы наблюдать за Бетти и Абигейл, беспокоиться и заботиться о них. Она обожала девочек и уважала хозяина, слегка его побаиваясь: священнослужителю надлежало внушать больше любви, чем страха, своим детям и больше страха, чем любви, своим слугам [16]. Титуба отчаянно нуждалась в том, чтобы вопрос скорее решился. Ее жизнь грозила вот-вот в корне перемениться. В течение всего этого представления никто не вздремнул ни на секунду. Только в самом конце девочек снова начало колотить. «Ты видишь, кто это с ними делает сейчас?» – спросил Хэторн. Сара Гуд, уверила его индианка. Девочки согласились. Они продолжали стенать, но Титуба как будто потеряла дар речи. Она не могла больше сложить ни одной фразы. «Я теперь слепа, я не могу видеть», – объявила она, и слушание 1 марта завершилось молитвой.

К вечеру Титуба и Сара Осборн уже сидели в салемской тюрьме. Этот день всех выбил из колеи. За отбытием судей последовали более обыденные дела. Назначенное на час дня собрание началось с опозданием. Жители деревни все еще спорили о своих обязанностях перед городом. Противоречия, решили они, остаются неразрешимыми. Фермеры постановили ходатайствовать в суде о полной автономии и назначили для этого специального констебля. Также они проголосовали против предложения города пожертвовать средства дорожного фонда на поддержку деревенской бедноты. Такую роскошь, как благотворительность, деревня позволить себе не могла.

А вечером, когда стемнело, двоих приятелей, бондаря и разнорабочего, напугал неясный, настойчивый и какой-то потусторонний звук. Подойдя ближе, Уильям Аллен и Джон Хьюз обнаружили на земле «странного и необычного зверя» [17]. Когда они еще приблизились, он растворился в серебристом лунном свете, а на его месте материализовались две или три женские фигуры, сразу же улетевшие в ночь. Примерно в это же время в поместье у доктора Григса заволновалась проходившая там лечение Элизабет Хаббард. «Сара Гуд стоит на столе рядом с тобой!» – крикнула она Сэмюэлу Сибли, мужу уже знакомой нам Мэри, который навещал там больную. Поразительно, но Гуд была босиком, с голыми ногами и голой грудью. «Я убью ее!» – взревел Сибли, хватая свою прогулочную трость. Этой тростью он ударил призрачную попрошайку по руке. Рассказ Хаббард легко подтвердился: констебль Джозеф Херрик тем вечером привел Сару Гуд на свою ферму, чтобы назавтра переправить ее в тюрьму Ипсвича. Каким-то образом вспыльчивая заключенная умудрилась проскочить мимо охранников и выскользнула в темноту, прихватив с собой своего ребенка, но оставив ботинки и чулки. Утром жена Херрика обнаружила глубокие порезы на руке Гуд, от локтя до запястья. Накануне вечером ничего подобного не было. Удары трости Сибли, очевидно, достигли цели.

Заместитель Херрика наверняка с облегчением избавился в Ипсвиче от этой подозреваемой – за несколько часов пути она его измотала. Сара Гуд сидела на подушке за седлом и очень мешала двигаться вперед. Трижды она спрыгивала с лошади и пыталась сбежать. Я не ведьма, всхлипывала она, и никогда в таком не признаюсь. У них есть только слова Титубы. Абсурдно верить ладно говорящей рабыне, возмущалась Гуд и одновременно боялась, что кто-нибудь действительно может ей поверить. Она проклинала магистратов. Испуганная, сбитая с толку, она пыталась покончить с собой. Сложно было сказать, кого больше ужаснуло гипнотическое выступление Титубы. В среду 2 марта власти заключили Гуд в ипсвичскую тюрьму – весьма нездоровое место даже по ее невысоким стандартам, грязное и зловонное. Вечером Джон Хьюз гостил у четы Сибли, где наверняка обсуждались выходки Сары и его встреча с крылатой тварью. Он ушел около восьми, и в дороге до дома его сопровождал незнакомый белый пес. Хьюз запер двери, лег в кровать – и яркая вспышка осветила его комнату, после чего рядом с изножьем обнаружился толстый серый кот. Двадцатидвухлетний бондарь Уильям Аллен тоже провел беспокойную ночь: слабо светящаяся Сара Гуд внезапно опустилась на его кровать, сев прямо ему на ноги. Когда он дернулся, она исчезла, и свет исчез вместе с ней. Такое ощущение, что Титуба посредством своей речи распылила в воздухе какие-то галлюциногены. Именно это жуткое психоделическое признание, а не вошедшее в легенду вуду стало ее вкладом в события 1692 года.

Кого на следующий день могла обнаружить у себя в комнате Энн Патнэм – младшая, как не Дороти Гуд, пятилетнюю дочку бродячей Сары? Этот крошечный бесенок колотил, царапал и душил Энн, требуя подписать дьявольский пакт. А тем временем Хэторн продолжал допрашивать подозреваемых в тюрьме, где Титуба продолжала изливать откровения. Это длилось четыре дня. Дошла она и до соглашения с дьяволом. «Он мне сказать, он Бог, и я должна ему верить и служить ему шесть лет, и он даст мне многие хорошие вещи», – поведала она [18]. Что еще он говорил, спросил Хэторн, фактически предлагая ей ответ: вот оно, первое упоминание о сатанинской сделке. Он также предлагал признаться в договоре с дьяволом Гуд и Осборн, но они все отрицали. «Он сказал, что тебе нужно что-то подписать? Он дал тебе какую-нибудь бумагу?» – спрашивал судья Титубу. Да, он это сделал. Она ему ответила, что не может принять его как Бога, и попыталась убежать наверх и рассказать все преподобному Пэррису, но посетитель не позволил. Он приходил с подручными. Он велел ей мучить девочек. Он так все подстроил, что Пэррис не мог видеть ни его, ни Титубу – известный трюк. Индианка хорошо знала Библию и ориентировалась в системе образов; если она и не была покорной, то точно понимала, как выглядит и звучит покорность. В свой следующий визит – обычно дьявол являлся во время молитвы – он достал из кармана книжку, чтобы она написала там свое имя. Ее спасла миссис Пэррис, позвавшая в этот момент из соседней комнаты. От Титубы требовалось расписаться кровью, хотя она и путалась насчет того, как именно это должно было происходить. Сколько подписей уже стояло в книге? Рабыня знала в точности: девять, красным и желтым, она отчетливо видела подписи Сары Гуд и Сары Осборн. В тюрьме Гуд подтвердила, что подпись принадлежала ей. Осборн только презрительно фыркнула, услышав это.

Перед первым показанием Титубы, рассказывала она, высокий снова появился и предупредил, что она должна молчать. Пророни она хоть слово, и лишится головы. Назови она другие имена – и ей конец. Она начала нести какую-то бессвязную чушь – по крайней мере, так записано в протоколе допроса. Может она хотя бы сказать, где эти девятеро живут? «Да, кто в Бостоне, а кто здесь в округе, но он бы мне не говорил, кто эти люди были», – отвечала Титуба. Это звучало тревожно, как и подписи кровью, и намек на заговор. Эта индианка видела нечто такое, о чем слышал и во что верил каждый в деревне: настоящий договор с дьяволом [19].

Джон Хейл, вдумчивый пастор из Беверли, жил в шести с половиной километрах от деревни. Повидавший и повешения, и тюремные допросы, он разбирался в ведьмах. Он наблюдал за первыми припадками девочек в пасторате, был на подхвате, когда Хэторн отправил Титубу в тюрьму. Магистраты допрашивали ее четыре раза, гораздо активнее, чем других подозреваемых. Три человека вели подробные записи: от них требовалось не пропустить ни слова из ее лихорадочных речей. Титуба настаивала, что она не ведьма, хотя раньше и работала на одну. Хозяйка научила ее распознавать ведьм и избегать их чар (этот урок она, видимо, забыла). В тюрьме у нее на теле искали – и в конце концов нашли – подозрительные отметины. Если от нее пытались узнать больше, она – в присутствии Хейла и судей – начинала корчиться и пронзительно кричать: это подручные дьявола мстили ей за предательство.

Через неделю после ареста Сару Гуд с младенцем, Сару Осборн и Титубу перевели для ожидания суда в бостонскую тюрьму. Несмотря на то что в этот раз никто не пытался спрыгнуть на ходу с лошади, это путешествие заняло целый день. Учитывая взаимные обвинения, атмосфера, надо полагать, была напряженной. Пункт назначения, тюрьма Бостона с ее смрадным воздухом, грязными полами и полчищами вшей представляла собой «могилу для живых» [20]. Джон Арнольд, бостонский тюремщик, отличался жестокостью, и, как говорили, был непреклонным, как кандалы, в которые он заковывал подозреваемых. Замков на цепях не было: только кузнец мог расковать узников. При этом Арнольд открыл счета для нужд женщин, и скоро уже покупал одеяла для младенца, помещенного в каземат. Цепи свидетельствовали как о сверхъестественной силе этих женщин, так и о недостатках тюремной системы Массачусетса. Считалось, что ведьмы могут контролировать своих жертв жестами: следовательно, не сможет двигаться – не будет и колдовать. Побеги из тюрем, однако, случались с поразительной регулярностью [21]. Ипсвичский заключенный спокойно уходил, просто поднимая доски у себя над головой. Сокамерники в Салеме как-то вынесли не только дверь, но и целую стену исправительного учреждения. А за год до этого двое сидельцев попросили кувшинчик пива. Когда жена тюремщика его принесла, они уже плыли к свободе на каноэ.

Если Титуба сама верила в собственные показания, то наверняка была в ужасе. Даже крепкие тюремные стены не могли защитить ее от высокого незнакомца и его обещания лишить ее головы. Ее слова не вызывали у судей сомнений. Она страдала из-за своего признания. Она раскаивалась. Давала абсолютно точные детали: они полностью совпадали с показаниями околдованных. Титуба к тому же была последовательна от начала и до конца. «Мы думали, что если бы она лгала, то не могла бы так четко помнить все свои ответы», – позже объяснял Хейл [22]. Лжецу, думали они, нужна более цепкая память. Титуба хорошо усвоила все уроки Пэрриса, пусть даже в ее пламенном рассказе нельзя не заметить недостаток набожности: Бога она упомянула лишь однажды [23]. Она отлично держалась для человека, мечущегося между безжалостным инквизитором и дьяволом-головорезом. Ирония в том, что все могло повернуться совершенно иначе, будь она менее покладистой. Мало кто признавался в ведовстве. Признания Титубы – убедительные, исчерпывающие и фантастически красочные – изменили все. Они дали властям сигнал: вы на верном пути, парни. Удвоив количество подозреваемых, они подчеркнули необходимость срочного расследования. Они представили публике весьма опасного «работодателя». «И тогда, – спокойно писал Хейл о происшествии, которое тогда казалось скромным, локальным и (при участии старшего городского пастора) обычным до скуки, – дело пошло» [24].

Что именно представляла собой ведьма? Любой житель Новой Англии в XVII столетии мог дать ответ. Несмотря на взаимную враждебность, Хэторн и Корвин, официальные лица в суде, обвиняемые и обвинители – все представляли себе одинаковую фигуру, такую же для них реальную, как февральские наводнения, хотя и бесконечно более вредоносную. Прямо или косвенно их представление основывалось на трудах Джозефа Гленвилла, выдающегося английского академика и натуралиста. Этот выпускник Оксфорда, обладавший неоспоримым авторитетом, совершенно точно доказал существование ведьм и колдовства. Вот его определение: «Ведьма – та, кто делает (или предположительно делает) странные вещи, выходящие за известные рамки искусства и обычной человеческой природы, путем заговора со злыми духами» [25]. Сотрудничество с последними давало им силу, чтобы превращаться в кошек, волков, зайцев. Они питали особую любовь к желтым птицам. Ведьмаком мог быть и мужчина, но намного чаще встречались ведьмы-женщины. Английская ведьма обладала целым демоническим зверинцем помощников (так называемых фамильяров): ее могли сопровождать кабаны, черепахи, ласки. Предпочтение отдавалось кошкам и собакам, но всеобщими любимицами были жабы. Литература о колдовстве так и кишит этими земноводными: жабы сожженные, взрывающиеся, танцующие, стонущие, домашние, наполняющие собой горшки, рождающиеся у людей, скрывающие в себе кошек. Шестнадцатилетняя служанка, уронившая толстую жабу в хозяйский кувшин с молоком, донесла до своих работодателей весьма недвусмысленное послание, как и намеревалась [26].

Ведьма несла на своем теле знак, указывающий на сверхъестественную связь с нечистой силой [27]. Эти знаки могли быть синими или красными, принимали выпуклую или вогнутую форму. Они могли напоминать сосок или укус блохи. Они появлялись и исчезали. В принципе за ведьмину метку засчитывалось любое темное пятно на коже, но особенно разоблачительными представлялись отметины в области гениталий. Как Титуба, ведьма подписывала контракт своей кровью, и он навеки связывал ее с господином, которому она отныне клялась служить. Дьявол нанимал «персонал» с помощью индивидуализированного подкупа. Колдовство обычно передавалось по наследству, по материнской линии. И хотя сила ведьмы была сверхъестественной, преступление она совершала против религии. Никто не сомневался, что она обязательно запнется во время чтения «Отче наш», ведь это анафема дьяволу. Она насылала чары с помощью заклинаний или мазей – плохие новости для Элизабет Проктер из Салема, служанка которой вскоре сообщит, что ее хозяйка всегда держит под рукой пузырек с неким отвратительно пахнущим зеленоватым маслом. Чтобы колдовать на расстоянии, ведьма использовала специальных куколок – это их констебль Херрик искал в посудных шкафах Осборнов и Пэррисов. Вы спросите, какая связь всего этого с дикими конвульсиями салемских девочек? Любой англичанин точно знал, как выглядит колдовское воздействие [28]. В соответствии с правовым справочником, к которому обращались тогда в Салеме, оно проявлялось бессмысленным трансом, параличом конечностей, припадками, клацающими или гротескно кривящимися челюстями, пеной изо рта, зубовным скрежетом, сильной дрожью. Автор книги дает и кое-какие важные советы: например, обнаружив подобные симптомы, обратитесь к врачу, прежде чем обвинять соседа.

Ведьмы беспокоили Новую Англию с самого ее образования [29]. Они топили быков, заставляли коров подпрыгивать на метр в высоту, швыряли в огонь кастрюли, таскали сено с телег, заговаривали пиво, гремели ведрами и пускали чайники в пляс. Они запускали в полет яблоки, стулья, тлеющие угли, подсвечники и удобрения. Они создавали немыслимых бестелесных существ: однажды это была голова мужчины и белый кошачий хвост, а между ними – пара метров пустоты, прямо Чеширский кот за пару столетий до Льюиса Кэрролла [30]. Надо добавить, что в колонии имелось немало питейных заведений. Город Салем снабжался особенно хорошо: там работало пятнадцать таверн, то есть по одной на каждые восемь десятков мужчин, женщин и детей[18]. Ведьмы то привораживали жертв, то выводили их из строя. Внезапно Хэторн спросил, знает ли Титуба что-нибудь о сыне судьи Корвина. Скорее всего, хотел выяснить, не она ли изувечила хромого девятилетнего мальчика, хотя были и другие кандидаты: Корвин в течение короткого времени одного за другим похоронил трех сыновей. Ведьмы могли находиться в двух местах одновременно и не промокать под дождем. Они беззвучно ходили по гнилым доскам, прибывали на место слишком скоро, угадывали содержание нераспечатанных писем, ткали подозрительно тонкий лен, делали непривычно хороший сыр, знали секреты отбеливания тканей, чуяли ложь, выживали в падениях с лестницы. Ведьмы были ворчливыми, вздорными, непокорными, или необъяснимо сильными, или непостижимо толковыми. И конечно, часто совершали непростительный грех: имели больше ума, чем их соседи, – это, например, предъявил в 1656 году бывший пастор третьей из повешенных в Массачусетсе за колдовство женщин.

В сравнении со своими европейскими коллегами новоанглийские ведьмы были довольно скромны, а проделки их ограничивались обыденной жизнью. Они специализировались на мелких пакостях в хлеву и на кухне. Когда местная колдунья нарушала законы природы, эти законы в основном касались сельского хозяйства. У нее было слишком мало таланта, чтобы вызвать грозу или засуху, она ни разу не наслала на Бостон чуму и не спалила город[19]. Другое дело континентальные ведьмы. Они ходили на руках. Длили беременность до трех лет. Переворачивали лица своих врагов вверх тормашками. Совершали международные перелеты. Приезжали на вакханалии в лесную чащу на гиенах. Похищали младенцев и мужские гениталии. Фамильярами им служили ежики. У массачусетской же ведьмы фамильяры – которых она, как мать, кормила грудью, – были сравнительно неэкзотичны. Она не отлучалась слишком далеко от дома. И даже в своих прегрешениях оставалась пуританкой: редко блудила с дьяволом[20], а посещая по ночам мужчин, в основном любила сворачивать им шеи. До 1692 года новоанглийская ведьма редко летала на тайные собрания, это чаще случалось с ее сестрами в Скандинавии и Шотландии. В Новой Англии знали толк в веселых бесчинствах, однако ничего такого не происходило на шабашах: там практически не было разврата, танцев или соблазнительных лакомств, да к тому же проводились они при свете дня. Явившаяся туда публика слушала псалмы! А типичное салемское меню состояло преимущественно из хлеба, вина и вареного мяса. Главной целью ведьмы, смыслом всех этих уколов и щипков была душа, а не тело [33]. И, несмотря на все свои невероятные способности, ей никогда не удавалось сбежать из тюрьмы, хотя многие менее продвинутые ее сограждане легко с этой задачей справлялись.

Среди бесчисленных доказательств существования ведьмы – когда все же требовались доказательства – было библейское наставление против нее. «Ворожеи не оставляй в живых», – приказывает книга Исход, хотя тогда много спорили о терминологии: на иврите это слово ближе к понятию «отравитель». В виде практикующих ли магию, прорицателей ли, – колдуны и колдуньи существуют столько же, сколько известная нам история. Количество их многократно возрастает, когда многократно возрастает количество литературы о них. Первая задокументированная казнь состоялась в Древнем Египте около 1300 г. до н. э. – за преступление, которое мы бы сегодня назвали «оказанием медицинских услуг без лицензии» (преступником был мужчина). Происходивший от кельтских рогатых богов и персонажей тевтонского фольклора дьявол, дальний родственник Пана, тогда еще не появился на сцене. Он пришел вместе с Новым Заветом – где, что примечательно, вообще отсутствуют ведьмы. В Библии ничто не связывает Сатану с ворожбой: эта забота значительно позже ляжет на церковь. Понадобилась религия, чтобы кто-нибудь додумался и до договоров с дьяволом (они, кстати, были более популярны в Шотландии, чем в Англии). Нельзя всерьез продавать душу, пока не будет официально установлено, что душа у тебя есть.

Образ ведьмы, как ее представляли себе в Салеме, сформировался в XIII веке, когда волшебство мало-помалу начали приравнивать к ереси. Полностью же независимым персонажем она стала, когда широко распространившийся миф уступил место широко распространившемуся помешательству. В 1326 году папа Иоанн XXII повелел инквизиторам очистить землю от дьяволопоклонников. В следующие два столетия шла трансформация. Когда ведьма не горела заживо на костре, она – в своей континентальной инкарнации – занималась в те времена одним из двух. Либо посещала гнусные оргии, ритуалы которых оформились в Западных Альпах в начале XV века. Либо летала, иногда на метле (скорее всего, началось это в Германии). Когда в конце концов магия превратилась в ведовство, человек, им занимавшийся, – а раньше в равной мере встречались ведьмы и ведуны – стал женщиной, которая более склонна отзываться на зов Сатаны и по природе своей более порочна. Самая одиозная книга на эту тему, Malleus Maleficarum («Молот ведьм»), собрала целую армию авторитетных классиков, чтобы постановить: «Если женщина думает в одиночестве, то она думает о злом»[21]. Как часто бывает, когда дело касается женщин и власти, толкования тут уходят в область паранормального. Слишком слабая, чтобы противостоять дьявольским искушениям, женщина могла сделаться опасно, ненасытно властной. «Молот» утверждал, что, даже не имея оккультных сил, женщина – «враг дружбы, неизбежное наказание, необходимое зло, естественное искушение, вожделенное несчастье, домашняя опасность, приятная поруха»[22].

XV век – век Жанны д’Арк – стал свидетелем великого противостояния Иисуса с дьяволом. Могущественный бог Реформации требовал такого же всемогущего врага – им и назначили ведьму. По причинам, казавшимся тогда очевидными, без нее дьявол не мог совершать того, что Лоусон называет «ядоносными действиями». Лихорадочное преследование ведьм началось в конце столетия, после публикации «Молота», превратившего женщин в «необходимое зло»: судебным преследованиям всегда сопутствовала литература о колдовстве. И хотя поклонение Сатане стало удобным инструментом в борьбе с конкурирующей ветвью христианства – католики швыряли это обвинение в протестантов так же энергично, как протестанты отшвыривали его обратно, – все соглашались, что ведьм надо казнить[23]. Ведьмы, со своей стороны, были идеальной объединяющей силой. Они мирили католиков и протестантов, лютеран и кальвинистов. Изгнание дьявола оставалось единственной римско-католической монополией. К тому же у колдовства не имелось определенного места обитания, его нельзя было назвать ни сугубо английским, ни исключительно европейским явлением.