Точка невозврата.

Петрос встал с кресла и, вытянувшись по-военному, стал отвечать:

– В полном объеме система «Кфазер» будет запущена нами через пять лет. В настоящее время ею охвачены Атлантический и Индийский океаны, часть Тихого океана и Средиземное море, сейчас ведутся работы по установке систем «Кфазер» в водах Северного Ледовитого океана, и Черного и Каспийского морей.

– Я надеюсь, что сквозь установленные вами системы не пройдет незамеченным не один подводный или надводный объект землян. Главной задачей по-прежнему является слежение за перемещением подводных и надводных целей, несущих на себе любые ядерные устройства.

– Все наши работы направлены на выполнение этих задач: нами установлены и продолжают устанавливаться аморфные интеллектуальные роботы – «Кфазеры», способные обнаруживать и оповещать нас о продвижении в воде всех металлосодержащих объектов.

Петрос продолжал говорить о новшествах, примененных в системе «Кфазер», а Солон, улавливая все сказанное министром, одновременно вспоминал первые шаги псатланцев, направленные на создание глобальной сети слежения и оповещения о передвижении морских объектов.

«К разработке системы «Кфазер» в Псатлане приступили в конце 1961 года. Принятие этих мер было вызвано тогда безумными действиями лидеров двух противоборствующих систем – США и СССР, и их ближайшего окружения, которые могли привести Землю к полному разрушению. В результате противоборства наша маленькая планета была на грани катастрофы. Стоило Америке или Советскому Союзу применить ядерное оружие, и началась бы третья – последняя мировая война. Последняя потому, что в случае ядерной войны, наша планета разлетелась бы на части и развеялась пылью в просторах Вселенной. Этого Солон допустить не мог, ведь Господь не для того создал Землю, чтобы ее уничтожили неразумные земляне. И Всевышний поручил псатланцам, живущим в земных морях, во искупление их грехов, сделать так, чтобы ни одна страна не могла применить ядерное оружие.

Но псатланцы не могли напрямую влиять на развитие общества землян и вмешиваться в их земные дела. Они избрали тактику, при которой СССР и Америка, независимо друг от друга, постоянно убеждались в том, что противник имеет секретное оружие, многократно превосходящее по своим военным характеристикам, все то, что существует у противоборствующей стороны. Боевые подводные лодки Псатлана, достигающие в своих размерах двухсот двадцати метров, и развивающие на больших глубинах скорость до двухсот пятидесяти узлов в час, а так же загадочные летательные аппараты, обладающие неимоверной маневренностью и скоростями, нагнали на Америку и СССР такой страх, что и одни, и другие отказались от своей затеи начинать ядерную войну. Поставленная задача была выполнена. Но это было потом.

А тогда, в начале семидесятых, противостояние двух систем и запугивание друг друга, дошли до точки кипения, и в СССР, по приказу Н.С.Хрущева, который страстно желал показать империалистам «кузькину мать», 30 октября 1961 года, на острове Новая Земля была взорвана водородная бомба. Она была названа землянами «царь-бомба», ее мощность составляла пятьдесят мегатонн. Это было безумие. В тот момент, Солон очень сожалел, что Всевышний не дал им права напрямую вмешиваться в дела землян, и пресекать осуществление их безумных планов в самом начале – еще в зародыше. А как хотелось тогда Солону вмешаться, и раз и навсегда подавить их имперские амбициозные планы. Ему ничего не стоило отдать приказ, и в течение нескольких часов его воздушные и подводные корабли не оставили бы камня на камне от двух супердержав, превратив их в пепел. Но он не был злодеем, и даже если бы сам Господь дал добро на уничтожение безумцев, он бы уничтожил только тех, кто имел к зловещим планам непосредственное отношение, и их детища.

Уничтожил бы еще в пятидесятых, когда американские исследования привели к тому, что при испытании термоядерного устройства «Майк», созданного Теллером, в 1952 году исчез с лица Земли остров Элугелаб. А на его месте, на дне Тихого океана образовалась огромная воронка… Или после взрыва на атолле «Бикини». Или тогда, когда в ответ американцам, русские провели вначале в 1953, а затем в ноябре 1955-го чудовищные взрывы своих водородных бомб, созданных Сахаровым…

Но «царь-бомба», взорванная в 1961-ом, стала последней каплей, переполнившей терпение правителя Псатлана. Даже он, Солон, знавший все обо всех разработках в Ливерморе и в Арзамасе 16, не предполагал, что взрыв будет настолько мощным, что содрогнется Земля, и взрывная волна, возникшая от произведенного взрыва, четырежды обойдет вокруг планеты. Даже он, бесстрашный Солон, содрогнулся от ужаса при виде того, как земля от взрыва смешалась с небом, и в мутно-кровавом месиве расплавившейся массы горели и исчезали горы, превращались в пепел летевшие в небе птицы и, сгорая за считанные секунды, в зоне поражения уходило в небытие все живое. Земля плакала и стонала, разнося свой стон в просторы Вселенной. Солон был в ярости. От прямого вмешательства в дела безумных землян его удержало только то, что он, как и многие псатланцы, обладал даром предвидения, и знал о результатах взрыва задолго до его проведения.

И тогда в тысяча девятьсот шестьдесят первом, надо было срочно предпринимать адекватные действия, такие, чтобы ни американцы, ни русские, никогда больше не решились на испытание и применение водородных бомб и подобного им оружия. Для этого и были созданы целые системы наземного и подводного слежения. Среди прочих, одной из задач подводной системы слежения «Кфазер» являлось оказание психологического воздействия на экипажи подводных лодок землян, которые несли на себе ядерные заряды».

Солон отогнал прочь свои мысли.

– Кроме того, – продолжал Петрос, – мы увеличиваем дальность сопровождения субмарин «Кфазерами». Это необходимо для того, чтобы безошибочно определить военную мощь корабля и цель его плавания. А также мы устанавливаем на корпуса всех субмарин землян неприметные передатчики, постоянно сообщающие на наши пульты не только координаты нахождения кораблей, но и действия их экипажей.

– А не причиняют ли вред окружающей среде, созданные вами роботы? – спросил Солон.

– Это исключено, – уверенно ответил Петрос, – не навредить окружающей среде – это было одним из главнейших условий, при создании «Кфазеров». И мы с этой задачей успешно справились. Мы учли все возможные последствия и провели необходимые испытания.

– Хорошо! Продолжайте совершенствовать систему наблюдения! Земляне продвинулись далеко в своем развитии. И наша задача, вовремя, не упустив и десятой доли секунды, вмешаться в их необдуманные или ошибочные действия, которые могут повлечь за собой гибель планеты.

– Солон недолго помолчал, потом обратился к сидящему по правую руку от него статному седому мужчине: – Это касается и вас, господин Турен. Что вы на это скажете? Вы давно не информировали наше собрание о совершенствовании наземных систем слежения и о боеготовности подконтрольной вам воздушно-космической службы.

Турен поднялся. Уже полвека он возглавлял воздушно-космическое министерство и был правой рукой Солона. На нем лежала колоссальная ответственность. С каждым годом следить за военно-воздушными силами землян становилось все сложней. Скорости передвижения самолетов и полета баллистических ракет постоянно возрастали, и реакция псатланцев должна была этому соответствовать. В обязанности его служб, в первую очередь, входил постоянный контроль над всеми воинскими подразделениями всех стран мира, имеющих на вооружении ядерные заряды, а так же за всеми военными аэродромами, независимо от их вооружения.

– Мы завершаем выполнение поставленной вами задачи, – сказал Турен, – уже в скором будущем не одна ракета землян, начиненная ядерным зарядом, не взлетит в воздух. Мы стопроцентно блокируем все попытки пусков ракет, начиненных ядерными боеголовками. Это будет достигнуто благодаря нашим новым воздушным кораблям-невидимкам, которые мы сейчас строим. Мы приближаемся к окончанию этого проекта. Корабли-невидимки, сменяя друг друга, будут круглосуточно следить за всеми объектами, на территории которых находятся ядерные ракеты.

– Я надеюсь, что вы блокируете все запуски ядерных ракет не только с суши, а и с поверхности морей и океанов, – дослушав Турена, сказал Солон.

– Несомненно! – ответил министр. – С любой точки Земли, будь то океан или суша.

– Я думаю, что нам стоит еще раз провести операцию, подобную той, которую мы проводили в 1983-ем. Подумайте, когда ее провести и сообщите мне о своих планах. Надо сфальсифицировать запуск ракет землян, и оборвать его, не доведя до пуска. Можно зайти в своих действиях намного дальше, чем это было тогда. Надо взломать все кодовые замки, для вас это не составит никакого труда, но вовремя дайте отбой. Напомните еще раз землянам, что их системы запуска межконтинентальных баллистических ракет, начиненных смертоносными ядерными зарядами, должны быть надежно защищены. Пусть позаботятся о лучшей защите своих ядерных объектов, чтобы они не стали достоянием каких-либо безумцев, потерявших всякий разум и, в случае доступа к системам запуска, готовых унести вместе с собой миллиарды людских жизней, не задумавшись ни на минуту и о том, как повлияют взрывы на нашу маленькую планету. На этот раз надо внушить людям страх. Они должны окончательно отказаться от подобного вооружения и заняться уничтожением своих ядерных арсеналов. Подумайте, как это сделать, не допустив ошибок и выполнив поставленную задачу!

Глава 14. НАДО ВЕРИТЬ

Иерусалим. Храм Гроба Господня. Канун православной пасхи.

Оранжевый диск солнца завис над священным городом. Его пронизывающие лучи ласкали безмолвные вершины гор, купола церквей, синагог, мечетей, отражались от крыш домов и тонули в молчаливых камнях и в листве деревьев. Природа затаила дыхание, замерла в трепетном ожидании: ни один лист не шевелился на деревьях, ни одна травинка; все застыло в ожидании чего-то небывалого, еще неизвестного. Казалось, будто сам священный город и само небо молятся вместе с православными христианами.

На площади у Святого храма и внутри него молился народ, ожидая схождение Благодатного огня. Все прилегающие к храму улицы были заполнены людьми.

С начала церемонии в храме Гроба Господня прошло уже семь часов. Святейший Патриарх православной Иерусалимской церкви, стоя в Кувуклии на коленях, продолжал непрестанно молиться. Он давно потерял счет времени, да и оно больше не интересовало его. Все вокруг перестало существовать и не имело больше никакого смысла. Он был один. Один во всей вселенной. Только он и Всемогущий Господь. Только он, и Господь. Больше никого… ничего… Только милость Божья. Только сошествие Благодатного огня могло вернуть его к жизни – к той реальности, которая была до того момента, когда он вошел в Кувуклию. Теперь все разделилось надвое: до и после. И то, что было до – вся его длинная жизнь, – ее больше не было. Теперь существовало только то, что будет после. И будет ли оно вообще. Патриарх знал, без Святого огня на этой земле для него больше нет места.

– Верую! Верую! Верую! Верую в любовь Твою, Господи! – повторял Патриарх уже в тысячный раз. – Верую в милосердие Твое, Господи! Верую, что Ты не покинешь нас, что Ты не оставишь нас без своей милости! Смилуйся над нами, Господи! Услышь наши молитвы! На Тебя уповаем, к Тебе взываем, пошли нам милость Твою!

На Святейшем Патриархе уже не было сухого места, он весь был пропитан потом, от кончиков волос на голове до кончиков пальцев на онемевших ногах, ставших уже деревянными. Патриарх был настолько уставшим, что временами он забывался, не видел вокруг ничего, даже тусклого солнечного света, пробивающегося сквозь купол Святого храма. Но даже в этом забытьи он ни на секунду не переставал повторять молитвы, обращенные к Господу: – Господи, Боже наш праведный! Смилуйся над нами, земными грешниками! Услышь наши молитвы! Прости нам грехи наши! Не оставляй нас, Господи! Не оставляй!

На площади перед храмом стоял гул: кто-то молился, кто-то обсуждал сложившуюся ситуацию, сравнивая ее с тем, что было в предыдущие годы, кто-то беспрестанно глядел в небо над куполом Святого храма, надеясь увидеть первые признаки схождения Благодатного огня. Некоторые люди покидали храмовую площадь, наслушавшись поверий о том, что произойдет, если Господь не проявит милость и Благодатный огонь так и не сойдет на Святая святых христианского мира – храм Гроба Господня.

В православных церквях во всем мире верующие, преклонив колени и молясь, с трепетом и возрастающим волнением ожидали из Иерусалима долгожданную весть – весть о том, что Бог не оставил людей, и у них есть будущее. Но журналисты, присутствующие в святом храме среди паломников, и представители Патриархий своими известиями их не радовали.

Среди паломников в храме Гроба Господня, в ожидании Благодатного огня, стояли Джордж Брайт и Барбара – журналисты «Нью-Йорк таймс». Они выбрались из толпы, чтобы перекурить и, отойдя от площади на соседнюю улицу, следили за безмолвным небом над святым храмом. В храме Гроба Господнего Джордж находился уже в третий раз. В первый раз запечатлеть на пленке момент схождения Благодатного огня он приезжал по заданию редакции. А во второй раз и сейчас напросился в эту командировку сам, чтобы еще раз убедиться, что чудо схождения Святого огня является Божьим промыслом, а не сфальсифицировано людьми.

– Что-то в этом году церемония затянулась! – сказал задумчиво Джордж, – уже пошел восьмой час, с того момента, когда Патриарх вошел в Кувуклию.

– А в прошлые годы, когда ты здесь бывал, огонь загорался быстрее?

– В первый раз очень быстро – в течение получаса, а во второй – чуть больше часа. Точно не знаю. Я не следил тогда за временем так, как в этот раз, не думал о том, что ожидание может продлиться долго. А теперь церемония затянулась, и я почему-то вспомнил о докладе русского профессора на конференции… у нас, в Нью-Йорке. Помнишь, я писал о нем статью? Вот только забыл имя профессора.

– Как же не помнить? Помню. Профессор Гроссман, – подсказала Барбара. – Тогда меня очень удивили его высказывания, его речь показалась мне полным бредом.

– Мне тоже. Особенно то, что касалось нефти и конца света, – сказал Джордж. – Он что-то говорил о конце времен. Помнишь?

– Припоминаю.

– А тебе не кажется, что его слова начинают сбываться? Прежде, чем приехать сюда, я прочел много материалов о схождении Благодатного огня. Так вот, то, что мы с тобой видели – мироточение иконы «Возложение тернового венца на голову Спасителя» – это очень дурной знак. После этого всегда случаются катастрофы.

– Я об этом читала, – сказала Барбара.

– И обычно они происходят через четыре-пять месяцев после православной Пасхи, – сказал Джордж. – А если не сойдет Благодатный огонь, то нам конец! – Об этом ты тоже читала? В христианском мире есть поверье: год, в который в храме Гроба Господня в Иерусалиме, накануне святой Пасхи не сойдет на землю Благодатный огонь, станет годом начала апокалипсиса, а для присутствующих в храме людей этот день станет последним днем их жизни.

– Читала, – устало ответила Барбара. – Но будем надеяться на лучшее, на то, что он все же появится.

– До первого приезда сюда я был атеистом. Мне было чуждо все, что касалось любой религии. И такие проявления, как схождение Благодатного огня, я считал обманом, околпачиванием народа, чтобы загнать его в какую-то мифическую веру. А, побывав здесь два раза и увидев собственными глазами необъяснимое чудо, я увидел, что здесь нет надувательства. До сегодняшнего дня я уже был на полпути к вере, и я сказал себе: если сегодня сойдет Благодатный огонь, я стану православным христианином. И я поймал себя на том, что я уже не просто стою среди молящихся верующих, а и сам молюсь… еще тихо, несмело, но молюсь. Молю Бога, чтобы он послал это чудо.

– И я тоже, – сказала Барбара, – пока про себя, чтобы никто не слышал, но молюсь. Наверное, потому что здесь такая обстановка, – большинство стоящих вокруг нас людей – верующие. Да и страшно как-то становится, когда подумаю о том, что будет, если огонь не сойдет.

– Это потому, что ты читала о существующих поверьях, – отхлебнув глоток воды, сказал Джордж. – Если бы не знала, не испытывала бы страха… У нас заканчивается вода. В случае, если придется еще долго ожидать Благодатный огонь, надо будет сходить купить.

– И как долго можно ждать его появления? – спросила Барбара. – Когда станет понятно, что больше нет надежды на то, что он появится, и ожидание ничего не даст?

– Такого еще не происходило, – ответил Джордж после минутного молчания, – поэтому такого описания в воспоминаниях очевидцев нигде нет. Но я думаю, если Благодатный огонь не сойдет до начала христианской Пасхи – т.е. до окончания сегодняшних суток, то он уже не появится.

– И что тогда? – прошептала Барбара.

– Об этом лучше не думать, – ответил Джордж. – Вот этим нашим разговором мы с тобой и отличаемся от людей верующих. Я уверен, в голове каждого из стоящих здесь людей уже возникал этот вопрос, но люди верующие отгоняют его прочь, при первом же его появлении, и молятся, молятся, молятся. А мы уже усомнились. А этого делать нельзя. Ни в коем случае. Потому они и называются верующие, что верят. Верят до конца. А мы? Идем! Попробуем пробиться обратно в храм!

Патриарх ничего не чувствовал, ничего не слышал; он слился с бескрайними просторами вселенной, и все его мысли были поглощены только одним – его бесконечной верой.

– Надо верить! Надо верить! Надо верить! – Твердил он себе, когда в его душу пыталось прокрасться сомнение. Он стоял перед Господом и все повторял:

– Верую! Верую! Верую! Верую в милосердие Твое, Господи! Прости нас грешных, и осени знамением своим! Будь милостив к нам! Пошли нам, Господи, благодать Твою! Смилуйся над нами, Господи! Прости нас, Господи! Не оставляй нас одних! Пошли нам Благодатный огонь! Господи, помилуй! Господи, помилуй! Господи, помилуй!

– Господи, помилуй! Господи, помилуй! Господи, помилуй! – вторили ему паломники и притихший, замерший в ожидании, священный Иерусалим.

Глава 15. ПОВОРОТЫ СУДЬБЫ

В Севастополь Смирнов ехал в маршрутном такси, он сидел у окошка. За окошком, растворяясь за его спиной, проносились мимо растущие вдоль дороги деревья, мелькали постройки, медленно проплывали поросшие растительностью горы. Кое-где высвечивались обнаженные скалы, выставляя напоказ свои огромные камни. Иногда казалось, что нависшие над дорогой тяжелые валуны готовы вот-вот сорваться и кинуться в погоню за пронесшимся мимо автобусом. Медленно менялся пейзаж гор вдалеке, еще медленней менялся вид моря.

Смирнов подумал о жене. Дорога снова навеяла грустные воспоминания. Перед глазами поплыли картины из тех странных, пугающих своей необъяснимостью событий прошлого.

Женился он на Марии, когда ему было уже под тридцать. Мария была красавицей. Многие матросы и офицеры мечтали о такой жене, как она. Но она выбрала его, тогда он еще был капитан-лейтенантом. Их отношения складывались прекрасно. Только одно томило не столько самого Смирнова, сколько Марию: четыре года у них не было детей. На пятый год она забеременела, и казалось, что ее счастью не будет конца. Она сияла, как солнышко, от восхода и до заката. Несмотря на то, что беременность протекала нелегко, она была счастлива. Глядя на нее, был счастлив и Смирнов. Девочка родилась в срок, но счастье материнства длилось не долго: не дожив до полугода, девочка умерла.

Смирнов попытался отогнать мысли, ему не хотелось сейчас вспоминать то, что происходило после ее смерти. Эти воспоминания разрывали Смирнову сердце, ведь он готов был тогда покинуть этот бренный мир, вслед за ушедшей дочерью, лишь бы не видеть, как мучилась и страдала его жена. Но мысли не отступали.

Время на Земле не остановилось, оно бежало своим неуемным бегом, оставляя в прошлом все без сожаления. Время не лечило Марию, рубец на ее сердце не заживал, а наоборот разрастался. Каждый день она заново переживала день, принесший ей горе. Она ходила чернее ночи, неделями молчала, таяла на глазах. Ее красота увядала, и казалось, что скоро наступит конец ее земным страданиям, наступит развязка. Смирнов не мог ничего поделать. Его уговоры, подумать о себе и продолжать жизнь дальше, не действовали на Марию. Ночью она почти не спала: ложилась за полночь, и вставала ни свет ни заря. Иногда по утрам Смирнову удавалось вытянуть ее на прогулку, и они ходили к морю. Так прошло полгода.

И вот однажды, в одно прекрасное утро, которому Смирнов был чрезмерно благодарен уже двадцать лет, произошло такое, что больше походило на сказку. То, что произошло тем утром, вернуло жизнь его любимой жене и наполнило смыслом его существование.

Автобус подпрыгнул на ухабине, водитель притормозил, пропуская проходивших через дорогу коз. Смирнов отвлекся от своих воспоминаний, посмотрел в окно. Вдалеке виднелось море, – море, подарившее его жене еще десять лет счастливой жизни.

В то утро, чуть забрезжил рассвет, они вышли из дома и направились к морскому берегу. На горизонте, над слегка волновавшимся морем, узкой пурпурно-розовой полосой сияла восходящая зорька. Утро обдувало освежающей прохладой, легкий ветерок, играя листьями деревьев, создавал мелодию нового дня. Народ, уставший от ночных похождений, еще спал. Пляж был пустынен. Даже не верилось, что пройдет еще два-три часа и на морском побережье будет негде упасть яблоку.

Они шли вдоль берега по песку, держась за руки, молчали.

Смирнов часто вспоминал те мгновения. Утро было чистым, и побережье проглядывалось вдаль на значительное расстояние. Они прошли вдоль берега, повернули обратно, и тут Смирнов увидел какое-то чудо. На берегу, в десяти метрах от воды, на том месте, по которому они проходили несколько минут назад, сидела маленькая девочка. Она сидела на песке, над головкой ее светилось сияние в виде ажурного венка из разноцветных лучей. Смирнов с Марией подбежали к девочке. Мария присела перед ней и заглянула в ее глаза. Девочка засмеялась. Засмеялась звонко. Марии показалось, что само море тоже ответило ей смехом. Мария улыбнулась, поглядела на мужа.

– Откуда здесь это чудо? – воскликнула Мария с удивлением. – Две минуты назад мы здесь проходили.

Смирнов пожал плечами и внимательно поглядел вокруг. Повсюду на сухом песке были видны нечеткие следы, оставленные людьми со вчерашнего вечера.

Четче всех были видны две пары следов, тянувшиеся вдоль берега, это были их следы – его и Марии. Капитан посмотрел на мокрый песок, туда, где накатывали на берег невысокие волны. Ему вдруг на мгновение показалось, что он увидел четкие глубокие следы, ведущие в море. Смирнов хотел подойти ближе, но в этот момент накатила новая волна. Когда она сошла, никаких следов уже не было. Море размыло их и унесло в таинственные глубины.

«А были ли они вообще? – подумал Смирнов. – Наверное, мне почудилось».

Смирнов взял девочку на руки. В кармашке ее розового платьица с рисунком моря, в котором плавали разноцветные рыбки, лежала записка.

Автобус опять подпрыгнул. Смирнов поглядел в окно. Лента извилистой дороги лежала между гор, и микроавтобус, петляя по ее завиткам, подставлял попеременно свои бока палящему в небе солнцу. Смирнов оторвал взор от бокового окошка и поглядел вперед на дорогу, через лобовое стекло маршрутки. Он больше любил быть пассажиром, ему нравилось ехать не напрягаясь, не глядя на знаки, нравилось просто ехать, разглядывая проносящиеся за окном пейзажи и предаваясь мечтам и воспоминаниям.

Смирнов не сразу понял, что мелодия из передачи «В мире животных», внезапно зазвучавшая где-то рядом, исходила из его телефона. Звонил Можейко.

– Да, уже в дороге, – произнес Смирнов, – думаю еще с полчаса.

– Я тебя встречу, – сказал старпом.

Спустя полчаса Смирнов вышел из маршрутного такси на перекрестке улиц Ревякина и Курортной, недалеко от автовокзала. Можейко стоял в тени, прячась от палящего солнца. Он был одет в белые шорты и бежевую футболку, под которой выделялся появившийся у него небольшой живот. Смирнов заметил это издалека. Друзья обнялись.

– Я смотрю, ты раздобрел, Паша. – Смирнов улыбнулся, слегка похлопал Можейко по животу.

– Стареем, брат, стареем, – Можейко обнял друга. – Наши годы летят… Хотя ты, я вижу, не изменился. – Старпом обернулся и, глядя вслед проходящей по тротуару молоденькой фигуристой девушке, как-то обреченно выдохнул: летят, брат… ох как летят! Смотри, какие красавицы ходят. Сбросить бы годков тридцать!

Смирнов улыбнулся.

– А ты, каким был, Семеныч, бабником, таким и остался. Не зря говорят: «Горбатого могила исправит». Даже лежа на смертном одре, будешь на девок оглядываться.

– Буду, если только смогу голову в их сторону повернуть… Ну, что? Я думаю, сейчас пойдем ко мне. Посидим немного, там моя Наталка уже стол накрыла, а потом пойдем, прогуляемся, к морю сходим.

Дом старпома, расположенный по улице Углицкой, стоял в уютном тихом дворике. Идти до него было недалеко – десять минут ходу.