Ожерелье княжны Гальшки

Так Сигизмунд неприметно для себя оказался у жены под каблуком, но не слишком переживал. Государственные дела ему порядком опостылели. Видимо, возраст сказывался, но в то же время этот самый возраст нисколько не мешал быть по-прежнему неудержимым в любовных делах. Дошло до того, что с Катажиной Костелецкой заимел второго ребенка: родился сын, которого назвали Янушем. Боялся, правда, что когда весть об этом дойдет до Бонны, не поздоровится, но она, на удивление, отнеслась ко всему спокойно. Этим своим спокойствием, а скорее всего равнодушием, развязала ему руки. Сигизмунд почувствовал, что можно и дальше жить так, как жил до этого. Совесть его не слишком мучила. Или дремала, или, может быть, находилась в том зачаточном состоянии, когда от человека трудно многого требовать.

Даже после того, как Бонна узнала о рождении сына Костелецкой от Сигизмунда, тот и словом не обмолвился о том, что у Януша есть сестра Беата. Он думал, что и в дальнейшем все останется в тайне. И ошибся.

Слухи о том, что свою дочь Костелецкая родила от Сигизмунда, до Бонны доходили и раньше, но она не придавала этому особого значения. Так продолжалось до того времени, пока не увидела девочку. Произошло чудо: Беата королеве понравилась. Красивая, умная, разве только немного угловатая в поведении. «Оно и понятно, – отметила про себя Бонна, – нет должного воспитания. Попади же она в надежные руки, судьба сразу изменится».

Под надежными руками королева, конечно же, подразумевала себя. Будучи женщиной волевой, решила не откладывать дело в долгий ящик. Однажды за обедом обратилась к мужу:

– Что-то ты дочкой своей не хвастаешься?

– Которой? – удивился Сигизмунд. И сказано это было искренне, потому что их у него от Бонны было уже несколько, а о том, что жена имела в виду Беату, и подумать не мог, по-прежнему был уверен, что не догадывается о его отцовстве.

– Конечно, не об одной из наших, – «из наших» Бонна подчеркнула.

«Неужели узнала, – мелькнула у Сигизмунда мысль. – Но столько лет прошло, и не догадывалась, а тут… Нет, сдаваться ни в коем случае нельзя».

– Не понимаю, кого имеешь в виду?

– Так уж и не догадываешься?

– Не догадываюсь.

– А если напрячь память?

– Да нет у меня больше дочек… Кроме наших.

– Какой же ты забывчивый! А Беата?

Сигизмунд понял, что окончательно попался, но решил не сдаваться. Немного подумав, будто ему трудно было припомнить, какую Беату жена имела в виду, внезапно даже подскочил в кресле.

– Так вот ты о ком! О дочке Катажины Костелецкой? Ничего не скажешь, милая она!

Бонна посмотрела на него в упор:

– И твоя дочка!

– Дорогая, о чем ты?

– О твоей дочке.

– У меня с Катажиной сын. Сама об этом знаешь.

– И дочка!

– Какой вздор?! Да она же совсем на меня не похожа, – Сигизмунд ухватился за последнее, что могло стать для него спасательной соломкой.

– Еще как похожа! Все об этом говорят.

Отпираться дальше не имело смысла. Единственное, что мог позволить, с наименьшим для себя моральным ущербом выйти из создавшейся ситуации. Но как это сделать, он, к сожалению, не знал. И варианты, которые перебирал, ничего не давали.

На выручку пришла сама Бонна.

– Ловелас ты мой старый, – она изучающе посмотрела на него, но по тому, как это было сказано, Сигизмунд понял, что беда миновала. – А Беата мне нравится. Ты не против…

Сигизмунд, не дослушав ее, раскрыл рот, чтобы поинтересоваться, что имеет в виду супруга.

– …чтобы Беата воспитывалась у нас?

– О чем может идти разговор?! – поспешил убедить ее Сигизмунд.

– А и в самом деле – о чем? – Бонна многозначительно улыбнулась, давая понять, что с ней всегда можно договориться, если не возражать, и подвела под разговором черту: – Даже незаконнорожденная, если она дочь короля, требует к себе пристального внимания.

Глава 4

Знал бы, чем может обернуться слишком пристальное внимание Бонны к Беате, вряд ли согласился бы, чтобы она воспитывалась при королевском дворе. Конечно, его отношение к дочке не изменилось бы: Беату он любил не меньше своих законных детей, а в чем-то, может быть, и больше, но, находясь рядом с матерью, она не могла бы часто бывать на королевских балах, а значит, и круг ее знакомств был бы значительно уже. А будь более узким круг знакомств, не возникли бы для него, короля, непредвиденные обстоятельства.

Если бы знал, где упадешь, обязательно соломку подстелил бы. А так, что свершилось, то свершилось. Бонна всерьез занялась воспитанием Беаты, и, нужно сказать, в этом деле преуспела. Не в последнюю очередь потому, что девочка, хотя и оказалась непоседливой, легко отзывалась на доброту. Любила музыку, проявляла охоту к чтению.

Забирая к себе Беату, Бонна не только хотела дать девочке, как и своим дочерям, образование, но важнее было научить Беату достойно вести себя в обществе: привить хорошие манеры, дать уроки танца, развить способность на должном уровне поддержать светский разговор.

Кто знает, чем приглянулась королеве незаконная дочь мужа? Возможно, причиной стало то, что Бонна при всей своей властности, стремлении диктовать всем, в том числе и королю, собственную волю, желании подчинить даже тех, кто на первых порах противился, не растратила теплоты, благородства, оставаясь человеком душевным. А для этого обязательно требовался объект, на который нужно направить неиссякаемую энергию. Таким объектом и стала Беата. Королева не ошиблась в выборе. Она «лепила» девочку, исходя из своих желаний, и та получалась такой, какой Бонне хотелось. А в чем-то даже и лучше.

Не обделенная красотой в детстве, она, взрослея, начала раскрываться, словно бутон дивного цветка, который, пребывая некоторое время в не совсем благоприятных условиях, очутился в живительной среде и быстро пошел в рост, даря людям всю свою прелесть. Беате едва исполнилось пятнадцать лет, как на нее уже стали обращать пристальное внимание на придворных балах. На танец охотно приглашали самые известные в обществе кавалеры.

Слышал немало о красоте своей незаконной дочери и Сигизмунд. Не только слышал, а находил этому подтверждение каждый раз, наведываясь к Катажине. Правда, его настораживало, что Беата без какой-либо основательной причины могла вспылить, проявить несдержанность, но на это старался не обращать внимания, считая, что со временем пройдет. Да и не для того приезжал, чтобы заниматься нравоучениями.

А еще придерживался мнения, что не королевское это занятие – лезть в чужую душу, потому что хватало и более важных дел. Из-за них почти не появлялся на балах. Был убежден, что для подобных увеселений стар. Хотя сразу забывал о возрасте, когда в поле его зрения попадала красивая женщина, которую раньше не видел. Сразу спешил познакомиться, а знакомство часто заканчивалось чем-то более приятным.

Кто же посмеет осуждать Сигизмунда за его слабость по отношению к представительницам прекрасной половины человечества? У настоящего короля все не так, как у обычных мужчин. Впрочем, обычных мужчин также понять можно. Они и сами не прочь почувствовать себя в любви, как короли. Однако возможности далеко не королевские.

А разве порок, что не уделял Сигизмунд должного внимания воспитанию дочери? Только представьте себе, что получилось, если бы нашелся король, который помнил бы еще и о такой своей обязанности! Король – один, а детей у него – десятки. Притом не только от законной жены, но и от любовниц. А любовницы, сами понимаете, в одном месте жить не могут. Одна – в центре города, другая – на окраине, третья – в противоположной стороне. А могут же быть и в других городах. Что же тогда получится, если король начнет присматривать за всеми своими детьми?

Войну начать невозможно, потому что последнее слово за королем.

Мир с противником своевременно не подпишешь, ибо нет на месте короля.

Нужно карать преступника, а король свою подпись не поставил.

Кого-то следовало бы помиловать, но короля вовремя не нашли, вот и слетела голова невинного.

А кто станет обращать внимание на новых женщин, если король займется воспитанием своих детей?

Как ни крути, а король один, и его на всех не хватит. В этом смысле Сигизмунда понять можно.

На Беату он обращал внимание, можно сказать, по совместительству. Хотелось увидеть Катажину, спешил к ней и заодно перекидывался парой слов с дочерью.

Беда, однако, в том, что дети, которым отец не уделяет должного внимания, подрастая, зачастую могут преподнести такой сюрприз, что даже у короля земля под ногами закачается.

Именно так и случилось с Сигизмундом. Не сразу, а когда Беата повзрослела. А дети, нужно сказать, взрослеют быстро. Особенно, если это чужие дети. Беата, хотя король далеко не всегда уделял ей должное внимание, все же, нужно быть справедливым, никогда для него не являлась чужой. Но теперь не о ней разговор.

Помните угловатого мальчишку Илью Острожского? Того самого, который, когда родители решили его помолвить с одной из дочек Юрия Радзивилла, выбрал младшую Барбару?

За годы, прошедшие с того дня, он превратился в статного юношу, который благодаря своему отцу рано приобщился к ратным делам, не единожды смог доказать, что даже в борьбе с самым сильным противником не растеряется. А еще Илья был человеком чести, привыкшим самостоятельно принимать наиболее важные решения. Поэтому, когда отец в очередной раз напомнил о помолвке с Барбарой Радзивилл, рассмеялся:

– О какой помолвке разговор?

Услышанное настолько удивило Константина Ивановича, что не нашел и что сказать. Об этом заходил разговор неоднократно, и Илья относился спокойно. А теперь…

Была бы жива мать, очень бы огорчилась, но первая супруга скончалась. Привел князь в дом новую жену – слуцкую княгиню Александру, дождался с нею сына, которого назвали Константином Василием. И хотя детство мальчик провел в Турове, с Ильей они подружились. Да и мачеха относилась к нему как родная мать.

Княгиня присутствовала и при этом разговоре. Но не вмешивалась, давая понять, что это мужское дело. Да и знать не могла, как проходила та помолвка.

Однако Константин Иванович, посчитав, что негоже ей промолчать, обратился к жене:

– Ты слышала, мать?

Княгиня Александра не знала, чью сторону занять.

– Слышать, то слышала, но разве я судья Илье?

– Ты же ему как мать родная. Да и он к тебе хорошо относится.

– Вот поэтому мне и трудно что-либо посоветовать.

– Ты о чем?

– Неправильный совет много зла принесет, а мне не хотелось бы, чтобы отношения у нас с Ильей изменились.

– А ты посоветуй так, чтобы он на тебя не обиделся.

Все это время Илья молча, будто это его и не касалось, наблюдал за разговором отца и мачехи.

Ему нравилось, что княгиня Александра не собирается поучать его. Видимо, и в самом деле не знает, как поступить в этой ситуации. Но ему, по правде говоря, и не нужна была ее поддержка. Лучше сказала бы, чтобы решал сам.

Княгиня Александра словно прочла его мысли:

– Илья – человек взрослый…

– Взрослый? – князь негодующе посмотрел на жену.

Никак не отреагировав на это, она продолжала:

– Поскольку взрослый, от него все и зависит.

– Мать! Ты понимаешь, о чем говоришь? – Константин Иванович перешел на крик. – В какое положение меня ставишь?

Понять князя Острожского можно было. Помолвка детей, совершенная в детстве, на обе стороны возлагала немалые обязательства, становясь своего рода законом. А тот, кто нарушал его, если другая сторона не соглашалась расторгнуть брачный контракт, мог предстать перед судом. Мало того, общество осудило бы его как не сдержавшего данное слово.

Княгиня попыталась успокоить мужа:

– Надо поехать к князю Юрию и поговорить по душам…

– Не поеду! Никогда! – тем самым Константин Иванович дал понять, что это его окончательное решение, а, зная характер Острожского, нетрудно было представить, что так и случится. И обратился к сыну: – Не нравится Барбара?

– Да не в том дело.

– А в чем?

– Я должен сам решить, на ком жениться!

– Сам? Что-то слишком рано повзрослел!

Илья ничего не ответил.

Промолчала и княгиня Александра.

Это молчание Острожский расценил по-своему:

– Вы что, сговорились?

Но Илья и мачеха продолжали молчать, будто набрав в рот воды. Они хорошо знали, что только спокойствием можно унять гнев князя, иначе совсем выйдет из себя, и тогда добра не ожидай.

У Константина Ивановича от злобы лицо перекосилось, ресницы нервно задергались. Он быстрыми шагами то измерял комнату, то, будто статуя, застывал на месте.

– Что же мне делать? – в его словах чувствовалось отчаяние.

Он адресовывал их не Илье, не жене, а самому себе, произносил вслух потому, что ситуация сложилась очень сложная, и не находил из нее выхода. Все-таки старшего сына он сильно любил и обычно старался не навязывать ему свою волю.

– Ничего не нужно делать, – осмелилась нарушить молчание княгиня Александра.

– Ничего?

– Ничего.

– Не понимаю тебя.

– Пусть Илья сам разбирается…

– Илья? – Константин Иванович ничего не понимал.

– А я, папа, согласен.

– В чем?

– Неужели ты не догадываешься? – опередила пасынка княгиня. – Илья едет к Радзивиллу и просит, чтобы тот расторгнул брачный контракт. – И продолжила, обращаясь к Илье: – Так я поняла, сынок?

– Конечно, сам все и улажу.

– Илья, ты не знаешь, каким гневным бывает князь Юрий, когда ему что-то не нравится, – предупредил сына Острожский.

– Ты меня, папа, еще плохо знаешь.

– Это что-то новое?

– Пускай едет, – поддержала Илью Александра. – Все будет хорошо.

– Так и быть, – окончательно согласился Константин Иванович.

Илья, радуясь, что все уладилось, решил уйти.

– Постой, – неожиданно остановил его отец, – а ведь неслучайно ты не хочешь брать в жены Барбару?

– Ты же знаешь, наиболее важные решения я привык принимать самостоятельно.

– А все же?

– Можно, папа, я скажу позже?

Острожский посмотрел на сына, как бы оценивая его. Мимо внимания не ускользнуло, что Илья, хотя и повзрослел, еще в чем-то обычный мальчишка – ершистый, окончательно не сложившийся. Но именно из-за этой своей чрезмерной самостоятельности стал теперь для него как никогда дорогим. Поэтому и решил не настаивать на ответе, что стало причиной принятия такого решения:

– Что ж, сын, успеха тебе!

Однако так и не дождался, когда будет расторгнута помолвка Ильи с Барбарой Радзивилл. Вскоре после этого разговора его не стало, а Илья, удрученный смертью близкого человека, на некоторое время забыл о своем решении и вернулся к нему только через шесть лет.

Но знал бы Константин Иванович, как будут разворачиваться события, в гробу бы перевернулся.

Случилось так, что расторжение брачного контракта нависло и над старшей дочерью князя Юрия, с которой был помолвлен воевода Станислав Гаштольд. Возможно, он и взял бы в жены Анну, если бы она не оказалась девицей легкого поведения, успев родить двоих детей, которых, чтобы дело не приняло широкую огласку, отдали в монастырь. Прослышав об этом, Гаштольд заявил, что Анне никогда не быть его женой. Однако князь Юрий отказался пойти навстречу, утверждая, что данное слово нужно держать.

И, надо же было случиться, именно в тот момент, когда Радзивилл еще не пришел в себя после известий (отец есть отец, и дочь, какой бы она ни была, – родной человек), к нему с подобной просьбой прибыл Илья Острожский. Конечно же, и он получил отказ.

Князь Юрий, понимая, что появление второго «зятя» не станет секретом, а тем самым его доброе имя будет еще больше опорочено, обратился с жалобой к королю. В результате Гаштольд и юный Острожский выступили в роли обвиняемых.

Сигизмунд оказался перед непростым решением, как поступить. Тем более о том, что случилось, уже многие в высших кругах знали и неоднозначно высказывались. Немало было и тех, кто сочувствовал женихам, прежде всего Гаштольду. Но большинство осуждало их, как не сдержавших данное слово. Никто не хотел принимать во внимание тот факт, что и за Гаштольда, и за Илью Острожского в момент заключения брачного контракта, все решали родители. Тогда это было обычным явлением.

После некоторых раздумий Сигизмунд принял, как ему казалось, справедливое решение. Поскольку Гаштольд негодовал, что ему предлагают опороченную невесту, взамен Анны король предложил тому Барбару. Следовательно, Анна должна была стать женой Ильи.

Гаштольда подобное завершение дела устраивало, а Илья, как и любой бы на его месте, возмутился. Он снова появился перед Юрием Радзивиллом и заявил, что на Анне тем более не женится. Князь возразил, что решения, принятые королем, не обсуждаются, а выполняются. Видя, что это Илью не убедило, гневно спросил:

– Ты что, против короля?!

Илья в порыве такого же негодования ответил:

– Если король принимает несправедливые решения, это не король!

– За свои слова ответишь.

– Отвечу, но в жены Анну не возьму!

Князь Юрий понял, что «зятьку» нельзя палец в рот класть, поэтому попробовал еще раз договориться по-доброму:

– Обручись с Анной, и я забуду твои слова.

– Я же сказал: никогда!

– Тебе же будет хуже, – Радзивилл, как ни странно, проявил удивительное спокойствие. – Не волнуйся, о дате обручения сообщу заранее.

– Повторяю, этого не будет!

Как и следовало ожидать, Илья в названный день так и не появился.

Радзивилл вне себя от гнева, посылая проклятия в адрес несостоявшегося зятя, снова обратился за помощью к королю. Красок, чтобы очернить Илью, не жалел. Но и не терял уверенности, что тот женится на Анне.

Но Сигизмунда будто подменили. Если первое решение принимал, не задумываясь, то в данной ситуации не спешил. Твердо взвесив все «за» и «против», понял, что любой бы на месте Ильи от такой бы невесты отказался. Нет, король в одночасье не превратился в праведника. И не изменил своей привычке искать любовные утехи на стороне, но ему почему-то стало жаль Илью. Отменить предыдущее решение – значит, расписаться в собственной слабости. Принять новое – продолжать заставлять Острожского-младшего жениться на опороченной невесте. Сигизмунд оказался в тупике и не знал, как выйти из него. В результате судебное разбирательство затянулось на год.

Во время одного из заседаний королю подали записку. Сначала возмутился, что кто-то может отвлекать его внимание в такой ответственный момент, но, услышав, что эта записка от Костелецкой, взял ее.

Катажина по-прежнему оставалась для него человеком, который мог обращаться в любое время и по любому поводу. Развернул вдвое сложенный листок: «Прерви заседание и приезжай. Срочно!» Эти слова прозвучали для него как приказ.

Заседание, к изумлению присутствующих, сразу же было перенесено на следующий день. Пока все оживленно обсуждали, что могло стать причиной этого, Сигизмунд поспешил к Костелецкой. Едва переступив порог дома, спросил:

– Что-либо важное?

– Важнее быть не может.

– Не могла подождать?

– Не могла.

– В чем дело?

– С этого и начал бы.

От услышанного широко раскрыл глаза:

– Беата любит Илью Острожского!

– А как он к этому относится?

– И он ее.

– Почему не говорила раньше?

– Не знала.

– Должна была знать!

– Ты тоже не знал.

– Ну и что?

– Познакомились они на одном из балов, которые проводились в Вавеле. А теперь такая ситуация…

Сигизмуд понял, что Илью Острожского ни в коем случае нельзя заставлять жениться на Анне Радзивилл. Следовательно, нужно отменить ранее принятое решение и оказаться в незавидной ситуации.

Но если до этого разговора с Катажиной постепенно приходил к мысли, что и в самом деле нужно отступать, то теперь, наоборот, пошел едва не в наступление:

– Ты знаешь, что после этого начнут говорить? – не дождавшись от Костелецкой ответа, продолжил: – Король ради своей незаконнорожденной дочери готов пойти на все! Даже отменить собственное решение!

– Мне плевать!

Такой княжну он еще никогда не видел. Впрочем, нечто подобное вспомнил. Но тогда перед ним оказалась не Катажина.

Это было в годы его молодости, когда однажды с друзьями он поехал на охоту. Тогда они настигли волчий выводок. Волчата оказались совсем малыми, и их забрали с собой.

Он знал, что в подобных случаях волчица теряет чувство бдительности и обязательно ходит где-то рядом. Знал и то, что инстинкт любой ценой сохранить свое потомство может подтолкнуть ее к непредсказуемым действиям. Однако подумал, а чего ему бояться? Рядом несколько вооруженных человек.

Смело слез с коня и немного отошел в сторону.

Лучше бы этого не делал. Из-за небольшого куста на него смотрели разъяренные глаза хищницы. Еще мгновение – и волчица прыгнула бы, и тогда…

Он интуитивно подался назад…

Спасло его, правда, не это, а то, что сзади оказался опытный охотник, который шел следом. Точно посланная стрела, поразила зверя прямо в пасть. Волчица захрипела и замертво свалилась на землю.

Сигизмунд облегченно вздохнул. Но эти разъяренные глаза он запомнил на всю жизнь. Теперь точно так же на него смотрела Катажина.

«Чертова баба, – промелькнула мысль, – если что, она любому горло перегрызет!» За нею, правда, появилась другая, более светлая и приятная: «Любит Катажина Беату больше, чем Януша».

Беату больше, чем Януша, любил и сам он.

– Слышишь, мне наплевать на всех! – вывела его из раздумий Костелецкая.

– И на меня?

– Перестань задавать неуместные вопросы! И забудь о своих амбициях!

– Что я должен сделать? – сразу сник он.

– Расторгни брачный контракт Ильи Острожского.

Но он все еще не собирался сдаваться:

– Ты представляешь, как к этому отнесутся в суде?

– Тебе трудно извиниться? – Катажина сказала это так спокойно, будто проблема не стоила выеденного яйца, а исход дела для нее был заранее известен.

– У тебя все так просто…

– Если по-настоящему любишь дочь, так и для тебя не возникнет сложности.

– Люблю.

– Действуй, мой король! – победно заявила Костелецкая.

Глава 5

Решение освободить его от каких-либо брачных обязательств перед Радзивиллами Илья Острожский встретил с такой радостью, что, как говорится в сказках, ни пером описать, ни словами передать. Но у нас, как известно, не сказка, а одна из тех былей, которые настолько наполнены необычными приключениями, что, по сути, сами превращаются в легенды.

Приключения, правда, появятся немного позже, а пока Илья как на крыльях летел к своей возлюбленной. Благо, сделать это было легко, поскольку Беата находилась у своей матери, а путь от Вавеля до замка Костелецкой много времени не занимал.

Первой молодого князя, однако, встретила не возлюбленная, а будущая теща. Не из-за того, конечно, она опередила дочку, что Беата не слишком соскучилась по Илье или нашла интересное занятие, позабыв о том, без кого жизни себе не представляла. В равной степени, как и Илья, без Беаты.

Причина была куда более прозаическая и – увы! – хорошо известная не одному поколению зятьев. Даже в том случае, если они выступают еще в роли зятьев будущих.

Тещи на то и тещи, чтобы с самого начала вести себя деловито (так и просится слово «агрессивно», но мы, принимая во внимание, что тещи – все-таки люди, в крайнем случае среди них люди встречаются, не будем слишком категоричны).

Впрочем, и Катажину Костелецкую понять можно, причем по двум весьма веским причинам, обе из которых настолько находятся близко одна к другой, что легко превращаются в единое целое.

Катажина еще хорошо помнила, какие золотые горы обещал ей влюбленный Сигизмунд. И не забывала, чем все закончилось. Поэтому боялась, чтобы судьба единственной дочери не была похожа на ее. А проще говоря, чтобы Илья, сполна сыграв роль влюбленного, не нашел более престижную невесту.

Это означало бы для дочери не только одиночество, в лучшем случае с незаконнорожденным ребенком, которого отец, если все же по-настоящему любил его мать, не забывал. Могли бы уплыть и большие богатства, а их, как уже отмечалось, у Острожских было несметное количество. Наличие состояния и стало второй причиной, которая повлияла на то, что Костелецкая решила опередить дочь и встретить Илью.

Он же, сообщив слуге о цели своего приезда, увидел перед собой ее мать и растерялся. И его можно понять. Еще мгновение – и ты с распростертыми руками бросишься обнимать единственную, а вместо нее появляется будущая теща, и ты должен…

Собственно говоря, от незнания, как вести себя в подобной ситуации, наш герой и опешил.

Назвать Костелецкую мамой язык не поворачивался. Тещей – тем более. Обнять? Но где это видано, чтобы зять тещу обнимал. Хотя…

Катажина, ожидая встречи, так основательно подготовилась, что, если бы Илья перед этим хорошо отдохнул в корчме или повстречал Костелецкую в сумерках, мог бы легко спутать ее со своей невестой.