Отравленная жизнь

Подъезжая к дому, Каныкей сильно волновалась. Сердце неистово билось, грозясь выпрыгнуть из груди, в горле пересохло, а живот скрутило так, что стало трудно дышать. Что она скажет Айдару в свое оправдание? Как он отреагирует на то, что она не ночевала дома? Такого прежде не случалось. Будет кричать на нее? Набросится с кулаками? А если выгонит из дома?

Когда она протянула водителю деньги, руки ее дрожали так, что тот оглянулся и удивленно воззрился на нее.

– У вас все хорошо? – вежливо осведомился он

– А? Да, все хорошо – мыслями Каныкей уже была внутри дома, поэтому не сразу поняла водителя. Она выскочила из машины и медленно пошла к дому.

Шаг. Еще один. Вот она входит в ворота и направляется к входной двери, слыша яростный стук своего сердца и мысленно моля Айдара быть немного мягче к ней.

Войдя в дом, Каныкей поразилась царящей в нем тишине. Обычно в дневное время здесь всегда монотонно пел телевизор – Зуура не могла жить без его постоянного фонового звучания, – не было слышно и ее шаркающих шагов. Не доносилось ни звука и со второго этажа. Видимо, Айдар куда-то уехал, Чингиз отправился в тренажерный зал, а свекровь ушла в гости или поехала на базар. Казнь отсрочена. Можно выдохнуть и подготовить внятную оправдательную речь к их приходу.

Каныкей облегченно вздохнула, сняла солнцезащитные очки, куртку, сбросила обувь и направилась на кухню. Но войдя в нее, остолбенела от представшей взору жуткой картины.

Айдар лежал лицом к кухонной двери, навалившись грудью на стол и неловко подложив под голову правую руку. Поза его была странной, нелепой, совсем не похожей на положение задремавшего человека. Пальцы судорожно скрючены, а лицо, искаженное гримасой боли, покрыто багровыми пятнами. Но самыми неестественными и страшными были глаза: широко открытые, стеклянные и совершенно безжизненные. Чай в его кружке давно остыл и подернулся мутной пленкой.

В нос ударил горьковатый миндальный запах, словно подтверждение того, что происходящее ей не снится – ведь во сне запахов не бывает.

– Айдар! – крикнула Каныкей и не узнала собственный голос, он показался ей тоненьким и чужим, словно кто-то другой прокричал за ее спиной. Она безотчетно оглянулась и не увидев никого в дверях кухни, подскочила к мужу и стала трясти его за плечо, приговаривая «Айдар, пожалуйста, очнись! Ну же, очнись! Пожалуйста!», надеясь, что сейчас произойдет чудо и муж очнется, посмеется и скажет, что решил подшутить над ней. Другой рукой она прикоснулась к его щеке и пальцы ее вместо привычной теплоты человеческого тела ощутили могильный холод…

Каныкей никогда не прикасалась к мертвецам, но в долю секунды осознала, что ее муж мертв. Пронзительный крик огласил своды дома. Не переставая кричать от страха и ужасающего осознания, женщина помчалась на второй этаж – в комнату свекрови. Рывком открыв дверь, она влетела в помещение и увидела Зууру, преспокойно лежащую на кровати лицом к стене. В нос ударил неприятный кисловатый запах с отчетливыми миндальными нотками, и сердце мгновенно сжалось от недоброго предчувствия. Не переставая звать свекровь, Каныкей подбежала к ней и резко дернула за плечо. Зуура безвольно перевернулась на спину и уставилась в потолок немигающим взглядом, в котором не было никаких признаков жизни. Подушка ее и постель были запачканы подсохшими рвотными массами.

– Апа! – ошеломленно воскликнула Каныкей и прикрыла рот рукой, сдерживая рвущийся наружу крик, затем стала медленно пятиться назад, пока не уперлась спиной в стену.

«Боже, неужели это происходит на самом деле, со мной? Они умерли… Оба… От чего? Что с ними случилось? – в голове роем кружились мысли. – Как хорошо, что я Айгерим вчера отправила к Назгуль… Они видимо чем-то отравились. А может, их можно еще спасти? Может они еще живы?»

Она подскочила к прикроватной тумбочке свекрови, схватила ее телефон и стараясь не смотреть в сторону мертвой Зууры, стала лихорадочно вводить пароль, попутно вспоминая номер скорой: 102 или 103? И только когда телефон завибрировал в третий раз, вновь отказав ей в доступе, она поняла, что пытается ввести на смартфоне свекрови пароль от своего телефона. А пароль Зууры она знать не знает. Вернув гаджет на место, она помчалась в их с мужем комнату и принялась искать свой телефон. Но его нигде не было. Каныкей лихорадочно перерыла постель, залезла под кровать и даже зачем-то заглянула в шкаф, хотя смартфон там отродясь не хранился. Тщетно. Она выскочила из комнаты, намереваясь поискать телефон внизу и вздрогнула от неожиданности, услышав, как хлопнула входная дверь. Следом раздался громкий голос:

– Зуура, Каныкей, вы дома?

Каныкей узнала голос Чынтемира – родного брата свекрови. Она ненавидела его всей душой за скверный и придирчивый характер, но сейчас была рада его появлению, как никогда.

– Дядя! – заорала она и стремительно бросилась вниз по лестнице, – Дядя! Помогите! Апа и Айдар… С ними что-то случилось! Они… – и умолкла, не зная как сказать дяде, что его сестра и племянник, кажется, мертвы.

Увидев заплаканное лицо и перепуганный вид невестки, Чынтемир быстро направился к ней, забыв разуться и снять пуховик.

– Где они? Что случилось? – заорал он.

– На кухне. Айдар… – она замолчала и не в силах продолжить, просто указала пальцем в нужную сторону. Мужчина бросился на кухню.

– Айдар! – раздался оттуда его крик и следом разом наступила тишина. Не переставая всхлипывать, Каныкей бессильно опустилась на первую ступеньку лестницы, решив держаться подальше от кухни. Ее била мелкая дрожь, а перед глазами стоял отчетливый образ мертвого мужа с искаженным от предсмертных страданий лицом.

– Он мертв, – раздался из кухни голос Чынтемира, а следом появился и он сам, – а Зуура где?

Каныкей поразилась его спокойствию – дядя выглядел так, будто каждый день обнаруживал в чужих кухнях мертвецов и посему это стало для него обыденным явлением. Но затем она вспомнила, что он много лет проработал в правоохранительных органах, а значит, повидал на своем веку немало трупов.

– Апа… у себя, – хриплым голосом произнесла она.

Не сказав ни слова, Чынтемир стремительно проскочил мимо Каныкей, взбежал по лестнице и скрылся в комнате Зууры. Судя по последовавшему молчанию, скорая помощь свекрови уже не требовалась. Каныкей с содроганием вспомнила ощущение неестественного холода под пальцами, когда она схватила свекровь за плечо. «Холодный, как мертвец» – вспомнилась ей услышанная где-то фраза.

– Чингиз! – выйдя из комнаты Зууры, крикнул дядя и направился в комнату своего младшего племянника.

Каныкей похолодела. Впав в состояние шока от увиденного, она совсем позабыла про братишку мужа. «Боже мой! А если… и он тоже?» и следом вновь порадовалась тому, что дочери нет дома. Не обнаружив Чингиза в его комнате, Чынтемир принялся тут же ему звонить.

– Алло, ты где? Все в порядке с тобой? Чувствуешь себя как? – моментально засыпал он вопросами племянника, как только тот ответил на звонок. – Да нормально все, давай домой по быстрому, важный разговор есть, – и отключился, оставив Чингиза в полном недоумении.

Следом он набрал 102 и коротко описав положение дел, вызвал оперативную группу. Затем спустился по лестнице и остановился напротив Каныкей. Она подняла голову, скользнула взглядом по худой, изможденной фигуре (желчнокаменная болезнь год за годом, словно иссушала его тело), желчному лицу и, замирая от страха, посмотрела в глаза. Узкие, глубоко посаженные глаза Чынтемира смотрели холодно и жестко, не предвещая ничего хорошего.

– Что вы вчера ели на ужин? И почему с тобой ничего не случилось? – резким тоном спросил он.

Каныкей растерялась.

– Я… не знаю, мы… мы с Айдаром поссорились еще до ужина, я ушла из дома и ночевала у подруги, – запинаясь, начала оправдываться она. – Я вернулась сегодня, минут за 15 до вашего прихода и нашла их. Айдар…он…он, – она закрыла лицо руками и расплакалась.

– Из-за чего вы поссорились? – безжалостно продолжил Чынтемир, не обращая внимания на слезы невестки.

– Он сказал, что берет вторую жену, – размазывая слезы по лицу тыльной стороной ладони, ответила Каныкей, – я была в шоке, начала возмущаться, но он… он ударил меня. Все-все, оказывается, знали про Нурайым, кроме меня. И апа, и кайни…

– Во сколько ты ушла из дома? – грубо перебил ее дядя.

– Я не знаю, я не смотрела на часы, не до того мне было. Я была в шоковом состоянии… Наверное, часов в 7-8 вечера. А от чего они умерли, дядя?

– Это ты мне скажи! – внезапно повысил голос Чынтемир. Каныкей вздрогнула и испуганно воззрилась на него, разом перестав плакать. – Вчера Айдар сообщает тебе про вторую жену, вы ссоритесь и в ту же ночь он умирает. И его мать почему-то тоже. Совпадение? Я так не думаю! Что ты им подсыпала, тварь? – он стремительно наклонился к сидящей на ступеньке невестке, схватил ее за горло, вынуждая подняться и следом резко припечатал к стене, гулко стукнув головой. Совсем рядом оказались его темно-карие глаза, в которых кипела ненависть.

– Чем ты отравила их, собака безродная? – заорал он, дыхнув на нее отвратительным табачно-чесночным амбре. Каныкей стало дурно, она непроизвольно дернулась и Чынтемир сильнее сжал ее горло. – Подсыпала им какую-то отраву, потом отправилась ночевать к подруге, чтобы обеспечить себе алиби и теперь спектакль тут разыгрываешь?

Его жестокие слова медленно втекали в сознание, пробиваясь сквозь пелену шока и отрицания, и их смысл дошел до Каныкей не сразу, а когда она поняла, в чем ее обвиняют, ее разом окатило холодной волной ужаса.

– Это не я, клянусь Богом! – сдавленным голосом произнесла она, обеими руками схватив мужчину за кисть и пытаясь ослабить его железную хватку.

В кармане Чынтемира зазвонил телефон. Он отпустил руку, и Каныкей закашлявшись, медленно сползла вниз по стенке, словно подтаявшее желе.

– Сиди тут! – жестко велел мужчина. – Скоро приедет опергруппа, сегодня же сделаем вскрытие и если, не дай Бог, в их организме обнаружится яд, тебе конец. Ты сядешь. Надолго сядешь. Это я тебе гарантирую.

С этими словами он взбежал вверх по лестнице и скрылся за дверью комнаты Чингиза.

Каныкей обмякшим мешком осталась сидеть на полу. Мысли беспокойной вереницей крутились в затуманенной голове: «Он думает, что я их отравила. Он что с ума сошел? Чем я могла их отравить? Я же не сумасшедшая, чтобы убивать отца своего ребенка! Может, они просто что-то не то съели, когда я ушла?»

При этой мысли Каныкей вскочила и превозмогая страх, направилась на кухню. Прикрыв лицо рукой так, чтобы не видеть мертвого мужа, она прошла мимо него к холодильнику, намереваясь изучить его содержимое. Но тут ее внимание привлек предмет, блеснувший на полу. Она наклонилась и подняла его. Это была тоненькая серебряная цепочка с небольшим кулоном в форме самолетика. Каныкей машинально сунула ее в карман брюк. Сейчас было важнее другое.

В холодильнике не оказалось ничего подозрительного. Вчерашний плов, который ели все – и она сама, и Назгуль с внуками, и Чингиз – яйца, сыр, бутылка кымыза14, молоко… Никаких консерваций, маринадов, рыбы – ничего, что могло бы спровоцировать сильнейшее пищевое отравление.

Хотя… Стоп.

Неясная мысль, которая пришла в голову Каныкей в первый же миг, когда она увидела мертвого Айдара, внезапно предстала перед ней с ужасающей ясностью.

Глава 3. Жертва обстоятельств

Не может пищевое отравление выглядеть так! Не может. Пищевое отравление иногда приводит к смерти, но это, как правило, не происходит мгновенно. Почему никто из них не позвонил в скорую? Зуура всегда внимательно и, можно даже сказать, слегка фанатично следила за своим здоровьем – у нее была своя медсестра, которая то и дело колола ей какие-то препараты, витамины и ставила капельницы, в холодильнике хранился полный арсенал лекарств против, наверное, всех болезней мира, она при каждом мало-мальски опасном на ее взгляд недомогании сразу била во все колокола и принималась звонить в скорую. Ну не могла свекровь спокойно лежать и ждать, что пройдет само по себе, не таким она была человеком – значит, просто не успела. И Айдар не успел. Они умерли слишком быстро, возможно, даже не успев ничего осознать.

Каныкей вспомнила отрывок из криминальной хроники, под которую любила засыпать. Человек умирает мгновенно только от отравления ядами! Если это было обычное отравление, Зуура непременно вызвала бы скорую при первых же симптомах – Каныкей знала это точно.

Муж со свекровью отравлены каким-то ядом! И дядя думает, что это дело рук невестки, что узнав о второй жене и впав в ярость, она убила Айдара и Зууру. А сотворив это злодеяние, спокойно ушла к подруге, чтобы утром вернуться и сделать вид, будто шокирована произошедшим. О, Кудай, ее ведь теперь посадят! На 10 лет, нет, на 20 или сколько там дают особо опасным преступницам? Дядя даже разбираться не станет и просто упрячет ее за решетку. Он ведь так и заявил ей сегодня. Никто не будет искать настоящего убийцу. Зачем, если все можно свалить на нее, беззащитную сироту? Она отправится в тюрьму и больше никогда не увидит дочь – Чынтемир это легко устроит…

Айгерим вырастет сиротой и одноклассники будут гнобить ее, называя дочерью убийцы. И как с таким клеймом на репутации она замуж потом выйдет? Вся ее жизнь будет отравлена. Каныкей содрогнулась: она готова вынести что угодно, но только не это.

Решение было принято молниеносно.

Она прислушалась: приглушенный голос Чынтемира доносился со второго этажа, он был занят каким-то серьезным разговором. Недолго думая, Каныкей выскочила в прихожую, быстро обулась, схватила куртку, шарф и солнцезащитные очки Бемы, тихонько отворила входную дверь и выбежала во двор, поспешно одеваясь на ходу. На ее счастье, окна в комнате Чингиза смотрели на задний двор.

Дверь, чтобы не привлекать внимание дяди подозрительным шумом, она оставила открытой. Страх пронзал каждую ее клетку, сковывал мышцы, но в то же время придавал сил и скорости. Внутренний голос то кричал и паниковал, то бормотал молитвы о спасении, приглушив в ней все чувства, кроме верещавшего на полную громкость инстинкта самосохранения. Каныкей трясло, как осенний лист на ветру, колыхающийся перед неизбежным падением, казалось, что дядя вот-вот выскочит вслед за ней, схватит и грубо потащит в дом. А потом прибудет милиция и ее повезут в СИЗО.

За спиной раздался шум. Каныкей вздрогнула, опасливо оглянулась и облегченно выдохнув, ринулась к воротам. Это был всего лишь соседский кот, бродивший по железной крыше сарая. Порывистый ветер злобно обдал ее лицо морозным дыханием. Тяжёлые, сизые облака нависали над Бишкеком, грозясь осыпать его снежной крупой, забелить улицы, запрятать людей в дома и покрыть все вокруг ледяным одеялом сурового величия. Воздух был холодным и острым, режущим дыхание на короткие, прерывистые всплески.

Каныкей не представляла, куда идти и где прятаться. Свой телефон она так и не нашла, денег с собой не было, а куртка оказалась слишком тонкой для студеной январской погоды. Но ей повезло. У соседского дома стояло такси. Высадив пассажиров, серая «Соната» стала неспешно разворачиваться, намереваясь уехать. Поблагодарив небеса, она подбежала к машине, открыла дверь и резво запрыгнула в теплый, пахнущий кожей и резкими женскими духами салон. После чего боязливо оглянулась и с облегчением убедилась, что погони за ней нет. Пока капризная Фортуна была на ее стороне.

– Байке15, извините, что ворвалась в вашу машину, но у меня дочка заболела! – сходу придумав причину, умоляющим тоном обратилась к удивленному ее наглостью водителю. И мысленно трижды сплюнула за левое плечо, чтобы ненароком не накликать реальную болезнь на Айгерим. – Пожалуйста, отвезите меня к ней! Я заплачу, сколько скажете…

Водитель оказался приятным, добродушным дядькой, который искренне ей посочувствовал и даже не взял денег, когда они подъехали к месту работы Бермет. Каныкей попросила подождать, пока ее подруга выйдет и расплатится.

– Плохо, когда болеют дети. Беги, доченька, к своему ребенку, денег с тебя я не возьму, мне все равно по пути сюда было, – по-отечески ласково сказал он ей.

Каныкей понимала, что милиция во главе с Чынтемиром первым делом приедет к дому Бемы, а следом и к месту работы подруги, но ей нужны были деньги, чтобы снять где-то жилье и чем-то питаться, пока она будет скрываться. «Скрываться» – женщина перекатила во рту это слово, словно пытаясь распробовать его по-новому, свыкаясь с ним, как с частью своей теперешней жизни. Раньше она слышала его только в фильмах, но если в мире больших экранов оно имело оттенок приключения, звучало как вызов, как приглашение к просмотру захватывающих кадров, то в реальности было чем-то гораздо большим и жутким. Оно означало, что Каныкей стала преступницей.

Сколько времени она сможет продолжать эту игру в прятки с судьбой? Как долго у нее получится уклоняться от цепких рук правосудия? Ответы на эти вопросы она откладывала в сторону, подобно ненужным вещам, не желая вглядываться в их мрачные глубины. Одно знала точно – все это делается ради дочери. Еще вчера Каныкей ощущала себя забитой, не способной на смелые поступки домохозяйкой, но когда дело коснулось благополучия Айгерим, ее малютки, ее крови и плоти, она словно обнаружила в себе потаенный запас храбрости, резервный аккумулятор сил и энергии, и не была намерена сдаваться.

Бермет работала в банке, где всегда полным-полно людей, а Каныкей очень не хотелось, чтобы ее тут видели. Ее появление в солнцезащитных очках непременно привлечет всеобщее внимание. Какой дурак, вернее, дура, додумается зайти в помещение, да еще и зимой, в темных очках? А если снять их, будет только хуже – посетители банка начнут пялиться на фингал и обязательно запомнят его обладательницу. Поэтому она попросила у проходящей мимо девушки телефон, набрала номер Бемы, не забыв похвалить себя за хорошую память, и позвала подругу на улицу.

Бермет появилась спустя долгих 15 минут, которые показались Каныкей вечностью. Она все это время заметно нервничала, то и дело оглядывалась по сторонам, вздрагивала от громких звуков, чем успела привлечь к себе внимание двух женщин, стоящих в очереди к банкомату – они принялись с любопытством ее разглядывать. Ей пришлось повернуться к ним спиной и дьявольским усилием заставить себя успокоиться. Она не может себя так глупо выдать – слишком многое поставлено на карту.

– Каныкей? Что случилось? – раздался за спиной голос подруги. Она выбежала на улицу без шапки в накинутом поверх теплого брючного костюма светлом пальто. Платиновые волосы были уложены красивыми волнами, лоб скрывала стильная косая челка, которая очень ей шла.

Бермет не была красавицей в истинном понимании этого слова, однако, умела выгодно подчеркнуть черты удачным макияжем, а вкупе с точеной фигурой и женственностью, сквозившей в каждом ее движении, могла сойти за очень привлекательную особу. Каныкей порой ловила себя на мысли, что завидует подруге. Но сейчас ей было не до оценки внешнего вида Бемы. Она схватила подругу за руку и увела подальше от толпившихся у банкомата людей. Так, чтобы не было слышно, о чем они говорят.

– Бема, я в беде! – с отчаянием проговорила она, когда они отошли на безопасное расстояние. – Я сегодня вернулась домой и нашла Айдара и кайнене мертвыми. Их кто-то отравил…

– Что? Мертвыми?! – заорала Бермет, но тут же спохватилась и прикрыла рот рукой. Осторожно посмотрела по сторонам, чтобы убедиться, не услышал ли кто, и продолжила уже тише. – Кто их отравил? Чем? За что? Когда?

– Да не знаю я! Но дядя уверен, что это сделала я. Он чуть не задушил меня, кричал, что посадит надолго. Пока он по телефону с кем-то разговаривал, я тихонько собралась и сбежала… Но у меня нет денег, мне некуда пойти, да еще и телефон куда-то подевался – нигде его не нашла. Меня ищут… Мне нужна твоя помощь, Бема!

– Он обвинил тебя? – округлила глаза Бермет. – Но… это сделала… не ты, так ведь?

– Ты что с ума сошла? – возмутилась Каныкей, – Зачем мне было их убивать? Я же сказала тебе вчера, что приму все их условия ради дочери! Если меня посадят, Айгерим останется сиротой – зачем бы я на это пошла?

– Ну да, логично. Извини, я просто хотела убедиться, что это не ты…

– Мне нужны деньги, Бема, чтобы где-то спрятаться, – перебила ее Каныкей, нервно оглядываясь, ей казалось, что милиция уже совсем близко. – Дай мне взаймы, сколько сможешь, пожалуйста! Я верну, как смогу! Мне больше не к кому обратиться, сама знаешь.

– Я-то займу, но куда ты пойдешь? Где будешь скрываться? Ты ведь не сможешь делать это вечно, – Бермет нахмурилась. – Подожди… Ты сказала, что их отравили. Чем?

– Не знаю, но кайнене даже не успела в скорую позвонить, а с учетом того, что у нее была вечная паранойя на теме здоровья – значит, она умерла слишком быстро. И дядя тоже неладное заподозрил, раз начал сразу искать виноватых. Значит, это какой-то яд, Бема, яд! Мышьяк или что-то еще…

– Но ведь надо же как-то доказывать свою невиновность, а не сбегать и прятаться! Давай подумаем, кто мог это сделать и за что…

– Нет, Бема, ты не понимаешь! Дядя открытым текстом обвинил меня, сказал, что они сделают сегодня вскрытие, и если отравление подтвердится – он меня посадит! Он же меня ненавидит! Сколько раз говорил Айдару, что я ему не пара, что у меня плохая наследственность, что я дочь алкашей. Никто за меня не заступится, никто, понимаешь? Меня посадят на лет 15-20 точно… Нет, уж лучше я где-нибудь спрячусь, я что-нибудь придумаю, ради дочери я буду сильной! А насчет того, кто их отравил – я не знаю, кто и зачем это сделал. Не знаю! – последние слова Каныкей почти выкрикнула, она была близка к истерике.

– Тсс, давай не будем привлекать к себе внимания, хорошо? – Бема взяла ее ледяные руки в свои. – Ко мне ты пойти не можешь, сама понимаешь, там тебя сразу найдут. Давай подумаем, что можно сделать…

Она на минуту задумалась, а затем обрадованно воскликнула:

– Ты можешь пойти к одной моей знакомой! Я ей помогла недавно с отсрочкой по кредиту и она была мне очень благодарна, настоятельно просила обращаться к ней в случае чего. У нее тебя никто искать не станет, и ты сможешь пересидеть там пока… Пока мы что-нибудь не придумаем.

– Спасибо тебе, Бема, спасибо просто огромное! Как хорошо, что ты у меня есть! – Каныкей прослезилась и с благодарностью сжала руку подруги.

– Не спеши благодарить, надо еще с ней договориться. На, держи пока тысячу, – она вытащила из кармана пальто хрустящую купюру. – Я сейчас схожу за телефоном и кошельком, договорюсь со своей знакомой и дам тебе еще 5 тысяч сомов. Больше дать не смогу, прости, я на мели.

– Да мне этого хватит на первое время, а потом я что-нибудь придумаю! Спасибо, Бем!

Бермет вернулась в банк, оставив Каныкей в плену беспокойных мыслей. Она лихорадочно искала выход из запутанной ситуации. Что люди делают в таких случаях? Как спасаются? Знакомая Бемы может и согласится приютить ее, ну а дальше что? А если откажет? А если сдаст милиции? Мозг обдумывал разные варианты событий, но непрошеными гостями в голову приходили лишь образы киногероев, чьи истории неизменно оканчивались хэппи-эндом. Эти выдуманные сюжеты резко контрастировали с ее суровой реальностью, в которой исход был далеко не так очевиден.

Тяжкие размышления прервал громкий гудок патрульной машины, приближавшейся к банку. Грозный, требовательный сигнал прозвучал как приговор, который не оставлял выбора. Каныкей обмерла от страха, а потом неуклюже заметалась, не зная куда бежать. Ткнулась было в банк, но подумав, что там ее уж точно схватят, развернулась и быстрым шагом пошла в сторону оживленного проспекта, надеясь затеряться в толпе. Отойдя на некоторое расстояние, она обернулась и увидела, что патрульная машина остановилась у здания банка, выпустив наружу двух мужчин в форме.

Промозглый ветер тем временем все крепчал, науськивая небо обрушить свою зимнюю ярость на землю и вот уже, словно повинуясь его увещеваниям, с небес стали падать первые снежинки. Каныкей плотнее запахнула воротник куртки и поправила сбившийся с головы теплый шарф. Ее знобило – то ли от холода, то ли от страха, а может, и от всего сразу. Пока она раздумывала, что же делать дальше, рядом остановилась маршрутка, из которой стали выходить люди. Недолго думая, она ворвалась в теплое лоно микроавтобуса и с мимолетным удовольствием обнаружив, что он полупустой, прошла в самый конец и села на свободное сиденье.

Солнцезащитные очки мигом запотели и, убедившись, что никто не обращает на нее внимания, Каныкей сняла их и протерла концом шарфа. Взглянув в их отражение, она обнаружила, что отек под глазом спал – спасибо куриному филе! – но зато на этом месте теперь красовался уродливый багровый фингал. Она вновь водрузила очки на нос и погрузилась в невеселые думы.

«Поеду-ка в микрорайоны, там никто из родственников и знакомых не живет, и меня, скорее всего, не станут искать в той части города. О, Кудай, помоги мне, пошли спасение! Не ради себя прошу, а ради дочери!» – мысленно взмолилась Каныкей. Никто из людей не мог сейчас ей помочь, поэтому она уповала только на Бога.